Веру в то, что всё будет как раньше.
― Я постараюсь помочь Вам, правда… Я сделаю всё, чтобы помочь Вам! Шатенка улыбнулась так слабо, будто из последних сил. По смуглой щеке скатилась едва заметная слеза, и всхлип, кой раздался из искусанных уст, был тихий, приглушённый, но полный отчаяния и боли, что заставляли сердце мальчика сжаться. Бесстрастный голос Лале едва слышно промелькнул в пространстве, маленькой полупрозрачной искоркой, которой будто и вовсе не было: ― Прошу, пообещай, что не полезешь на рожон. Я не прощу себе, если что-то случится ещё и с тобой. Посмотри на меня, Раду. ― Девушка приковала его взгляд к себе, протянув ладонь к светлой щеке и огладив её так нежно и аккуратно, будто он её младший брат, о котором она пообещала заботиться. Тот лишь кивнул, смахнув слезу и попытавшись выдавить хоть какую-то улыбку, дабы не приносило ей столько боли это подобие оскала на его лице. Влад всегда учил его, что зло должно быть повержено, зло не должно править. Но сейчас, глядя на Лале, Раду чувствовал, как все его принципы, все наставления брата разрушались, словно карточный домик, рассыпаясь в прах, превращаясь в пустоту и осыпаясь невидимой пылью на холодную землю. Зло могло править и иметь власть над добром, подчиняя себе всё живое и не давая шансов на мельчайшую победу. Однако Раду искренне желал наказать того, кто причинил столько боли другим, свершить расправу над теми, кто познал безнаказанность и вошёл во вкус греховных деяний. Мальчик увидел истинное зло в лице Падишаха, разглядел в нём всё то плохое, о чём когда-то рассказывал Влад, шуточно припугивая. Но вот сейчас это совсем не шутка. Это реальный человек, даже зверь, в цепкие лапы которого попалась бедная Лале. Она не без помощи парня поднялась и благодарственно кивнула, впервые чувствуя, как на лице растёт улыбка, хоть она и отражала надломы и трещины её духа, но всё же она сумела найти в себе каплю искренности и признательности. ― Раду, урок начинается! Голос учителя вывел совсем юного Дракулу из грёз о сладостной мести и, быстро откланявшись Лале, он умчался прочь, оставив за собой лишь шлейф приятного пряного аромата, кой не был знаком девушке. Юная госпожа вновь осталась в душном одиночестве, убивающем, надевающим незримые путы, что невозможно снять. Крик раздался, но никто его не услышал. Даже та капля добра попала в океан из страданий и ненависти, обрекая на ещё большие муки. Улыбка причиняла боль. Боль причиняло всё то, что ранее радовало, что могло радовать. Этот вскрик разрывал её изнутри, болезненно метался внутри груди, дрожью пробегал в горле и острием врезался в мягкую плоть, не позволяя желанному воздуху наполнить лёгкие и дать возможность ослабить отчаяние. Такая недоступная, такая печальная и нагло маячащая на фоне яркой звездой. Эта возможность ― призрак прошлого. Она не сможет получить эту возможность и использовать её в полной мере. Видимо, больше никогда. ― Лале. Ты слышишь меня? Девушка резко обернулась, с недоверием взглянув в изумрудные глаза, что предстали перед ней всего в нескольких метрах. Рыжие волосы растрёпаны на его плечах, обрамляя их небрежными волнистыми прядями, а на лице без конца мерцало беспокойство. Вновь Лале показалось, что это сон, страшный сон. Сбежать, скрыться, исчезнуть с глаз и не смотреть на полупрозрачный силуэт друга. Сердце забилось чаще, а под рёбрами все всколыхнулось, предательски сжавшись в тугой комок. Набрав в грудь побольше воздуха, девушка собрала остатки разума и вымолвила что-то на подобии шёпота, который грозился обратиться в крик: ― Аслан? ― До боли знакомая улыбка озарила юношеское лицо, а сам он лишь кивнул в ответ, будто подтверждая сказанное ею. Он смотрел на неё как на родную, как на маленькую сестру, которую хотелось защитить. Но увы, его искра погасла, как мерк свет девушки перед ним. ― Я рад, что ты узнала меня. ― Он слегка качнул головой и сделал шаг к юной госпоже в надежде хоть на одно призрачно-обжигающее прикосновение. ― Не пугайся, я лишь хотел тебя увидеть. Знаешь, Влад говорит, что ты не изменилась. Я с ним не согласен. Лале взглянула в малахитовые глаза, горящие искоркой и тем огоньком, которого давно не было девичьих очах и пылающем сердце. Больше всего она боялась услышать эти слова: слова о том, что она изменилась, что она не такая, как раньше. Рыжий взял девушку за руку, однако та не почувствовала его тепло, казалось, наоборот, лишь мороз пробрался под кожу, распуская свои корни вдоль всей руки. Уже и по спине пробежал холодок, а вместе с ним кожу покрывал липкий страх. Последнее видение испугало её, но это был не Влад, а что-то другое, злое и жестокое. А сейчас перед ней стоял Аслан. Такой реальный и, казалось, живой. Его очертания так хорошо виднелись на фоне светлой мебели, что у Лале складывалось ощущение, что она лишилась остатков здравого разума или же они не умирали. Но стоит вспомнить те улыбки и металл, что рассёк воздух с громким свистом, как тошнота непроизвольно подкатывала к горлу. ― Будь сильной, ласточка. Не смей сдаваться слышишь? Ради меня. Иди до конца. Ты наша девочка, которая покажет, кто здесь главный. Ты не одна. ― В ту ночь я была один на один с этим чудищем… В последний раз она смотрела на парня, кой исчезал в воздухе, так тепло, но виновато улыбаясь, пропустив мимо ушей последнюю фразу. На карамельных очах появилась тонкая пелена слёз, девичьи руки пытались притянуть парня ближе, обнять его, однако когда Лале показалось, что он рядом ― парень исчез, зарябив в воздухе мелкими крупицами. Проклятое одиночество, кое доводило и истощало девушку, всаживая в её сердце новые иглы, вгоняло по шею в омут страданий, что поглощал Лале, подобно зыбучим пескам. Быстро вскочив с места, девушка постаралась уйти со злополучного места в надежде найти покой, сыскать его где-нибудь, но точно не здесь. Ноги жутко ныли, отдавал режущей болью и живот, а стоило начать подниматься по каменным ступеням, что вот-вот должны были провести её в дворец, как это сковывающее ощущение больно пронеслось по ногам и отдалось даже в кончиках пальцев рук. Шла она медленно и едва перебирала ногами, но всё же удалось дойти ко входу быстрее прежнего. Вдох. Вновь душащие коридоры, маленькие окна и чувство золотой клетки, но сейчас девушка старалась скрыться от глаз, оказаться в единственном уголке спокойствия. В своей комнате. Минуя людей и безжизненно бредя по коридорам, Лале еле успевала натягивать улыбку перед каждым, кто преклонялся перед ней, выказывая своё уважение к юной госпоже. Кто вообще дал ей статус Госпожи, если она по-прежнему хатун? Скрип двери — ненадолго её охватило спокойствие, долгожданное, как первый поцелуй. Кажется, на её щеке действительно остался поцелуй умиротворения, потому что именно на лице отразилось спокойствие и не так давило проклятое отчаяние. Взгляд зацепился за фигуру девушки, что нетерпеливо расхаживала по покоям в ожидании своей госпожи. ― Акиле, что ты здесь забыла? ― Голос Лале впервые прозвучал грубо несмотря на то, что он хриплый и неуверенный, грозясь исчезнуть, так и не добравшись до ушной раковины Акиле. Впервые Лале сковало такое недоверие ко всему, оно следовало по пятам и, вжимаясь в спину, проникало внутрь. ― Госпожа, вы сами сказали мне идти сюда. Прошу, помилуйте, я не хотела вас оскорбить. ― Девушка переступила с ноги на ногу, поёжившись и пролепетав на одном дыхании сию мольбу, ведь она краем глаза видела гнев Лале. Даже сейчас в покоях остались разбитыми некоторые вещи, которые Шахи-хатун приказала убрать в срочном порядке, но никто так и не осмелился зайти в покои обезумевшей. Да, все считали её безумной, ведь никто больше не мог разглядеть в шоколадных глазах рассудительность и здравие ума. Русоволосая подошла ближе, сокращая расстояние, а затем внимательно вгляделась в лицо новоиспечённой калфы, стараясь учуять ту нотку страха, что тоненьким ручейком пробежала по сжавшемуся сердцу Акиле. ― Я не отказываюсь от твоей помощи, но если ты позволишь себе говорить об этом с кем-то кроме меня, я лично вырву твой язык, ― выделяла каждое слово шатенка мертвецким шёпотом, чуть повышая интонацию и вглядываясь в испуганные голубые очи. В них, казалось, плескался океан. Спокойный, не знающий штормов и бурь. Но сейчас его волны громили всё, что попадалось в широкие лапы водной глади, они разбивались об острые скалы миллионами осколков, вновь погружаясь во владения Посейдона. Грудь рабыни вздымалась чаще обычного, ведь угроза Лале действительно подействовала, и славянке пришлось кивнуть в ответ, давая немое обещание молчать. Она не знала, что подначивает её служить Госпоже, не знала, почему она не хочет её предать или ослушаться. ― Госпожа, у меня неблагоприятные вести… ― Калфа замялась и прекратила говорить, ожидая любой реакции от Лале, но та лишь вопросительно вскинула левую бровь. ― Слухи про Вас в гареме ходят… ― Какие слухи? Кто посмел? ― Внутри девушки всколыхнулась гадюка, готовая убить каждого кто причинит ей вред. И начать она хотела с той, кто посмел распустить о ней грязь. Хотела вырвать язык той, которая посмела очернить её имя своими погаными речами. ― Ренки не рассказала мне кто это сделал, но я думаю она знает. ― Так чего ты ждёшь? Зови скорее. Девушка послушно поклонилась и вылетела из покоев, оставив за собой лишь шлейф прохладного. Лале судорожно перекинула выбившиеся пряди волос и, прикрыв глаза, начала молиться. Молиться Аллаху. Молиться за то, чтобы замысел её был удачным, хоть и греховным. Она заставит его страдать. Заставит страдать каждого, что когда-то пошёл против неё. Резко госпожа двинулась к окну и властным движением распахнула ставни. Свежий воздух щекотал рецепторы, успокаивал и позволял здраво рассуждать о случившемся. Она нашла союзников, и пускай их мало и они слабы, но она сможет ими управлять и подняться выше, без проблем идти по головам неверных. Всё в её руках, и эта мысль отдавала теплом в ледяном сердце. Взор опустился на гранатовое кольцо, что никогда не прекратит её радовать и печалить одновременно. Глядя на блеск драгоценного камня, в голове плавно всплывали все те счастливые моменты, что сейчас хранились в самом помутнённом уголке сознания, в котором они надёжно спрятаны, заперты навсегда. ― Я стану сильнее. Настанет час расплаты. Никто больше не посмеет причинить мне боль. Воздух приятно покалывал заплаканное лицо, в то время как нижняя губа слегка подрагивала от недавно нахлынувшей волны сдерживаемых ранее эмоций. Каждое её слово будто заживляло всё то наболевшее, что мучило так долго. Кажется, Лале совсем перестала считать дни с того самого момента, как всё пошло наперекосяк. Время неустанно обманывало её, вводило в заблуждение. Преследовало и чувство, что скоро она перестанет отличать день от ночи, часы остановятся на одном моменте и больше не двинутся с места, всё замрёт. Ничего не помогало упорядочить спутавшиеся мысли. Вероятно только то, что она услышала от друга, что привиделся ей не так давно. Ей всё ещё было страшно: она не понимала, к чему эти видения и когда же перестанут её навещать ребята. Она была бы рада видеть их живыми, радостными, а всё что она видела на их лицах ― застывшие перед смертью улыбки, а теперь отчаяние и беспомощность в столь родных очах. Только скрип двери смог вывести Лале из раздумий, но обернуться не заставил. Она прекрасно знала, что вошли две её слуги, которые получили статус калфы довольно быстро, хотя у других на это уходят годы. Всё же, есть некие плюсы в том, что она родственница султана. Султан. Это слово едва ли не вызывало рвотный рефлекс, но девушка знала, что она не сможет ничего сделать с этим. Он распоряжался здесь всем. Всеми жизнями в гареме. И плевать ему хотелось на то, что чувствуют другие.«Мне нравится твоя покорность, Лале» «Тебе никто не поможет!»
Слова его громким эхом отдались в голове. Ей пришлось отвесить себе звонкую пощёчину, чтобы издевательский голос в голове рассеялся и бесследно исчез, оставив после себя противную горечь на корне языка. Шлепок так громко раздался в помещении, что рабыни ахнули, явно испугавшись того, что сделала юная Лале-хатун. Ренки подала голос первой, опередив задумавшуюся Акиле, что хотела поинтересоваться у Госпожи мотивом сего поступка. ― Госпожа, я к вам с вестью из гарема… ― несмотря на свою энергичность и привычное бесстрашие Ренки заговорила быстро и неразборчиво, ведь голос был нетвёрд, совсем неуверенным и до боли тихим. Никогда ещё она так не боялась стоящую перед ней Госпожу, которая только что ударила себя прямо у них на глазах, дабы прийти в себя, обрести ясность мысли. ― Так говори же. Чего тянешь? ― Слухи про Вас пускают разные… Говорить даже стыдно, Аллах да накажет этих невежд! ― Рабыня сложила руки в замок, будто собираясь молиться и достучаться до Аллаха, но делала она это исключительно из-за собственного страха и стыда. Слова, которыми оскверняли её честь, было неприятно даже произносить, а мысли вызывали отвращение где-то глубоко внутри. ― Твои слова да Богу в уши, Ренки. Говори, как есть. Какими словами очерняют моё имя? ― Говорят, что Вы… Девка продажная. ― Фраза, которую только что прошептала Ренки, резко заставила обернуться молодую девушку и приоткрыть рот от удивления, внимательно вслушиваясь в дальнейшую речь калфы. ― Все знали о том, что роман у Вас был. С принцем из Валахии. Да говорят, что как только казнили его, так сразу Вы в покои Султана заявились. Думают, что хотите всё и сразу. Да и шепчутся, что не любили вы Влада, хотели только нажиться на нём… ― Гадюки. Да откуда им знать, кого я любила?! Кто с ума меня взглядом сводил! Откуда знать этим паршивым девицам, с кем у меня роман был?! Искренней любви в мире и не сыскать было, а им лишь бы языками почесать! ― Ярость бурлила в её крови, казалось, даже было её больше. Всё тело горело огнём, сердце отбивало болезненный ритм, стараясь вырваться, но увы. Увы, приходилось только терпеть то, что неприятно. И продолжаться это будет до последнего её вздоха, она уверена в этом. Хотелось выплеснуть свой гнев на всём, что только попадалось под руку, но плачевное её состояние не позволяло даже лишнее движение совершить. Боль отдавалась во всём теле, она притупляла все остальные чувства и не давала пробиться даже одному лучику утаённого счастья. ― Кто посмел это сказать?! Гореть в аду этой твари, которая позволила себе заговорить про меня в таком ключе, а уж тем более о моём возлюбленном. Мёртвом возлюбленном. А про Аслана что? ― Про него говорили, как про невезучего. Мол, никудышным был, толку было, как с козла молока. И про Влада также, пророчили ему смерть мучительную. ― Всего за пару секунд хатун оказалась так близко к служанке, что чувствовала её прожигающий взгляд, чувствовала, как он бегал по её фигуре и пытался зацепиться хоть за что-то. ― Кто говорил об этом, Ренки-калфа?! Говори, иначе не сносить тебе головы! — Кара-хатун. Девчонка глупая, не знает, что говорит. ― Одним лишь взором карих очей Лале заставила девицу умолкнуть и притихнуть, склоняя перед ней голову. Акиле лишь молчала. Знала, что любое слово может не понравиться разъяренной Госпоже, а тем более после таких вестей. Лале злобно оглянула закрытую дверь и взмахом двух пальцев указала славянской рабыне на гардероб, где всегда лежали её самые красивые одеяния, что она так любила надевать на прогулки с Владом или Асланом. Девушка покорно ринулась к внушительных размеров сундуку, в котором были спрятаны шёлковые платья разных цветов и оттенков, с дорогими камнями да и совсем простые, однотонные. ― Кто она такая? Она мне на глаза попадалась? ― Да, Лале-хатун, попадалась. Эта та, что заговорила о Вас как о фаворитке султана, не так давно в гареме. ― В памяти всплыло это воспоминание так резко и ослепительно, что Лале зажмурилась и попыталась повторить в памяти черты лица той девицы, цвет её одежды, её очертания и голос. Он показался ей склизким, будто змеиным, чувствовалась желчь и насмешка в тот раз, когда ей пришлось уловить вибрации этого тембра. Лале ещё раз оглядела двух девушек и подняла правый уголок губ, задумавшись. Теперь она чётко осознала, что у стен есть уши, у окон ― глаза, а у щелей в двери ― языки. Всё способно предать тебя.Всё, что ты доверишь другому ― дополнение в чаше весов, которая может склониться к предательству. Дай лишь время.