типичная трагедия личностного роста

      Гютаро лежит с ней на полу. в стареньком проигрывателе вертится пластинка «the doors», стыренная из магазина (какой молодец).       у него в башке манная каша вместо мозгов. одна сплошная неопределенность (переменное значение, блять).       подумать только. до чего они оба докатились. спустя столько лет вернуться в самое начало.       сейчас вокруг неё одной зациклена целая вселенная. даже без лсд. вот это прорыв, гютаро. что дальше? будешь изводить бумагу, начнёшь публиковаться в еженедельнике? какой ужас.       Наоко ходит кругами, стены в комнате начинаю двигаться по своей оси, перемещаются вместе со всей мебелью, старьём и пылью, застывшей в воздухе. а у Гютаро кружится голова. и дело даже не в наркотиках. само по себе пространство статично. здесь дело совершенно в другой проблеме, хотя и проблемой всё это можно назвать с натяжкой.       Наоко начинает петь вместе с приятелем Джимом (кстати, тоже покойником), и продолжает зверски издеваться над английским, портить лексику в течение следующих двадцати минут, а у Гютаро конкретно плавяться мозги уже, ему становится физически плохо (в первые, за последние сто лет, какая прелесть).       Наоко садится на пыльный диван к мистеру несчастный случай — хрен знает как его звали на самом деле, в общем-то — это и не имеет уже значения. но судя по всему, он был явно неплохим парнем (ну или с головой не дружил, вариантов не много). начинает мило болтать с трупом, заводит какую-то совершенно непринуждённую беседу — а с покойниками ведь всегда несложно вести диалог, рассказывает ему свои мерзкие шуточки про некрофилию (мм, какие намёки пошли). с хрустом выламывает локтевой сустав, в какой-то момент — всё также не в обиду мистеру несчастный случай, он же ни в чём не виноват, как и Наоко — такая вот эволюционная гонка, кому-то по вкусу коровы и свиньи, а кому-то человеческое мясо — это нормально, в целом, ничего нового со дня сотворения мира так и не придумали. на диване начинают расплываться ярко-красные пятна крови, кажется, что кровь стекает отовсюду, и всё в этом помещении пропиталось кровью и болью. мистер несчастный случай специально пачкает одежду Наоко. естественно, она сразу извиняется перед ним (ну главное, что хотя бы правая рука есть — хоть какое-то утешение). из вежливости предлагает Гютаро присоединиться, и Гютаро из вежливости отказывается, продолжая постигать дзен лёжа на ковре в центре комнаты. Наоко хватает десяти секунд, чтобы утолить свой голод (не остаётся даже кости). — вот блядство, — как и ожидалось, Наоко двже не злиться, а просто претворяется, что не понимает в чём дело.       Гютаро особо даже не реагирует — каждый раз одно и тоже. — ну закинь в стиралку, — гениально, блять, сама бы Наоко ни за что не додумалась бы. — от людей всегда столько проблем просто, извини, я что-нибудь придумаю.       Наоко осторожно поднимается с дивана, идёт в ванную по коридору мимо книжек в серванте (хаха, а Гютаро вообще умеет читать, интересно), и пыли летающей в воздухе, встречая вместо дверей занавески из борделя. по стенам криво улыбается кафельная плитка, ползает плющ, пытаясь заполнить собой всё свободное место.       Наоко хочет запереться на щеколду, но у неё что-то как-то не получается (может, потому что её нет, хммм), и приходится попользоваться подручными материалами, и простт задвинуть занавеску. снимает с себя одежду, закидывает в стиральную машину. моет ручки с мылом, ей же ведь тоже не очень приятно (врёт, просто кровь со временем застывает, и становится липкой). хорошо, что сейчас люди столько всего полезного придумали, так гораздо удобнее — не то, что раньше. — а у тебя нет огромной-преогромной футболки для меня? — спрашивает наоко из ванной (ну не ходить же ей в таком виде действительно, она же приличная девушка). — может быть. — можешь мне одолжить её на время? — не хотелось бы, но придется, скорее всего.       спустя пару минут Гютаро поднимается с пола (предоставляете????), берёт со стула футболку, отдаёт в свободное пользование, даже не рассчитывая увидеть её когда-нибудь снова. ему же без разницы, конечно. всё для любимой Наоко (когда-нибудь и тебе придется столкнуться с понятием «боль утраты», и узнать много всего интересного).       Гютаро садится в кресло напротив мистера несчастный случай. с ним надо что-то решать, на самом деле. не оставлять же всё как есть. это было бы очень недальновидно с его стороны — рано или поздно у соседей возникли бы вопросы (например, почему из вашей квартиры воняет гнилью? у вас что — кто-то уМеР???)       просто они употребляют в пищу исключительно человеческую плоть в течение нескольких столетий. так уж устроен этот мир, так уж сработало проклятие рода людского — да, да, да, извините, Гютаро сам себя ненавидит и глубоко презирает, но сделать ничего не может. у них просто нет другого выбора, а разнообразия ноль. им самим всё это приелось уже. дружище Джимм начинает по второму кругу. Гютаро выключает патефон. с плаката на него как-то грустно даже смотрит Сид Вишес.       в Токио начинается дождь. абсолютно серый, прозрачный, как само стекло, разбавляя атмосферу фоновым шумом (типа нойз, или как там это называется).       вокруг одна пустота.       Наоко садится к нему на коленки (блять, на вид она не такая тяжёлая). кладёт свою голову ему на плечо. начинает опять что-то говорить, прекрасно понимая, что ему это давит на психику. Гютаро как-то странно осознает, что в его руках она становится чрезвычайно хрупким предметом (страшно разбить, не потому что мама наругает, а Наоко будет орать, как резанная). — скоро начнётся активная фаза разложения, — Гютаро сам прекрасно понимает к чему она клонит, он уже об этом думал, — надо что-то придумать. либо доесть, либо отнести на мусорку. — в любом случае нужно будет как-то избавится от него, — Гютаро устыло вздыхает, сейчас идти никуда не хочется. — в данный момент у него внутри такой шум и гам из-за размножающихся бактерий, — продолжает Наоко. — можно попробовать облоколоть… — не издевайся над беднягой, тем более у тебя бы всё равно не получилось бы.       Гютаро закатывает глаза. ну конечно. Наоко же эксперт в вопросах бальзамирования. представляете, раньше она работала в морге, мыла там полы, и подворовывала внутренности в ночные смены (м-м, какая вкуснятина). а потом, потянуло на живых. и Наоко, как истинный нёрд, устроилась работать в библиотеку (ну для неё просто идеально подходит).       хотя, в целом, Гютаро понятны её мотивы.       прошло уже больше века, а кажется, что с тех самых времён ничего совершенного не изменилось. ещё немного, и начнёт казаться, что Умэ жива и здорова (что её не снесли во время массовой чистки, что они все просто заебали её до такой степени, что не осталось никакого другого варианта, кроме как самой уехать, как можно дальше от них всех; Гютаро просто больно, потому что без Умэ всё это не имеет смысла, и его жизнь — как цель, как результат — абсолютно также не имеет смысла, он не справился со своей ролью в этом воплощение, и теперь с одной стороны он абсолютно свободен, но с другой — жалеет, что, вообще, тогда, ещё давно, остался жить).       замечательно, скоро у него окончательно поедет крыша.       Гютаро смотрит на Наоко, и пытается проникнуть ей в башку (хаха, уверен, там полно места). они же оба одинаковые. чувствуют одно и тоже. или нет?       Гютаро знает её столько времени, а вопросов к ней не меньше. они оба практически не изменились (как были позорной язвой общества, так и остались). никакого развития. а жаль.       Наоко боится только закончить также, как несчастный случай, но с размаженным черепом под крики людей, лица которых даже не может разглядеть. они ведь оба помнят, что случилось с Умэ — стало основным событием, которое повлияло на их становление. вот, собственно, всё, что Гютаро о ней знает.       и он сам не замечает в какой момент начинает её успокаивать, и всеми силами пытаться не думать о сестре (её больше нет, она умерла, ей безразлично, что чувствуют другие по отношению ко всей этой ситуации), чтобы всё это просто не превратилось в наложение образов, и своеобразный инцест постфактум (блять, Гютаро ты о чём, вообще, что за бред).       у Наоко губы покрыты клеем (типа жидкие гвозди), а руки за секунду занимают практически всё свободное пространство. его ведь самого немного, кстати.