В дороге до Голдингтона мы хранили молчание. Точнее, хранил его мой спутник, а я пускался в расспросы о Кроули, подмечая – не прислушивается ли кто из прохожих к таким жаргонным словам, как «маггл» и «руны», терпеливо ждал ответа, получал вместо него подзатыльник и замолкал. И так по кругу. Не думайте, что я терпел над собой физическое насилие – подзатыльники были чисто символические и выражали почти отеческую опечаленность моим хамским поведением. Хотя чья бы корова мычала, а, Мюррей?.. Этот двуликий Янус мог любезничать с клириками, чиновниками и домовладелицей миссис Кольдер, а уже через мгновение высокомудро уничижать всё прочее население Лондона. Очаровательно.
Я вздохнул, потёр затылок и предпринял очередную попытку привлечь к себе внимание:
— И всё же, ума не приложу, что мог такого знать маггл, что вы пришли к нему за помощью?
Пастор сам сказал, что отчётность ордена Кроули не стоит внимания, а другие записи? Кому принадлежали они? Знался ли «чернокнижник» с другими волшебниками? Или с какими-то нечистыми силами? Последняя версия не казалось такой уж бредовой, вот только злосчастные флаконы на журнальном столике весьма непрозрачно намекали – вся маггловская эзотерика та ещё дымовая завеса.
— Что ты хочешь услышать, мальчик?
Ну вот, опять это пренебрежительное «мальчик»! А то, что я услышать хочу, только и надо было успевать конспектировать в нескончаемый список вопросов, теперь так сразу и не вспомнить всего.
Довольный моим коротким замешательством, Мюррей хмыкнул и милостиво ответил на самый первый вопрос, который я проронил ещё в состоянии глубокого ступора после посещения Кроули, звучал он, если цитировать цензурно, как-то так: «Какого чёрта мы к нему припёрлись?»
— Магглы имеют определённую ценность. Сами того не зная, они нередко обнаруживают
настоящие магические ритуалы. Проводят их... не самым подобающим образом. Ликвидаторы только и успевают устранять последствия.
— Хотите сказать, что не-маги способны... к магии? Как и говорил Кроули?
По тому, как Мюррей нахмурился, мне стало понятно, что упомянул нового знакомого я очень зря, но что поделать – архимагистр произвёл на меня неизгладимое впечатление, и временами в его речи ясно вычленялись крайне здравые мысли, которые придут остальным людям в голову лишь века спустя, а может и вовсе не придут никогда...
— Такого я точно сказать не хотел. Не имей привычки торопиться с выводами, мальчик; Бог, да простит он мне мою откровенность, не наделил тебя разумом достаточным для таких действий. — Я натурально обалдел от такого заявления и с обидой зыркнул на священника. Но он был слишком увлечён своей речью, чтобы это заметить; его синеватые глаза экзальтированно сверкали, а вены на лбу и висках вздувались от эмоций и напряжения. — Так о чём я говорил? Ритуалы. Как и в знакомой тебе магии, в них есть вербальная и знаковая составляющие, но куда более сложные в исполнении, я бы даже сказал – ювелирные! Однако возможно всё это лишь с помощью силы, черпаемой из артефактов или магических мест... сейчас, по крайней мере. Раньше самым верным способом было принесение в жертву магического существа. Тогда и только тогда – посредством кражи силы, которая им не принадлежит, магглы принимаются играться с неведомой им материей магии. Понимаешь ли ты теперь в чём разница между нами и «магистрами», сынок? Ты можешь дать примату молоток и гвоздь, возможно, тот даже сможет его забить, но от этого обезьяна не станет плотником.
Опекун говорил очень даже занятные вещи, но в каждом его слове сквозил отвратный мне шовинизм; и то, с каким наслаждением он проехался по моим умственным способностям, отнюдь не добавляло очков в его пользу. Я упёрся рогом:
— Строго говоря, пастор Мюррей, человек – и неважно маг он или маггл – также является приматом. И на определённом этапе своего развития даже он не смог бы забить тот гвоздь. А развивались ли вообще магические виды раздельно? Я бы с удовольствием взглянул на филогенетический ряд* волшебника. Заглянем как-нибудь в археологический музей? — Я натурально издевался над всеми писаными и неписаными истинами Мюррея, и ловил кайф от его перекосившегося лица. Удивительно, но в отличие от Кроули, у меня получалось вывести священника из себя.
— Что за ересь?! Диаволовы поклонники Дарвина пытаются свести меня в могилу уже в моей собственной церкви... Ты потерян для магической науки, мальчик! Где такое видано, чтобы обезьяны трансфигурировались в людей?
— Эволюцию невозможно увидеть своими глазами, пастор. Понимаете, это как «Божественный план». Обезьяны просто так не трансфигурируются в людей, а рыбы – в ихтиостеги. Те самые рыбёшки, которые оказывались на суше, далеко не сразу додумались приобрести лёгкие, и тысячи лет гибли тысячами, прежде чем правильно приспособиться к новым условиям. Всё в природе находится в непрерывном и неуловимом для простого человеческого глаза развитии. Но кто-то остаётся на дне океана, кто-то на пальме, а кто-то у руля истории...
— Попомни мои слова, мальчик, ещё раз ты осмелишься читать мне подобные лекции – сам окажешься на дне океана, куда тебя с удовольствием закинет любой здравомыслящий человек. В том числе и обожаемые тобой
магглы. — Пастор был зол, но быстро взял себя в руки. Пожевал задумчиво губу, словно обдумывал, стою ли я вообще его нервов, и тихо продолжил: — В конце концов, тебе будет интересно узнать, что руны, проявляющиеся на твоём теле – говорят о том, что некогда ты был принесён
ими в жертву. Это последнее, что я хотел сказать о ритуалах. Запомни, Кристиан, и сделай правильные выводы.
Мюррею больше было нечего добавить, а мне – нечего спросить. Ведь я сделал выводы: доверять Янусу, мастерски жонглирующему словами и фактами – последнее дело, тем более, когда тот радикально настроен на нечто мне непонятное и сомнительное.
Всё «счастливые» Рождественские каникулы я был запряжён в распевание хоралов в компании быстро сменяющихся волонтёров и детей членов общины, которых приучили использовать свой тонкий голосок исключительно для бесполезного песнопения. Дни превратились в раздражающий калейдоскоп умиротворённых лиц и звуков; но, к счастью, лондонцы были народом порядочным, а потому не имели привычки подолгу отдыхать – очень быстро я вернулся к своим занятиям в классе для отстающих.
По правде, меня могли уже давно перевести к нормальным детям, но злопамятные педагоги припомнили мне все мои пререкания, проказы, обвинения в некомпетентности и оставили среди личностей, пускающих носом пузыри в чернильницах. Да, такие были – «черничные носы» – самые показательные примеры людского идиотизма; я их моды не понимал и ничего такого не делал, но прочим школьникам это не мешало дразнить и «полурукого Криса» за компанию. Готов поспорить, будь это привычная американская школа, меня бы не раз лишили обеда и окунули головой в сортир, но тут так не принято – только абьюз – будь джентльменом! Я подобных предрассудков был лишён и по возможности отвечал кулаком и пинками – кто в итоге поверит, что драку завязал калека? Любви и популярности от таких манипуляций у меня не прибавилось, но зато никто не донимал лишний раз.
Школьная жизнь превратилась в подсчёт дней до последнего экзамена.
Январь, февраль, март, ненавистные каникулы в церкви, апрель, май, июнь... Казалось, я просто задержал дыхание, нырнул в ледяную прорубь и вынырнул – сразу в лето. Оно не было слишком тёплым или слишком солнечным, но я искренне наслаждался им, впервые вдыхая воздух полной грудью.
Прочувствовали свободу? А теперь прибавьте в довесок к этому смывшегося опекуна. Ещё в мае Мюррей принял на себя обязанности почившего военного капеллана (предшественник его «слёг в горячке» где-то в Британской Вест-Индии, и я тайно понадеялся, что старого мага постигнет та же участь). В середине июня священник взошёл на корабль и скрылся за горизонтом – с тех пор от него не было ни слуха.
Я, как щенок на передержке, обитал то у одних его знакомых, то у других – арендная плата за квартиру у миссис Кольдер была проплачена до конца года, но болезненная вдовушка категорически отказывалась меня кормить. Многочисленные члены церковной общины, чьи лица и имена у меня уже попросту смешались, откупались куском хлеба или какой-нибудь похлёбкой, и во всей остальной жизнедеятельности я был полностью предоставлен самому себе.
Один в целом мире. Раньше я не понимал, как это возможно, когда вокруг столько людей. Но какой с этих семи миллиардов толк, если все они чужаки? В какой-то степени я был даже благодарен Мюррею за этот жизненный урок.
И, конечно, я не мог не думать о той неожиданно всплывшей во время нашего зимнего спора правде. Кому понравится узнать, что тело, в котором ты оказался, когда-то было принесено в жертву ради «игр с неведомой материей магии»? Я честно пытался найти другие толкования рун, но не сильно в этом преуспел. Иногда хотелось заявиться на порог к Кроули и сказать: «Старина, а можно мне тех же страшно интересных записей о кровавых ритуалах?» Вот только пожертвований для его ордена у меня не было, а с этого станется и натурой расчёт вести. Хотя было ли это худшим, что мог придумать чернокнижник?
Проведя добрую половину каникул по замкнутой схеме: «в гостях» – в дороге – в скриптории за книгой, я окончательно отдалился от общества. Даже принимающие меня люди редко могли разговориться со мной; что примечательно, подобные попытки были, но исключительно на немецком, отвечал я скомкано, вяло, словом, без огонька. Дойч, хоть и давался, но был мною очень нелюбим.
В один вечер на подступах к очередному «гостеприимному» дому меня остановила чистая британская речь:
— Здравствуй, мистер Блэк.
— Здрав...ствуйте. — Я с удивлением оглядел гостя и тут же признал в нём смутно-знакомого волшебника. Медно-серебристые от выступающей седины волосы, аккуратная бородка – чуть более засеребрённая, очки и приятное лицо, испещрённое мимическими морщинами – мужчина, было видно, много щурился и много улыбался. Он был похож на эксцентричного любителя астрономии. Тёмно-синяя одежда - странная смесь мантии и делового костюма – имела чудное свойство городского неба: когда фонари вокруг горят – всё однотонно-тёмное, но стоит земным огням погаснуть, как зажигаются звёзды. — Пройдёмте?..
Мы ступили на веранду, лишённую искусственного освещения, и я украдкой разглядел в костюме небесную карту – на мой неискушённый взгляд, весьма достоверную. Незнакомец отнёсся к разглядываниям терпеливо и даже улыбнулся:
— Вы, кажется, очень активно избегаете почтовых сов. Потому я и позволил себе лично проведать вас, вы не против? — Мужчина, призадумавшись, протянул руку, что было не свойственно магам. Тем не менее, я охотно её пожал. — Альбус Дамблдор.
Как и при знакомстве с Кроули, я на секунду завис, пока мозг усиленно предавал услышанную фонетику визуалу. Современная культура хранила в себе образы и этого человека, но не как исторической личности, а как героя книг и фильмов, которые совсем вылетели из моей головы...
Франшиза о мальчике со шрамом в виде молнии была знакома мне поверхностно. В детстве я посмотрел лишь первые три части. Отец сказал, что это ужастики – и я поверил; для пятилетнего ребёнка трёхглавые собаки, гигантские змеи и бабайки в чёрном были зрелищем действительно шокирующим, даже если всё это было приправлено сказкой, волшебством и дружбой. Кто бы мог подумать, что
это та самая сказка? Что ж, тогда понятно, почему я по уши в дерьме.
— Как?.. Тот самый Дамблдор? Вы директор... школы для волшебников?
— Вы, верно, льстите мне. Но вполне искренне и по незнанию. — Седеющий мужчина извлёк прямо из воздуха конверт, что немало меня удивило – палочки в руках у него не виделось. — Вот то самое письмо, от которого вы так убегали. Может, оно что-то прояснит?
Давненько мне не попадался на глаза столь добротный пергамент и аккуратная восковая печать. Я с волнением оглядел красующийся на ней герб, ощупал, и лишь когда она начала нагреваться под тёплыми пальцами, разломил. Письмо было выведено дорогими чернилами и аккуратнейшим почерком с причудливыми завитками. Я с трудом поверил, что такая красота может предназначаться мне и жадно вчитался в завитки:
ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»
Директор: Армандо Диппет
Дорогой мистер Блэк!
Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов.
Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля.
Искренне Ваш, Альбус Дамблдор, заместитель директора!
Я перечитал письмо раз, затем мельком оглядел приложенный список – хотелось изучить его подробнее, но я боялся, как бы Дамблдор не состарился тут, пока я вчитываюсь и размышляю. Тот почему-то предположил, что добрую весть я избегаю, и это меня рассмешило:
— Я не убегал, профессор. Я просто очень часто переезжаю с места на место.
— Вот как. А где же ваши родители?
— Опекун... он в дальнем плаваньи.
Дамблдор растерянно моргнул, помолчал немного и продолжил:
— Это многое объясняет. Но, боюсь, стипендия для покупки всего необходимого не была вам жалована, мистер Блэк. — Волшебник оглядел меня с внезапной внимательностью. — Хочу спросить, не полагаетесь ли вы в этом вопросе на других родственников?
— В вопросе финансов? Я... нет, я мог положиться лишь на опекуна.
— И он не оставлял вам никаких ключей, инструкций на особые случаи?
Если бы у меня было, что украсть, я бы заподозрил в волшебнике афериста – уж больно он был пытлив в своих вопросах. Разыгравшуюся паранойю пришлось экстренно успокаивать – повезло, что профессор вообще возится со мной. Может быть, удастся уговорить его и мне пожаловать стипендию?
— Боюсь, что нет, профессор.
— В таком случае мне нужно связаться с попечительским советом и решить этот вопрос. — С моего скисшего лица разве что лимонный сок не капал. — Не падай духом, мой мальчик. Я вижу, что случай особый, и постараюсь сделать всё от меня зависящее.
— Это было бы чудесно, сэр. — Мне жутко захотелось обнять этого доброго Санту в звёздчатой мантии, но из последних сил я держался – уж сам себя я бы точно не обнял, что уж говорить о профессоре вполне представительного вида?
Дамблдор мне улыбнулся, попрощался и исчез.
*Филогенетический ряд − ряды видов, последовательно сменявших друг друга в процессе эволюции различных групп животных и растений.
