«Так, так… русский свинья сбежал из загона прямо в лес… А теперь он бежать от волков обратно в свой грязный сарай?»
***
Россию изрядно замучал отец со своими тренировками. Этими ежедневными наказаниями, будто парню пять лет. Такое отношение к себе терпеть он и не желал, но приходилось. Постоянные тумаки без повода и ересь с обвинениями, которая лилась на парня. Во время войны приступы дикой агрессии СССР лишь участились, а бедному юноше приходилось вжиматься от страха в постель, надеясь, что Союз оставит его в покое хоть тогда, когда тот спит. К слову, так же важная информация: это не помогало. Россия все равно был повинен во всех грехах народа, а единственным аргументом служила фраза: «Ты меня в могилу свести вздумал?!». Вот его шестнадцатый день рождения, а про мальчика все забыли. Братья и сестры, которые были разосланы еще в начале войны в их республики, даже не позвонили Россие. А Коммунист, наверное, даже не вспомнил, а может посчитал это лишним в военное время… Честно? Все равно. Младшего Коммунист оставил при себе, лишь как своего приемника, а об отцовской заботе, казалось, и вовсе не знал.***
Покинутый всеми парень скитался по квартире пятиэтажки. Россия уже смирился, что получит тумаков, как бы не старался угодить. Вдруг, звонок. Славянин шуганулся к телефону и с трепетом взял трубку, надеясь услышать знакомый голос брата или сестры. — Алло, — такое по-детски неуверенное, полное переживаний слово. — Здравствуйте, передайте, пожалуйста, Советского Союза Социалистический Республик… Парень содрогнулся, а после сдавлено ответил: — Его нет дома. Работает, как любой порядочный гражданин. Дальше какие-то извинения за беспокойство, еще какие-то слова, но русский их даже не слушал. Трубка выпала из рук, стукаясь об тумбочку, а после повисла на проводе. Глаза налились слезами. В этот момент ему стало на столько противно. Горечь от обиды подступала к горлу. Россия хотел кричать от собственной боли, но в тоже время не мог вымолвить ни слова. Парень стоял так долго. Уже несколько минут слышались гудки. Вдруг, его как передернуло, славянин сорвался с места и выбежал из квартиры, а после и из дома. Юноша в шинели и сапогах скрылся за поворотом, а вскоре показалась и окраина города. Русский пронесся к лесу и скрылся в деревьях. Думал ли он о чем-то? Не думаю. Время было, мягко говоря, не лучшее. Республика бежал, пока тому не начали отказывать ноги. В боку жутко кололо. Юноша упал на землю, тяжело дыша. Мокрая осенняя земля, казалось, придавала сил, но… Немецкая речь. Россия сжался. «Немцы? Под Брянском? Уже?» Славянин затаил дыхание, вслушиваясь, но так ничего и не понял из этой болтовни. Как бы Союз не бился над мальчиком, язык ему не давался. Как вдруг звонкое громкое: — Апчхи! — оно будто разорвало их речь, немцы притихли. «Чертово цветение…» Русский опять припал к земле, прикрывая нос воротником гимнастерки. СССР всегда заставлял носить форму, говоря, что это способствует дисциплине. Парень искренне надеялся, что его не заметят. Что ж… Никаких подарков на день рождения. Крупный мужчина выдернул Республику из кустов, крича что-то второму. Немцы усмехнулись, а после славянину скрутили руки и потащили через лес. Это делалось не без усилий, а потому мальчик получил прикладом по ребрам.***
Юноша не переставал упираться, даже когда его ввели в фашистский штаб. Россию затащили по лестнице, а он все продолжал противиться и фыркать. Уже связанные к тому времени руки жутко затекли. Сам он был весь в грязи, будто поросенок, а из подлобья смотрели злющие глазенки, в которых не читалось ни тени страха. Обычно светлые блондинистые волосы теперь казались серо-коричневыми, лицо, как и одежда, заляпана грязью, а под глазом виднелась недавно поставленная ссадина. — Mein Führer, — это выделилось из всей немецкой болтовни. «Главная фашистская псина пожаловала…» Россия медленно поднял глаза, на сидящего за столом человека. Это был мужчина на вид лет двадцати, хотя может и больше, у стран счет времени ведется иначе. Челка красновато-рыжего оттенка спадала на лицо, бледная кожа нездорового оттенка и жестокая ухмылка. Зеленые глаза смотрели четко в глаза юноши, ловя малейшую эмоцию. — Ты говорить по-немецки? — Не-а, на псовом не разговариваю, Третий Рейх, — последнее он сказал в особом отвращении, но то было лишь показушничество. Республика в душе обсыкался от страха к этому статному мужчине, который может лишь одним словом превратить его жизнь в ад или просто закончить ее. Рейх положил пушку на стол, от вида которой у России подкосились ноги. «Не травмат…» — единственное, что пронеслось у него в голове. Немец, который держал парня и что-то рассказывал, по видимому, хвастался, резко замолчал. Русский почувствовал, как его сердце забилось чаще, а руки дрогнули. Затем юношу отпустили. Быстро сообразив, тот дернулся в сторону. Пули пролетали прямо над головой, но славянин был проворнее. Парнишка понесся в соседнюю комнату, которая оказалась спальней, а после в следующую, ванная, и… тупик. Мальчишку охватила паника. Рейх стоял прямо за ним. Холодное дуло уперлось прямо в затылок. — Так, так… русский свинья сбежал из загона прямо в лес… А теперь он бежать от волков обратно в свой грязный сарай? — голос, такой холодный и сухой, пробирающий до костей, а после ощущение такого же ледяного дыхания, — Не выйдет… Россия невольно взглотнул. Связанные руки стали теребить веревку, о чем тот в последствии пожалел. Парня сильно хлопнули по рукам. Республика послушно перестал. После юноша развернули за плечо. — Я сказать отпустить, чтобы поговорить ты и я, а не чтобы ты бегать по мой территория, — Рейх стоял один. Дальше звук постановки на предохранитель, который немного успокоил мальчика. — Это не твоя территория! — Россия закричал, чуть ли не бросаясь на фашиста, пытаясь напугать, но это больше походило на детский истерический плач или свинячий визг, но взгляд, этот взгляд, которым смотрят на торт, когда уже наелись, но так хотят еще, когда не желают ничего кроме него… Он остановил русского. Рейх лишь улыбнулся такой податливости. — Как твое имя? — нацист говорил тихо, от чего это сковывало еще больше, — Wie heisst du, russische Hure?! (Как тебя зовут, русская шлюха?!) — Das ict Russland, Son den UdSSR. (Это Россия, сын СССР.) — промямлил немец, находящийся за спиной красноволосого. Эту фразу Россия понял прекрасно. Свое имя и имя отца на немецком звучало непривычно, но узнаваемо. Мальчика перекосило от страха, а после тот нагло улыбнулся, пытаясь скрыть испуг за ухмылкой. — Кому ты корчить лицо? По ты сразу стало видно: это правда. Глупый русский, — его дернули за щеку, много неприятнее, чем это делают детям. Дальше речь опять сменилась немецким. Рейх явно был доволен такими быстрыми ответами. Дьявольская улыбка не сходила с лица мужчины. Потом республику куда-то повели. Лицо выражало страх и мольбы о пощаде, но мальчишка не сопротивлялся и послушно шел. Нациста это лишь рассмешило.***
Вопреки всем ожиданиям славянина, его вымыли. Там была даже горячая вода, чему мальчик искренне порадовался. Вскоре он отскреб всю грязь, а после парню даже обработали ссадины и синяки. Россию это жутко удивило, но тот решил не нарываться и ничего не сказал по этому поводу. Так о парне не заботился даже отец, а тут такое внимание. Юноша стал чувствовать себя спокойнее. «Не станет же он отмывать, чтобы потом убить меня. Правильно?»***
Вскоре русского опять вернули в тот же кабинет. В этот раз его оставили в комнате вместе с Рейхом наедине, развязали руки. Тот поднялся из-за стола и прошел к мальчику, оглядывая Россию с ног до головы. Взгляд был больше оценивающим, ежели спокойным. Немец хмыкнул, сжавшимся от нервов кистям России, который все не смел шелохнуться. — Как быстро ты учиться на свои ошибки… Не бегать больше от волка, — Фашист резко схватил юношу за талию со спины, от чего тот чуть не проелозил по полу носом, — Бу… хахах… — мужчина отпустил Республику, встал перед ним, — Ты ехать со мной в Берлин. Понимать? — Рейх сказал это с жестами, чтобы тому было чуть понятнее. Глаза России забегали по полу, а сам он задрожал. Ноги отказывали от новой информации, а мысль о том, что парень никогда больше не увидит свою семью, вызывала неподдельную панику. Из глаз хлынули слезы. Капли стекали молча рубашку, но тот не поднял взгляд. — Пожалуйста, отпустите меня. Пожалуйста, я готов на все, только отпустите меня увидеть семью. Только увидеть, пожалуйста, — он лепетал, словно грудной ребенок. — Nein, — такое холодное слово, значение которого отказ, четкий и резкий отказ. Славянин сглотнул и рвано выдохнул, пытаясь успокоить. Щеки сжала рука. Тонкие пальцы подняли лицо, заставляя смотреть в жестокие глаза. — Ты ехать со мной… сейчас, — это было сказано с едкой улыбкой и самодовольством, такая жестокая фраза от не менее жестокой страны.