***
― Как погуляли, Госпожа? ― обеспокоенно промолвила Ренки, разглядывая промокшую до последней нитки Лале, что неспешно и с полным безразличием в медовых очах с усилиями стягивала с себя прилипший плащ, с которого на пол капала холодная вода, проводила рукой по сухим волосам, которые в свою очередь спас капюшон, бесконечно касалась шеи, на коей будто запечатлены дорожки дождевых капель. По привычке Лале потёрла безымянный палец, на котором всегда красовалось кольцо, кое она долго считала «гранатовым». «Хранитель любви» сейчас был надёжно спрятан в шкатулке, которую до безумия любила девушка. Шкатулку её матери. Казалось, там ему и место, место двум вещам, которые вызывают у неё нечеловеческий трепет, от которого сердце бьётся в разы чаще. Ничего не изменилось кроме того, что стало легче. Кольцо было вдали от неё и к своему горю, Лале становилось от этого легче. Она не думала о Владе, когда на пальце не красовалось украшение, не размышляла о его поведении и поступках. Он будто покидал её голову и отдалялся от неё вместе с Асланом. Госпожа безумно любит их до сих пор, а пережитые воспоминания только накаляют обстановку и до сих пор заставляют содрогаться по ночам от рыданий, от которых девушка пообещала себе избавиться. Наглая ложь. Слишком больно, слишком мало времени прошло. Бесспорно, мысли о них днём отзывались теплом в сердце, но по ночам… Если она не успела уснуть до того момента, как дворец поглотит абсолютная тишина и жгучий мрак ― душа тут же болела, ныла, просила поддержки. Просто было сложно. Лале чувствовала тяжелую ношу, знала, что с каждым днём легче не будет, но тем не менее приходилось выращивать в себе стержень, который не позволит ей больше чувствовать слишком много, не разрешит принимать всё близко к сердцу. Ею овладевал стыд за несдержанное обещание. Девушка чётко помнит, что обещала снять кольцо в одном-единственном случае: если разлюбит. Если сердце её перестанет так бурно реагировать на его имя, если душа прекратит петь от колющего чувства эйфории, если не пробегут больше мурашки по телу от воспоминаний и если не будет улыбка озарять лицо при виде призрачного мужского очертания. Когда она остынет к нему и проникнется чувствами к другому или вовсе прекратит чувствовать.Но так было легче. Получалось отвлекаться.
― Ты вся промокла, нужно переодеться. ― скомандовала Акиле, как тут Лале подняла руку вверх, остановив её напротив своего лица. На тыльной стороне ладони, которую рассмотрела девушка перед тем, как опустить руку, красовалась очаровательная роспись хной, которой занималась одна девушка в гареме. Вкрадчиво и неспешно, Лале заговорила подобно чародею, который вводил свою наивную жертву в транс, диктуя свои собственные правила: ― Платье не такое мокрое, как кажется. Плащ спас. ― Оно до последней нитки мокрое. Забавно видеть такую по-детски невинную Лале, которая оправдывается, почему её платье мокрое. ― захохотала Акиле, но тут же умолкла стоило поднять взгляд на Госпожу: та смотрела укоризненно, будто управляла ею мистическая сущность, в глазах блестел чёрный туман, который поглотил её душу. Смеяться не хотелось. Только извиниться за развязное поведение, которое девушка себе позволила по отношению к султанше. ― Невинной Лале больше нет. ― она прокашлялась, словно попыталась сглотнуть сказанные слова, вернуть их обратно, но всё тщетно. Все произнесённые звуки больно ударились о барабанные перепонки двух девушек. ― Мехмед, он… В покоях? ― Да… У него же хальвет сегодня. К чему этот вопрос? ― недоверчиво пробормотала Ренки, поглядывая на Госпожу, которая разглядывала пестрящие яркими цветами наряды. Перед глазами всё мелькало бледно-розовое платье, что будто соткано из нежных лепестков розы, тягучего мёда и сладкого тумана. Именно на него пал выбор девушки, которой не смотря на все проявленные острые углы её характера, хотелось оставаться нежной и утончённой, точно те тюльпаны в её саду. ― Как зовут ту наложницу? ― на корне языка скользнула горечь от произнесённых слов, что неизбежно означали конкуренцию. Но перед глазами пронеслось то воспоминание, которое она так тщательно старается забыть, спрятать под толщей собственных слёз, что были пролиты: как он обесчестил её. Взял силой. Озарила её мысль, точно гром метнулся на задворках сознания: вдруг эта девушка тоже сейчас изо всех сил вымаливает свободу, просит не прикасаться к ней, в то время как все в дворце бездействуют, принимая все нечеловечно-мерзкие деяния Мехмеда за дурацкую обыденность? ― Эдже-хатун. Дерзкая такая, вечно бунт в гареме поднимает. Только с появлением Халиме тише себя ведёт, но оттого работать больше не стала. Даже меньше всех других гаремных девушек! ― возмущённо заходилась Ренки, словно была пропитана насквозь неприязнью к тем двоим, о которых с таким отвращением рассказывала. Так и было. Она чертовски устала терпеть всё это. Должность выматывала, рутина доводила до тихого безумия, сводила с ума от того, насколько всё было циклично, как всё повторялось изо дня в день. Прачечная-гарем-кухня и в ином порядке. Так приелись все стены, все люди, что жизнерадостная Ренки млела от мысли о том, как убежит в лес. Сбежит от обязанностей и побудет наедине с собой хоть пару минут, ровно до тех пор, пока её не повесят на городской площади за несоблюдение гаремных правил. Хотелось вообще все правила послать куда-подальше и наслаждаться обычной жизнью. Такой, какой она была раньше, до её появления в гареме. Брюнетка, кажется, перестала считать, сколько лет прошло с того времени, как она попала сюда, вроде, три года назад. Ей было пятнадцать. Именно тогда совсем юную девушку попытались выдать замуж за жуткого мужчину совсем древних лет, от которого веяло тянущимся шлейфом ненависти и лицемерия. Добровольно она попросилась в дворец, желая испытать удачу и избежать замужества, что удалось к её подростковому удивлению. Теперь же приходится наслаждаться жизнью в окружении других таких же девушек. ― Я хочу посетить гарем, пока не поздно. Вдруг эта девушка совсем недобровольно попала в лапы этого монстра? ― В гареме то что? Чем поможешь? ― скептически отозвалась Акиле, словно кидая вызов Лале. В голосе почувствовался сарказм, неуловимая его нотка всё же проскользнула в уставшей речи молодой славянки, что знатно зацепило переодевающуюся в сторонке Лале. Девушка мгновенно вспыхнула и метнула свой взор на калфу, что стояла прямо у дверей и будто ждала, что её прогонят. При первой встрече она казалась ей такой невинной, такой хрупкой, а теперь перед ней стояла девушка, чей характер был крепче всех металлов мира. ― Чем смогу, тем помогу, Акиле. А теперь идите. ― сквозь зубы прошипела Лале, усердно стараясь переодеться как можно быстрее, будто время ограничено, будто каждая минута жизни на счету. От любых резких движений живот неприятно тянуло, словно все внутренности в один момент дёргали вниз, скручивали в тугой узел и судорожно сжимали. Девушка плавно меняла одежду и погружалась в бездну услады, утопала в касаниях лучший шелков, кои то и дело норовили обласкать её тело. Скользящая вверх ткань словно оставляла невидимые поцелуи на смуглой коже, укутывая в свои холодные, тесные, но до боли приятные объятия. ― Ничего, мы со всем справимся. ― поговорила Лале, огладив живот и медленно приближаясь к своему излюбленному «птичьему» зеркалу, перед которым ей так нравилось расчёсывать русые локоны и наслаждаться их шелковистостью. Вмиг до девушки дошло: она в комнате одна, но продолжает с кем-то говорить, рассказывать так, будто кто-то её слушает, кроме пытливых дворцовых стен. На языке вертелось желание повторить это снова, заговорить вслух и заставить частицы в воздухе содрогнуться от частых вибраций, в глазах тут же вспыхнул огонёк, что заплясал чудной танец и стал втягивать в это живое безумие игривые блики. ― Мой мальчик… Мы справимся. У нас всё получится. ― она снова провела рукой по животу и ощутила, как в её сердце, что подобно камню охлаждало её нутро, зародилось тепло. Ощутила трепет крыльев бабочек в своей груди, каждым нервным окончанием почувствовала, как они приятно щекочут грудную клетку, рвутся наружу мощным потоком безудержной бирюзовой эйфории. Волосы пришлось оставить распущенными: русые локоны аккуратно спадали на грудь и всё время покоились на ней, иногда судорожно покачиваясь от резких движений рук или прошедшего по ним сквозняка, который так часто блуждал в покоях. Дополняла столь хрупкий и нежный образ небольшая корона: её подарил Лале дядя Мурад перед собственной смертью. Помнится чудесно, как она неуверенно шагала за ним по городу к лучшему ювелиру, которому тогда удалось сотворить то золотое чудо, которое она сейчас держала в руках и неспешно опускала себе на голову, тешась собственным обаянием и красотой, которую так долго не замечала. Она забыла про ту юность, которой светилась её личико. Знала, что не место ей в этом жестком мире, который все эти годы бесстыже вводил её в заблуждение, обещая красивую и беззаботную жизнь, подготавливая для девушки личный круг Ада, который пройти с первого раза вряд ли удастся.Есть только один шанс, одна жизнь. ***
― Лале-Султан… Волна женского шёпота раскатом прошлась по гарему и тут же растворилась в звенящей тишине. Никто на ночь не ожидал визита юной Госпожи, не знали, что ей вздумается проверить, все ли на месте и никто ли не пострадал. Нутро сворачивалось от одной мысли о том, что не одна ещё девушка может подвергнуться такому кошмару, стать его главной героиней, бесконечно утешая себя тем, что станет Госпожой после пережитого ужаса, который до конца дней останется в памяти. Все девушки покорно склонялись перед юной Госпожой, что шла вполне легко и непринуждённо, словно она парила над землёй, ощущая полную свободу и невесомость, возвышаясь над остальными. У всех было чувство, что она и впрямь летела, светилась от счастья, парила в небе от того, насколько это светлое чувство приятное и родное в груди, и насколько долгожданное в тусклой жизни и померкшем разуме. Девушка шла уверенно, гордо расправляя плечи и одаривая всех лучезарной улыбой, от которой в саду зацвели бы все цветы, от которой всё зло могло бы просто исчезнуть. ― Лале-хатун, какая неожиданная встреча. ― будто пробуя на вкус имя ошеломлённой Госпожи, Халиме едко усмехнулась, подчеркнув статус «гостьи», стараясь надавить на все больные точки одновременно. ― Вы так поздно к нам пожаловали… Изволите ли чего? Притворная улыбка на лице черноволосой женщины отозвалась жжением в кулаках и горле, оттого пришлось прокашляться и набрать в лёгкие побольше кислорода, готовясь к словесному спору, к куче грязи и унижений. Но только не при девушках. Девушки не должны видеть то, что может ранить Лале. Не должны знать слабостей. Но стоящая напротив Халиме не отступала: она твёрдо стояла на месте, чётко давая понять, что не сдвинется до тех пор, пока самой ей не взбредёт это в голову. Одета она была не как другие девушки, а роскошнее: пышная фиолетовая юбка, что цветами сирени струилась в пол, ухоженный белый верх, края которого женщина без конца теребила от убийственного волнения. ― Как тебя, гадюку, взяли на такую должность? Даже мне не дозволено управлять гаремом. ― дерзко промолвила Госпожа, вглядываясь в чёрные очи той женщины, которая обрекла её мать на смерть, которая пошла по головам ради власти и положенной любви Султана Мурада. Именно такой Лале боялась стать. Боялась потерять остатки своей невинности, погубить совесть, которая иногда корила её за содеянные поступки, что теперь казались попросту зверскими. В голове тогда не укладывалось, как она решилась на это, но точно в одном девушка была уверена: овладевший ею гнев, что заполонил каждую клеточку тела подобно сладкому яду, проник и в одурманенное сознание, заставив девочку убить невинную хатун. ― Ты всего лишь хатун, а таким как ты нельзя управлять гаремом. Да и скоро внимание Мехмеда переключится, ты станешь… пустым местом. У пустого места нет голоса. ― твёрдость в голосе Халиме, что с азартом вглядывалась в отливающие золотом очи Лале, пугала. С такой уверенностью и вызовом говорила женщина, что по телу Лале пробежала недоброжелательная дрожь, донельзя неприятная и холодная. За такие речи можно было легко лишиться головы, Лале прекрасно это понимала. Хорошо помнила. ― Кто ты такая, чтобы говорить со мной подобным образом, Халиме? ― вспыхнула Госпожа, резко ринувшись в сторону управляющей, что мгновенно пошатнулась и отступила назад, удерживая безопасную дистанцию. Теперь в груди посеяно зерно страха, которое так быстро прорастает под лучами сомнений, оно буквально плющом тянется по её телу, поражая его до самых кончиков пальцев и корней волос. ― Та, которая знает, как от тебя избавиться. Я знаю, как рассеять тебя крупицами в воздухе, Лале. Тебя не спасёт больше твой раб, тело которого покоится в море, не спасёт и Мехмед, который прямо сейчас наслаждается той девушкой, что раздавит тебя. Он же меня и назначил управляющей, девочка, и ты не сможешь никак это изменить. Изломанная линия улыбки, которая была кривой и по-человечески неприятной, прогнала по телу Лале волну ненависти, что накрыла её с головой, подобно смертоносной лавине. Звонкий пощёчина тут же отпечаталась на женской щеке, оставив за собой багровый отпечаток небольшой ладони. Гнев, что взбурлил в её теле за одно мгновение, точно лава в глубинах кратера, одним лишь импульсом приказал ударить. Привести в чувства и заставить замолчать. В гареме повисла тишина, а глядевшие девушки громко охнули: лица их неприлично сильно вытянулись, распахнутые глаза каждой были устремлены лишь в сторону двоих женщин, вокруг которых будто молнии метались, насыщая кислород электрическими разрядами, из-за которых дыхание давалось с таким трудом. ― Если ты в своё время стала пустым местом, то будь уверена, что твоей судьбы я не повторю. Тебя же так обидело, что мой дядюшка полюбил Хюму, правда? Тебя так это задело, что ты решила избавиться от неё. Хатидже Халиме-хатун, ― Лале начала говорить шёпотом, который обволакивал уши испуганной Халиме, подобно липкой горячей смоле, ― Мехмед до сих пор не знает, как умерла его мама, но стоит мне невзначай упомянуть об этом… Ты знаешь, что будет с тобой. ― с каждым словом, угроза в голосе нарастала, напряжение обвивало наэлектризованным вихрем, что утягивал Лале в пучину глубокого огорчения. Полыхая от злости и чувствуя, как сгорает всё тело от этой ярости, выплёскивающейся через края тела и разгоняющейся по жилам с безумным рвением, Лале метнулась в сторону двери, которую тут же распахнули послушные стражники, которым не хотелось попасть под горячую руку озверевшей Госпожи. В глазах пелена, в голове мелькает надоедающая строчка:«У пустого места нет голоса».
Хотелось снова замахнуться и впечатать ладонь в щеку Султана за такой недальновидный поступок, зная, что далее последует жестокое наказание за такую наглость, граничащую со смелостью и совершенным безумием. Сколько мыслей кипело в её голове, сосчитать было невозможно. Совершенно не зная эту женщину, Мехмед назначил её управляющей, даже не догадываясь о том, какую угрозу та представляет для всех. Неотёсанный идиот.***
Очередная бессонная ночь. Ночь, которую Лале провела в абсолютном одиночестве на балконе, разглядывая ночные полюбившиеся пейзажи. Она выходила на улицу и внимательно вглядывалась в каждую деталь, стараясь запомнить даже самую маленькую мелочь, которая могла бы как-то отпечататься в её памяти, чтобы дни не сливались в одно целое. Лале успела прогуляться и к озеру, воды которого всегда были спокойными и гладкими, покрытыми тонкой корочкой лазурного блеска под лунным светом. Дождь быстро прекратился, что не могло не радовать обозлённую хатун. С утра у неё намечался поход к Мехмеду, буквально с самого наступления рассвета, как только птицы запоют чарующую песнь, а деревья радостно закивают в такт мелодии и потянутся к солнцу. Её совершенно мало волновало, как он отреагирует. Стычка с Халиме выдалась выматывающей, будто та высосала из юной Госпожи всю энергию, которую только удалось вытащить и отыскать в глубинах потемневшей души.Рассвет озарил её покои, малиново-апельсиновые лучи проникли в комнату и дали знак. Время идти.
Она быстро миновала все коридоры, шла по таким спутанным путям, что на секунду показалось, будто она заблудилась в собственном дворце. Коридоры будто были переплетены друг с другом в один комок разноцветных нитей, которые вели в разные стороны, указывали разные пути, но неустанно пересекали друг друга так часто, что сплелись в одно дворцовое целое. Ступая уверенным шагом и чувствуя, как внутри вот-вот взорвётся сердце от перенапряжения, как тело обласкают языки адского пламени и оставят от неё один лишь пепел, девушка знала, что его покои уже близко. Те самые покои, от которых веяло высокомерием, зверской жестокостью и хитростью, неподвластной никому, кроме него.***
― Как зовут тебя, милая? ― Мехмед неустанно глядел в глаза девушки, что всё же осмелилась поднять голову и встретиться взглядом с ним: столкнулось холодное дождевое небо и закатное золото, порождая что-то невообразимо новое, красивое, яркое. Оглаживая большим пальцем пухлую нижнюю губу девушки, что цветом своим напоминала спелые вишни в жаркий летний день, парень оттянул её вниз и скользнул ладонью по мягкой щеке. ― Эдже. Меня зовут Эдже. ― робко проговорила девушка, затаив дыхание, глядя на Султана, мужчину, который не покидал её мысли с самой первой встречи, с самого первого его появления в гареме, когда он так вальяжно прошёлся среди сотни восхищенных девушек, подарив свою улыбку только нескольким. В том числе и ей. ― Эдже… ― он прокручивал в голове её имя и представленный образ: белоснежное платье бережно обрамляло её тело, подчёркивая девичью лёгкость и невинность, чёрные локоны небрежной дымкой спадали на плечи и изредка касались спины, заставляя ту прогнуться от щекочущих ощущений. Парню нравилось смотреть за тем, как трепещут её ресницы от волнения, как часто вздымается её грудь и как судорожно она хватается за шёлковую ткань платья, стараясь замять своё переживание, избавиться от переизбытка нахлынувших эмоций. Резко он схватил девушку за горло, впечатав ту в резную деревянную колонну за её спиной, наслаждаясь испуганным выражением лица юной Эдже, на котором кроме неистового удивления отразилось жгучее желания. Она закатила глаза и облизнула губы в попытке остудить их, ведь именно губы сейчас пылали жаром и просили поцелуев. Из приоткрытого ротика вылетали сдавленные вздохи, тяжелые и донельзя желанные, такие, от которых Мехмеду сносило крышу. Не раздумывая, парень с жадностью впился в пухлые губы и тут же ослабил хватку собственной руки, скользя ниже, вдоль нежного извивающегося тела Эдже, девушки, которая нуждалась в нём всё это время. Сминая женские губы, парень с напором вжимал её тело в деревянную опору, исследуя её аппетитные изгибы руками. Он то и дело оглаживал женские бёдра, желая большего, прочувствовать её всю, мягкую и желанную, которая сейчас источает аромат пьянящего вина и сладкого мёда, что будто проникал в его душу и обволакивал всё его нутро. Пальцы скользнули вверх, ближе к груди, которой прижималась Эдже к разгорячённому телу Султана и тихо постанывала в его губы, чувствуя, как он умело сплетает их языки, влажные и горячие. Воздух вокруг сгущался. Он был раскалён, подобно металлу или горячей карамели, которая тоненькими ручейками проникала в их души, соединяя их в единое целое, что-то такое, что понятно только им двоим. Нетерпеливо подталкивая юную хатун к кровати, Мехмед попутно расстегивал податливую, как сама Эдже, одежду. Она покорно шла к его постели не разрывая поцелуя и наслаждаясь его пьянящим, сводящим с ума вкусом багровых губ, на которых играла нотка малиновой сладости. Расправившись с последней пуговицей на ткани, Падишах помог белому шёлку пасть к её ногам, струясь молочным водопадом вниз и напоследок запечатлев призрачные касания на точёной женской фигуре. Оторвавшись от пылких манящих уст, он с восхищением оглядел её с головы до ног, подметив, что багрянцем покрылись её щеки, а глаза опустились вниз, в попытке спрятать пробившееся смущение и стыд, который отозвался жжением в женской груди и изнывающей болью в паху. ― Ты безумно красивая. ― промолвил парень вновь, притягивая за оголённую талию к себе покорное женское тело, робкое и нежное, зачарованное его резкими, но оттого не менее возбуждающими движениями. Эдже мечтала о том, чтобы сейчас сделать глоток холодного воздуха, который отрезвит её разум и даст ясности происходящему, но пелена, покрывшая тонкой корочкой разум и звенящая в ушах похоть сбивали с толку, манили сильнее любого мужчины, любой сладости и любого алкоголя. Он влияет на неё, как лучшее вино и афродизиак, настоявшийся на искренней влюблённости. ― Я знаю. Вновь прильнув к её губам всего на мимолётное мгновение, Султан толкнул на кровать черноволосую, тело которой покрылось мурашками от касаний его сильных рук и холода его постели, на которой она приподнялась на локтях, заворожённо разглядывая, как возлюбленный стягивает с себя алое одеяние, оголяясь перед ней и жёлтым светом непогашенных свечей, которые прекрасно освещали каждый изгиб Эдже, что дышит так томно и тяжело. Истома, наполнившая грудь, бурлила в их крови, превращаясь в безудержную страсть, что обжигала вены изнутри, пропитывая каждую клеточку возбуждённого организма. Движения становились резкими, рваными, будто времени осталось мало, а желание лишь возрастало, будто издеваясь над теми, чьи тела сплелись в тот же миг на алых бархатных перинах и простынях. Оставляя на её горле багровые следы, что были подобны расплывающейся акварели, Мехмед в погоне за долгожданным удовольствием спускался всё ниже: он миновал выступающую ключицу, на которой оставил отпечаток зубов, губами скользнул ниже, к груди юной девушки, что глухо стонала от удовольствия. Она была слишком самоуверенна, но оттого не менее прекрасна: блеск её кожи был сравним с блеском закатного солнышка, которое пряталось за горизонт и в последний раз озаряло все земли, что были ему подвластны, раскинувшиеся на подушке волосы ― тьма, что рассыпалась на мягкой постели, поглощая весь свет. Тело извивалось подобно хищной змее, девушка едва сдерживала себя, чтобы не разлететься на миллион осколков под влиянием ослепительной эйфории. Его язык касается твёрдого соска и Эдже выгибается от прокатившегося по телу жара, чувствуя, как ноет в паху, как пачкается её лоно слоем густого масла, как оно стекает по бёдрам и отпечатывается на постели. Мехмед не думает останавливаться, другая его рука умело ласкает женскую грудь, а внимание языка заострено на сосках, которые ему так нравится дразнить припухшими губами. Султану чертовски нравится видеть, как она тает в его руках, как на её лице разрастается румянец и какая блаженная улыбка появляется на личике. Её стоны ― лучшее лекарство для его души, которая в последнее время нуждалась в женской ласке, поддержке и присутствии. Вдоволь насытившись, словно излюбленным лакомством, парень угрожающе навис над ней, вглядываясь в потемневшие от желания очи, в которых отражался огонёк свечи и он сам, будто в зеркале.«Она не такая, как Лале».
Мысль проскочила в голове мгновенно, но Султан тут же качнул головой и прогнал эти слова куда подальше, ведь сейчас он соединится с девушкой, которая красотой своей затмевала всех в этом мире: и Лале, и гаремных девиц и заморских очаровательных барышень. Она была эталоном его красоты, центром эстетического удовольствия, которое мог познать каждый, кто взглянет на неё даже случайно, не желая того. Проведя рукой по напряженному члену, что несильно вздрагивал от любого прикосновения, он размазал скопившуюся небольшой каплей естественную смазку, легко скользя рукой по головке и стволу, вздыхая от предвкушения наиприятнейшего момента, когда все ощущения и эмоции станут настолько острыми, что каждое движение будет подобно уколу всепоглощающей услады. Неспешно он проводит головкой члена по влажным девичьим складочкам, кои блестят от обилия смазки, и плавно толкается внутрь, желая насладиться этим моментом невзирая на шипение Эдже, что ощущает непривычный дискомфорт в самом чувствительном её месте. Продолжая проникать внутрь, раздвигая узкие стенки, Мехмед впивается в её губы новым жарким поцелуем, в попытке переключить её ценное внимание только на него, на его губы и его горячий шёпот. Двигаясь уже резче, Падишах чувствует, как выступившая на спине испарина колет его тело, как капельки пота скатываются по рельефному торсу и отпечатываются на животе брюнетки, которая старается найти как можно больше точек соприкосновения с любимым, прижимаясь к нему и нашёптывая его имя, не в силах сдерживать одурманивающую страсть. Боль отошла на второй план, каждое движение отдавалось импульсом в мозг, который отказывался верить в происходящее и бесконечно наделял тело эндорфинами, посылая ответные сигналы. Ничего кроме блаженства. Никаких звуков не существовало вокруг, только они одни, в своих владениях наслаждаются сладострастными стонами и шлепками влажной кожи о кожу, изредка оставляя совсем невесомые поцелуи на лицах друг друга. Багровые пятна на шее Мехмеда продолжали расплываться и становиться ярче с каждой секундой, а следы кровоподтёков на сильной спине, идущие вслед за женскими ногтями, приобретали ярко-алый цвет, который останется одним из немногих напоминаний о жаркой ночи, когда страсть нагрянула так неожиданно, когда она увела их в свои владения и не думала отпускать до самого утра. Парень напряжённо дышал около её ушка, обжигая то горячим воздухом и доводя Эдже до тягостного исступления, которое будто свело её с ума, от чего она вскрикнула и выгнулась дугой, взрываясь фейерверком на тысячи частиц, которые теперь свободно бороздят по нагретому кислороду. Их тела, души и сознания принадлежали друг другу. Они добровольно попали в эти сети и не желали выпутываться. И теперь Мехмед, что так резко вколачивался в некогда невинное женское тело, почувствовал скорое приближение ослепительного удовольствия, пика наслаждения, от которого захочется прижать поближе эту очаровательную хатун и победно застонать в один голос с ней. Впервые ей было так хорошо. Тело любимого согревало её своим жаром, все сказанные слова проникали в глубины сознания и оседали там громкими, но наилучшими воспоминаниями, а каждый его взгляд возрождал её из пепла, подобно фениксу, заставляя пылать вновь. ― Эдже… ― прошептал Мехмед, прежде чем впиться в женские губы и вжаться в обмякшее тело, достигая долгожданной разрядки, что резко ослабила тугой комок внизу живота, что предательски стягивала всё это время нарастающая истома. Девушка, запустившая пальцы в его чёрную шевелюру, также сладко застонала, чувствуя, как вздрагивает внутри неё набухший член, а затем разливающееся внутри неё тепло, вязкое, но до беспамятства приятное. Обессиленный Мехмед упал на кровать рядом с девушкой, дрожащей от того, что только что произошло. Сердце всё пыталось выбиться из грудной клетки, дыхание спёрло, а тело гудело. Один из лучших дней в её жизни, который станет самым памятным, самым приятным, но точно не последним. Падишах притянул к себе девушку и оглядел её лицо вновь, подметив, что волосы Лале не лежали так же красиво в тот день, когда он сумел подчинить её себе. Вновь он проводит параллели. Вновь тряхнув головой, брюнет прикрыл глаза и попытался восстановить дыхание, полностью отдавая себя надоедливым мыслям о Лале. Он совершенно не понимал того, почему она не выходит у него из головы, даже если на место в его сердце претендует девушка, что в разы совершеннее, идеальнее, чем Лале? Уж сколько он ищет этому оправдание ― так и не нашёл. Он готов был простить ей всё на свете, подарить весь мир, будь она столь же покорной, как Эдже. Но увы, даже показывая свой противный характер, девица всё равно получает прощения, даже не соблюдая вековых правил гарема, будто она их диктует самостоятельно. У неё слишком много изъянов, даже чересчур, но именно это его манит. Ему хочется глядеть на это несовершенное совершенство часами, наслаждаясь её заливистым щебетом. Тяжесть мгновенно прошла по его телу сокрушительным ураганом, мысли переходили в совсем иное русло, развиваясь уже самостоятельно, без присмотра Мехмеда, который медленно утопал в предвкушении глубокого сна. Эдже уснула на его плече сразу, как только удобно устроилась: она тихо засопела ему на ухо и покрепче прижалась, будто боялась, что он куда-то уйдёт, нагло сбежит из своих же покоев.Сбежит к Лале. ***
Резкий шум и грохот не могли стать для любовников лучшей причиной для пробуждения, но увы, в это утро всё случилось именно так. Влетевшая в покои Лале, вне себя от ярости, взглядом окинула резко поднявшихся Мехмеда и Эдже, что совершенно не могли отделаться от сонной вуали, которая не давала ясности происходящего, а уж тем более понятных причин для такого незапланированного визита. Эдже тут же прикрыла грудь скомканным одеялом, под которым он сегодня мирно спала на протяжении всей ночи, а Мехмед, который тут же насытился невообразимым бешенством и раздражением изнутри, будто эти частицы витали в воздухе, обмотал нижнюю часть тела мохнатым полотенцем, что валялось у его кровати. С утра его тело было наиболее идеальным, как подметила Эдже, пока не прониклась отвращением к влетевшей Лале. Теперь они на равных. ― Ты что себе позволяешь?! ― взбунтовался Мехмед, округлив глаза и держась чуть поодаль от Лале, но будучи в полной готовности вышвырнуть её из этой комнаты не смотря даже на её положение. Вышвырнуть, как тряпку. ― Это ты что себе позволяешь?! ― в ответ начала ругаться Лале, самоотверженно делая шаг в сторону разъяренного Мехмеда, который вот-вот был готов сорваться с места и потрепать безумную, коя нарушила все мыслимые и немыслимые правила их дворца. ― Выметайся сейчас же! Ещё один шаг и я прикажу казнить тебя. ― процедил сквозь зубы Мехмед, вглядываясь в лицо бунтарки. Она позволяет себе слишком много. Нужно поставить её на место в кратчайшие сроки, ведь потерпеть унижения от её поступков он не должен, тем более никто не должен видеть этого, ведь сам Султан никогда не запачкает свою честь и репутацию из-за сумасшедшей девчонки. ― Как ты мог назначить Халиме управляющей?! Да ты знаешь кто она такая и что она сделала?! ― Я здесь Правитель, и только мне решать, кто здесь кем будет! Не смей оспаривать мои решения, Лале! Кто ты такая, чтобы спорить со мной?! ― его резкий рывок в сторону Лале не предвещает ничего хорошего, но девушка продолжает бойко стоять на месте и метать молнии одним лишь взглядом чёрных очей. Эдже вздрогнула: она никогда не видела его таким. ― Я ― член правящей династии, Лале-Султан, Я по рождению Госпожа! И ты не смеешь так обращаться со мной! Прижатая к холодной двери и задыхающаяся. Он держит её за горло, сходя с ума от злости и той наглости, которую ему только что пришлось услышать. Он видит её краснеющее лицо, видит, как жадно она пытается схватить воздух ртом, но всё тщетно. Его хватка не ослабляется. Напротив. Становится только сильнее с каждой секундой. Мир Лале меркнет. Кислорода катастрофически не хватает.