Его здесь нет. Его здесь нет. Его здесь нет.
Пересилив себя, Лале поднялась на ноги, которые словно ватные перестали слушаться, с трудом неся девушку по страшным коридорам и крутым лестницам. Тяжелый взгляд осматривал каждый угол, подмечая людей, что улыбались и радовались каждой секунде своей жизни, не придавая значения невзгодам, отпуская их тягости и освобождая себя от тяжелой ноши. Как же Лале им завидует, чувствуя внутри себя отголосок кусочка души, что хотела также радоваться каждому дню. Но духи двух парней, что погибли, нависали над ней заставляя страдать. Порой, во время совершенно ненавязчивых сновидений, Лале чувствовала, как нечто ей шептало:«Это по твоей вине! Ты не помешала! Ты — убийца!»
Слова, что произносились столь знакомыми устами, причиняли боль, заставляя душу извиваться в поисках выхода, закрыть уши руками, в надежде утихомирить канитель голосов. Невидимое чувство вины, осознание, что она позволила этому случиться и два призрака, что висели над юным телом прозрачным грузом, заставляя содрогаться от слез. Голоса становились громче. Страх усиливался. Она — одна, она сошла с ума. Призрачные очертания сильных мужских фигур преследовали её, не давали покоя, вводили в заблуждение и пугали до полусмерти. Но то, что они обвиняли её — ломало Лале изнутри вновь, дробило кости и рвало сердце на куски. Резко распахнутые двери, и голоса тут же исчезают. Она в безопасности, она среди людей. Быстро выдохнув, девушка огляделась, чувствуя на себе десятки, а может, и сотни презрительных и заинтригованных взглядов. Резное и светлое помещение, с красивыми расписными столбцами и навесами над кроватями девушек. Да, сомнений не оставалось. Она в гареме. Множество взглядов изучали подавленную Лале хатун, перешептывались, хихикали. Из небольшой столпившейся группы девиц послышался тонкий голос, который заставил нутро юной хатун вспыхнуть, подобно спичке: — Это же фаворитка султана. — этот шёпот казался Лале знакомым, но всё же покопавшись в своей голове, она не сумела отыскать обладательницу голоса ни в толпе, ни в воображении, лишь свирепо зарычав в ответ: — Да кто ты такая, чтобы распускать слухи у меня за спиной?! — тонкие языки красно-оранжевого огня плясали в карих очах, в то время как в помещении воцарилась тишина, давая слово разъяренной Лале, изменившейся за долю секунды. Вспышка неведомой ранее ярости ударила по вискам хатун, окатила тело волной горячей лавы, сжигая любое сожаление и подобные ему чувства, которые так ярко проявлялись всего то месяц назад. — Прошу прощения, Лале-хатун. — испуганная девушка слегка преклонилась, боязливо опустив глаза в пол, стараясь избежать испепеляющего взора Лале, что уже была возле неё. Она осматривала её с отвращением, но тем не менее, пыталась запомнить каждую незначительную деталь образа этой девицы, будто стараясь понять, что же выдавало в ней сплетницу. Старалась уловить острую предательскую нотку, которая определённо была раздражителем, выводила русоволосую на эмоции, которых осталось совсем немного. Гнев, что вновь наполнил тело, заставил Лале поднять голову, озарить всех взглядом, что невольно заставил дрогнуть и замереть нерадивых девушек. Новая маска красовалась на лице юной особы, натянутая ухмылка и громогласный голос. Нужно держать лицо, держать, как бы больно не было. Теперь она должна воспитать в себе стержень, который больше никому не удастся сломать, который не позволит никому сломать её саму. Внезапно в голове бегущей строчкой пронеслись слова:«Когда ты стала такой?»
Лале не знала ответа, но была абсолютно уверена, что казнь убила в ней всё доброе, открывая змеиную, яростную, алчную суть. Осознание пробило сердце отравленным копьем, поражая и без того обессиленный организм токсином, что притуплял всё живое в ней. Помутневшее в тот же миг сознание дало о себе знать, ведь из-под ног будто пропала почва, которую она так твёрдо чувствовала секунду назад. Чьи-то девичьи руки сразу подхватили обмякшее тело и буквально спасли от встречи с холодным полом, что удивило Лале сильнее, нежели факт незапланированного падения. Неловко выбравшись из рук спасительницы, Лале улыбнулась как можно искреннее, но получилось лишь подобие доброжелательной улыбки, в которую искривились пухлые губы. Голос стал твёрже, увереннее, стоило лишь прочувствовать очередной всплеск сил, что взялись из ниоткуда: — Как тебя зовут? — затуманенный взор пал на совсем юную девушку её годов, что переминалась с ноги на ногу, чувствуя всё ту же кучу исследовательских взглядов на себе, что получала и Лале. Одним лишь резким жестом девушка дала понять, что придётся расступится и развеять пустой интерес в небытие всем, кто хоть немного интересовался происходящим в дворце, в гареме и в жизни юной особы. — Акиле-хатун, Госпожа. Девушка метнула кроткий взор лазурных глаз, привлекая внимание к пшеничным волосам, что растрепались и красиво поблескивали на тонких плечиках Акиле. От неё приятно пахло миндалём и жасмином, будто та нежилась в их цвете часами, днями и неделями, и теперь развивает этот чудный аромат по всему помещению, одурманивая каждого, чьи тонкие рецепторы уловят эти тончайшие нотки. Молочно-белая кожа значительно отличалась на фоне загоревших молодых тел, отражая каждую частичку света и сияя, точно миллионы звёздочек на небе. — Откуда ты? Вижу, что не местная. — девушка потупила взгляд, бросалось в глаза поведение, которое показывало то, что Лале взворошила воспоминания, о которых та хотела забыть. Неловкое молчание длилось долго, пока из толпы не показалась энергичная девушка и её звонкий голос не разлился по гарему, окатив помещение звуковой волной: — Её с Руси привезли, Госпожа! Лале осмотрела наглую девчонку, что посмела встрять в разговор и для себя подметила их несхожесть. Чёрные, как смоль, волосы были идеально зачёсаны и обрамляли расправленные худощавые плечи, а карие глаза, что напоминали скорее два вкрапления янтаря, внимательно бегали по фигуре славянки, цепляясь взглядом за любой изгиб её платья или задерживаясь на миловидном лице. Глаза у последней большие, казалось, что из-за этого она видела, знала и слышала больше других. — Кто ты такая? — с интересом спрашивает Лале, попутно оглядывая каждую из девушек так бесцеремонно, будто всё воспитание и манеры решили покинуть её в один лишь момент. В тот самый, когда она в лицо неизвестной выплеснула накопившиеся эмоции и даже не извинилась. — Я Ренки-хатун, Госпожа. Подруга Акиле. — Меня не называли госпожой ранее. Вам что-то известно? — с явной провокацией в охрипшем голосе щебетала Лале, глядя на двух девушек, что так покорно вели себя при виде неё, совсем как прислуги, хотя хатун относилась ко всем одинаково и не разделяла никого на те или иные группы. Что изменилось? Глупый вопрос, который девушка не уставала себе задавать ежесекундно, тут же отвечая на него и утопая в колючем омуте собственных грёз. — Мы слышали, что Вы являетесь одной из фавориток Повелителя, — начала Ренки едва слышно, подозревая, что это заставит юную Лале-хатун вспыхнуть яростным пламенем вновь, которое опасно тлело рядом со всеми и оставляло неприятный осадок в виде зародившейся вины, которую они чувствовать не должны. Лале будто делилась своим горем со всеми, сама того не желая. Всё-таки откликалась та маленькая наивная девочка в глубине её души и поступала совсем по-доброму, в то время как её плавно укрывала чёрная вуаль из тоски, скорби и отчаяния. Ей казалось, что она никогда не сможет оправиться после этого события, после которого её сердце закаменело и приказало больше ничего не чувствовать, но всё же что-то болело и просило не меняться до такой степени. Внимательно слушающая Лале отводит новоиспечённых подруг чуть поодаль, дабы меньше ушей уловили их тихое перешёптывание. — Откуда слух пошёл? — Шахи-хатун оговорилась сегодня утром, когда посещала гарем. Вы же не вынесете нам выговор, правда? — славянка жалобно сдвинула светлые густые брови и трусливо оглядела Госпожу, искренне надеясь на её благосклонность. Лале внушала доверие и страх одновременно, она выглядела поистине величественной в глазах Акиле и Ренке, не смотря на свой статус в гареме и плачевное с виду состояние. Что-то влекло их к ней, заставляло поклониться и покорно ждать любого вердикта, который она вот-вот должна была огласить. — Акиле, Ренки, будете у меня служить? Плачу хорошо, да и друзья вам не помешают. Первой голос подала брюнетка, не веря собственным ушам и чётко осознавая, что они с подругой смогут заслужить статус Калфы, что было довольно престижно в сравнении с другими девицами, которые выполняли грязную работу за всеми. Прислуживать фаворитке падишаха было заманчиво, привлекало их и то, что хатун с самого начала зарекомендовала себя сильной, немного дерзкой, но дружелюбной. Ренки не единожды слышала, как несносные девушки обсуждали всех фавориток юного падишаха, в том числе и стоящую перед ними хатун, которую нарекли «прекрасной вдовой». Все помнили ту казнь, ведь именно она впечаталась в память как что-то страшное, пугающее, непривычно болезненное. Проникший в рассудок каждого крик, который смешался в одно целое со свистом заточенной стали говорил лишь о том, что смерть в тот момент протянула свои костлявые пальцы и к светлой душе Госпожи. Вопрос этот вертелся на языке самоуверенной Ренки, но она не осмеливалась его задавать, ведь напряжение разлеталось крупными частицами вокруг них, проникало в каждый уголок гарема. — Конечно, Госпожа. С завтрашнего дня начнём. Акиле лишь коротко кивнула и последовала за подругой, оставляя Лале в гордом одиночестве. Та лишь хмыкнула и презрительно оглядела всех щебечущих девушек, понимая, что сейчас она — самая интересная новость, тема для обсуждений и грязных сплетен. Нужно идти в свои покои, как бы не было тяжело. Нужно держаться и показывать себя одной из самых самоуверенных девушек здесь. Гордо расправив плечи и зашагав в сторону закрытой двери, она едва ли не впечаталась в неё, когда та отворилась и показалось сильное мужское тело. В нос ударил ненавистный запах табака и вина, который пробуждал не самые светлые чувства внутри юной особы, но нужно быть сильной.Никто не должен больше лезть в её измученную душу и не ерзать болезненными речами по воспаленному сердцу.
— Лале, мой сладкий лукум. — наглость падишаха, казалось, безгранична, ведь он приподнял её личико двумя пальцами, тем самым устремив взгляд уставших очей на себя, на своё лицо, которое так досаждает ей. — Не желаешь ли прогуляться по ночным садам нашего дворца? — Прошу простить, Повелитель, но я предпочту приём пищи и крепкий сон после. — безразлично произнесла Лале, саркастично вскинув левую бровь и мягко убрав руку Мехмеда подальше от своего лица, но получилось это резче, чем требовалось. Несильный шлепок по руке парня отразился недовольством на его лице, а затем превратился в свирепое шипение, которое, вероятно, слышала только она: — Это не последняя наша встреча, Лале. Или же «Прекрасная вдова»? — намереваясь побольнее ужалить полюбившуюся ему боевую девушку, Мехмед процедил эту фразу сквозь зубы, сжав её тонкое запястье до едва заметных сейчас гематом, что пропитывали смуглую кожу сине-фиолетовой акварелью и образовывали эдакие оковы на худой руке. — Надеюсь, что встретимся мы только в моих кошмарах.***
— Лале… — Влад? — заикаясь и пятясь назад, Лале чувствует лишь предательски холодную стену за своей спиной, в которую вжимается так резко и сильно, что мерзкий мороз пробегает по телу и охлаждает всё нутро. Но то ли от страха, то ли от впрямь ледяного веяния стены, руки и тело цепенеют, дыхание задерживается, а глаза испуганно бегают по склонившейся фигуре возлюбленного, который протягивает к ней в руку в знакомом жесте. Он делал так перед поцелуем: протягивал руку к её щеке, нежно поглаживая ту большим пальцем, скользил ладонью по шее и устремлялся к копне русых волос, которые всегда мягко обвивали его пальцы. — Тише, я же не причиню тебе вреда… Ты говорила мне, что стоит не рушить, а создавать. В память о близких. Помнишь? — девушка легко кивает, шумно сглотнув и даже не дрогнув, когда брюнет приближается на шаг и его рука оказывается так близко. Прямо у её лица. От него веет теплом. Таким родным и полюбившимся теплом, что не хватает сил опираться, когда Влад всё же касается нежной кожи, которую так долго ранили кристально-чистые ручейки. — Так не разрушай себя. Ты не виновата в том, что случилось. Создай себя, сделай так, чтобы мы гордились тобой. — Я прибежала так поздно, Влад… Я могла этому помешать, но я опоздала! Это всё из-за меня! Простите меня, я прошу… — вновь рыдания захлестывают юную Лале, которая нежится и прижимается личиком к огромной шершавой ладони, стараясь запомнить этот момент, как последний. Её руки в попытке задержать мужчину цепляются в его предплечья, сползают к груди и впиваются в черную ткань его одежды, с таким ярым нежеланием отпускать любимого человека. — Мы и не держим зла, Лале, но смерть была неизбежна. Пойми, я бы не пережил, если бы с тобой что-то случилось, не пережил бы Аслан. Это был единственный выход, чтобы тебя спасти. Кольцо, — он взглядом сапфировых глаз указывает на гранатовое кольцо на безымянном пальце, которое она так и не снимала с момента их встречи перед казнью, — пускай оно и служит тебе небольшим приятным напоминанием о нас с тобой. Мы с Асланом всегда рядом, милая. Стань лучшей версией себя и прекрати плакать. В память о нас, ладно? — Лале активно кивает головой, содрогаясь от очередного душащего всхлипа и прикусывая пухлую губу до первых проступивших алых бусинок, которые она тут же собирает языком, ощущая солоноватый привкус металла. Его губы вновь катастрофически близко, из-за чего сердце начинает колотиться с бешеной скоростью, стуча по хрупким рёбрам девушки. Горячее дыхание приятно щекочет коралловые уста и не хватает лишь пары миллиметров, чтобы раствориться в сладком, но последнем поцелуе. Резкое пробуждение не обрадовало Лале, ведь она умудрилась расплакаться даже во сне, увидев знакомые очертания и почувствовав родные прикосновения. Она провела собственной рукой по правой щеке, которую так ласково поглаживал Влад и причитал о невиновности юной хатун, которую преследовало чувство терзающей вины. Касание казалось таким реальным, будто он пришёл наяву, а не во сне, что одновременно пугало и грело покрывшееся тонкой корочкой льда сердце. Они не злятся на неё. Она не виновата в их смерти. Они уберегли её от чего-то, поплатившись собственными жизнями. Но от чего? Что угрожало ей, если расплатиться пришлось им двоим, лишь бы Лале чувствовала себя в безопасности? Неясно, но хатун явно хотелось это выяснить. Мрак, что царил в комнате расступался лишь перед блёклым лучом лунного света, который проникал сквозь узкую щель между двумя шторами. Он падал тонкой бледной линией на пол, отпечатывался на постели оливкового цвета и маленьким пятнышком оставался на стене, но больше всего внимания он уделял колечку на девичьей руке. Небольшой красный камешек слабо поблёскивал от играющегося лучика, что забавно перекатывался по украшению, заставляя его переливаться алыми, пунцовыми и карминовыми оттенками, балуя затуманенный взор. Рука сжалась в кулачок и будто на автомате, потянулась к сердцу, прижимая гранатовое кольцо к груди и разливая приятное тепло, которое стало забываться с момента казни. Всхлипнув, Лале лишь тихонько прошептала охрипшим после сна голосом обещание, которое давала в пустоту и самой себе: — Вы будете мною гордиться. Я достигну своей цели любой ценой.