Dead Sea Empire – The Landing
— Знаешь, Какаши. Ты профессионал своего дела, можешь поймать любого убийцу, всегда выглядишь холодным и бесстрастным. Ты можешь обмануть кого угодно и продолжать оправдываться следствием и работой, но… Какаши настороженно поднимает взгляд, прикусив губу, и ждёт продолжения. Их взгляды встречаются, и Обито кивает. — Хотя бы себе не ври. Детектив сжимает руку в кулак, оставляя её на холодном столе, и выдыхает, туша окурок. Отодвигает пепельницу, закрывая глаза под внимательным взглядом лучшего друга, и погружается в мысли, опуская голову и плечи. И правда. Что не так? Вдруг он пошёл к какому-нибудь своему другу. Или ему позвонила мама и попросила помочь вытащить ёжика из-под огромного, страшного камня? Или он просто захотел рамена? Ведь могло случиться всё, что угодно, и это не всегда сводилось бы к чему-то плохому. На любого другого ему было бы чуть меньше, чем всё равно – умирать он бы не позволил, но не паниковал бы от пропажи, находя кучу рациональных причин его исчезновению. Конечно же, всё дело в нём. Дело в этом голубоглазом хирурге, в предчувствии, что он сотворит глупость, в их диалоге и беспочвенных «может-вы-меня-ребёнком-считаете». Всё дело в том, что его не хочется терять. Не хочется повздорить и остаться с этим чувством навсегда, потому что ничего другого этот человек уже услышать не сможет. Ему хватило жизни с непомерным чувством вины перед дорогим человеком – ещё одного он просто не выдержит. Какаши упирается лицом в ладони, потирая глаза – всё дело в этой широкой улыбке, отточенном уме и взгляде, способном из ледяного Хатаке сделать лужу. Да, всё так. Он влюбился. Окончательно, бесповоротно, за неделю. Влюбился. Так называется это чувство. Чувство, когда во внутренней гавани царит покой, всё расцветает в своей красоте и начинает жить по-новому. Так же, как хочется начать Какаши… Какаши проводит языком по зубам, после облизывает губы словно смакует слово, что произносил лишь в шутку над своими немногочисленными друзьями. Влюбился. Не такое уж и страшное слово. Вроде бы, берёт истоки из праиндоеврейского языка, а потом куда-то в славянскую этимологию. Влюбился. Он хмыкает, снова выпрямляясь и кладя руки на стол, стуча по нему пальцами. Хатаке готовится что-то сказать, когда Итачи, тяжело дыша, практически забегает в кабинет без стука. От мыслей о Наруто, похожих на тёплые лучи солнца, этимологии и логики языкосложения, мужчина вновь приходит к внутренней и кипящей лаве, зовущейся злобой. — Какаши, я… Хатаке делает жест рукой, что все расценивают как «заткнись и не говори, пока я не попрошу». — Есть хоть какие-то версии, куда он мог пойти? Молчание на протяжении десятка секунд кажется бесконечностью. Какаши, кажется, может испепелить взглядом, если Итачи сейчас же хоть что-то не скажет. — Ни одной. Какаши сжимает челюсть, играя скулами – после прикусывает внутреннюю сторону щеки и чувствует что-то неприятное и вязкое по горлу. Он сглатывает слюну и недовольно хмыкает, потянувшись к уху за очередной сигаретой. Пальцы слегка подрагивали от нервов, и он облизал губы, зажав сигарету губами. Итачи страшно двигаться – ведь то, каким он слышал друга по телефону, действительно пугало. Он никогда не приукрашал сказанное – если обещает набить ебальник, значит набьёт, это факт. Но, судя по всему, что-то произошло – Обито сидел молча, наблюдая за Хатаке, пока тот в прострации пытался прикурить сигарету зажигалкой, которая отказывалась работать. Капитан медленно прошёл вперёд, усаживаясь на маленький диван в углу близь стола, не зная, что сказать. Какаши, сделав несколько попыток зажечь сигарету и раздражаясь от того, что не получается, бегает взглядом от одного мужчины к другому, пытаясь вернуться к наружной уверенности. — Повезло вам, Учихи. Детектив продолжал бегать глазами по бывшему сотруднику ФСБ и нынешнему капитану полиции, пока те боялись лишний раз шевельнуться и одновременно выдали глупое, громкое, но такое понятное и чёткое непонимание. — А? — Повезло, что у вас есть такой благосклонный я, кто не размажет ваши лёгкие по асфальту, – мужчина пожал плечами, решая не шутить над этим. Сигарета меж губ мешала внятно разговаривать, но он уверен, что они его понимают. Он смотрит на предмет в собственных руках – палец вновь съезжает с колесика зажигалки, позволяя разглядеть искру, возникающую от неполного срабатывания механизма. — А меня-то за что? – Обито вскинул брови. — За компанию. Какаши гаденько ухмыльнулся, наконец поборов зажигалку. Довольно затягиваясь и выдыхая едкий дым в чужое лицо, он держит сигарету меж пальцев. Пусть беспокойство не отпускало мужчину, но он не был бы собой, если бы не показал, кто здесь главный. Итачи решил промолчать – в конце концов, на него имеют полное право злиться. Он, конечно, понимал, что Какаши умнее него, но, чтобы его так глупо обманул даже человек из другой сферы деятельности… От этого немного обидно, с одной стороны – ведь Итачи правда хороший полицейский, просто привык доверять людям, которые ему нравятся. А с другой стороны, этого «человека из другой сферы» в объекты симпатии себе выбрал Какаши – тот, кто отплёвывался от слова «любовь» при любом удобном случае и напоминал, что она порок «не лучше алкоголизма, а то и хуже, Итачи, клянусь несуществующим Богом». Так что, считайте, он не вычленил обмана от гóспода Узумаки-вероятно-в-будущем-Хатаке, а это уже не так обидно. Обито лишь размышлял о их разговоре – то, как Какаши менялся в лице и как что-то внутри его зрачков реагировало на сказанное и подуманное, очаровывало. Ещё в школе Учиха всегда интересовался, что будет с другом, когда тот почувствует к кому-то романтические чувства. Так открыто, как сейчас, он выглядел раньше только рядом с отцом, которого очень любил – видно, этот Наруто точно не простой человек для сердца детектива. И от этого становится приятно – Обито хочет, чтобы друг был счастлив, каким бы говнюком с высоким чувством собственной важности Какаши ни был. У Хатаке уже есть несколько версий, куда он мог направиться – исключая все надежды на то, что парня позвали спасать котёнка или перевести бабушку через дорогу. Наруто, конечно, джентльмен, но вряд ли стал бы рисковать. Первая, очевидная – в лапы «Кары». Наверняка у Наруто есть друг, который в чём-то разбирается, и Узумаки просил его что-нибудь поискивать в расследовании, совершенно забив на подписанное «о неразглашении», но опустим. На фоне их романтических перипетий и неумения хирурга отходить от неправильных мнений и идей, он не стал сообщать это детективу – а решил проследовать сам, так сказать, доказать, какой он способный. Будто Какаши в этом когда-то сомневался. Будто кто-то хотя бы посмел в этом, блять, сомневаться. Вторая, желанная, но слишком хорошая для правды – друзья. Какаши понимал, что на фоне их ссоры и непонятных отношений парень мог забить на всё и пойти куда-то отдохнуть с друзьями, соврав при этом Итачи, не предупредив Какаши и наверняка сейчас плача на плечах друга о «галантном и бессовестном ублюдке», «ёбаном козле» и «эгоисте». Заслуженно, в целом. Третья, из разряда фантастики – всё вместе. Встреча с другом и одновременный с этим маньяк на горизонте – выглядит, как следующий сюжетный поворот той истории, в которую Хатаке себя вписал, решив потанцевать с потрясающе горячим свидетелем чёртов вальс. Ошибка, ценою в механизм внутри черепной коробки.«Пожалуйста, господин Узумаки, дождитесь меня»
***
Blonde Redhead – For the Damaged Coda
Наруто сидит за барной стойкой, кажется, вливая в себя пятый бокал чего-то слабоалкогольного, но знатно выносящего. С голодного желудка, неумения пить и душевной тоски, наверное, вынесет с бокала пива, чего уж там. По спине бегут мурашки, раздражая и доводя. Он зарывается рукой в волосы, носом – в ворот пальто, вдыхая запах красных мальборо, парфюма с нотками чего-то, напоминающего ладан и мускус. Его щёки красные – от всего сразу, он чувствует жар по всему телу. Благодаря алкоголю, чувству влюблённости и ожиданию собственной смерти. Сначала как-то думать о том, что ты сидишь с участником религиозной-научной-биологической-хуй-знает-ещё-какой-секты было безумно некомфортно и страшно. Даже выглядел он, если честно, как типичный маньяк – хотя, понятно, что это всё достройки подозревающего мозга. Кожаная куртка, слегка потёртая временем рубашка с джинсами, грязные кроссовки из коричневой кожи, несколько татуировок на выглядывающих участках кожи (к той, что помогла в расследовании, добавилась змея на шее), выбритая бровь и очки с треснутой оправой. Он вглядывался в чужие глаза, наблюдал за повадками, изучал татуировку и пытался поддержать беседу о, кажется, патологической анатомии – ненавистной всеми медиками дисциплине. Даже в таком состоянии Наруто умудрялся выдавать что-то умное – что его, конечно, не удивляло, он на это полжизни положил, но всё равно было приятно от осознания, что он себе это не придумал. Подшучивал и смеялся, проклиная «чёртов патан», рассказав какую-то историю о преподавателе, и понятия не имея, как вывести на диалог о том, зачем он действительно сюда приехал. А потом всё как-то перешло на Какаши. И Наруто понимал, даже будучи пьяным, что не стоит упоминать ни имя, ни что-либо вообще о мужчине, что пытается поймать человека напротив практически год, но так хотелось поныть о неразделённой любви, придуманном ребячестве и красивых глазах. В его речи Какаши стал Риком, которого «ты точно не знаешь, а я просто обожаю, чувак, серьёзно». Человека напротив это всё явно раздражает. Он, в отличие от Узумаки, сюда пришёл по делу – и до сих пор пьёт свой второй стакан виски, водя пальцами по верхней грани стакана и поддакивая. Кабуто надеялся, что пьяным он хоть что-то выдаст, но не повезло. Большую часть времени говорил Наруто – Кабуто слушал, склоняя голову, раздражённо выдыхая и не понимая, кого именно здесь водят вокруг пальца. Не сказать, что Якуши умён – скорее хитёр, неоправданно самовлюблён и активно агрессивен, умеет махать кулаками и не имеет особых моральных границ. Наверное, именно поэтому он оказался там, где есть – в организации, которую сам великий и могучий господин Хатаке ловит так долго, что такое и придумать не могли. И даже его свидетеля удалось вытащить к себе на разговор – пьяного, умирающего от любви хрен знает к кому и в целом вряд ли сопротивляющегося, если его потащат в тачку или прирежут на заднем дворе. Главное – успеть сделать что-то, пока грёбаные полицаи где-то тупят. — Слушай, а что там по последним новостям? – Наруто прибодряется, приподнявшись и поправив пальто на плечах, сузив глаза и посмотрев на часы. — Пропустил свою любимую новостную передачу, как же я так, правда? Кабуто усмехается, качая головой. — Что интересует? Погода, политика, криминал? — Всё по очереди. Они пересекаются взглядами, пытаясь разгадать друг друга. Слабо выходит – у Наруто затуманенный алкоголем и чувствами мозг, и он залпом допивает остатки колы, смешанной с чем-то алкогольным, доставая из внутреннего кармана ещё пару купюр и отдавая их бармену, благодаря себе под нос. — Политика – как всегда грязь, криминал – кто-нибудь кого-нибудь убил, а вот погода… – Кабуто хитро улыбается, – можно почувствовать её на своей шкуре. Пойдём? Заодно покурим. Наруто понимает, на что обрекает себя, но лишь кивает, попутно включая телефон в кармане в надежде, что делает всё правильно. Но, очевидно, нет. Достает телефон незаметно, подрубая диктофон без всякой надежды на важную информацию. Под алкоголем всё становится проще, ещё более понятным затуманенным чувствам – он чертовски влюблен, ему чертовски страшно, он, кажется, сейчас умрёт и никаким образом не поможет Какаши. Чем он думал? Ну чем? Сейчас, идя за парнем с длинным низким хвостом, что попутно достаёт сигареты из кармана куртки и попутно спрашивает «будешь?», протягивая руку с сигаретой ему, назад, он понимает, что курение действительно убивает. В его случае – не загрязнёнными лёгкими, а полным разочарованием в том, что он чего-то сможет. Они вышли на улицу, и Наруто, переминаясь с ноги на ногу, не заметил ничего нового в окружении клуба. Кабуто кивнул головой – мол, пойдём за мной, тут уж людно больно – и он пошёл, не видя смысла в сопротивлении. Кабуто довольно улыбался, чувствуя, что алкоголь до него снова доходит с опозданием, смешиваясь в кое-что «прекрасное».***
Вокруг клуба прибавилось несколько неслужебных внедорожников – Хидан и Какузу сидели в машине, что дальше всех, чтобы в случае чего ринуться в погоню. Это получалось у них почти так же хорошо, как ненавидеть друг друга на работе и трахаться в собственном кабинете, раздражая всех вокруг. Итачи и Обито стояли по каждой из сторон клуба, и множество других сотрудников полиции были раскиданы по территории в случае, если что-то произойдёт. Благодаря этому Тензо выяснил, что Наруто внутри, вместе с каким-то парнем, достаточно пьяный и прячущийся в Хатаковское пальто. Хатаке припарковал свою машину ближе к чёрному входу, сидя позади неё и прислушиваясь, держа пистолет в открытой кобуре на бедре. Времени переодеваться не было, и он остался в красной рубашке, зауженных брюках и ботинках, что стучат по асфальту от высокой платформы и каблука. Рука, в случае чего, была наготове. Когда он получил информацию о том, что Наруто внутри и с ним***
Кабуто чувствует подступающий к его мозгу адреналин – возможно, алкоголь был слишком хорош, а возможно, он был невнимателен и ему что-то подсыпали. А возможно, кокаин и лёгкая доза героина, принятые за полчаса до встречи, наконец дошли до адресата, благодаря алкоголю раскрываясь ещё больше и приятнее отдавая в запястьях чувством предвкушения. В этом нет сути – суть есть лишь в том, что он ощущает себя непобедимым и готовым на всё ради плана их организации. Якуши не осознает, что мог стать частью плана. Для него и его головы, всё вокруг – это план собственного сочинения. План по попытке в сверхчеловека, что играется со следствием, делает беззаконные вещи и имеет возможность прямо сейчас зарезать единственного свидетеля, который мог спутать им карты. Он чувствовал себя непобедимым – и даже не думал, что Наруто мог привести за собой хвост, добровольный или неосознанный. Он тут гений. Его тут не поймают. Кабуто тут особенный.Fall Out Boy – Twin Skeleton’s (Hotel in NYC)
«Кара» казалась ему делом всей жизни. Тогда, когда они начали, он понимал, что это будет чем-то интересным. Но синтетические наркотики, что они все вместе потребляли, сговор с авторитетными людьми университета, района, города, политики, продажа собственноручно сделанных веществ, палёного оружия, алкоголя и прочего дерьма разжижали мозг и не позволяли думать о деятельности, что входит в рамки общественных норм. А любое дерьмо казалось гениальным, даже если на деле таким не являлось. Благодаря этому для него дело стало легендарным. А босс и вовсе водил за нос полицию, самого детектива Хатаке, и это льстило. Они были на высоте.I don't want to remember it all
The promises are made if you just hold on
Hold on, hold on, hold on, hold on
Возможно, он думает о таком только во время приходов. Может, и наоборот; ему нравится чувствовать себя тем, кто может обмануть самого Какаши Хатаке, всю полицию. Удалбываясь наркотой, и правда чувствуешь себя героем, даже на деле будучи обычным куском говна. И Кабуто был уверен – его никогда не поймают. Ни его, ни ребят, что работают с ним, тем более – босса. Даже сейчас – Наруто слишком наивный, влюбленный в кого-то мальчуган, что, может, и обладает гениальностью в медицине, но совершенный профан по жизни. Конечно, для Якуши все профаны – кроме «Кары». Никто не может постичь его героинового гения. Из размышлений его вытягивает голос Узумаки. — Ох, ну, холодновато, – Наруто прерывает молчание, когда они останавливаются в закоулке между зданием клуба и чего-то его, выложенного красным кирпичом, на котором уже давно несколько слоёв граффити, половых актов не самого добровольного характера и уж точно не один десяток краж. Наруто поднял голову и посмотрел на небо. Чистое – кажется, что можно и звёзд увидеть, если бы не столб света, что излучает любой населённый пункт. Осталось немного до хэллоуина – рыжие, красные, жёлтые листья лежат на асфальте, самые крепкие до сих пор пытаются держаться за ветки деревьев. На каких-то сидят вороны – наблюдая за ними, проезжающими вдали машинами, мерцающими в сбоях уличными фонарями. Ветер гоняет кленовые листья туда-сюда, не раздражая. Успокаивая. Умиротворяя.Keep making trouble 'till you find what you love
I need a new partner in crime and you're my shotgun
Наруто хмурится и жмурится, когда его лицо берут рукой и заставляют посмотреть себе в глаза. Якуши проводит по нему лезвием, почти невесомо – ощущается лишь лёгкий холод металла. Узумаки старается выглядеть спокойно, несмотря на сердце, что рвёт грудную клетку; он дышит носом, стараясь не открывать рот и чувствуя вязкую слюну на своей щеке, на которой выводят узоры кончиком острого металла. Его щёки сильно сжимают, размазывая след от собственного языка, и ухмыляются, смотря в лицо. — Вот так, хорошо, смотришь. И никакой вам помощи, правда, ебучий господин хирург? – он повышает голос, кривляясь. — Сестра, пинцет!.. Или как вы там пиздите? Его лицо отпускают, ухахатываясь. Наруто теряет остатки самоконтроля, плюнув в чужое лицо. Кабуто, кажется, привык к такому; лишь утирает щеку, на которую Узумаки умудрился попасть, и задорно смеётся снова. Он пугает; на лицо признаки веществ в крови, и Наруто надеется, что к нему в коктейль никто ничего не подсыпал. Он неразборчиво бубнит в чужое лицо, нажимая коленом на чужое бедро, вдавливая его в выпирающие кирпичи и заставляя сморщиться. — Никому не удастся, Наруто, поймать меня. Нас. Мою «Кару», блять, небесную, сечёшь? Никому. Я заберу тебя с собой, ты будешь работать на нас, и, если что, мы тебя к чертям убьём. У тебя хорошая печень, правда, сукин сын? Ооо да… Наруто сжимает руки на чужих запястьях, пытаясь хоть что-то сделать. Алкоголь, страх и осознание собственной глупости не помогают сохранять прежнюю твердость характера – лишь наоборот, всё усугубляют. Руки подрагивают, дыхание сбивается, тело бьёт мелкой дрожью; и никакого вам сопротивления неумелым боем кулаками. Он пытается вырваться, но лишь ударяется затылком об кирпичную стену. Шипит – хватка ослабевает – и его лишь сильнее припечатывают к стенке. — Ты ничего не сможешь сделать, блядина. Стук шагов позади остаётся незамеченным вплоть до громкого, чёткого и «руки вверх, полиция». Этот тембр Наруто не перепутает ни с чем – и он распахивает глаза, видя лишь макушку растрёпанных седых волос. «Господи, Какаши» Хатаке достаточно услышал, чтобы понять: Наруто нужен им живым, значит, вероятно, сейчас его убивать не планировали. Если что, он сможет этому противостоять. Плюс, он уже подумал, как переломает ему каждую костяшку пальцев за оскорбление гóспода Узумаки, за язык на его щеке и каждую возможную царапину, ссадину и утраченную нервную клетку. Он сжимает пистолет в руке – она нисколько не дрожит, хотя внутри него происходит совершенный ураган из злобы с беспокойством, что сносит к чертям всю его и без того хрупкую в последнюю неделю гавань. На пальцах второй руки красуется кастет – на всякий случай. Какаши порой ходит с ним, как с антистрессом. И стоит ли упомянуть, как сильно он злится на Наруто? Хочется задушить его, вместе с этим обнять. Совершенно грубо отодрать и вместе с этим спрятать от всего мира. Отчитать, как маленького ребёнка, и посидеть в машине, завернув в плед и дав ему тёплого чая. Любовь – странная хуйня, оказывается, да? Якуши выдыхает, оборачиваясь. На него направлен пистолет, кажется, без глушителя. «Фу, шумно». Он склоняет голову вбок и всматривается, после чего безумно смеётся.A birth and a death on the same day
And honey I only appear so I can fade away
I wanna throw my hands in the air and scream
– Господин, мать его, полицейский! А мы тут с парнем хотим заняться страстным нечеловеческим сексом, может, не стоит мешать влюблённым пташкам? А то ходите, мешаетесь… Никакой, ебать, личной жизни. Своей-то нет? — Не пререкайся со старшими, ублюдок, – Хатаке практически рычит, делая медленные шаги вперёд, надеясь ничего не испортить, — я знаю, кто ты. «Кара», записки, ритуалы. Вы заставили меня знатно побегать, блядины дети. — Ооо, – Кабуто лишь сильнее сжимает чужую шею, пока Наруто пытается упереться своими локтями в чужую грудь в попытке оттолкнуть от себя. Якуши хмурится и убирает руку с шеи, положив её на чужой рот. — И ста лет не прошло. Поумнел? — Конечно, тяжело дойти до вашего уровня гениальности… – Какаши выбрал тактику принижения себя. По одному лишь взгляду виден его комплекс бога, завязанный на наркотиках, идеальной, как им кажется, организации преступной деятельности и алкоголе. Возможно, нелегальщины в виде оружия и синтетической наркоты. Мешки под глазами, расширенные зрачки, длинный ноготь на мизинце для того, чтобы удобно, дозированно потреблять свои желания – ну не еврей же он, в самом деле. — Рад, что даже ты согласен, господин детектив. А этот брыкается, – Кабуто вновь хочет провести языком по чужой щеке, но вновь получает в своё лицо плевок, который Кабуто утирает рукавом куртки, – так странно. Ты его знаешь, Какаши?Hit it, never quit it, I have been through the wreck
But I can scream enough to show my face in the light of day
Фамильярность раздражала. Хотелось выбить ему пару зубов ещё и за задел собственного эго – только он может себя унижать, в самом-то деле.The Acid – Basic Instinct
— Господи, Какаши, мне так… мне так стыдно! Я просто заносчивый малолетний идиот, который… — Наруто, – Какаши качает головой, аккуратно и нежно произнося его имя, словно оно само по себе – хрусталь, слабо улыбаясь и смотря в чужие глаза, – не сейчас.Tender we fall
Quiet and alone
Tired and gone, just speechless
Speechless
Tired and gone
Узумаки шмыгает носом, кивает, стоя на дрожащих ногах. Наблюдает за Какаши, который в миг от спокойного, нежного взгляда на него снова становится испепеляющим и злым. Он сильнее жмёт коленом меж чужих лопаток; вжимает парня в асфальт, второй рукой нажимая на затылок. После переворачивает, нажимая коленом в живот; совершенно изощрённо бубнит «тебе повезло, утырок, что я успел». Наруто решает промолчать.***
Кабуто, в грязи и крови, с разбитыми линзами очков сидит в наручниках в подъехавшей уже служебной машине. У него явно отходняк. Не будь он под наркотиками, всё было бы в разы сложнее. Какаши закуривает, наблюдая за происходящим. Наруто сидит в машине Хидана, боком, свесив ноги с переднего сидения перед открытой дверью, и тот пытается как можно нежнее его успокоить (в своём репертуаре гейских шуток и отвратительного, но так подходящего ему юмора ниже пояса), пока Какузу, кажется, всё-таки пошёл за чаем. На плечи хирурга накинут плед, и он подрагивает, стараясь не смотреть в сторону Какаши. У него опухшие глаза, покрасневший нос и чувство полного опустошения. Он не знает, что бы делал, если бы не успел. Если бы Наруто подстрелили, всадили нож в сонную артерию или изнасиловали, что почти случилось. Хотелось отрезать этому выродку язык, честное слово. Скорее всего, его бы ничто не остановило от того, чтобы, наконец-то, вставить пистолет в рот и выбить себе мозги. Небо всё ещё ясное – ветер поднялся чуть сильнее, чем был до этого. Потемнело, близится к совсем глубокой ночи. Красиво. Пистолет убран в кобуру, что на бедре, кастет припрятан в руке. Хатаке и сам от себя не в восторге. Делает затяжку, выдыхает дым, наблюдая, как Итачи и Обито выводят из клуба ещё несколько упырей с татуировкой на руке. Они усаживают их рядом с Кабуто, и Итачи слегка задерживается взглядом, переговаривается о чём-то со старшим Учихой, бурчит, и идёт к Какаши, агрессивно потягивающему дым в лёгкие. — Почему раньше нас не позвал? — Знал, что вы найдёте ещё что-нибудь в клубе и его окрестностях. Не ошибся ведь? Итачи мотает головой в отрицательном жесте. У Учихи слегка растрёпаны волосы, безумно уставший взгляд и желание выспаться. Он понимает, что все вопросы, которые он будет задавать далее, не имеют особого смысла. Возможно, отчасти даже виноват он сам – во всём, что произошло сегодня. Но не спросить он не может... с профессиональной точки зрения. — Какаши… ты как ему руку-то сломал? Какаши с недоумением смотрит на напарника. — Тебе правда интересно? Мужчина кивает головой. — Маа. Случайно. — Случайно?... Какаши чувствует себя раздражённым. Он выдыхает дым, переводит уставший взгляд на Итачи. Кивает. — Да, блять, случайно, нахуй. Допрос окончен? — И глаз с очками… тоже случайно? — Соскочила рука. При задержании. Итачи поджимает губы. Какаши спокойно курит, смотря куда-то сквозь друга, на деревья, небо и прочую отдалённую хрень. Он чувствует что-то, похожее на чувство от потери отца семь лет назад. Такое же гнетущее, мерзкое, липкое, что течёт с самого горла вниз и оседает негой в коленях. — А ребро… ребро как? — Вытирал ботинки, – пожимает плечами, туша окурок об стенку и выкидывая его в рядом стоящую мусорку. — Там было грязно. А они относительно новые. — Господи, Хатаке… Какаши выдыхает, облокачиваясь плечом на стенку, наблюдая за переполохом своего участка. Итачи потирает переносицу пальцами, а после машет рукой и уходит – все понимают, в чём дело. Учиха придумает что-то вроде «сопротивлялся при задержании» на бумаге. Да и всем откровенно плевать на то, в каком этот уёбок состоянии. Из него в любом случае вытрясут всё, что нужно – Итачи и Тензо были шикарной командой на допросах. Детектив качает головой, бросая взгляды на Наруто, попивающего свой чай с влажными дорожками от слёз, улыбающегося с шуток Хидана и Какузу и так же в моментах смотрящего на него. Он снова тянется к брюкам, доставая оттуда пачку сигарет, зажимает одну губами, прикуривает. С такой жизнью он точно никогда не бросит курить. Какаши прикрывает глаза, плотно сомкнув губы и позволяя дыму остаться в лёгких подольше. Чувствует, что всю злобу на этот мешок с говном он не вытряс. Злится, выдыхая остатки дыма. Теряет какую-либо фиксацию на реальности, погружаясь в транс. И лишь спустя пару минут открывает глаза, видя перед собой го́спода Узумаки. Даже слегка дёргается от этого, думая, что это фантазия, но нет. Вот он – в пледе, его пальто и толстовке. Непонимающий происходящего и пытающийся осознать всё, что произошло. Целый и невредимый. «Какие же у него красивые глаза, прекрасные пшеничные волосы и в меру пухлые губы, Боже мой, который если и существует, то только в теле этого парня» Мысль заставляет легко улыбнуться, но чувство никуда не уходит. Он вздыхает, смотря в голубые глаза, пока те вглядываются в серые. Какаши чувствует тлеющую сигарету в пальцах и делает затяжку, выкидывая её в мусорку. Сложно сдержаться, но он ничего не может с этим сделать. Он вздыхает и крепко обнимает парня, утыкаясь носом в макушку и чувствуя его подрагивающие руки на своей талии. Словно они оба осознают – вот, ты тут, живой, со мной. Всё хорошо, раз никто не умер. Хатаке усмехается, поглаживая парня по спине, оставляя невесомый поцелуй на затылке. Кажется, это стоило им многого. — Я… я так рад, что Вы пришли, господин Хатаке. Наруто шепчет это тихим, осипшим, хриплым голосом; Какаши наматывает его волосы на пальцы, покрепче прижимая к себе. Гавань внутри бушует. Как же он зол на всё, что произошло. — Я просто эгоистичный, самонадеянный, глупый ребёнок. «О нет, Наруто, эгоист здесь только я» – проносится в голове мужчины, но он не спешит отвечать, продолжая крепко обнимать парня. Тишина не гнетёт. Окутывает, скорее, ощущением дома. Приятно вдвоём, так по-особенному, уже словно забыто, непривычно, но при этом по-родному. Оба думают о своём – и у обоих набатом бьётся мысль о собственной вине, глупости и совершенной идиотии характера, что не позволяет быть счастливым. Он отстраняется спустя пару минут, нахмурив брови и смотря в голубые глаза, что похожи на свободное, так влекущее его небо. Легко притягивает его за ткань толстовки, заставляя кое-как удержаться на ногах и не сметь отвести от себя взгляд. Кажется, только попробуй, не смотри туда – и всё исчезнет, пол под ними провалится, и они больше никогда не встретятся. Какаши сжимает ткань в пальцах, сильно хмурится. Второй рукой придерживает за поясницу. Смотрит, не отводя никуда взгляд. — Скажи мне, Наруто… ты, блять, издеваешься надо мной? Я думал, что умру, правда. Сдохну. Наруто не знает, что сказать. Он шмыгает носом, и понимает, что им всё равно нужно будет это обсудить. Неважно, в каком они будут статусе отношений, что их ждёт. Сам факт содеянного – уже пиздец, он понимает. Просто уйти из-под охраны следствия, обманув сотрудников полиции, поехать чёрт знает куда к новоиспёкшемуся подозреваемому, которому, в теории, ничего не стоит убить – потерять сразу и свидетеля, и какое-либо движения дела, и человека, к которому что-то чувствуешь. Это очень глупый, импульсивный поступок. Как мама ему и говорила, это – его главный враг. Его самонадеянность и импульсивность рано или поздно точно разрушат всю вселенную под его ногами. Как почти разрушили его собственную жизнь, дело детектива, и их отношения, походящие на нежнейшие объятия, укутанные в стекловату. — Прости меня, Какаши. Наруто вздыхает, понимая, что за этими словами пусть и стоит искреннее желание извиниться и всё изменить, но мужчине в любом случае нужно время. Он скачет взглядом от чужих глаз к чужим губам, а после слышит оклик Обито и недовольно бурчит «дома поговорим», кивая и отпуская Узумаки, идя навстречу работе. Наруто вновь укутывается в плед и идёт к Хидану, что на него неприкрыто пялится, с прекрасной мыслью: он всё просрал. Какаши слушает Обито: тот говорит о бумагах, о задержанных, о допросе, что они будут проводить утром. Хатаке кивает, благодарит – приедет обязательно, он не может это пропустить. Он ведь так долго это всё раскрывал и выворачивал на изнанку, бесился, мучился, читая материалы раз за разом, бегая к Асуме за заключениями, неосознанно ругаясь о своей беспомощности Гаю, Итачи и Обито. Гаю надо позвонить. И вот – сейчас он здесь. Когда дело практически раскрыто (а он уверен, что допрос будет проведён на высоте – ну, это же они, в самом деле, как может быть иначе-то?), он не чувствует своего типичного чувства превосходства или удовольствия от того, что справедливость вновь восторжествует хотя бы в отношении каких-то жертв и мудаков, решивших, что они вправе что-то решать. Нет. Он этого не чувствует. Он чувствует страх и злость. Страх – за Наруто. Ему было так страшно его потерять – словно то единственное, ради чего он живёт, ускользает из его рук, при чём лишь по его вине. Злость – к себе. Какаши проебался во многом – это факт. Проёб – его второе имя, не правда ли? Когда отверг, а потом лез; когда приглашал на вальс, а потом говорил, что не хочет себе искать никакого «такого» человека. Он действительно чёртов эгоист, понторез и совершенный мудак. Мудак, блять, золотого сечения. Идеальная компиляция всех ублюдских качеств сложилась в детективе Хатаке Какаши тридцати двух лет, расхватывайте, чёрт его дери. И сейчас он понимает, как эта вся его автономность бытия и превращение собственной головы, что отвечает за сердце, в механизм, была никчёмна по сравнению с тем чувством, что зовётся этой дранной, блядской, такой совершенной любовью.