типичная трагедия личностного роста

      Барби каким-то чудом попала в UA. и практически сразу забила хуй на своё образование, потому что, в целом, ничего особо не изменилось — Барби изначально было всё равно. в Японии ей не нравилось от слова совсем, но повлиять на решение матери (судя по всему уже окончательное), что нахуй она никому в штатах не нужна, и терпеть её выходки больше никто не намерен — было вне компетенции Барбары Скрим. от неё отказались, ради нового ухожера, её благополучно скинули на попечение отца, целиком и полностью повернутого на карьерном росте, и отправили прямо туда, где времени на что-либо, кроме учёбы, у неё не будет — то есть в Геройскую Академию (Барби искренне надеется, что в какой-то момент, под накалом страстей это чудесное учреждение сгинет в алом пламени). у Барби не было какой-то невъебенной причуды (если речь не о том, как можно найти себе проблемы за первые десять минут общения в новой социальной среде), поэтому попала она в самый, что ни на есть посредственный класс (нет не А-1, с этими пидорами, и прочими помешанными на саморазвитии челами), короче, прямо на факультет общего развития. и так уже сложились обстоятельства, что как самый настоящий аутсайдер (скорее всего просто похуист) более менее нормально общаться Барби начала только с этим странным Хитоши. с языком у неё, кстати, тоже не сильно ладилось, поэтому контактировать приходилось исключительно по средствам интернета, и различных переводчиков. но, нужно упомянуть, что со временем дело сдвинулось с мёртвой точки, постепенно стало по-легче. и уже ничего не мешало Барби практически раз и навсегда забросить UA, что она и сделала.       Хитоши этого не понимал совершенно, возможно — это всё разница менталитетов, и прочее, просто другое мировоззрение, но в какой-то момент он начал осознавать свою привязанность. Барби классная. несмотря на все негативные стороны их общения, без него было ещё хуже. всё так бы и осталось на стадии разработки, если бы однажды Хитоши не решил выпить, и не написал ей о том как ему не хватает их незатейливых посиделок, гулянок, и уёбищных разговоров о бренности всего сущего. а утром Барби ответила. Хитоши уже особо не помнит, как это было. что-то по типу: я не знаю, что сказать или может, как-нибудь встретимся. где-то спустя недели две они действительно встретились. Барби вот прямо сейчас сидит перед ним (и одета по канону, выглядит как самая настоящая шлюха), смотрит своими змеиными глазами, вот только вчера просохшими о слёз, везде у неё на лице какие-то блёстки, похожие на мелкую чешую. поправляет ярко-зелёные волосы (под освещением бара — почти серых), улыбается так, как будто и вправду рада встрече, но они оба всё понимают (Барбаре плевать). она смеётся над всем, что он говорит, хотя Шинсо даже не шутит. Барби опрокидывает рюмки шота, и не со стола, а себе в глотку (Шинсо даже не сомневается в глубине её… взглядов). предлогает пойти пройтись, здесь ведь ужасно скучно. Шинсо соглашается. Барби обнимает его плечи, прикасается так неряшливо, небрежно, и раскрепощённо, и самое страшное, что Шинсо впервые не имеет и малейшей власти. а это пугает намного больше, чем сам факт подчинения чужой воли.       ночные улицы пестрят острыми и чувствительными вспышками света, вспыхивают неоновые огни, от этого жжёт глаза, здесь прото невыносимо больно. мимо мелькают какие-то машины, дорогущие тачки, блестящие, яркие со свитящимися фарами.       в итоге, Барби затаскивает его в свою квартиру — и ему приходится согласиться, что здесь невозможно комфортно, и с ней ему хорошо, и уходить никуда не хочется. и Барби смеётся, лезет своими руками куда не надо (ох, надо, надо, он же сам не может уже отказаться, он знает, что это пропасть, она его не любит, ей не до него сейчас). а потом отстраняется, резко так легко охладевает, может, потому что тоже чувствует, что ни к чему это не приведёт.       Барби включает чайник, заваривает им кофе в каких-то колотых чашках из чайного сервиза. играет радио с какими-то убогими американскими песнями в стиле вестерна. Шинсо садиться на табуретку, начинает пристально наблюдать за ней. и видит её такой уютной, такой тёплой, как будто она создана для него (но ведь он сам прекрасно понимает, что это не так). подходит к ней со спины, кладёт свои руки ей на талию и легонько сжимает. Барби жмурится, улыбается, резко разворачивается, и зависает в сантиметре от его лица. — чашку дай мне, я сразу помою.       Барби смеётся. моет чашку. очень ритмично качает головой под музыку. поворачивается к нему, начинает что-то говорить, половину Шинсо даже не пытается понять, а потом спрашивает: — тебе же всё равно? — с чего ты взял? — Барби удивляется, как-то даже слишком безэмоционально, чтобы верить, но Шинсо хорошо умеет претворяться, и не замечает этого расстояния между ними, даже вплотную, — может ты мне нравишься, ну а может я не знаю, но, скорее первое, чем второе.       и внутри, у Шинсо загорается какая-то мерзкая надежда, которую просто не получается задавить здравым смыслом. — звучит неплохо, мне интересно. — интересно? — да.       и наконец-то целует её. и уже точно не может удержать себя. даже, если потом его ждёт необратимость, даже, если ему будет намного больнее, чем сейчас. пускай у него сохраниться хоть что-то об этом.