горькое лекарство

Первая симпатия случилась у Шоё в четвёртом классе. Её звали Ая, девочку из его класса с милыми волнистыми хвостиками. Родители наряжали её в платья с оборочками и навешивали кучу побрякушек. Каждое утро она представала в новом образе. К обеду - избавлялась от всего и бежала играть в соккер с Шоё и другими мальчишками. Шоё потрясала готовность этой с виду куколки возиться в грязи. Ей нравилось искать жуков, играть в игры и бегать по улице. Когда её спрашивали, почему такая красивая девочка занимается такими вещами, Ая отвечала: — Я люблю наряжаться, но заниматься только этим быстро надоедает. Столь взрослый взгляд на вещи от кого-то его возраста вызывал у Шоё восхищение. Каждый день он выкраивал мгновения, чтобы незаметно понаблюдать за Аей, и вскоре искать её в толпе стало первобытным инстинктом. Она притягивала его, словно магнит. Стоило ему её увидеть, как у него щемило в груди. Она с ним заговаривала, и у него потели ладошки, а язык становился ватным. Они вместе играли в соккер, и он ловил сердечный приступ всякий раз, когда они пересекались на поле. Она ему нравилась. Шоё сразу сообразил. Ему нравились и другие девчонки после Аи - пусть и не так сильно, но нравились. Только девчонки. Он засматривается на фотографии только симпатичных девчонок. Поэтому Шоё уверен - ему нравятся девочки. Итагаки ошибается. Не одного они с ним поля ягоды. * На следующий день после того, как Шоё извалял Цукишиму в траве и взял с него обещание посещать клуб и дальше, Цукишима с получасовым опозданием и еле-живой, но заявляется на утреннюю тренировку. — Ого, — произносит Миура. — Ты в порядке? Цукишима молча садится и надевает кроссовки. Двигается он очень вяло, и Шоё становится его почти что жаль, пока он пытается завязать шнурки. Тадаши хихикает в ладонь. — Цукки не любит рано вставать. — Я не привык просыпаться в такую рань, — буквально в одно с ним время говорит Цукишима. Его слова будто доносятся сквозь толщу воды. Он окидывает Тадаши недовольным взглядом, но глаза у него слипаются. — Доброе утро, Цукишима-семпай, — здоровается Юкимура. Шоё напрягается. Цукишима бросает на Юкимуру, своего узурпатора, едва ли не уничтожающий взгляд - вот только сонливость придаёт ему милый вид, и Юкимура не ведёт и бровью. Цукишиме возвращают его законное место в стартовом составе, и теперь центральных блокирующих в команде двое. Миура делает ему предупреждение насчёт посещаемости, но Шоё вздыхает с облегчением, когда тот лишь кивает и делает поклон. — Какая муха его укусила? — бормочет Саюки. Шоё не отвечает. Он не может приписать эту заслугу себе - даже если бы хотел. Ему кажется, что их обещание целиком и полностью завязано на Тадаши, и сам Шоё не оказал на Цукишиму никакого влияния. — Я займу его место, — чуть позже добавляет Саюки. — Если он снова пропустит тренировку, я займу его место. — Удачи, — говорит Шоё. Он знает, что этому не бывать. * Как выясняется позже, подружиться с Цукишимой - задачка сродни невыполнимой. Вскоре Шоё перестаёт тешить себя надеждой на то, что он когда-нибудь станет проявлять к нему дружелюбие или хотя бы просто учтивость. Статус "могли бы дружить" постепенно превращается в "никогда в жизни". Вместо этого они становятся чем-то вроде друзей-спутников, вращающихся вокруг Тадаши каждый в своём темпе и сходящихся время от времени лишь на долю секунды. Однако слабые изменения в отношении Цукишимы к нему всё же есть. Шоё замечает это через пару недель после их потасовки под деревом. Тон оскорблений Цукишимы становится другим. Нескрываемая злоба превратилась в... раздражение. Цукишима словно внутренне всплескивает руками и говорит: "Ах, ну что поделать!" Сперва Шоё этого не понимает, но однажды за обедом Тадаши ляпает какую-то глупость и Цукишима использует на нём этот же тон. Шоё по-прежнему по большей части является объектом его насмешек и подколов, но иногда Цукишима посвящает его в шутки, направленные и на других людей. Шоё начинает понимать, почему Тадаши всегда смеётся вместе с ним - это опьяняет, когда такой закрытый человек пускает тебя в своё пространство. И на подобные отношения с Цукишимой довольно просто согласиться, вдруг осознаёт Шоё, потому что сблизиться с кем-то настолько колючим невероятно сложно. * Пытаться объяснить Саюки, почему он вдруг если не сдружился, то начал хотя бы более-менее общаться с типом, которому они регулярно перемывали кости, задачка не из лёгких. — Серьёзно, чё это ты так? — требовательно спрашивает Саюки, когда Шоё возвращается с обеда с Цукишимой и Тадаши. Шоё пожимает плечами. — Ты постоянно пожимаешь плечами вместо ответа! — Да ничего, просто, — говорит Шоё. Неправду. — Я к нему привык, вот и всё, — снова врёт он. Почему-то Шоё совсем не хочется никому рассказывать (даже Тадаши, или нет, особенно Тадаши) о том разговоре под деревом. Это кажется слишком личным, и не только из-за внезапного откровения Цукишимы. Он не может объяснить. Если вдруг кто-то спросит - не сможет, даже самому себе. Как можно описать словами ту секунду, когда он впервые, учитывая разницу в росте, посмотрел ему в глаза и услышал искренний ответ? Шоё даже чувств своих касательно этого момента понять не может, что уж говорить о попытках собрать всё это в осмысленные предложения. Да и вообще, у Шоё никогда не получалось нормально выражать эмоции. Саюки очевидно огорчён потерей союзника в его лице, но, по правде говоря, человек Шоё не злопамятный. Он очень даже открытый по своей природе. И люди ему нравятся всякие. И общительные, как он сам, и интроверты, вступающие в разговор, только если к ним обратиться напрямую. Он терпеть не может грубости, но это нормально. Если ситуацию уладить, он с радостью пойдёт на примирение. И всё же, сказать Саюки, что с Цукишимой у него теперь всё на мази, он не может. Это была бы очередная ложь. * Летом второго года средней школы стоит аномальная жара. Сидеть в кабинете невыносимо даже для самых стойких из учеников. Открытое окно положения не облегчает - воздух тяжёл и неподвижен и в нём нет ни намёка на ветер. Подмышки и спины пропитываются потом одинаково у всех, даже у учителей. Шоё хочется выть. Хотя б в спортзале есть кондиционер, спасибо и на том, вот только пытаться готовиться к промежуточным экзаменам в такой жарище и под ожесточённым надзором Цукишимы - та ещё пытка. В какие-то моменты Шоё переклинивает и он сбегает на улицу, но всё равно потом возвращается обратно, иссушенный палящим солнцем. Легче не становится, даже когда экзамены оказываются позади и они могут позабыть о школе на целых полтора месяца. Каждое утро Шоё просыпается липким, обнаруживая одеяло на полу, что всё равно никак ему не помогает. Чтобы не жариться на солнце, на тренировки он старается приезжать с утра пораньше. Толку от этого, конечно, ноль, ведь ниже двадцати двух градусов температура не опускается ни в какую. Пробежки вне спортзала отменяются (за исключением тех дней, когда температура падает за тридцать пять), так как тренеру не особо хочется сообщать чьим-нибудь родителям по телефону, что их сын умер от теплового удара. В общем, потеют и ненавидят жизнь все одинаково в спортзале и на улице. Вялость, нагоняемая такой жарой, сражает даже самых долбанутых волейбольных фанатиков, и Шоё в том числе. * На третью неделю летних каникул температура воздуха достигает ужасающей отметки в сорок один градус, и стоит тем утром тренеру взглянуть на воспалённые раскрасневшиеся лица его команды, как тренировки отменяют на целых три дня. Ясное дело, волейбол в таких условиях до добра не доведёт, даже в зале с кондиционером. И вернуться к нему можно будет, только когда спадёт жара. Шоё даже не расстраивается. И когда он собирается с силами (как мысленно, так и физически) перед адской поездкой на велике обратно через гору, к нему вдруг подходит Тадаши. Именно в этот момент Шоё впервые замечает, как сильно он вытянулся. Словно чёртов подсолнух, он возвышается над ним. — Оставайся у меня, — предлагает Тадаши. — У меня нет сменной одежды. — Я дам тебе свою. — Ну ты и вырос. Тадаши несколько раз удивлённо моргает. — Что? Шоё кривит губы и пожимает плечами. — Хорошо, говорю. А твоя мама не против? — Она сама ещё утром предложила тебя пригласить, — отвечает Тадаши. Он слегка хмурится, о чём-то задумавшись. Наверное, тяжело заметить изменения в собственном росте, когда дружишь с аномально длинной каланчой. — Она вроде и твоей маме уже позвонила. Опасно под таким солнцем долго кататься. С этим не поспоришь, так что Шоё отстёгивает велик от стойки, и они вместе пешком направляются домой. Уже за территорией школы их нагоняет Цукишима. — Я к тебе, — заявляет он. — У меня ночует Шоё. — Пофиг. — Эй, — возмущённо восклицает Шоё. — Я здесь, вообще-то. Цукишима ухмыляется. — Ой, извини. Тут наверху плохо видно, что там внизу творится. Злиться в такой парилке слишком энергозатратно, так что Шоё решает дуться молча, вполуха слушая их обсуждение какого-то нового сингла. На полпути Цукишима просит их зайти в магазин. Шоё остаётся ждать снаружи, охраняя свой велик. Это просто ужасно. Шоё очень нравится Тадаши. Он отличный парень, добрее него человека он, наверное, не встречал. Но этот его игнор всех остальных в пользу "Цукки" служит болючим напоминанием о том, что лучшего друга у Шоё нет. А очень хотелось бы. В его поле зрения вдруг возникает фруктовый лёд, прям перед носом. — Держи. И он держит. Упаковка у мороженого не вскрыта, но через полупрозрачный пластик Шоё различает оранжевый цвет. Он берёт его и поднимает взгляд, тут же упирающийся в Цукишиму. — Спасибо, — говорит он. А что тут ещё скажешь? Цукишима становится рядом и вскрывает свой лёд. Ярко-красный. — Вишнёвый или клубничный? — Клубничный, — Цукишима запихивает мороженое в рот и морщится. — Блин. Всё же вишнёвый. — Хочешь, махнёмся? — Ты даже не знаешь, что у тебя за вкус. — Апельсиновый. — Да ну. Шоё вскрывает упаковку. Она липкая изнутри и пахнет ароматизатором. Он мастерски оборачивает её вокруг палочки, не позволяя мороженому капнуть ему на руку, пробует и протягивает Цукишиме. — Говорил же, апельсиновый. — Ты просто угадал. — Так хочешь махнуться? — Ага... Давай. Они аккуратно передают друг другу фруктовый лёд, но всё равно умудряются запачкаться. Сначала Шоё облизывает липкие пальцы, а потом и своё новенькое вишнёвое мороженое. И вдруг кое-что понимает. От этой мысли сердце вдруг болезненно сжимается, и боль эта сравнима с той, как смеет допустить Шоё, когда тебя на всех скоростях сбивает поезд. Этот лёд был во рту у Цукишимы. Он был во рту у Цукишимы, и теперь попал в рот к нему. Цукишима касался его своим языком. Он таял во рту у Цукишимы, таял, потому что там жарко... Шоё резко втягивает ртом воздух и чуть ли не давится растаявшей жидкостью. Какого фига? — Г-где Тадаши? — резко выпаливает он. — Покупает тебе зубную щётку, — отвечает Цукишима. — Ему мама смс-кой список покупок скинула. Там не всё тебе. Твой папа вроде заходил и занёс вещей. — А-а. Шоё запускает чистую руку в карман и достаёт телефон. Там два новых сообщения. >>Погостишь у Ямагучи, пока не спадёт жара. Папа по пути на работу занесёт одежду. Ты так быстро ушёл, я даже не успела сказать тебе захватить сменку. Вернёшься домой - уберись в комнате, там ужасный бардак. >>Шоё, извини, забыл положить тебе щётку и пасту! Можешь купить их по пути из школы? Шоё уже в который раз убеждается, что его родители - две кардинальные противоположности друг друга. — Капец. — Совсем в телефон не смотришь, да, — говорит Цукишима. — Нет, просто я не смотрю туда по пятьдесят раз на дню. — Ну-ну. В этот момент Тадаши выходит из магазина, и Шоё заваливает его благодарностями, пытаясь втюхнуть ему всю свою мелочь, чтобы хоть как-то покрыть расходы. После этого у них сразу же завязывается беседа ни о чём, и остаток пути Шоё ведёт себя так же громко и возбуждённо, как и обычно. Болтовня отвлекает его от стремительно таящего мороженого, которое он уминает между словами. * На следующее утро Шоё просыпается насквозь мокрым от пота и буквально сбрасывает с себя футон. Тадаши в постели уже нет, и, выйдя из комнаты, он слышит шум воды в ванной. — Ну и кошмар, — говорит Тадаши, выйдя из душа. — Ага. — Пошли сегодня в бассейн? — Боже, да! Мама Шоё просто святая. Ополоснувшись в прохладной воде, он нашаривает в собранной для него спортивной сумке плавки впридачу с ярким пляжным полотенцем. Тадаши живёт в богатом районе. В десяти минутах ходьбы от его дома есть большой общественный бассейн. В любую другую погоду эта прогулка была бы быстрой и приятной. Но в такой жаре они растекаются в лужу, не успев ещё даже дойди до бассейна. Из воды Шоё и Тадаши вылезают, только чтобы поесть и попить. Народу здесь, к счастью, не слишком много, но подростков достаточно. Часам к двум сюда заявляется группка старшеклассниц. Щёки у Тадаши вспыхивают алым пламенем, и он не смеет на них даже взглянуть. Все девушки, кроме одной, одеты в бикини, и волосы их затянуты в высокие хвостики или собраны сзади заколками, открывая тонкие шеи. Одна из них особенно привлекает внимание. У неё длинные ноги, и она без конца улыбается и хохочет со своими подругами, её короткий хвостик болтается из стороны в сторону при каждом движении. От одного взгляда на неё у Шоё пересыхает во рту. — Красивая, — произносит он вслух. — Тише ты! — шипит Тадаши. — А что? — поворачивается к нему Шоё. — Им нас не слышно. Да и я не сказал ничего плохого. — Ну, всё равно! Тадаши порой бывает слишком застенчивым. Шоё себя никогда не стыдился - он не замечает за своими действиями ничего постыдного, хотя знает, что иногда может вести себя глупо и по-детски, - поэтому причины, по которой Тадаши краснеет с головы до ног, ему совсем не понять. — Да ты чего? — спрашивает он. — Разве, глядя на них, ты не думаешь... об этом? Шоё удивлённо моргает. — О чём? — Ну... о том самом. — О чём "том самом"? Тадаши слегка приоткрывает рот и сглатывает слюну. — Ну, короче, когда... видишь красивую девушку и... ну... — он краснеет пуще прежнего и показывает пальцем вниз, под воду. — Что? — Потом ты остаёшься один и... — Тадаши прочищает горло. Шоё кажется, будто у него из ушей вот-вот повалит пар. — Трогаешь себя, — смущённо хрипит он. Шоё требуется несколько секунд, чтобы понять, о чём говорит его друг. И когда это происходит, внутри у него всё переворачивается и к лицу тоже приливает краска. — А-а! — Шоё облизывает нижнюю губу. — А... ну, не знаю. По правде говоря, Шоё никогда таким не занимался. Иногда у него возникают там странные ощущения, но мама всегда дома, и Нацу любит врываться в его комнату без стука. Замка на двери у него нет, поэтому рисковать было бы глупо. Кроме того, длительные изнуряющие тренировки (как с командой, так и личные) вытягивают из него все силы, поэтому времени на это как-то даже и не остаётся. — В смысле, ты не знаешь? — смущение на лице Тадаши сменяется шоком. — В прямом... это плохо? — Как сказать... — Тадаши опускается под воду на пару секунд и всплывает, убирая с глаз промокшие волосы. — У многих парней при виде красивой девушки возникает такое желание. Просто из всех кого я знаю, ты первый, у кого это не так. А, стой, нет, ещё Цукки. Это застаёт Шоё врасплох. Почему - он не знает. — Да и какая разница вообще? — вдруг говорит он. — Это же старшеклассницы. Хочешь фруктовый лёд? Чуть позже они делят между собой виноградный фруктовый лёд, тот самый, который разламывается на две половинки, показывают друг другу фиолетовые языки и смеются. * На следующий день мама Тадаши снова отправляет их в бассейн. На жаре асфальт блестит, как поверхность озера. Бассейн после целого дня, проведённого там вчера, уже не кажется Шоё таким привлекательным, но всё же это лучше, чем плавиться дома. Через час после прибытия Тадаши достаёт телефон и начинает переписываться. Он не говорит Шоё, с кем, но где-то через полчаса, которые Шоё проводит, вяло плескаясь в бассейне, а Тадаши сидя под зонтиком с бутылкой холодной воды, он вскакивает на ноги и машет кому-то у ворот. Шоё тоже переводит взгляд туда. Внутри у него всё сжимается. Там стоит Цукишима в плавках, белой футболке и с простым полосатым пляжным полотенцем, перекинутым через плечо. Когда он толкает калитку, Шоё замечает, что плавки у него стандартного тёмно-синего цвета. В левой руке он держит небольшую спортивную сумку. Шоё подтягивается из воды на бортик и свешивает ноги. Воздух настолько горячий, что кожа даже не покрывается мурашками. — Цукки, ты пришёл! — очень радостно восклицает Тадаши. — Кондер вчера сломался, — говорит Цукишима. Он бросает на Шоё быстрый взгляд. — После обеда обещали починить. Он будто бы извиняется. За что - Шоё понятия не имеет. — Есть не хочешь? — спрашивает Тадаши. — Нет. — А пить? — Нет. — А в бассейн? — Сейчас, я кремом от загара намажусь. Цукишима бросает сумку у двух стульев, которые Тадаши занял для них с Шоё. Расстелив на каменном полу полотенце, он встаёт в тень зонтика и стягивает футболку. Во рту у Шоё становится сухо. * Следующим утром, когда небо ещё серого предрассветного цвета и птицы только начинают свой щебет, Шоё просыпается и нащупывает под одеялом футона нелицеприятный результат своих ночных сновидений. * Позже тем днём жара понемногу спадает, и Шоё возвращается домой. Тренировки возобновляются, но иногда прерываются прям посредине из-за роста температуры воздуха. Шоё пашет не хуже тренера, на пределе своих возможностей. Если раньше он был волейбольным фанатиком, то теперь он уже самый настоящий монстр. За тренировками стартового состава он не наблюдает. Шоё уделяет больше времени прыжкам. Жгучее ощущение в бёдрах отвлекает и приносит удовлетворение. Он тренирует прыжки в сторону и по диагонали, учится менять своё положение прямо в воздухе. Попервости он часто врезается в сетку, либо не достаёт до мяча, который ему подаёт связующий-первогодка. Выходит очень неуклюже и глупо, и многие над ним смеются. Но Шоё не умеет признавать поражение, поэтому каждый день пробует снова и снова, иногда и у себя на заднем дворе. С началом нового семестра Шоё приходится думать не только о тренировках, но и о предстоящей школьной поездке. Он не помнит, жаловались ли в том году второгодки (скорее всего, да), но это высасывает из него все соки. Помимо всего прочего нужно ещё и учиться, и до кровати Шоё каждую ночь доползает совершенно без сил. Ему это даже нравится. Ему бы хотелось спать без сновидений, или хотя бы без таких сновидений, которые невозможно забыть. Шоё так поглощён учёбой и волейболом, что только спустя много времени, возвращаясь домой на велосипеде, понимает, что дни снова становятся короче. * — Я подумываю включить тебя в постоянный состав. Шоё поражённо таращится на Миуру, держа в руках открытую бутылку воды. Если он сейчас попытается попить, то наверняка подавится. — Что? — Если тренер согласится, — быстро добавляет Миура. — Тут уж наверняка знать нельзя, но... Я видел, как ты оттачиваешь прыжки. Довольно неплохо получается. У нас ещё остались свободные места после ухода третьегодок, и турнир не за горами... — Ты сейчас серьёзно? — спрашивает Шоё, вскакивая на ноги. В груди у него всё сжимается. — Я ничего не обещаю! — говорит Миура. Он выставляет перед собой руки, защищаясь от преждевременной радости Шоё. — Если ничего не получится, ты не расстраивайся. Я сказал тебе, потому что хотел узнать, как ты относишься к этой идее. — Конечно же, я всеми руками "за"! Миура вздыхает. — Правда, прошу, сильно не надейся. — Я буду доигровщиком! — Э-э... Шоё склоняет голову и хмурится. — Что такое? — Ты же понимаешь, что место в постоянном составе не гарантирует, что ты обязательно будешь играть? И то, если тебя вообще возьмут. Тем более, ты... — Миура заминается. — Ты ж помнишь, что ты не дотягиваешь до ста шестидесяти? — Естественно! Разве может Шоё не вспоминать о своём росте каждую свободную минуту каждого дня? Ему достаточно просто встать рядом с кем-нибудь из сокомандников. Все второгодки начали вытягиваться. Не только Тадаши, неустанно прибавляющий в росте. Саюки стал тощим и долговязым - его тело начало развиваться с невероятной скоростью. Терада увеличивается как в высоту, так и в ширину, плечами походя уже на зрелого парня. И первогодка из начального состава, Юкимура, всё наступает Цукишиме на пятки даже в физиологии. Естественно, Шоё помнит, что он ниже ста шестидесяти. — Но я же могу прыгать, — говорит он. — Прям очень много прыгать и не уставать. — Да уж, я видел, — отвечает Миура. — Ты просто... не падай духом, если не повезёт. С постоянкой, в смысле. Зря я вообще сказал. Шоё качает головой. — Нет-нет, это значит, что я на правильном пути! Я очень рад, что ты сказал мне! * В постоянный состав Шоё так и не берут. Зато олимпийку и приписку "Д" к имени в списках получает Терада. Также одному первогодке достаётся новенькая форма либеро. Он очень старается не расстраиваться. Он говорил правду Миуре. Простое предположение о том, что его могут взять, уже служит подтверждением прогресса, вот только ему так сильно хочется играть, что временами он прям на стенку лезет. Для Шоё в этом мире нет ничего важнее волейбола, он - вершина пирамиды, а всё остальное уже второстепенно. Ему не выразить словами, как сильно он любит этот спорт, любит всей душой. Может быть, это странно. Может быть, всё именно так, как сказал Тадаши: нормальные парни обычно думают совсем о другом, когда видят красивую девушку, совсем не о волейболе. Но затем Шоё думает об этом ещё немного и краснеет с ног до головы. Ему не хочется вспоминать. У Тадаши он больше не гостил, уверяя всех, что в состоянии доехать до дома даже по адской жаре. Но как только пойдёт снег, добираться по горе уже не будет возможным, как сильно бы он ни упирался, так что и выбора не останется. Только играя в волейбол, он напрочь забывает о своём сне и избегает горького разочарования от столь длительного пребывания в резерве. Поэтому Шоё играет, тренируется и укрепляет своё тело. На промежуточном турнире он уже искренне болеет за команду, радостным воем встречая их попадание в восьмёрку лучших и разочарованно гудя, когда матч перед полуфиналом они проигрывают всухую. Он едет с классом в Киото, постоянно держится Саюки, чтобы не потеряться, и возвращается домой без единого происшествия. Так продолжается несколько месяцев, он нагружает себя до предела, как физически, так и морально. А пределы человеческих возможностей, как известно, не бесконечны. * Одним ноябрьским утром Шоё не может встать с постели. Ему не здоровилось уже прошлым вечером, как-то тошнило и кидало в пот, но когда этим утром мама измеряет ему температуру, настаивая на том, чтобы в школу он шёл, то выясняется, что у него жар под тридцать девять градусов. Тревожностью мама его не страдает, так что в больницу они не едут. Она просто звонит в школу, говорит, что до конца недели его не будет, и укладывает его в постель, накрывая тонной одеял и кладя на лоб примочку со льдом. Затем снабжает его десятью бутылками питьевой воды и варит кашу. У Шоё кружится голова всякий раз, как он встаёт в туалет. Его так лихорадит, что он теряет счёт времени. В какой-то момент он заглядывает в телефон (скорее всего, где-то среди ночи, потому что кругом кромешная темень) и видит сообщение от Тадаши, на которое каким-то образом уже умудрился ответить. Он совсем этого не помнит, но звучит оно вразумительно. Только через три дня ему становится немного лучше. Ни друзья, ни одноклассники навестить его не приходят, но это неудивительно. Шоё и представить не может, чтобы кто-то захотел переться к нему домой через гору. Как-то, пока он спит, одна учительница заглядывает в гости, чтобы передать конспекты, но у неё есть машина. Зато его заваливают сообщениями. Шоё и понятия не имел, что так много людей знают его почту, пока телефон не начал разрываться от уведомлений с вопросами о его самочувствии. Переживают за него и одноклассники, и сокомандники. Приятно знать, что он им небезразличен. Шоё также получает сообщение с номера, увидеть который совсем не ожидал. >>Слышал, ты заболел. Желаю скорейшего выздоровления! Ты пиши, если что понадобится. Шоё не разговаривал с Итагаки с летнего турнира. С тяжёлым сердцем и трясущимися руками он печатает ответ: <<Спасиб. Всего минуту спустя телефон вибрирует снова. >>Говорят, ты почти вошёл в постоянку. Жалко, что почти. Если б капитаном был я, то уговаривал бы тренера до последнего. Ты как вообще? Шоё вздыхает и переворачивается на спину. Такое ощущение, что Итагаки косит под дурачка, будто между ними всё по-прежнему, будто он не испоганил всё тем поцелуем. Будто не ввергнул весь мир Шоё в полнейший хаос. <<Нормально. Стараюсь по полной. >>Вот и заболел, небось! Не перетруждайся. <<Ага. Пойду вздремну. >>Хорошо, приятных снов! Шоё откладывает телефон и стонет в подушку. — Мам! — зовёт он. Ноль реакции. Он встаёт и прошаркивает к двери. — Мам? — снова зовёт он, открывая дверь. Опять тишина. Шоё выходит в коридор и направляется в кухню. Мама оставила ему записку, в которой говорится, что она ушла в магазин и если он проснётся до её возвращения, то каша стоит на плите. Шоё пялится на эту записку где-то с минуту, пытаясь собрать мысли в кучу, потому что... потому что... Потому что он дома один... и Итагаки своим сообщением напомнил ему о том, о чём он так отчаянно пытался забыть... и он все ещё слегка не в себе, так что это само по себе приходит ему в голову. Шоё пулей залетает обратно в комнату и захлопывает дверь. На мгновение его накрывает сильным головокружением. Когда оно проходит, он берёт стул и подпирает им дверь. Вряд ли это кого-то остановит, но ему так спокойнее. Забравшись на кровать, он делает глубокий вдох и пытается расслабиться. Не помогает. Он всё думает об этом, думает и думает, и вдруг начинает чувствовать себя очень странно... прям как тогда, дома у Тадаши. Наверное, это всё жар. Именно из-за него Шоё залезает под одеяло и медленно, неохотно даже, засовывает руку в штаны. Долгое время он не позволял себе думать об этом ощущении. Из него вдруг совершенно неожиданно вырывается тихий стон, и его накрывает смущением. Но он не останавливается, лишь прикусывает губу. Вот только этого ему мало, это лишь толика того, что он испытал в тот раз. Шоё закрывает глаза и пытается подумать о чём-нибудь возбуждающем. Другие парни, вроде бы, для этого обычно листают журналы или смотрят видео. Что-то такое он слышал от одноклассников - после слов Тадаши он стал обращать внимание на подобные вещи. Но у Шоё нет ни того, ни другого. Он думает об увиденных им когда-то фотографиях моделей, с их длинными волосами и красивыми телами, но это если и вызывает в нём какую-то реакцию, то слишком уж отдалённо, слишком уж обезличено. Представлять одноклассниц он не станет ни за что в жизни. Шоё не хочет потом бояться взглянуть им в глаза, уж спасибо... Вдруг в воображении всплывает образ той руки из его воспоминаний. Она стряхивает его неуклюжие пальцы и берёт всё под свой чёткий контроль. Шоё пытается думать о чём-то другом. Он даже проецирует перед собой образ Ханы Машиды, председательницы студсовета, но картинка тут же покрывается рябью и испаряется, словно мираж, и на её месте снова появляется та рука. Когда всё заканчивается и Шоё идёт вытираться, лицо у него горит от стыда. Он знает, чья это рука. Она уже однажды касалась его в реальности, пусть и по неосторожности. До того момента он даже и не подозревал, что так подробно запомнил руки Цукишимы Кея. * Первая симпатия случилась у Шоё в четвёртом классе. Ему нравилась девочка по имени Ая, она носила красивые платья и аккуратно укладывала волосы, а ещё возилась в грязи и искала жуков. Она нравилась ему так сильно, что он не находил себе места. Стоило ему её увидеть, как у него щемило в груди. Она с ним заговаривала, и у него потели ладошки, а язык становился ватным. Она ему нравилась, как потом нравились и другие девчонки. Шоё уверен, что ему нравятся девчонки. Он не похож на Итагаки. Или же, как совершенно неожиданно начинает выясняться, не совсем похож на Итагаки, потому что теперь ему нравится парень. Ему прекрасно знакомо это чувство. Дальше отрицать очевидное уже просто нельзя. Цукишима высокий, мало разговаривает, и Шоё нравятся его руки. У него циничные и грубые шутки, но разделять их вместе с ним невероятно здорово. Время от времени он проявляет заботу, и эти маленькие порции доброты кажутся ещё более трогательными от того, как редко их можно увидеть. Цукишима очень старательный. Ему нравится музыка и небезразличен волейбол, пусть он и не испытывает к нему того же обожания, что и Шоё. Его обнажённый торс стал причиной его первого в жизни мокрого сна. Человек Цукишима далеко не приятный. Он часто выпускает колючки, многое принимает в штыки и до него тяжело достучаться. Он остёр и ядовит на язык, и Шоё никак не избавится от желания попробовать этот язык на вкус. Он не может выбросить из головы эти мысли уже несколько месяцев, как сильно бы ни старался. Шоё нравятся девчонки. Но... возможно, к парням он не равнодушен тоже.