***
― Она снова не спала всю ночь. Интересно, что её тревожит. ― Акиле сидела чуть поодаль, там, где её практически не видно за горой белья и кучи приспособлений для стирки. Как всегда, им с Ренки доставалась грязная работа, ничего путного не попадалось за эти дни. Привычные занятия они больше не проводили, а лишь возились со всеми мелочными делами, которые изо дня в день мозолили глаза и доводили до состояния автоматизма, когда все поручения выполнялись отточено и без особого усердия. Девушка слышала ночные прогулки Лале по комнате, как она бубнила себе что-то под нос и напевала неизвестные доселе мелодии, донельзя простые и чарующие. Слышала шелест податливых книжных страниц и звон стеклянных баночек, в которых всегда хранилась краска для причудливых, но оттого не менее волшебных картин. И так до утра. До самого рассвета, пока солнце не разбило покорный мрак на мелкие осколки. ― А ты снова беспокойно спала. Госпожа всегда плохо спит, ты же знаешь. Она каждый день вынуждена бороться с собой и окружающим миром, чтобы просто попытаться прожить эту жизнь достойно. ― Ренки не отвлекалась от порученных дел, покорно складывая бельё и размещая его на свои места, успевая перекидываться несколькими словами с подругой, что вот-вот была готова уснуть прямо на полу. ― Ею движет месть, Ренки. Она сколько раз говорила, что ей такое существование ни к чему? Я уже не знаю, чем ей помочь. Только недавно она швыряла в меня вазы и подсвечники, а сейчас мило улыбается, будто и не было ничего. ― Девушка устало потёрла переносицу и беззвучно зевнула, ладонью прикрывая рот. Нужно было срочно чем-то занять себя, чтобы прямо там не провалиться в сладкие грёзы, не постигшие её этой ночью. ― Её тоже можно понять, Акиле. Попробуй рассказать ей всё, что знаешь. Абсолютно всю правду. Ты же ей и малой части не рассказала из всего того, что случилось. ― Брюнетка хитро усмехнулась и отвела пылающий взгляд в сторону, словно боясь столкнуться с непонимающим холодным взором подруги, что резко выпрямилась и жадно ухватила воздух ртом в попытке привести себя в чувства. Прошибло осознание и гнетущее чувство, словно совесть восседала на хрупком плече и надоедливо стучала по виску без остановки, напоминая о своём существовании и обо всём содеянном. И как бы Акиле не пыталась отогнать все пришедшие в голову мысли, что ударом молнии прошибли сознание, всё было напрасно: они роем кружили вокруг и надоедливо гудели, не давая думать о чём-то ином. Они зацикливали её внимание на себе, контролируя разум. ― Всё смерти моей желаешь? Она с ума сойдёт, узнав про одну лишь Венецию! ― Недовольный возглас резко пронзил воздух, а на смену ему пришла гробовая тишина, когда Акиле закрыла рот рукой и округлила васильковые очи, осознав, что сболтнула лишнего. Слов не вернуть назад, не вырвать с корнем из памяти Ренки. Лицо, что обрело пунцовый оттенок в тот же миг, оказалось спрятанным за сложенными вместе ладошками, а по телу прошёл липкий холодный озноб, ком в горле не давал сделать и лишнего вдоха. ― Какую Венецию, Акиле? Ты о чём? ― Во взгляде чёрных глаз читалось непонимание, недоверие к женским словам, что повисли в воздухе звонкими вибрациями. Ренки была готова подумать, что подруга и вовсе спятила, болтая то, о чём только можно, но сейчас всё иначе: она закрыла лицо руками и напряжённо дышала, поёжившись, будто защищаясь от внешнего мира таким образом, не давая напористому взору пробить окружавшую её «защиту». Она словно стояла за каменной глыбой, которую никто не смог бы прошибить. Это было видно по тому, как её тело уверенно держалось на ногах и не реагировало на слова и действия Ренки. ― В ту ночь, когда казнили её друзей, Лале должна была отправиться в Венецию на торговом судне вместе со мной. Она не должна была знать о их смерти, но я не знаю, что пошло не так. В ту ночь всё должно было случиться иначе.***
― Раду, я надеюсь, что ты отнесёшься к этому моему решению абсолютно серьёзно и непредвзято. Ты должен сейчас посетить покои Султана и сообщить о том, что я согласна совершить обряд никаха и стать его законной женой. ― Девушка тяжело выдохнула, нервно теребя камушки на роскошном платье стального синего цвета. Даже лучи уставшего августовского солнца не могли сполна осветить одеяние, они не имели силы над этим ночным полотном на её теле. Она словно была окутана в осенний мрак, украшенный вуалью из остатков золотых поцелуев и сумеречных прощаний. Она не отрывала обеспокоенного взгляда от Раду, которого удивление пробрало с ног до головы, оставив за собой мелкую приторную дрожь. ― Почему бы Вам… ― Ты ― моё доверенное лицо. И решение передают именно такие люди. ― Вы точно уверены в своём решении? Всё же, Вам так противен этот человек. ― Раду задумчиво взъерошил тёмные волосы, стараясь скрыть неуверенность за столь простой чередой несвязных между собой действий. Он, ошарашенный новостью Госпожи, стоял неподвижно, вспоминая все те слёзы, все страдания, что ему довелось увидеть сразу после казни родного брата. Столько всего пришлось пережить, чтобы сейчас согласиться на уговоры и поддаться указаниям того, кому подчиняться хотелось меньше всего. Он откровенно не понимал, в чём подвох ровно до тех пор, пока Лале жестом не подозвала Дракулу-младшего ближе, заставив склониться и навострить ухо: ― Так я получу власть и отомщу ему. ― Решение мудрое, продуманное, Лале-Султан. Но прошу Вас, будьте осторожны. Не пожалейте об этом позднее. ― Можешь идти, Раду. Благодарю тебя за твою помощь. Парень вежливо откланялся и по велению Госпожи покинул покои, оставляя девушку наедине с собой и своими мыслями, которые были зациклены на томном ожидании визита рыжеволосой подруги. По коридору он шёл уверенно, направляясь к покоям Султана так смело и решительно, словно предвкушая реакцию этого человека. В голове всплывали выдуманные диалоги, искажённое выражение лица Мехмеда, которое отображало всё то удивление и потрясение от услышанного. Или наоборот, удовлетворение от положительного ответа будущей жены, которая так быстро взвесила все «за» и «против». Юноша не знал, чего ожидать, но точно довольствовался этим томным ожиданием, которое в кровь пускало сумасшедшие дозы адреналина. Сердце выпрыгивало из груди, а коридоры дворца казались бесконечными и спутанными между собой, точно клубок белых нитей. Стены были одинаковыми и, казалось, картинка не менялась от слова совсем. Лестницы, ступеньки, бесконечное количество дверей и запутанных проходов, ничем не отличающихся друг от друга. Раду хотел было бросить эту затею и попытаться найти выход из этого проклятого дворца, но прямо перед ним уже предстали покои Султана, охраняемые безмолвными стражниками. Он счастливо выдохнул и, уведомив о своём визите, стал ожидать выговора от стражника, что скрылся за скрипучей могущественной дверью. Ещё мгновение ― двери распахнулись перед ним, открывая вид на роскошные покои Правителя. В комнате витал сладковатый аромат роз и цитруса, кой в следующие мгновение привлёк внимание вошедшего в покои юноши. Дольки апельсинов красиво лежали на блестящем блюде, соседствуя с гроздью сочного бордового винограда и округлыми алыми яблоками, источая приятный кисловатый аромат. Не забывая традиций, Дракула поклонился, промолвив одно лишь сухое слово, слетевшее с уст с таким нежеланием: ― Повелитель. Мехмед тут же изволил подняться с пышных подушек, оставив Эдже сидеть на том же месте. Она разглядывала гостя и недовольно фыркала, даже не зная, что из себя представляет этот человек, кто он и зачем пришёл. Он отвлёк их от дел любовных, до одури волшебных и пробирающих до дрожи в коленях. За такое она бы приказала его выгнать из дворца, имей бы она такую же безграничную власть, как её мужественный возлюбленный, что довольно громко любезничал с юношей. ― С чем пожаловал, Раду? Неужто живётся плохо? ― он говорил это с улыбкой на лице, не подразумевая ничего плохого. Негромко смеясь, Султан похлопал Раду по плечу, многозначительно кивнув, безмолвно давая парню возможность высказаться. ― Никак нет, Повелитель. Благодаря Вам я живу в чудесных условиях, да благословит Вас Аллах и подарит долгие годы жизни. ― Аминь. Так с какой ты вестью пожаловал ко мне? ― Я пришёл Вас уведомить о решении Лале-Султан по поводу обряда никаха. ― Сердца двух влюблённых, кои минутами ранее бились в унисон, резко замерли. У них разные мысли, разные ожидания, разные надежды на долгожданное решение. Практически бездыханно Эдже и Мемхед выжидали ответа в звенящей тишины, что давила на виски так беспощадно. Секунды словно превращались в долгие года, сменяясь так лениво и неохотно. Вдох. Выдох. Он готов ответить, дождавшись полной тишины. ― Она согласна стать Вашей законной женой и пожелала, чтобы подготовка к свадьбе началась как можно скорее. Раду решил солгать, глядя прямо в чёрные блестящие очи Мехмеда. Он не верил своим ушам и, казалось, сам себе выдумал этот ответ, этот образ молодого парня перед собой и этот мир в общем и целом. Пространство резко сузилось до молекул и также резко разжалось, встряхнув мир Султана так, что всё нутро перевернулось вверх дном и сделало три полноценных оборота вокруг удовлетворённого разросшегося эго мужчины. Она действительно согласилась выйти за него замуж, даже не пытаясь сопротивляться или возражать своё недовольство. Что-то шло не так, и Падишах прекрасно это понимал, но всё же не мог найти ту зацепку, которая открыла бы перед ним завесу тайны, из-за которой любопытство бесцеремонно завладевало его разумом. ― Повелитель, ― Эдже подала дрожащий голос, вынудив затишье раствориться среди тоненького голоса, что подвергался вибрациям предстоящего плача. Девушка едва сдерживала себя, чтобы не разреветься прямо перед Султаном, поэтому прокашлявшись и опустив взгляд в пол, хатун покорно преклонилась перед ним, продолжив сдавленную речь: ― с Вашего позволения, я могу идти? Он утвердительно кивнул, и девушка буквально вылетела из покоев, тут же прячась меж сильных холодных стен, что представляли из себя узкий проход в другую часть величественного дворца. Она прислонилась спиной к стене, что тут же ударила ледяными иглами, пронзая хрупкое тело насквозь, а затем скатилась по ней, оседая на пол и содрогаясь от рыданий. Она поверить не могла в то, что услышала, не могла поверить в ту радостную улыбку на лице любимого, что в тот же миг осветила его юношеский лик, когда новость прозвучала в пределах его покоев. Эдже чувствовала, как изнутри её проедает ревность, обида и несказанная боль, которая заполнила собою все пустоты, каждую частицу её организма, внедряясь в разум смертельным ядом. Она до последнего надеялась на то, что план Халиме сработает, что Лале откажется и её тут же сошлют или казнят, но всё в один миг пошло наперекосяк. На сердце образовалась кровоточащая трещина, что прихотливой паутиной разрасталась по нему, заставляя пульсировать всё сильнее. В попытке сдержать крики, что так и норовили сорваться с пухлых приоткрытых губ, девушка прикрыла рот рукой, бессильно глядя в одну точку. Пелена из чистого хрусталя не давала видеть, она скапливалась крупным жемчугом в уголках глаз, скатываясь вниз по щекам, оставляя за собой солёные мраморные следы. Горло словно сдавило тугим канатом. Возможности вдохнуть не было, но именно это желание сейчас брало верх: набрать в лёгкие побольше холодного кислорода, чтобы заморозить всё изнутри и не чувствовать больше той убийственной боли. В груди царило чувство, словно выкручивают рёбра, ломают их, задевая всё живое. Она не может потерять того, кто покорил её сердце и разум, не может потерять того, кого так сильно любит. Послышались тяжелые шаги где-то справа, поодаль от плачущей Эдже, что предавалась горю и обиде сполна, невзирая на то, что сейчас кто угодно может застать её в таком состоянии и высмеять или, что явно хуже, доложить Лале, которая явно бы злорадствовала и ликовала после такой новости. Раду шагал неспешно, прогуливаясь по дворцу и направляясь обратно в покои Госпожи, которая явно не ждала его повторного визита. Ему хотелось поговорить с ней открыто, искренне, попытаться помочь чем-то, что сыграет свою даже незначительную роль. Он прекрасно понимал, что она чувствует: когда весь мир меркнет из-за потери, прячась за чёрным полотном безразличия и потери самого себя в бесконечной тоске. Но ещё хуже — когда тебя нарочно ломают с таким животным желанием причинить боль, пока ты пытался выбраться из бездны вопиющего отчаяния самостоятельно, без чьей-либо помощи. И сердце его разрывалось на части лишь от того, что он помнит её иной, помнит то время, когда не боялся назвать её своей сестрой, родным человеком. А теперь же он не смеет даже лишний раз взглянуть в её сторону, назвать также ласково, как год назад. Не мог чувствовать себя родным рядом с ней. Она ― Госпожа, он ― раб, подчинённый её власти. Никаких родственных связей. Никакого тепла. Только режущий уши деловой тон, холодный и отстранённый. Он повернул направо и тут же столкнулся с небольшим скоплением людей, а именно девушек, что направлялись в неизвестную сторону. Впереди всей толпы вышагивала рыжеволосая красавица, девица, чьи изломы скрывало изумрудного цвета платье, на миловидном личике которой красовалась самодовольная, практически наглая ухмылка. Волосы собраны в высокий пучок с различными изящными завитками из её собственных прядей, что делало её образ ещё более утончённым, элегантным, величественным. Девушка удивлённо ойкнула, а стоило опомниться и разглядеть в юном мальчишке того, кого она искала ровно с того момента, как пришлось поспешно отменить встречу с подругой, отвела его в сторону, взглядом попросив сопровождающих подождать. ― Раду, нет времени объяснять, ― она начала с самой сути, с самой главной своей цели, с которой, собственно, и прибыла во дворец впопыхах. ― Срочно передай это Лале и никому не говори о том, что передавал ей что-либо от меня. Девушка шустро сунула в руки юноши свёрнутый кусок пергамента и поспешила удалиться, забрав за собой тех, кто так косо смотрел на них во время короткого монолога Нурай. Она знала, что это до чёртиков опасно, но терпеть не могла. У рыжеволосой была важная новость для Лале, но Явуз-паша, её горделивый муж, сорвал все планы в один лишь миг, пригрозив очередным болезненным физическим наказанием. Поэтому пришлось действовать быстро и наперекор, так, чтобы никто и не видел этого, даже самый маленький паучок или пылинка, витающая в густом воздухе. ― Интересное, однако, приключение.***
― Госпожа, я пожаловал к Вам вновь не просто так. Стоящий перед ней юноша переминался с ноги на ногу, неуверенно теребя в руках небольшой свёрток пергамента, перевязанный узенькой ленточкой для иллюзии надёжности. Раду пожаловал столь скоро с какой-то новостью, которая не могла подождать, как он и объяснял охране перед новыми покоями Лале, которой так и не удалось встретиться с рыжеволосой Нурай. Она, повторяя ночные события до боли точно, вновь расхаживала по покоям в попытке успокоиться, отогнать от себя дурацкие мысли по поводу того, почему Нурай к ней всё же не наведалась. Что-то случилось или просто так ― она не знала, как бы не хотелось познать истину. Догадками мучая себя, Лале прекратила эту пытку в тот же миг, усевшись за изучение итальянского и деловито закинув ногу на ногу, откинувшись на спинку длинного мягкого дивана, украшенного несколькими мягкими подушками. ― Что произошло, Раду? Ты пришёл довольно неожиданно. ― Простите, что потревожил Ваш покой, но это не могло подождать. Влад и Аслан… Их казнили не просто так. Они готовили побег и собирались забрать Вас с собой. ― Не понимаю о чём ты, Раду… Точнее, понимаю, но не вижу всей картины. ― В этом письме, ― парень вытянул перед собой бумажный свёрток и подал его Лале, чтобы та могла детальнее рассмотреть письмо и его содержимое, ― хранится их тайна. Его передала мне Ваша подруга, Нурай-хатун. Это письмо Влада. Он обменивался письмами с Али-беем, главнокомандующим военачальником, которого казнили вслед за ними. Он также не любил и не почитал Султана, как Аслан и Влад. Думаю, Вам стоит прочесть это письмо. Лале боязно развернула пергамент и принялась вчитываться в текст, буквы которого были выведены словно в спешке. В безумной спешке, которая требовала полной концентрации и резких действий. Словно не было и минуты на размышления. «Али-бей. Я благодарен за предоставленную помощь и думаю, что уже сегодня мы можем готовиться к тому самому событию. Султан Мехмед Хан изменил своё решение и пустил всё на самотёк, оставив мою родину без правителя, приписав верную гибель моему народу. Я должен немедленно вернуться в Валахию. Подготовь всё как можно скорее. Я должен забрать с собой ещё несколько человек, которые значительно повлияют на мою жизнь и жизнь моего государства. Лале-хатун поедет со мной, это решение давно согласовано с ней. Не могу оставить её здесь. Аслан также едет с нами. Встретимся сегодня после полуночи у озера. Будь готов.Влад Дракула».
― Так вот о чём говорил Мехмед вчера… ― Госпожа, их казнили из-за этого. Их поймали в тот момент, когда они готовились к побегу. ― Спасибо, Раду, ты помог продвинуться мне в этом деле. Но один только вопрос. Где Нурай взяла это письмо? ― Лале решительно поднялась со своего места, в сторону отложив столь увлекательное чтиво, которым она развлекалась до прихода юного Басараба. Гордо расправив плечи и поправив корону на голове, что вензелями своими и дорогими камнями выделялась на фоне всех других существующих корон, девушка перекинула толстую русую косу на левое плечо, с места сорвавшись в сторону дверей, оставляя мальчишку одного в своих покоях. Тройной стук в дверь ― они распахнулись перед ней, точно райские врата, а стоявшие в покоях молчаливые девушки тут же последовали вслед за обозлённой Лале, которая с каждым шагом была всё ближе к покоям Султана. Она блуждала по коридорам только в детстве, будучи совсем малышкой, ведь её детский разум был совершенно не готов к тому, что вокруг неё так много пространства, которое ведёт словно в разные точки света. А теперь же, будучи взрослой девушкой, Лале уверенно сворачивала в каждый узкий проход, стараясь как можно скорее сократить расстояние от собственных покоев до комнаты Мехмеда. Ступала быстро, не размышляя ни секунды. В голове мелькали тысячи вопросов, сменяясь раз за разом на что-то новенькое, более вычурное и загадочное. Все вопросы и домыслы стали одним большим снежным комом, который вот-вот грозился сбить Госпожу с толку, но та, не сдаваясь, старалась в ту же секунду найти ответ на волнующую в голове фразу, что неустанно мелькала перед очами. ― Лале-Султан, какая приятная и неожиданная встреча. ― Знакомый голос, похожий на скрип металлической вилки о такое же металлическое блюдо, гнилью пробрался в разум, поселяясь там липким осадком. Лале остановилась и недовольно оглядела мужчину, что скорее годился ей в отцы, нежели в соперники, нехотя поздоровавшись в ответ. ― Здравствуй, Явуз. Как твои дела? ― Госпожа говорила сухо, без какого-либо интереса в голосе, явно давая понять, что подобной встрече она рада меньше всего и разговор продолжать не намерена, но издевательская нотка в голосе Явуза то и дело играла с воспалённым вниманием Султанши, вынуждая помедлить и не убегать так быстро. ― Молюсь о Вашем здоровье, Госпожа. Слышал, что Вы приняли решение связать себя узами брака с нашим Повелителем? Это довольно мудрое решение, учитывая, что Вы получите абсолютно всё, даже не имея никаких чувств к этому человеку. Разве Вам не будет стыдно, если он узнает о такой маленькой мелочи? ― Явуз откровенно язвил, даже не подбирая корректных выражений в сторону юной Госпожи, что будучи ошарашенной, стояла неподвижно, крепко сцепив зубы и выслушивая череду насмешливой речи в свою сторону, которая раскрывала все её карты, обнажала все козыри в её рукавах. ― Думаю, теперь Ваша жизнь превратится в Ад, если Вы не сознаетесь в том, что не питаете к Правителю ничего, кроме желания заполучить власть. ― Одним злосчастным утром моя жизнь уже превратилась в Преисподнюю, Явуз-Паша. Всё, что происходит сейчас, ― дополнительная порция пыток, от которой я получаю искреннее удовольствие. Думаю, брак с Падишахом принесёт мне только положительные эмоции. ― Широко усмехаясь и хитро, словно лисица, глядя исподлобья на надоедливого, но оттого не менее проницательного мужчину, девушка хотела поскорее распрощаться, но последнее высказывание паши, брошенное так неаккуратно, с неким превосходством и пренебрежением, вынудило её остановиться и принять ещё одну тщетную попытку испепелить его одним лишь взглядом: ― И всё благодаря Вашей наставнице, Лале-Султан. Если бы не она, то Вы сейчас бы наивно полагали, что Ваши друзья в походе. Благодаря ей Вы всё услышали. Благодаря ей Вы сейчас на этом месте. ― Раз ты тоже в этом замешан, то знай, что в один прекрасный момент от тебя и следа не останется. ― Улыбка не сходила с её лица, и с губ слетел тихий смешок, в котором чувствовалась та же звенящая нотка сарказма и издёвки, презрения и высокомерия. Она говорила с отчаянным, порывистым жеманством, что сквозь призму ненависти между ними, возымело больший смысл, нежели прозвучало бы это иным тоном. Притворство сделало речь уверенной, ядовитой, беспроигрышной. Такой, которая колом оказалась вбитой в голову Явуза. Он понимал, что она намерена стереть его в порошок, понимал, за что, и прекрасно осознавал, за какие заслуги. Уберегала его жизнь только уверенность в том, что она не сумеет этого сделать без должного опыта, понимания и осторожности. И её подводило дикое желание завопить на весь мир, что её руками свершится кровавая расправа над теми, кто прикрывается именем Создателя, пренебрегая устоявшимся правосудием. Снова она окинула его надменным взглядом и двинулась в сторону покоев, что находились буквально в нескольких шагах от того места, где её остановил донельзя наглый паша. За время всего разговора, в котором плескались недоброжелательность, злоба и откровенные угрозы друг другу, Явуз сумел подметить лишь одно: она безумна похожа на свою покойную мать. Сердце болезненно сжалось, а затем резкая боль окатила всё тело раскалённой магмой, проникая в разум. Она была столь же очаровательна, сколько и опасна. Ум был острым, точно лезвие свежего кинжала, поступки ― смелее, чем мог себе позволить любой мужчина в этом государстве или даже на всём белом свете. И Лале была в точности такой же, как его первая любовь. Лале видела, как уходил Явуз, чувствовала, как он смотрел ей вслед, провожая взглядом до самой двери. И теперь, стоя прямо перед покоями государя, Госпожа оповестила стражу о своих намерениях, морально готовясь к тому, что сейчас ей снова достанется. Что сейчас снова придётся молиться всем богам, о которых она когда-либо слышала, чтобы мир вновь обрёл краски и перестал чернеть, а в лёгкие вновь попал кислород. ― Мне нужно увидеть Повелителя. ― Госпожа, Повелитель изволил никого не впускать сейчас. ― Разве я говорю слишком тихо? Я сказала немедленно оповести Повелителя о моём приходе! ― Лале повысила тон, стараясь достучаться до упрямого стражника, который неохотно, с долей боязни, постучался в массивные двери, скрываясь за ними в тот же миг и оповещая Падишаха о новом визите за сегодняшний день. В какой-то момент затянувшегося ожидания, двери распахнулись, а сама Султанша позволила себе проскользнуть вглубь покоев, точно лунные лучи бесшумно проникали в комнату, за собою приглашая опьяняющий мрак. Мехмед развязно сидел на кипе подушек, увлечённо перелистывая страницы книги и делая вид, будто он здесь совершенно один. Он и впрямь не хотел, чтобы его покой тревожил кто-либо сейчас, чтобы не отвлекал от чтения, которому уже не уделял так много времени, будучи вечно занятым подготовкой к важному походу. Поход на Константинополь ― цель, которая разжигала в нём желание заполучить этот город как можно скорее и любой ценой, даже самой затратной и кровавой. Он обязан был завоевать Константинополь и подчинить его себе, расширяя территорию Империи, которой теперь владел. В его руках огромная власть, а он морочится с девицами, которые так дико манили его. Одна была непокорной и строптивой, не желала подчиняться его Султанской воле, ненавидящая всем сердцем. А другая любила до потери пульса и памяти, не позволяла даже и на секунду задумываться о ком-то кроме неё. И если первая девушка вызывала одним своим видом нездоровый азарт, то вторая заставляла бабочек в его животе порхать сильнее, задевая всевозможные и до предела чувствительные нервные окончания. ― Повелитель. ― Лале быстро откланялась, не желая разменивать драгоценное время на долгие почитания, приветствия и сладкие заумные слова, которые бы ввели его в транс и смягчили бы преподнесённые новости и вопросы. Сухо, быстро, лаконично. Не стоило тянуть с наболевшими вопросами. ― Мой сладкий лукум. ― Его любимая фраза, кличка для Лале, которая вызывала у неё отвращение на всех уровнях организма и слоях разума, прозвучала в воздухе так громко, что девушка поморщилась. ― С чем ты пожаловала ко мне? Неужто хочешь обсудить предстоящую свадьбу? Обещаю, она станет известной во всём мире, будет самой пышной и роскошной. ― Я пришла совсем не за этим, Мехмед. ― Тогда не понимаю, что ты забыла в моих покоях. ― Его настроение изменилось чудовищно быстро. Всего несколько секунд назад он так радостно высказывался о свадьбе, готовясь выслушать Лале, а тут его брови уже нахмурены, а в голосе вибрирует скука, злость. Госпожа ощущала его настроение всеми фибрами своего тела, чувствовала, как от его холодного взгляда по коже прокатывается ледяной холод. Она знала, что он вряд ли бы стал слушать её, такую стойкую и сильную, подготовленную к разговору о казнённых друзьях и изгнанной Шахи-хатун. На задворках сознания Лале таила желание поскорее разузнать всё, понять, за что он лишил их жизни, отобрал у неё всё самое дорогое, не оставив и надежды на то, что прошлая жизнь сможет напомнить о себе ещё чем-то кроме боли. ― Раз ты не желаешь говорить об этом сейчас, не хочешь ли вечером прогуляться где-то в саду? Заодно и поговорим. ― Лале не верила самой себе. Она, ненавидящая его до последней капли своей крови и последнего миллиметра плоти, просит прогулки в саду, чтобы просто высказать накопившееся недовольство и попытаться выдержать свалившийся гнев Султана. Девушка знала, что разгневает его. Видела этот его искрящийся взгляд и понимала, что он не в настроении. Но ждать уже не хотелось. В карих глазах промелькнуло недоверие, маленькой искоркой обогнув медовую радужку. Мехмед поднялся со своего места и неспешно, точно хищник, приблизился к Лале, гордо склонившись над ней, словно вот-вот его преодолеет желание оставить пылкий поцелуй на приоткрытых губах. Сердце Госпожи застучало где-то в висках, болезненно отбиваясь о стенки черепной коробки и порождая неумолимый звон в ушах, лишая возможности различать все существующие в мире звуки всего на пару минут, кои иссякли словно по щелчку пальцев. ― Ты же говорила, что будешь гулять со мной только в своих кошмарах? ― Он откровенно смеялся над поёжившейся Лале, которая едва боролась с внутренним желанием ударить парня первым попавшимся в руку предметом. Она боязливо опустила голову вниз, не желая больше встречать его взгляда, такого настырного и упрямого, в котором читалось человеческое ехидство во всех его проявлениях. Но Султан решил иначе. Двумя пальцами он поднял её лицо за подбородок, неспешно огладил губу большим пальцем и оттянул её, обнажая нижний ряд её зубов всего на жалкое мгновение. Не отрывая взгляда от распахнутых очей, в которых словно таилась бездна чистейшего страха, присущего истинному безумцу, Мехмед настойчиво продолжить обжигать её губы своим горячим дыханием, наблюдая, как она пытается вырваться их его ловушки. Она добровольно забралась в его сети и теперь, как маленькая бабочка, пыталась выпорхнуть из страшного места, причиняя себе неистовый вред каждый движением. ― Или ты наконец-то забыла своего раба и теперь готова посвятить себя мне? ― Томный шёпот, опаляющий приоткрытые женские уста, не утихал, разжигая внутри Мехмеда пожар, поглощающий всё живое нутро. Мужчина не знал, чего ему хочется больше: впиться в губы этой девушки, ощутив их ненавязчивый вишнёвый вкус, или сжать её горло так, чтобы насладиться сдавленными хрипами и мольбами, от которых удовольствие накрывает лавиной. Он тихо посмеивался, языком проводя по кромке верхних зубов, ожидая от Лале абсолютно любой реакции. Она не контролировала себя в его присутствии, сполна отдаваясь безудержной ярости, не могла сдерживать своего внутреннего демона, который раз за разом срывался с цепи и заявлял о себе в новом ключе, в более изощрённой жестокой ипостаси. ― Отвечу тебе на этот вопрос в саду этим вечером. ― Уговорила. Одевайся теплее, на улице холодает, а я не хочу, чтобы с моим шехзаде что-то случилось. ― Мужчина оставил совсем лёгкий, невесомый, точно пёрышко, поцелуй на её лбу, отстранившись от неё в тот же миг. Он попытался бы выказать ей всю заботу, но ей это совсем не нужно. Она показывала это в каждом небрежном движении, в каждом неаккуратно брошенном слове. Он хотел почувствовать её зависимость от него, её любовь, чистую и неподдельную, такую, как у Эдже. Но здравый разум неустанно твердил о том, что эти две девушки ― абсолютно разные. Одна создана из лепестков страстной розы, а другая ― закалённая сталь. Одну целовали южные ветра, а другую ― оживлённая тьма. Одна источала бесконечный жар, а другая ― леденящий душу холод. Они гармоничны между собой, как и любые в мире противоположности. ― Можешь идти готовиться. Буду ждать у фонтана.***
― Госпожа, молю, наденьте плащ или кафтан, что-нибудь, но прикройтесь! Простудитесь же! ― Ренки догоняла Лале, шустро спускаясь вслед за ней по лестнице. По неизвестным причинам Лале спешила на эту встречу, измучив себя всеми существующими в мире вопросами, нервно отсчитывая минуты до злосчастной встречи. Солнце только-только спряталось за край, уступая дорогу бледной сестре и позволяя ей окрашивать полотно в те цвета, которые только пожелает душа, а маленькие блестящие точки на небесной вуали так и норовили заполнить всё иссиня-чёрное пространство собою. ― Ренки, нет времени у меня на твои плащи! ― Наденьте говорю! Куда Вы так спешите, я едва как успеваю за Вами! ― Хорошо, давай сюда свой плащ! ― Лале покорно остановилась и потянулась к тому небесно-голубому плащу, который она сама не так давно расшивала бисером для большего блеска и красоты. Ей нравилось такое количество маленьких деталей на одежде, они собственнически перетягивали внимание и буквально приковывали его, чарующе переливаясь различными цветами под влиянием игривого света. Она накинула капюшон и немедля, двинулась в сторону сада, даже не обращая внимания на подруг, что кое-как успевали угнаться за шустрой девушкой. Несмотря на своё положение, Лале едва ли не срывалась на бег, ускоряя шаг до той степени, что с такой скоростью можно было бы весь свет обойти, коснуться всех его краёв и вернуться домой. Это сложно было назвать простым ускоренным шагом. Сама Госпожа предпочитала называть это замедленным бегом. Она освободила девушек от работы в гареме ради этой встречи. Если они услышат этот разговор, то у неё будут веские доказательства, которые потом могут пригодиться. Акиле и Ренки нервно перекидывались сухим набором нескольких несвязных слов, устало шагая позади Лале-Султан. Она удивительно быстро ходила. ― Я уже устала так бежать. Благо фонтан уже рядом, и мы сможем немножко передохнуть. ― Ренки тяжело сглотнула остатки слюны, чувствуя, как во рту всё пересохло от напрочь сбитого дыхания. Она даже не смотрела на бедную Акиле, которая скорее бы согласилась ещё немного поработать и улечься спать, нежели бегать по территории дворца в присутствии ненавистного ею Султана. Блондинка чувствовала этого человека насквозь, читала его, словно открытую книгу. Он вызывал неприязнь. Неприязнь, смешанную с омерзением. ― Добрый вечер, Повелитель. ― Рад нашей встрече, Лале. ― Он бережно поцеловал тыльную сторону её ладони, нарочито прикоснувшись к покрасневшим костяшкам губами. В ту же секунду он подметил, как её слуги пытались отдышаться и не подавать виду, что кислорода им в этот момент катастрофически не хватает, поэтому якобы не нарочно отвернувшись и подозвав к себе Лале для дальнейшей прогулки, он позволил им жадно ухватить немного воздуха ртом. В голове пронеслась секундная мысль, что для него была истиной. Правдой, которую он мог бы проповедовать в людных местах: «Женщины такие слабые. Не в силах даже сотню метров пробежать без отдышки. Хорошо, что им не дано управлять Государствами, иначе мир бы превратился в сплошной хаос». ― О чём ты хотела поговорить? ― Казнь Влада и Аслана. За что ты убил их? ― начала резко, без предварительных ласковых речей. Хоть она и заготавливала их едва ли не весь день, но сейчас, когда она неспешно шагает рядом с ним, укутываясь в тёплый плащ, терпение иссякло и приказало исчезнуть раз и навсегда. Поэтому нетактичный вопрос пришёлся прямо в лоб юному правителю. ― Из-за тебя и твоей опрометчивости. На секунду мир прекратил существовать. То утверждение, от которого она пыталась избавиться так долго, вернулось вновь в виде истинной причины их смерти. Она виновата в том, что Мехмед казнил их. Но даже если так, то непонятным было одно: что она сделала не так? Когда допустила роковую ошибку? ― И в чём же я провинилась? ― Ты правда думала, что я не узнаю о том, что ты пыталась сбежать? Не узнаю о том, кто тебя на это надоумил? Письмами нужно обмениваться аккуратнее, Лале, запомни это раз и навсегда. ― Злоба в голосе выдавала его с головой. Мехмед готов был рассыпаться на миллионы частей, исчезнуть, превратившись в миллиарды маленьких песчинок, лишь бы не видеть, как она притворяется. Не видеть, как она делает вид, что ничего не понимает, глупо хмуря брови и кусая губы. Она прикидывается глупенькой, ей это не идёт.Вот только он не учёл, что она действительно ничего не знала о предстоящем побеге и не знала, о чём идёт речь прямо сейчас.
Узнала, но слишком поздно.
― Я не собиралась бежать той ночью, Мехмед. Увидевшись с Владом, он сказал мне, что отправляется в поход, а затем я просто вернулась во дворец и легла спать. Шахи-хатун могла это подтвердить! Мужчина резко остановился и заставил Лале споткнуться, но ухватив её за локоть, грубо дёрнул на себя, заставив девушку прижаться к нему и отчаянно посмотреть в глаза, полные ненависти. Освещённый факелами и лунными поцелуями он выглядел совершенно иначе. Но оттого не менее пугающе. ― Ты даже не имела права его видеть, Лале, ― он прошипел её имя так, словно каждая буква давалась с огромной болью. ― Разве ты не читала письмо о том, что должна отправиться в Венецию на торговом корабле в день казни?! Не читала, что тебя будут сопровождать?! Не читала, что тебя увезут оттуда как можно скорее?! Шахи-хатун повторит мои слова, ведь даже она знала о том, что ты готовишься к бегству. Все, кто знал о твоём желании сбежать, желали увидеть твои мучения. И они их увидели. Желали проучить. И проучили. Голос был грубым и едва ли не срывался на крик. Повышенный тон откровенно заставлял Лале нервничать и ещё больше запутываться в собственных догадках. Она откровенно не понимала, о какой Венеции речь и кто её должен был сопровождать. Не понимала, почему она вообще должна была туда направиться. Всё это сводило с ума и не давало ясности, лишь сильнее укутывая её в пелену неизведанного мрака. Что значили все его слова…? Почему все думали о каком-то побеге, если она даже не задумывалась о таком, не говоря уже о всяких попытках сбежать? И почему наставница так желала увидеть её мучения…? В чём она провинилась…? Акиле и Ренки переглянулись между собой и каждая стыдливо отвернулась. Обе прекрасно знали, что должно было произойти, знали, кто обязан был сопровождать Госпожу. Блондинка нервно прикусила губу и тихо выдохнула, стараясь не нарушить воцарившейся на долю секунды тишины. ― Я не читала никаких писем. Аллахом клянусь, я не получала их уж очень давно. Я даже не понимаю, о чём ты сейчас говоришь. ― Говорю о том, что твоя опрометчивость дала нам возможность избавиться от твоих надоедливых ребят. Письмо с наставлением от юного пленника из Валахии ты не могла не видеть. А даже если и не видела, то есть другой документ, подтверждающий то, что ты обо всём знала. В любом случае, вини только себя, Лале. ― Я не знала о том, что они задумали. ― Лале едва процедила заезженную фразу сквозь зубы, стараясь не сорваться на Султана в присутствии слуг, которые могли бы потом либо подставить её, либо разглядеть в ней новый авторитет. Она хотела лишь одного: добиться правды. Добиться правды и справедливости, в чашу равновесия капнув немного эссенции из чистого зла. На улице было прохладно, как для привычно тёплых вечеров догорающего августа. Близился сентябрь, пора дождей и вязкой прохлады, которая прилипала к телу до тех пор, пока не удавалось находить источник бесконечного тепла. Султанша поёжилась, отстранившись от обозлённого Султана. Будучи в ярости, он выложил практически всю правду как на духу, приплетая всевозможных знакомых и незнакомых ей людей. Теперь-то Лале знала, на что стоит давить и рассчитывать. Именно агрессия и злость были рычагом к правде, к неиссякаемой истине. ― Останешься сегодня в моих покоях? Я покажу тебе кое-что важное. Слова Мехмеда прозвучали в голове, как колокольный долгий звон, который и вовсе не хотел заканчиваться или хотя бы утихнуть на жалкое мгновение. Лале потерялась во всех его словах, во всех утверждениях и вопросах, смешав их воедино со своими и перепутав между собой весь смысл, коим были наделены все их слова. Всё, что прозвучало сегодня и густыми лианами просочилось сквозь густой воздух, навсегда отпечаталось в памяти тех, кому удалось пережить этот вечер. Слуги, как всегда, молчали и не подавали признаков своего существования, в то время как Султан и Султанша оживлённо ругались, спорили, ссорились и едва ли не взорвались от давящего изнутри бешенства, а стоило поутихнуть ― прозвучало едва слышное предложение. ― Останусь, ― проговорила нехотя Лале, стараясь не смотреть в сторону Мехмеда, обнимая себя руками в тщетной попытке согреться. Она до конца не понимала, зачем она соглашается на это. Не понимала, зачем идёт у него на поводу. Хотя интересно было узнать, что он намерен такое важное показать, если отказался от Эдже этой ночью? Она явно будет не в восторге. Благо, он забыл про тот вопрос, который задал ей днём в покоях, и думать над ним не пришлось, как и пытаться не усугубить всю сложившуюся ситуацию. Госпожу в один момент прошибло разрядом тока, что сильным необъяснимым импульсом растекался по телу сотней маленьких ручейков. Это был тот самый укол осознания, пришедшийся в самый центр её очистившегося от вечного тумана разума:«Против них был заговор. Она, Аслан и Влад. Против них пошла вся Османская Империя».