Still loving you / Все еще люблю тебя

      — Галф, принеси нам с Холли воды, пожалуйста.              Больно? Больно.       Невыносимо. Почему-то.       Больно видеть напряженный упрек в этих прищуренных темных глазах за то, что он так гоняет своего менеджера, а что под ним, этим упреком — Мью не знает, его туда просто не пускают. Но четко видит, как парню неприятна вся эта ситуация — правда, остановиться он все равно не может, потому что маховик запущен, процесс стал необратимым.              Наверное, он склонен к мазохизму, потому что продолжает тонуть в этой ситуации, не пытаясь даже выплыть, а наоборот: делает все, чтобы было хуже ему же. Вот так день за днем проводить ножом кровавую линию между ними — это изматывает, но так надо. Потому что на него накатывает безнадега, а раз нет надежды — зачем барахтаться?              Потому что больше не хочет видеть страх на лице парня каждый раз, когда они остаются наедине — в фургоне или во время съемок. Эта эмоция разъедает его душу едкой кислотой, оставляя шрамы, которые потом ничем не выведешь.       Потому что уж лучше будет зализывать свои раны, но не сделает больно другому. Ведь страх — это какая-то неизжитая боль, которая пробивается вот такой острой реакцией, когда человек боится, что ему опять будет плохо.              Поэтому организм рефлекторно включает защитный механизм и выбрасывает в кровь кортизол: вот она, опасность! Беги от нее, пока можешь! Пока она снова не поглотила тебя, не пережевала и не выплюнула покореженного на обочину, после чего ты вновь вынужден будешь проходить “курс реабилитации” и собирать самого себя по кусочкам.              Учиться жить заново.       Учиться жить с нуля.       Учиться жить с новым собой: с новыми шрамами и новыми демонами.              Точно, он мазохист… иначе зачем продолжает соглашаться на съемки в проектах телекомпаний, зная, что с большой вероятностью встретит в этих длинных коридорах Брайта? Если бы это был обычный коллега по индустрии, то все было бы просто: кивнут друг другу как простым знакомым и разойдутся по своим делам.              Но его пораженный ядом мозг услужливо подкидывает ему картинку, когда этот человек обнимал его мальчика, а тот доверчиво прильнул в ответ, с готовностью принимая предложенные внимание и заботу.       Картинку, что имеет на него двойное действие: обдает ледяным холодом и заставляет кипеть от жара, но оба эти состояния для него одинаково необъяснимы.              А иногда и образа не надо, потому что реальность подкидывает новые слайды для проигрывателя в его голове, когда эти двое реально встречаются и, ничуть не смущаясь, фактически у него на глазах сидят в укромном уголочке и о чем-то разговаривают. И нужно быть полным идиотом, чтобы принять их за простых знакомых или приятелей: уж слишком близко к друг другу, уж слишком интимно выглядят наклоны головы или (не)случайные касания руки, которая не отдергивается с испугом, а остается на месте.       Как будто так и надо.              Галф все еще пугается, когда видит Мью рядом в такие моменты, и напряженно втягивает голову в плечи, ужимается, как будто это позволит ему остаться незамеченным рядом с Брайтом. А второй парень в этот момент как будто еще больше распрямляет и так широкие плечи и приобнимает нонга.       Защищает.       От всего мира.              Больно.              Но это не должно мешать ему говорить правильные слова в нужное время:              — Не волнуйся, я никому не скажу о вас с Брайтом. Я понимаю, что это такое — вмешательство в личную жизнь.              О да, слишком хорошо понимает.       И помнит.       Поэтому не пожелает никому такого — тем более Галфу.              Испуг в этих глазах как будто немного тухнет, но тот все еще взволнован, хотя и привычно резок в голосе — явно от волнения, а не потому что хочет нагрубить:              — А никто и не волнуется… — осекается, вздыхает — явно понимает, что говорит что-то не то, потому что далее совсем другим тоном. — Ээээ… Спасибо?..              — Пожалуйста?..              Вопросительные интонации у обоих — знак того, что они сомневаются в искренности друг друга, но вынуждены сделать вид, что верят. Особенно Галф, потому что тот явно и искренне переживает за своего парня:              — Я не за себя волнуюсь, а за Брайта. Его же сожрут фанаты, если узнают…              Снова больно.       Пора бы привыкнуть, наверное.              Но он же отличный актер (по крайней мере на это надеется, хотя в последнее время этой уверенности уже нет), поэтому спокойно (вымученно) улыбается:              — Понимаю. Индустрия развлечений безжалостна.              И она сожрет в первую очередь тебя, мой мальчик.       За то, что ты посмел приблизиться к кумиру миллионов и завоевал его привязанность. Потому что фанатская любовь — чаще всего эгоистичная любовь ребенка, который увидел красивую игрушку, захотел ее только себе и не готов делить ее с кем-то из этой же песочницы.              Но Мью все-таки трус, потому что начинает умышленно отказываться от работы в тех локациях, где есть хотя бы минимальный шанс пересечься с Брайтом. Он просто не в силах каждый раз промакивать кровавый пот платочком и делать вид, что с ним все в порядке.              Но иногда ему кажется, что они с Галфом держатся голыми руками за обоюдоострое лезвие, потому что любое упоминание Холли или появление ее рядом — залог плохого настроения его менеджера. Нет, девушке тот не грубит, но холод в голосе Галфу скрыть не удается. Поэтому молча приносит и воду им обоим, и перекусы, и отвозит, куда надо, когда у них какая-то совместная работа. Но с таким выражением лица, будто вот-вот скривится.              Мью как-то все равно на то, что Галф выливает на него свое раздражение — заслужил тем поступком, но за Холли становится обидно, поэтому он улучает момент и пробует расставить все точки над i:              — У тебя какие-то претензии к Холли?              — Нет.              А по тону — “да”.              — Галф, ты имеешь право сколько угодно злиться на меня, но не нужно обижать ее. Она действительно очень милая и хорошая девушка, правда, ей не повезло дружить со мной — это ее единственный недостаток.              Его менеджер сжимает губы и молчит.              Мью устало вздыхает и решает уточнить:              — Это потому, что ты услышал про то, что я предложил ей возобновить отношения?              Молчит, но по взгляду понятно — “да”.              Пытается объяснить:              — Я понимаю, что это прямое нарушение запрета на отношения в контракте, и тебя это беспокоит. Но такая практика — обычная, когда запускается новый проект. Слухи о том, что главные актеры встречаются, подогревают интерес зрителей к сериалу. Этот нюанс согласован с директором — можешь не волноваться, к тебе не будет никаких претензий, что ты не уследил. У нас с Холли все под контролем — никаких неприятностей не будет.              Отлично, официальную причину он наконец озвучил — и выглядит она вполне правдоподобно, не прикопаешься. А неофициальную Галфу знать совсем не надо…              Потому что главная цель вроде бы достигнута: тот перестал шарахаться от Мью как от прокаженного, но все еще смотрит настороженно. Хотя и стал вроде бы мягче к Холли — это уже не может не радовать.              Но при этом пропасть между ними как будто растет с каждым днем все больше и больше. Галф успокаивается, но все равно как-то странно отдаляется и становится непонятно холодным, как будто замерзшим изнутри. Больше нет этой яростной ненависти, злобной ярости, которая так и сочилась в каждой реплике, в каждом взгляде. Парень будто растерял весь свой запал где-то по дороге и теперь живет в режиме энергосбережения.              Это и радует, и пугает одновременно, потому что Мью научился обращаться с гневным Галфом, а вот такой спокойный и тихий ему незнаком, поэтому настораживает. То ли надумал себе что-то, то ли настолько смирился с положением вещей, что просто терпит его и этот проект.       И считает дни до его завершения.       И какой вариант хуже — Мью даже не знает…              Но подобное настроение влияет и на него самого: становится тоже задумчивым и растерянным, потому что когда у функции меняются переменные — результат тоже будет другим, а пока эти значения он еще не научился просчитывать. Это отражается и на его работе: постоянно приходится переснимать дубли, потому что его мысли улетают куда-то далеко от сценария — к одному конкретному человеку, что постоянно сверлит его нечитаемым взглядом своих темных глаз из укрытия, а потом тут же отворачивается, стоит только Мью поймать того за этим занятием.              — Мью?..              Дергает головой, потому что осознает: его не в первый раз зовут, так как множество глаз сейчас обращены на него.              — А? Что?              — Ты в порядке? Может сделаем перерыв? — режиссер все еще удивительно к нему лояльный, несмотря на все косяки.              — Нет, простите. Дайте мне буквально минутку, чтобы освежить в памяти реплики.              Находит распечатку сценария и судорожно листает на нужное место, пытаясь сообразить, какую вообще сцену снимают. Голова что-то совсем не соображает от происходящего…              А, вот вроде бы нужные строки! Вчитывается, пытается погрузиться в образ, чтобы не запороть очередной дубль.              — Мью!              Этот голос мгновенно выдирает его из вымышленной реальности сценария, потому что принадлежит Галфу. Но обернуться уже не успевает, когда спиной ощущает, как на него что-то наваливается и сшибает с ног.              Голова моментально включает режим тревоги и отфильтровывает все ненужное, чтобы сосредоточиться на главном: что только что с ним произошло. Он осторожно поворачивается и задыхается от ужаса.              На нем лежит Галф, обхватив со спины руками, а в его плече торчит кусок арматуры, что только что рухнула сверху и пробила бы Мью голову, если бы не спасший его парень.       По одежде которого струится кровь.       И глаза которого полны страха, но медленно закрываются от сильной кровопотери.