горькое лекарство

Следующие несколько недель с Цукишимой Шоё не разговаривает. Делает это он (почти) не специально: на носу школьный фестиваль, и на дружеские матчи времени ни у кого просто нет. А ещё класс Шоё усердно трудится во время обеденных перерывов, поэтому ему совсем некуда девать переизбыток энергии. Занимается теперь он в основном с Терадой. Им обоим совсем не сидится на месте, поскольку в последнее время они подолгу торчат в кабинете. А когда нет Терады, с ним Мацукава. Так проще, они же сидят совсем рядом. И всё же Шоё не представляет, что сказать Цукишиме, если они вдруг увидятся. Шоё хочет извиниться. А ещё хочет, чтобы извинился Цукишима. Он не должен был говорить, что "терпеть это в нём не может", ведь это совсем не так, он не сможет его возненавидеть, даже если захочет. А ведь как было бы здорово, если бы смог. Но и Цукишима не должен был так высмеивать Кагеяму - совершенно чужого ему человека, человека в беде. И Шоё так злит, что Цукишима может позволить себе спокойно издеваться над другими без малейших угрызений совести. Всё так запутанно и непонятно, и, может, было бы куда проще, если бы Шоё мог просто погасить эти дурацкие чувства и наконец взять себя в руки. Тадаши приходится тяжелее всего. Не сказать, Шоё и Цукишима прямо поссорились, но для него это выглядит именно так. Он особенно старается не упоминать в его присутствии "Цукки", хотя обычно произносит это имя не менее десяти раз на дню. — Мне тебя немного проводить или... — пару раз было предлагает Тадаши, когда одноклассники наконец расходятся по домам. — Забей, — раздражённо отвечает Шоё. Но раздражён он не из-за Тадаши. Ни в коем случае не из-за Тадаши. Двое других его товарищей из-за их конфликта вообще не парятся, только Миура теперь как-то тише себя ведёт, намного реже шутит. По крайней мере, первое время. Тераде всё вообще побоку, и Миура, глядя на это, со временем тоже расслабляется, особенно, когда понимает, что больше Шоё из-за чужих шуток психовать не намерен. Ну и вдобавок ко всему прочему, Шоё беспрестанно прокручивает в голове унижение Кагеямы Тобио и свою собственную бесполезность в той ситуации. * После школьного фестиваля Шоё оказывается в затруднительном положении. Вот-вот начнутся экзамены. Шоё знает, что умом он не блещет. Он с огромным трудом осваивает те аспекты, которые Цукишима просто проглатывает за раз. Всё, что касается физкультуры, даётся ему легко, но вот остальное... Шоё не видит себя ни в какой другой школе, кроме Карасуно, только куратор велит ему выбрать парочку других вариантов для подстраховки. Карасуно, конечно, не какая-то там элитная частная школа, но в академической успеваемости поблажек они никому не дают. И когда уже взрослый говорит, что ему бы лучше рассмотреть школу с планкой пониже, его уверенность даёт мощную трещину. Он начинает ужасно переживать, иногда даже не может уснуть часами, то и дело гоняя по черепной коробке страх не пройти. Чуть ли не каждый день ему говорят, что выглядит он замученным. И когда это звучит из уст Мацукавы, Шоё становится особенно стыдно за свой внешний вид - рядом с ним сидит такая красивая девочка и тут он со своей кислой миной. Его стоило бы арестовать за осквернение красоты. Шоё знает, мама за него волнуется. Она предлагает позвонить в школу и отпросить его на денёк с занятий, причём не один раз, а его мать далеко не из тех людей, которые поощряют пропуски. Да и Шоё самому не сказать, что нравится его состояние. Он привык гнаться за успехом, а не убегать от возможных неудач. Обычно, если что-то его беспокоит, то он становится ещё более целеустремлённым. И сейчас он не знает, как это исправить, давно бы уже исправил, если бы мог. * Однажды ночью тревога так сильно одолевает Шоё, что он вообще не смыкает глаз, просто лежит в постели и глядит в потолок в немом ужасе. Свою утреннюю рутину он выполняет в полной прострации, благо поездка на велосипеде до школы проходит уже на уровне рефлексов, и его не заносит невесть куда. Где-то к обеду силы у него иссякают. Шоё смутно припоминает, что опустил голову на парту, затем сидящая слева Мацукава спросила, всё ли у него хорошо, а теперь кто-то трясёт его за плечо. Шоё сонно моргает. — Эй. Этот голос... Нет-нет. Цукишимы не может быть у них в классе. — М-м... — мычит он, протирая глаза. — У тебя слюни текут, — говорит голос типа-Цукишимы. Шоё вытирает рот, пальцы становятся влажными. Щёки у него вспыхивают от стыда. У него что, всегда во сне текут слюни? Но он ведь уже дважды был на ночёвках с Цукишимой... Шоё пулей выпрямляется. — Что? — выдавливает он, глядя на Цукишиму, смотрящего на него в лёгком шоке. — Ты правда здесь? — Да. — Зачем ты здесь, Цукишима? Цукишима слегка хмурится. — Уроки закончились. Ямагучи сказал, что не мог тебя разбудить. Шоё оглядывается по сторонам. В кабинете никого. Он серьёзно проспал весь остаток дня? И никто не смог до него добудиться? Боже, ну конечно, он проснулся только благодаря Цукишиме. Ну что с ним не так? — Отстой, — бормочет Шоё и роняет лицо на ладони. Это слово идеально описывает сейчас все его чувства, за исключением разве что ощущения, будто он посреди океана и тонет. — Не переживай ты так, — говорит Цукишима. Шоё поднимает голову. — О чём? Тогда Цукишима слегка покачивается и отводит взгляд. Шоё пару раз недоумённо моргает, и вдруг до него доходит - это их первый разговор с того инцидента. — Э-э... — было начинает он. — Не хочешь прогуляться? — предлагает Цукишима, всё ещё на него не глядя. У Шоё внутри всё сжимается. — Да, можно. — Отлично. Шоё следует за Цукишимой по лабиринту коридоров, молча смотря ему в спину. Он ещё не так хорошо его понимает. Уж до Тадаши в этом вопросе ему далеко. Возможно, всегда так и будет. Он понятия не имеет, о чём Цукишима думает. Может, поэтому он Шоё и понравился. Целыми днями он пытается его разгадать, понять, что творится у него в голове и, естественно, уделяет ему больше внимания, чем кому бы то ни было. Неважно, послужило тому любопытство или неприязнь (честно признаться, Шоё думает, всё вместе), но Цукишима Кей с самого начала занимал все его мысли. У остальных просто не было шансов. Они останавливаются у спорт-зала. — Здесь подойдёт, — говорит Цукишима. Он отодвигает сетку, служащую перегородкой между залом и коридором, когда не закрыты двери, и жестом предлагает Шоё пройти вперёд. Шоё молча повинуется, каждой клеточкой тела ощущая его присутствие позади себя. Цукишима опускает сетку и направляется к корзине с баскетбольными мячами у стены. Он достаёт оттуда один. — До пятнадцати? — спрашивает он. Шоё удивлённо моргает. — Что? — Баскетбол, — поясняет Цукишима. — Один на один. Первый, кто наберёт пятнадцать очков, побеждает. — М-м, — заминается Шоё. — Ты ж меня сантиметров на двадцать выше. Это будет нечестно. — Мы оба прекрасно знаем, что ты прыгаешь выше моей головы. — У меня нет с собой сменной обуви. — Ну и что? — Разве нам вообще можно тут находит... — Хината, — обрубает его Цукишима, и, кажется, это первый раз, когда он обращается к нему по имени, — хватит придумывать отмазки. Если не хочешь играть, так и скажи. Он выглядит таким расстроенным, что Шоё допускает мысль, будто он действительно хочет с ним сыграть. Разве от такого откажешься? — До двадцати пяти, — говорит он. Они выстраиваются друг за другом в самом дальнем конце поля, где висит единственное опущенное кольцо. Шоё оказывается прав. Рост даёт Цукишиме неоспоримое преимущество. Он всё равно выкладывается по полной, задействуя всю невышедшую энергию и расшатанные нервы в каждом прыжке, каждом броске, с трудом вырывая очки, которые Цукишима забирает, даже не вспотев. Возможно, это выглядит унизительно, его медленный марш к проигрышу, вот только Шоё не помнит, чтобы Цукишима когда-то так сильно был увлечён игрой. По итогу Шоё проигрывает на десять очков. Он недовольно ворчит и плюхается на холодный и, скорее всего, грязный пол, устремляя взгляд в потолок. — Хотел бы я быть высоким, — произносит он. Справа доносится слабый скрип половиц, Цукишима усаживается подле него. — В этом не так уж и много хорошего. Шоё фыркает. — Ты наверняка всегда был самым высоким в классе, да? — Ну, да... — Так и думал, — Шоё захлёстывает низкий порыв, и прежде чем успевает подумать, он говорит: — Должно быть, поэтому ты всегда смотришь на людей свысока. Цукишима молчит. Стыд и вина нахлынывают на Шоё практически моментально, вина особенно, потому что на секунду он ужасно горд собой за то, что дал Цукишиме отведать его собственного горького лекарства. Шоё садится. — Я не это хотел сказать. — Нет, это. — Ладно, это, но не... — он взволновано проходится рукой по волосам. — Не так. Я не так хотел это сказать. Извини. Цукишима пожимает плечами. На Шоё он не смотрит. — Забей. Да и ты, наверное, прав. Шоё хочет поспорить. Хочет сказать, что ляпнул это сгоряча, что его слова не стоит воспринимать всерьёз... только вот он правда так считает, и нет смысла притворяться в обратном. Это только сделает хуже. Вздохнув, Цукишима поднимается на ноги. Он наклоняется и протягивает Шоё руку. Секунду спустя Шоё принимает её и старается сделать вид, будто всё его внимание сейчас не сосредоточено на текстуре его ладони. Оказавшись на ногах, он тут же её отпускает. Цукишима подбирает мяч ногой и плавно передаёт Шоё. — В общем, — произносит он. — В общем? — повторяет Шоё. Какое-то время они просто перекидывают друг другу мяч в слегка неуютном молчании. Кажется, будто Цукишима хочет что-то сказать, но никак не решится. Шоё упорно подавляет желание нарушить тишину первым. Он должен сделать это сам. Наконец, Цукишима произносит: — У меня это плохо получается. Шоё, уже было собравшийся передать мяч, чуть его не роняет и резко прижимает к груди. — А? — недоумевает он. Цукишима поправляет очки на переносице и неловко обводит рукой пространство между ними. — Это, — отвечает он. — Дружить. Я не... Ямагучи был моим единственным другом. И я... я не знаю... как с остальными... дружить. Я полный ноль в этом. Вот. Шоё смотрит на него удивлённо. — Мне казалось, ты в любых делах считаешь себя экспертом. — Да ну тебя. — Нет, да я не... — Шоё вжимает мяч в живот. — Просто, ну... так кажется, иногда. Я не хотел тебя обидеть. — Надеюсь. — Правда не хотел! Цукишима делает шумный выдох и жестом велит Шоё бросить мяч ему. Шоё бросает, Цукишима несколько раз отбивает его от пола, затем подбрасывает в воздух и ловит. — В общем, я хотел сказать... если я чем-то тебя расстроил, то, - сейчас слушай внимательно, потому что повторять я не буду, - извини. "Ох, нечестно". Шоё приходится отвернуться на пару мгновений, потому что его лицо начинает жить своей жизнью. Какая бы гримаса на нём сейчас не нарисовалась, она бесспорно выглядит жутко и выдаёт все его чувства с потрохами. Он начинает массировать лицо, пытаясь вернуть его в нормальное состояние. — Эй, ты чего, блин? — Секундочку! — вскрикивает Шоё и умоляет сердце угомониться. Оно его не слушает. Никогда не слушает. — Клянусь, если ты надо мной смеёшься... — Нет! — перебивает Шоё и поворачивается обратно. — Нет-нет, я... счастлив. Цукишима сощуривается. — Кринж. — Знаю. Прости. — Ладно. Шоё прочищает горло. — Мне не нужно, чтобы ты извинялся, — говорит он Цукишиме. — Просто... иногда ты переступаешь черту. — Да, наверное. — Нет, правда. — Что ж, если тебе не нужны мои извинения... — Я просто хочу, чтобы ты мог остановиться, когда тебя просят, — в спешке заканчивает Шоё. — Вот на игре, например. Я просил тебя прекратить, но ты не послушал. А друзья... друзья прислушиваются друг к другу. Цукишима покачивается и опускает взгляд на мяч, который крепко держит в руках. — Почему ты вообще так сильно расстроился? — бормочет он. — А? — Ты ведь с ним даже не знаком. Шоё хмурится. — Ты о чём? — Какая разница, что я там о нём говорил? — продолжает Цукишима. — Ты с ним даже ни разу не разговаривал. Так почему так сильно о нём печёшься? Даже наорал на меня, я не... — он замолкает на полуфразе и снова начинает отбивать мяч от пола. Погодите. Он говорит о Кагеяме Тобио. И... — Ты ревнуешь? — спрашивает Шоё. На последнем слоге у него ломается голос, настолько он шокирован. — Ещё чего. — Но ведь ревнуешь! — С чего бы мне ревновать тебя? — вспыхивает Цукишима. Но Шоё уже качает головой. — Нет, на первом году ты вёл себя точно так же, когда меня ненавидел, — объясняет он. — Когда мы с Тадаши начали хорошо общаться, помнишь? Вот блин, он сейчас так... тронут. На сердце так тепло. Щёки Цукишимы покрываются лёгким румянцем, и Шоё чуть не отходит в мир иной, настолько это мило. Пусть и не совсем в том контексте, которого втайне желает Шоё, но это прямое доказательство того, что Цукишиме на него не наплевать. Что он ему важен. Хотя бы до проявления вот такой вот детской ревности. — Даже если я когда-нибудь и познакомлюсь с Кагеямой, — отвечает Шоё, — это не значит, что я перестану дружить с тобой. У людей может быть больше одного друга, знаешь ли. — У меня до этого момента всегда был один. Шоё бессовестно краснеет. Должно быть, он красный, как помидор, так сильно у него горит лицо. — Ну, теперь их двое. * Постепенно жизнь возвращается на круги своя. Лёд между Шоё и Цукишимой потихоньку оттаивает, неловкое напряжение между ними и Тадаши сходит на нет, и они вместе начинают усиленно готовиться к вступительным экзаменам. Шоё даже не особо возражает, когда к ним присоединяются и другие их одноклассники, хотя всегда садится рядом с Мацукавой, если она есть среди тех. Цукишима вновь становится неотъемлемой, однако всё такой же вредной частью его жизни, и тревожность Шоё заметно снижается. Хотя с тех пор, как Шоё официально назвал его другом, он стал вести себя поспокойней. Мягче, что ли, теплее, пробуждая в Шоё весьма не желанные чувства. Но такова уж его жизнь, пусть и игнорировать эти чувства становится всё труднее. Погода меняется, и Шоё оставляет у Тадаши спортивную сумку со сменной одеждой (по совету родителей обеих семейств), на случай, если проезд через горы неожиданно перекроют. Снега пока ещё нет, похолоданий, как таковых, тоже, но дожди льют дай бог, что бывает чревато оползнями. Время от времени на обеде Шоё сталкивается в коридоре с Саюки. Ему так и хочется спросить - или у него, или у Цукишимы - что же всё-таки произошло между ними в первый день учебного года, но Шоё всё никак не улучит для того подходящий момент. Да и кого бы из них он не прижал, всей правды точно никто не расскажет. Они по-прежнему играют дружеские матчи с Мацукавой, заменяющей Эномото, и Шоё безмерно рад, что остальные ребята так охотно её принимают. Даже Миура осознал, каким был идиотом, хотя Терада и не оставляет жалких попыток флиртовать. В общем, не жизнь, а сказка, только вот было б в ней поменьше учёбы, а ещё волейбольная команда, с которой он мог бы регулярно тренироваться. Хотя бы Тадаши и Цукишима никуда от него не денутся, думает Шоё, пусть и Миуры с Терадой следующей весной с ними уже не будет. Это горькая правда встаёт комом у него поперёк горла, словно таблетка, сладкая оболочка которой растворилась слишком уж быстро. * И вот однажды на пути из библиотеки Шоё спрашивает у Мацукавы, в какую школу она собирается. Совершенно неожиданно (он ведь изо всех сил держался, почему-то считая этот вопрос слишком личным), но слова вырываются сами по себе. (В последнее время это происходит с ним всё чаще и чаще). — А, разве я не говорила? — удивляется Мацукава. — Я подаю документы в Ниияму Джоши. Если пройду хотя бы на частичный бюджет, то обязательно поступлю туда. Но ещё рассматриваю Карасуно, я там живу неподалёку, и за форму платить не придётся, сестра отдаст мне свою. Так что посмотрим. Шоё застывает на месте. — Хината? — Карасуно? — глухо повторяет он. Нет-нет-нет... он ведь должен радоваться! Всего пару минут назад его ужасно печалила мысль о том, что они с Мацукавой не будут видеться в следующем году. Так почему же его сейчас охватило... это странное чувство? — Угу, — подтверждает она. — Сестра там училась. Ну, ты и так это понял, ха-ха. — Я поступаю в Карасуно, — отвечает Шоё. Он будто давится словами, выталкивает их через силу. Лицо Мацукавы озаряет улыбка. — Ого, ты не говорил! — Ага... — Вау! А я думала, что у меня там совсем не будет друзей, — тараторит она. — Хината, мы можем даже попасть в один класс! — Да, — кивая, соглашается он и уже было открывает рот, как... Ох. Так вот, почему его так перекосило. Шоё сглатывает комок в горле и снова открывает рот: — Тадаши и Цукишима тоже поступают в Карасуно, совсем одна ты не останешься. Взмахнув хвостиком, Мацукава оборачивается через плечо, глядя на библиотеку, где всё ещё корпят над учебниками Тадаши и Цукишима. — Здорово, — говорит она, будто запыхавшись. — М-м. Нет, правда здорово! Я постараюсь поступить! Шоё не знает, когда успел стать настолько плохим другом, чтобы от всего сердца желать ей провалиться. Ему это совсем не по душе. — И я, — кое-как произносит он, не в силах сказать чего-то более ободряющего. * Шоё и опомниться не успевает, как вступительные оказываются позади. Он столько времени к ним готовился, переживал, страшился, что наутро после сдачи не может поверить в окончание своего кошмара. Однако он отчётливо помнит, как Цукишима одобрительно ему улыбнулся перед самым началом экзамена. Помнит, как оглянулся на него во время перерыва, как Цукишима зажал карандаш между губами и слегка нахмурил брови, раздумывая над каким-то вопросом или задачей, вызвавшей у него затруднение... Шоё собой не гордится, но он зарывается под одеяло и даёт волю своим рукам и воображению. * Погода с каждым днём становится всё холоднее. Снег выпадает рано, и свою первую зимнюю ночь Шоё проводит в гостях у Тадаши. Они допоздна играют в видео игры и наблюдают за тем, как укутывает улицу снег, медленно, но верно набирая в высоте. Шоё думает, что домой попадёт не раньше, чем через пару дней. Он вдруг выясняет, что Тадаши нравится девушка из их класса, она сидит через две парты от него. Он беззлобно подтрунивает над чувствами друга, хоть и не без малой доли зависти. Снегопад не прекращается и на следующий день, и занятия в школе отменяются. Снегоуборочных машин на улицах пока не видать, да и поскольку завтра суббота, вряд ли кто-то побежит сломя голову расчищать всё валящий снег. Поговорив с мамой по телефону, они принимают решение, что выходные Шоё проведёт у Тадаши, если вдруг снег магическим образом весь не растает за несколько дней. Всё утро (и какую-то часть обеда) Шоё и Тадаши строят снеговиков и делают снежных ангелов. Последние, к их удивлению, у Шоё получаются особенно хорошо. А вот Тадаши с большей кропотливостью скатывает снежные шарики. Но ничто не вечно под луной, и вскоре мать Тадаши заставляет их хотя бы пару часов поучиться. Шоё не испытывает и доли того удовольствия от процесса, нежели когда они занимаются с Цукишимой. Тадаши добрее, но объяснять у него получается плохо, и Шоё много тупит. Ну, ничего. У них обоих ещё свежо в голове всё то, что они учили во время подготовки к экзаменам, и сейчас они в основном повторяют. С Тадаши ему спокойно. Не приходится распутывать тяжёлые мысли или разбираться в сложных чувствах. Им просто весело вместе. Нет никаких ожиданий, ничего не нужно скрывать. Хотя кого он обманывает... скрывать приходится. И постоянно. * С погодными изменениями их маленький волейбольный кружок вынужден забыть об уличной площадке и переехать внутрь. Иногда у них появляется возможность натянуть сетку посреди пустого спортзала, но большую часть времени приходится довольствоваться баскетболом. К всеобщему удивлению, Тадаши не умеет играть в баскетбол. Как и Мацукава. Они обычно приходят понаблюдать за игрой их четвёрки, но больше сидят у стеночки и болтают, нежели пытаются как-то поучаствовать. Шоё не возражает, только вот подсознательно задаётся вопросом, не следит ли всё это время Мацукава за одним Цукишимой. "Не думай об этом", одёргивает он себя снова и снова. Не будь дураком. Его так злит, что все его внимание поглощено Цукишимой - кто ему нравится, чем он занят. Шоё хочет думать о волейболе и Карасуно. Три года он жил одними этими мыслями. Ну почему, почему он больше не зациклен на них? Да потому что больше не тренируется - к такому заключению однажды приходит Шоё под монотонный бубнёж учителя. Эта константа пропала из его жизни. Вот в чём проблема. * Как-то после занятий Шоё выходит из туалета и застаёт такую картину, от которой у него внутри всё переворачивается вверх дном. Он видит Цукишиму, которого узнаёт моментально (всегда, он всегда выделяет его в толпе) и чей профиль отправляет его сердце в забег. И рядом с ним, очень близко, лицом к лицу стоит Мацукава. Они о чём-то тихо, совсем неслышно разговаривают. Он просто стоит и пялится на них, очень долго. Ему и в голову не приходит, что если б они повернулись, то застали бы его, чудика, с раскрытым ртом. Ему вообще ничего в голову не приходит, один белый шум. Мацукава кладёт руку на плечо Цукишимы. Цукишима не отстраняется. И теперь ему даже не важно, о чём они говорят. Шоё знает, что Цукишима ненавидит, когда его трогают, он избегает все возможные виды физического контакта. Почему он не отстраняется от Мацукавы? Он месяцами боялся такого исхода, твердил себе не бояться, уверял себя, что не боится. Но... Это естественно, когда парень и девушка, будучи друзьям, сближаются и начинают встречаться. Или что бы там между ними ни происходило. Это совершенно естественно. Шоё не может дышать. * На пару дней наступает потепление, и для выхода на улицу теперь необязательно укутываться в миллион слоёв одежды. Утрамбованный по краям дорог снег тает и ручьями бежит по канавам, а лёд трескается. Тадаши зовёт Шоё на пробежку. То ли неугомонность Шоё заразна, то ли Тадаши самому наскучило сидеть на одном месте. Шоё не уверен. Он соглашается без лишних вопросов и, как только звучит звонок с последнего урока, запрыгивает в спортивную обувь. Тадаши бежит той самой дорогой, вдоль которой в прошлом году Шоё следовал за Цукишимой, чтобы заставить того вернуться в клуб. Снег покрывает её почти целиком, но Шоё всё равно узнаёт её. Да и как иначе-то? Чуть впереди лежит то самое место, где он впервые сбил Цукишиму с ног. А немногим дальше, по правую сторону, тот небольшой холмик и дерево, под которым он пригвоздил Цукишиму к земле. Листья давно опали, но Шоё узнает это дерево из тысячи. Всё же оно без конца мелькает у него во снах. Он вдруг решает озвучить одну мысль. — Мне кажется, Мацу-чан нравится Цукишима. — Что? — хрипло выдыхает Тадаши у него за спиной. Шоё разворачивается, начав бежать спиной вперёд. — Говорю, Мацу-чан нравится Цукишима. — Что? — Я говорю... — Нет, я слышал, — произносит Тадаши, взмахнув рукой. — Ты чего это вдруг? И почему так решил? Шоё краснеет. Он снова разворачивается и бросает через плечо: — Давай наперегонки! И уносится так быстро, как только может. И так понятно, он победит. Дело не в этом. Шоё просто хочет немного побыть один... подумать, что ли. Не проходит и десяти минут, как он касается деревянного забора, откуда они начали, и, развернувшись, взмахивает руками и объявляет о своей победе маленькой фигуре Тадаши вдалеке. Тадаши догоняет, касается забора и сгибается пополам, очень тяжело дыша. — Чего же ты такой быстрый, — произносит он. — Я могу ещё быстрее, — отвечает Шоё. Наверное, может. Он не пробовал. — Так о чём ты там говорил? Мацукаве-сан нравится Цукки? На мгновение воздух перестаёт поступать Шоё в лёгкие. — Да забей. — Тебе правда так кажется? — Не знаю, бывает моментами. Тадаши выпрямляется и перехватывает взгляд Шоё, слегка нахмурившись. — Цукки вроде ни с кем никогда не встречался. Да и никто ему не нравился. По крайней мере, мне он о таком не рассказывал. Шоё приседает и упирает взгляд в землю. Почему он испытывает облегчение? Это неправильно. Ужасно с его стороны. Просто его это так взбаламутило, он всю неделю вспоминал тот их тихий разговор в коридоре, подолгу не мог уснуть... Над ним раздаётся голос Тадаши: — Но если он ей нравится... Нет, он не хочет этого слышать. Целый год недомолвок, бессилия, одиночества, задушенной симпатии - всё это вдруг решает вырваться наружу, прямо здесь и сейчас, прямо из уст Шоё, и он ничего не может с собой поделать. — Мне нравится Цукишима. Тадаши молчит. Шоё не поднимает головы. Затем: — Как друг, да, мне тоже. Шоё не хотел этого говорить, он так долго скрывал свои чувства за дружбой и напускным безразличием, так долго притворялся нормальным, но теперь, когда уже сорвал этот пластырь, он больше не хочет держать это в себе. Он честный парень, когда ситуация того позволяет. — Не как друг, — говорит Шоё и поднимает взгляд, ища лицо Тадаши... И видит - в понимающей улыбке, в печальных глазах и в морщинках у него на носу, что Тадаши просто дал ему шанс уйти от разговора, если бы он вдруг того захотел. Но уже поздно. — Прости, — извиняется Шоё. За признание и за свою настойчивость. — Нет, — отвечает Тадаши. — Нет, тебе не за что извиняться, просто... Шоё, Цукки не... он не станет... — Знаю, — произносит Шоё. — Я знаю, что он не такой. Тадаши качает головой. — Я это не в плохом смысле, поверь. И... нет ничего плохого в том, что ты такой, меня это вообще не волнует... — Мне и девушки нравятся. — Да я ж ничего не говорю! Просто... Мне кажется, Цукки не понравится, если ты ему скажешь. Я не хочу, чтобы кому-то из вас было больно, Шоё. Вы оба мои лучшие друзья. Мне очень жаль. — Я ему не скажу, — отвечает Шоё. Он встаёт и заключает руки в замок на затылке. — Ни за что не скажу. Просто... я хотел поделиться хоть с кем-то. Тадаши выглядит таким несчастным, таким потерянным. — Ты не представляешь, как бы я хотел пожелать тебе удачи, — говорит он. — Очень хотел бы. Шоё отмахивается. — Я не собираюсь ничего с этим... делать. Так что и удачи тут желать незачем. Но... спасибо. За то, что не... Тадаши требуется пара секунд, чтобы понять, куда он клонит. — Ты мой друг, — неожиданно разозлившись, заявлет он. — И в тебе нет ничего ненормального! Тадаши правда очень хороший человек, думает Шоё. Очень добрый. * После признания на душе у Шоё сразу становится спокойнее. Словно изнутри его что-то разъедало, но теперь оно отступило, и ему стало легче дышать. Ему стало легче находиться в компании Цукишимы и Мацукавы, да и всех остальных тоже. Шоё больше не чувствует себя так, словно отыгрывает чужую роль, притворяется совершенно другим человеком. При этом никто из них не узнал о нём ничего нового (Тадаши пообещал держать это в секрете, и Шоё ему безоговорочно доверяет), но теперь он громче смеётся, шире улыбается, и остальные начинают подмечать, что он выглядит счастливее. Снова начинает идти снег, и идёт всю зиму. Шоё находит покой. Всё его отчаяние теперь направлено исключительно на волейбол, на страстное желание отбивать ладонью пасы и прыгать как можно выше. Он больше не просыпается посреди ночи весь в поту, думая о чужих руках и губах вне зоны его досягаемости. Может, ему только и требовалось, что произнести это вслух. Всего один раз. Минует Новый Год. Шоё наконец прощается со своей влюблённостью.