Эдже желала также.
— Ты пришла ко мне, заявила, что унаследовала общие интересы. Сказала, что сможешь мне помочь и устранить главную проблему: конкуренцию за моё место. Взамен попросилась в покои Падишаха. Свою часть сделки я выполнила, а теперь твоя очередь, Эдже-Хатун. Эдже напряглась, воздух вокруг неё наэлектризовался, а движения выдавались резкими и рваными, будто те же импульсы тока поражали её тело, заполняя каждую фибру души тонкими ручейками отрезвляющей боли. Девушка ожидала любого подвоха. Несмотря на то, что Халиме согласилась помочь ей и всё же провела её в покои Султана, дав её зёрнышку счастья в груди прорасти, о доверии между ними не было и речи. Обе властные и коварные, хитрые и изворотливые. Схожесть их характеров делал их одновременно достойными союзниками и злейшими врагами, которые знали каждое слабое место зазевавшегося противника. Но в конце концов, за всё в этом мире нужно платить. И Эдже была готова к этому. — И чего же Вы желаете от меня? Лицо Халиме тронула хитрая полуулыбка. Женщина положила украшенную драгоценностями руку на край подлокотника, свесив кисть с мерцающими дорогими перстнями на ней. Откинувшись на спинку дивана, она чарующе зашептала, словно вводила в транс юную похитительницу Султанского сердца: — Время, Эдже. Я лишь надеюсь, что спустя время ты сможешь вернуть мне этот долг. — она потянулась и притворно зевнула, вставляя между этим несколько слов, кои будто невзначай слетели с её уст, — Я надеюсь ты будешь умной и не предашь меня, не возжелаешь получить моё место, как предыдущие девушки. Эдже опешила. В голове не укладывалось то слово, которое проронил самодовольная Халиме: «предыдущие». Девушка была абсолютно уверена, что она — вторая фаворитка Султана, но первая в его сердце. Или же Халиме говорит о предыдущем Султане. Скорее, успокаивая себя, чем здраво рассуждая, девушка склонялась к этой теории, унимая пробившуюся глухим ударом, ревность в груди. На лице выступил холодный пот, а губы изломились в кривой нервной улыбке, что сполна могла выдать беспокойство юной фаворитки, чей голос пробила ненавязчивая дрожь: — Конечно, Госпожа, можете на меня надеяться. Халиме кивнула ей в сторону двери, горделиво отвернувшись в сторону, устремляя свой взгляд в сторону окна, за которым виднелась лишь небольшая часть этого мира, кой будто был обнажённым и стыдился показаться полностью. Эдже немедля откланялась и выпорхнула из покоев, направляясь обратно, в то место, откуда её и вырвали, прямо из пучины развратных разговоров, ядовитых обсуждений и вьющихся, точно плющ, слухов. Как бы не хотелось перечить управляющей, как бы не хотелось преподать ей урок и показать, кто здесь настоящая Госпожа, девушка пульсацией в голове ощущала истину: эта женщина порождение — шайтана, рядом с ней следует поддакивать лишний раз. Каждый жест, каждое слово, может стать эпитафией на её могиле. На душе собралась странная тяжесть из накопившихся страхов, другого выхода особо не было. Разум и тело просили свежего воздуха, нужно было вырваться на свободу и дать своей фантазии полетать в открытом небе, позволить мыслям обрушиться на неё тяжелой стеной ливня. Нужно было думать. Нужно было думать, что делать в случае провала, как выкручиваться и что говорить, чтобы не гнить в этом месте до конца своих дней, вслушиваясь в живые девичьи рассказы. Стоило Эдже зайти в гарем и смерить всех до одури высокомерным взглядом, как вокруг неё собралась всё та же заинтригованная толпа девушек. Толпа эта собою напоминала стаю голодных птенцов, коих кормили насыщенными рассказами и тайнами, что в ту же секунду разлетались по дворцу. — Эдже, зачем тебя Халиме вызвала? Темноволосая вновь надела на себя маску дружелюбия и уверенности, на поводу которой шли многие здесь, кто требовал выгоды и интересных новостей. В её голове созрела идея, мелькающая перед лазурными глазами мысль о том, эти девушки могут привести её к окончательной победе. Положение в гареме очень важно, особенно если ты хочешь однажды начать им управлять. — Мы с ней обсудили один утренний инцидент. Кстати, я вам о нём не говорила? Она осмотрела девушек, чьи взгляды выражали неподдельное любопытство и желание обсудить что угодно, лишь бы обсудить и тщательно перемыть все людские косточки. Карты легли лучше, чем она ожидала. Эдже расправила подол изящного платья, бледно розового, точно как её щёки вчера вечером, когда ей посчастливилось остаться в покоях Повелителя. Это одеяние также было его подарком, поэтому она не стеснялась крутиться и всячески акцентировать на нём внимание, якобы невзначай задевая кончиками непослушных пальцев нашитые дорогие камни. Пускай смотрят на него, видят, как к ней благосклонно относится Мехмед. — Утром, когда солнце лишь коснулось небосвода, сама Лале-Султан забежала в покои и устроила скандал. Повелитель был вне себя от ярости и выгнал её прочь. Я была так поражена её поступком, даже не знаю, из-за чего она так себя повела. Послышались первые перешептывания. Гул нарастал постепенно, совсем неспешно, что не резало уши, а напротив лишь ласкало уши заядлых сплетниц и умелых интриганок, что перекручивали смысл сказанных слов кучу раз, делая историю совсем иной. Отличающейся от первой версии. Если не вмешаться в ситуацию прямо сейчас, то слухи приобретут неисправимый поворот, перевернут с ног на голову вес дворец, но останавливать их обезумевший поток Эдже не собиралась. Она не видела на горизонте ни саму Лале, что могла бы пригрозить кровавой расправой, ни служанок, которые высекли бы за подобное поведение и высказывание. Никто не мог ей помешать посеять это зерно подозрений в плодородную почву из презрения и нетерпимости.Теперь и она вступила в эту Игру. ***
Радостнее новости и события для неё и не существовало во всём мире, не отыскать такую нигде, даже в самых отдалённых уголках всего белого света. Сам Повелитель послал за ней слугу, чтоб тот передал любезнейшее приглашение на прогулку в дворцовом саду, в котором так давно не было Эдже, который буквально стал её мечтой, а тем более рядом с Султаном эта прогулка должна была казаться прогулкой по пушистым тропинкам Рая. Рядом с ним она чувствовала себя комфортнее, чем где-либо. Каждое его слово вызывало внутри неё сметающий всё на своём ходу ураган, лавину, что накрывала с головой и никак не могла остудить раскалённое до предела женское сердце. Сейчас, когда она крутилась перед зеркалом и сияла от растекающегося по жилам блаженства, руки подрагивали от звенящего волнения, а внутренняя часть щеки то и дело оказывалась зажата между зубами. Эдже неспешно надевала изящное ожерелье, что отыскала в подарках сегодня утром; женский заинтересованный взор падал на лазурные камни, что цветом своим напоминали её очи, но блеск драгоценностей даже сравниться не мог с тем свечением в её глазах. Первый был жёсткий, он преклонялся солнцу и следовал каждому его велению, слепо повинуясь, в то время как глаза Эдже блистали счастьем, мерцали его неуловимым шлейфом, кой тянулся настолько далеко, что мог обогнуть весь этот дворец и каждого его жителя.Блеск её глаз был свободным, как первые волны неприступного океана.
Кажется, с ума сводила одна лишь мысль о том, что среди благоухающих цветов и зелёной сочной травы, которая будет ненавязчиво ласкать оголённые щиколотки, она будет неспешно прогуливаться с Повелителем, наслаждаясь его чарующим голосом. Он был её идеалом, эталоном мужества, от которого она таяла, плавилась под его настойчивым взглядом. Девушка полагала, что только он её достоин, что никто другой даже не удостоится чести бросить на неё мимолётный взгляд. Девушка точно знала, что влюблена. Знала, что от одной только мысли о нём её щеки краснели и нутро заходилось невесомым трепетом, пальчики подрагивали, а дыхание бесконечно останавливалось на пару мгновений, как и время, что размеренно текло в стенах затхлого дворца. И это разжигало в ней необъятный пожар, от которого всё нутро сгорало дотла от желания оказаться рядом с ним, провести эти быстротечные минуты только с тем человеком, улыбка которого не сравнится ни с одним богатством. Знала точно. Мехмед будет принадлежать только ей, и словно красивый трофей, он будет блистать в коллекции её достижений, согревая её ледяное сердце своей любовью. С этими мыслями Эдже выбежала в сад, не думая ни о чём, буквально очистив свою голову от всего лишнего, позволяя памяти оставить весь этот день целиком одним крупным отпечатком. — Здравствуй, Эдже. — тихо произнёс Мехмед, незаметно любуясь красотой той, что стояла перед ним в алом платье, одном из самых роскошных, что ей достались, в то время как румянец игриво щекотал её личико, заставляя Эдже сиять привычной юностью. Она хотела тут же наброситься на него с объятиями, но знала, что этого делать нельзя. И это, вероятно, было самой печальной нотой в её чарующей симфонии из собственных мыслей и переживаний. — Добрый день, мой Повелитель, как Вы себя чувствуете? Девушка неспешно шла подле него, стараясь попадать нога в ногу, соответствовать ритму его шагов. Над ними чистый небосвод, а сочная зелень ласкала взор лазурных глаз. Теплый ветер гулял в их волосах, пока Эдже то и дело смотрела на её Повелителя: твёрдая походка, уверенность в каждом шаге и мощная властная энергетика, которую хатун ощущала каждой фиброй своей души. Ей приятно видеть его рядом, ей приятно идти рядом с ним.Она счастлива просто идти с ним вместе.
— Я в порядке, Эдже, рад, что ты за меня волнуешься. Падишах расплылся в улыбке, подставляя своё лицо мягким солнечным лучам, а Эдже лишь почувствовала, как на щеках вновь огнём заходился румянец. Он улыбнулся ей. Не для какой-то донельзя самодовольной Лале, не для любой другой девушки, что молила Всевышнего о том, лишь бы краем глаза наблюдать изгиб его губ. Мехмед улыбнулся для неё. Где-то под рёбрами проклятые бабочки не давали ей покоя, сердце каждый раз пропускал удар, стоило только чёрным очам взглянуть в её сторону. Темноволосая не выдержала тишины и первая её нарушила, решившись задать волнующий её вопрос, что звучал так невинно и негласно, что пришлось уткнуть взгляд в обилие зелёной растительности вокруг них. Чем дальше они проходят, тем меньше надоедливой охраны их окружает. — Могу я узнать, зачем Вы позвали меня? Мехмед слегка опешил от подобного вопроса, но шага не сбавил, а лишь расслабленно обернулся в её сторону, задерживая заинтересованный взор на ней. Утончённая, изящная и такая влюблённая. Впервые в груди потеплело так искренне, так приятно, что по спине прошёлся табун непрошенных мурашек, от которых парень вновь расправил спину и рвано вдохнул. Он никогда не видел этой искорки любви в чужих глазах, особенно когда глаза манили, утягивали в свой сладкий бледный омут. Несвойственно ему это: запоминать неброские детали призрачного женского образа, что парил рядом с ним на чужих крыльях, но вопреки всему, он делал это. Он наблюдал за тем, как лежат её волосы на хрупких острых плечиках, видел аппетитные изгибы её тела, кои скрыты тканью лёгкого платья и следил за лучезарной улыбкой на девичьем лице. Почему то он млел от одной мысли о том, что кто-то нуждается в нём не как в Правителе, а как в мужчине. Вероятно, впервые его настигло это осознание.Всего одной ночи было достаточно, чтобы эта девушка прокралась в его мысли и одаривала нежными ласками его рассудок и сердце.
— Хотел увидеть тебя. Эдже, кажется, вспыхнула смущением и сиянием, что могло уничтожить всю тьму в округе, где-то за пределами их понимания, но даже этот свет и тепло не пробивались сквозь твёрдую ледяную глыбу в сердце Мехмеда. — Тогда чем бы вы хотели заняться? — Думаю, ты не откажешься просто насладиться природой и проведённым со мной временем. — его голос впервые задрожал так, словно он разволновался и поперёк горла встало его собственное сердце. Нахлынувшее волнение раскатом грома прошло по дрожащим пальцам, вспышкой озарило затуманенный рассудок и проникло в каждую клеточку мужского организма, от чего озноб впился сотнями игл в раскалённое тело. Ему впервые тяжело давались подобные слова, словно он снова стал пятнадцатилетним мальчишкой, что по уши погряз в трясине безответной унылой влюблённости. — Конечно, Повелитель. Я бы целую вечность провела рядом с Вами. Вы дороги моему сердцу. — её голос перешёл на шёпот, такой рваный и неуверенный, будто она боялась, что кто-то кроме него услышит эти слова, что он воспримет их, как неудачную шутку или вовсе как издевательство.Она боялась быть отвергнутой.
Они словно отлучились от этого мира. Будто всё вокруг них исчезло, растворилось в бездонной пучине памяти, рассыпаясь на тысячи мелких крупиц и не собираясь воедино. Всё шло так легко и непринуждённо, что удалось юным влюблённым почувствовать себя свободными, не скованными обстоятельствами или обязанностями. Сейчас, в вихре сладких ароматов, что источают распустившиеся бутоны дворцовых садов, витала слабая, едва уловимая нотка хвои, что рвалась наполнить лёгкие собою сполна, обжигая изнутри. Молодые люди медленно продвигались вглубь леса, в обитель спокойствия и естественной жизни, что здесь так бурно кипела: птицы щебетали едва ли не на всю округу, разливая кристально чистую мелодию меж густых ветвей, в то время как лесные жители не были обеспокоены нежданным визитом. Рыжие белки больше пугливо не прятались, а напротив, перескакивали с ветки на ветку, норовя приблизиться к тем, кто непрошено ворвался в пучину дикой природы, а серый шустрые зайцы стремительно прятались в малахитового цвета кустах, поспешно скрываясь от размеренного топота ног. Охрана от них отстала по велению юноши, которому стоило лишь поднять вверх раскрытую ладонь, чтобы дать понять, что хочет отлучиться от этого всего и с головой погрузиться в эту прогулку и нежную атмосферу. Девушка восторженно касалась кончиками пальцев всех цветов и растений, что так тянулись к солнцу и в глаза бросались своим ярким окрасом, пестря всеми оттенками красных, голубых, жёлтых, оранжевых цветов. В один момент она остановилась, на корточки присев и наклонившись к утончённому растению, бутон которой едва раскрылся, словно разглядывал этот мир и был в любой момент готов закрыться, спрятаться от всех окружающих невзгод. Насыщенные алые лепестки напоминали собою бархат, мягкость их тешила юную зачарованную девушку, щекотала подушечки податливых длинных пальцев. Лепестки его сужались к концу, заостряя их и делая цветок таким опасным и отчуждённым на вид, что первое прикосновение стало донельзя волнительным, второе развеяло все страхи и уже после третьего касания девушка позволила себе оглаживать хрупкое растение. Мехмед, что остановился не сразу, подметил своё одиночество и поспешил обернуться, глазами отыскав ту самую, что одурманивала его своим запахом, своей улыбкой и волшебными глазами. Он чувствовал, как утопал в бездонном синем море, что плескалось в этих радужках, чувствовал, как скрывается под толщей этой воды, что не убивала, а напротив, насыщала его жизнью. И не всплывали в памяти те карие глаза, в коих виднелась мольба и искрящая ненависть, не привлекали больше те приоткрытые губы, что были, словно сочные налитые вишни, не манил больше тот сладкий запах тюльпана, коим окутано её тело с ног до головы. На фоне Эдже Лале меркла, утренним туманом рассеиваясь перед восходящим солнцем, что озарило одинокие души и протянуло свои лучи к их сердцам. Лале и сравниться не могла с ней, была ничтожеством, жалкой пылью, что поддавалась одному лишь дуновению, вихрем разлетаясь по воздуху и исчезая из памяти. И не затрагивал его сердце факт, что она вынашивает его дитя, что требует защиты и безопасности, кою ему оказывать в тягость. Мехмед вредит Лале, делает ей больно. Но не жалеет об этом. Она ведёт себя нагло, самоуверенно, будто ровня ему, за что тут же расплачивается, шатко балансируя на грани жизни и смерти. Но тем не менее, парень щадит её, ведь уже сломал и теперь сохраняет, точно трофей, который он выиграл в честном бою. Она стала двигателем его азарта, ведь была такой недоступной и строптивой, что внутренний демон овладевал его разумом, подначивал продолжать, покорять её, точно новые вершины. И перед ним теперь предстал главный вопрос:«Азарт или симпатия тлеет в его сердце, когда он видит Лале?»
― Почему ты остановилась? ― колокольным звоном прозвучал его голос, что тут же канул в лету, навсегда и безвозвратно. ― Этот цветок такой красивый, Повелитель. Я захотела рассмотреть его поближе, но тем самым задержала Вас, прошу простить. ― Эдже решила поспешить подняться, чтобы ещё раз извиниться перед Мехмедом, но тот лишь придержал её за плечо, не позволяя подняться, в то время как сам опустился на колени, разглядывая тот цветок, на который отвлеклась фаворитка. Он часто видел её в гареме, когда она хлопотала там, без конца помогая со всеми делами, что поручат, но он не испытывал того, что сейчас переживает его нутро. Раньше в глаза ему бросалась лишь её яркая внешность, запоминались пухлые алые губы и маленький носик, отчётливо всплывали ямочки на её щеках, когда она заливалась искренним смехом. ― Это дикорастущий тюльпан. Не такой, как в дворцовом саду, другой. Он не скован правилами и обязанностями. Не привык радовать чужой глаз. Поэтому такой красивый: он рос сам для себя, не для кого-то. И это делает его неповторимым. Эдже стоило повернуть голову в сторону Повелителя, как тут же юноша накрыл её губы своими, впиваясь в них бережным поцелуем, трепетным и таким робким, будто в первый раз. Его рука покоилась на девичьей шее, то и дело проскальзывая в густые локоны, среди которых путался тёплый ветерок догорающего июля. Поцелуй был мягким, но тем не менее настойчивым: Мехмед собственнически сминал женские губы, углубляя поцелуй и проникая языком в её рот, исследуя его так осторожно и томно, а в следующую секунду Султан уже оттягивал её нижнюю губу зубами, тихо рыча. Грубо и уверенно, парень наслаждался вкусом её губ, пылал от безумного желания, что загорелось в области паха, жаждал больше её настойчивых прикосновений, кои пьянили его рассудок сильнее прежнего. В один момент страстный поцелуй был прерван женским визгом, после того как Мехмед игриво потянул девушку на себя, упав на траву и пытаясь взвалить и её следом за собой. ― Мехмед! ― вскрикнула девушка, неуклюже рухнув на траву рядом с мужчиной, тут же упираясь рукой в его широкую грудь, стараясь приподняться и не смущать себя подобной ситуацией, что возникла так внезапно. Парень нахмурил брови и заострил на ней свой взгляд, словно беззвучно допрашивая Эдже, что сразу же убрала руку и опустила глаза, быстро затараторив: ― Простите, Повелитель, я не хотела… Это случайно вышло, я не специально позвала Вас по имени, я… ― Скажи вновь. ― он словно околдован был её осчастливленным голосом, коим она произнесла его имя, так чарующе и пьяняще, что он словно под гипнозом вернул её ручку к себе на грудь, прижимая её к груди, что скрывает бешено колотящееся сердце. ― Прошу. ― Мехмед. Султан вздрогнул и всего на мгновение затаил дыхание, будто услышанное заставило его подавиться воздухом, которого так катастрофически не хватало. В тот же миг, заливаясь искренним хохотом, мужчина утянул девчонку в очередной поцелуй, от которого их тела, души, словно плотные волны с шумом разбивались о скалы, разделяясь на тысячи мерцающих частей. Сердце гудело где-то в ушах, глухими ударами отдаваясь в висках. ― В твоих очах губило море, Тех странников, что смели в них взглянуть, В душе моей тоска засела, горе, «Хотел бы первым в нём тонуть». Хотел придаться горьким ласкам Я, рыдая, Но Я спасаться не хотел ничуть, И на невзгоды невзирая, искать дорогу, к твоему сердцу путь. Я утопаю в голосе твоём волшебном, Он дарит смысл мне в потоке дней, И погибаю в омуте целебном, Веря в бессмертие души моей. Ты благоухаешь розами, цветами, Что неприступны, точно море, Дурманишь разум чудесами, В добра пучине растворяя горе. Любовь твоя чиста хрустально, А её запах ― манящая сирень, Сошёл с ума, я спятил кардинально, Скитаюсь в мире, словно тень. К твои ногам упал бы мир, Твоим он стал бы без остатка, Тебе его я сам бы подарил, Лишь улыбнись ещё так сладко. Твоим рабом я стал, послушай, Сорвать звезду готов, ты лишь смотри, Хотел бы стать я твоим мужем, Лишь душу мою светом озари. Пылай, ревнуй, люби, целуй, Но не бросай на произвол судьбы, Меня своей любовью околдуй, Теплом убивай до последней мольбы. Как только парень закончил читать стих, кой будто сочинял на ходу, на лице он своём почувствовал долгий, сверлящий взгляд, прямо в котором сейчас задорный танец пляшут искорки, что едва ли в руку не высыпались от их обилия. Это счастье маленькими звёздочками норовило сбежать, рассеяться по нагретой земле, но Эдже не позволяла. Она хранила их теперь до дня, когда посмеет назвать себя «Эдже-Султан» и безнаказанно прильнуть к губам Султана в его личных покоях. ― Безумно красивый стих… ― Но с твоей красотой он не сравнится. Никто и никогда. *** ― Акиле! Ренки сломя голову бежала по коридору, только завидев пшеничные кудри, что показались на ступеньках, на которых плачущая славянка не сдерживала себя и поддавалась горечи обиды. Что-то, что защемило в груди, выжигало слёзы на лице, словно оставляя клеймо на чистой белоснежной коже. Она сидела на нижних ступеньках, спрятав лицо руками и вздрагивая от каждого всхлипа, что усердно поглощал юное тело один за одним, каждый раз с новой силой. ― Акиле, ну не плачь… ― Госпожа выгнала меня, не дав всё объяснить, она не знает правды… Мне нужно ей рассказать, что тогда случилось, но она меня теперь и слушать не станет! Акиле готова была взорваться в любой момент от переполняющей обиды, но стоило Ренки мягко коснуться её лба подушечками пальцев, убирая налипшие блондинистые волосы и бережно заправляя их за уши, как рыдания приостановились, а девушка подняла заплаканные очи. ― Между Вами что-то случилось? Расскажи, ты же знаешь, что я лишь помочь хочу. ― В один день я возвращалась с рынка через лес, где на меня напал мужчина, посчитавший меня одной из тех девиц, которыми пользовались такие, как он. Я сопротивлялась, била его, звала на помощь, но уже чувствовала, как его рука скользит по моему бедру и ползёт вверх, к груди, как тут появился Влад… Он буквально вырвал меня из лап того урода. ― Но Госпожа говорила, что ты целовала его. ― Я была не в себе, Ренки! Я бросилась обнимать его и благодарить, я даже в щёку его поцеловала, так была счастлива, что избежала этого! Но в тот же момент я разревелась и просто бессильно повисла на его шее, глупо оправдываясь. Потом я увидела Лале-султан и то, как Господин Влад побежал за ней… Он даже не обнял меня в ответ, пойми, я… Это я во всём виновата. ― Ты же знаешь, что ей сложно сейчас. После всех тех увиденных смертей, после надругательства над ней, после новости о беременности, после того, как на неё Султан руку поднял. Пойми, ей безумно тяжело это всё нести на себе, она вспыхнула просто потому что не выдержала, это стало её последней каплей. Дай ей время оклематься и думай, как вину загладить и удачно объясниться. Голос Ренки действовал на отчаявшуюся славянку, как нежная материнская колыбель, что успокаивала выпрыгивающее из груди сердце и сглаживала все углы внутри души, что так старалась не кровоточить от обилия ран на ней. И вновь в голове взрывом зародилось осознание того, насколько дорога ей Госпожа, раз такая реакция Лале задела Акиле, пробрала до мозга костей и поразила все нервные окончания. ― Мы можем остановить растущий слух в гареме. Что если… я возьму на себя всю вину? ― Акиле проговаривала эти слова с такой надеждой в охрипшем голосе, что даже не поднимая глаз, она почувствовала на себе удивлённый взгляд подруги, которая бесшумно присела рядом, ― Пустим слух, что я ведьма. ― Совсем с ума сошла?! ― Девушки и внимания не обратят на то, как быстро они забудут о том, что рассказала Эдже. Их будет интересовать только то, что я буду в их глазах колдуньей, а если ещё и подкрепить это всё какими-то неопровержимыми фактами, тогда это всё точно сработает. ― Тебя же там затравят! Затопчут и не заметят! Я не хочу, чтобы ты расстраивалась, Акиле! ― возмущенно воскликнула Ренки, взяв подругу за руку и крепко переплетая с ней пальцы, точно в небольшие узелки, что так просто не рассоединить. Её сердце заколотилось, разгоняя по жилам разгорячённую кровь, в то время как по телу пробежал неприятный юному телу озноб. ― Я готова на всё, чтобы вернуть доверие Лале. Я не могу оставить её, я обещала. ― Я знаю, как мы всё устроим. Мы справимся и ты вернёшь доверие Госпожи, обещаю. ― оставив лёгкое, практически невесомое прикосновение губ на растрепавшихся светлых волосах, кой тут же рассеялся в воздухе на миллиарды частиц, растворяясь в бездонной трясине одурманенного рассудка. Их взгляды столкнулись, сердце, казалось, оказалось в горле и перекрыло доступ к кислороду, которого так катастрофически не хватало сейчас, когда их губы на таком незначительном расстоянии друг от друга.