***
— Карен, малышка, ах ты ж моя сладкая! Тиская свою любимицу, Питер изо всех сил пытался увернуться от её шершавого языка, но выходило это из рук вон плохо. Взятая им в свое время из собачьего приюта рыжая овчарка обожала своего хозяина слишком пылко. Она так соскучилась за время отсутствия, что вознамерилась продемонстрировать ему всю силу своей любви. Питер не раз всерьез опасался того, что она в нем однажды дыру пролижет, и сегодня Карен была как никогда близка к этому. — Ну что, так соскучилась? — старательно наглаживал он теплую, крепкую шею. — Ну ладно, ладно, не строй такие несчастные глазки. В гостинице Мерфи с тобой точно отлично обращались. Карен фыркала, мотала головой и снова подставлялась под его руку. — Может, наконец, поедим? — безнадежно предложил Питер, точно зная, что попытка не имеет шансов на успех. Карен снова громко фыркнула, всем своим видом давая понять, насколько ей пофиг на еду, и на сей раз напрыгнула на Питера так, что он не удержался на корточках и шлепнулся на пол. — Ладно, — смирился он с судьбой и повернул голову, чтобы ей было удобно его лизать в щеку. Наконец в полной мере выразив любовь к хозяину, Карен немного успокоилась и даже позволила отвести себя на кухню и накормить. Глядя на шумно чавкающую собаку и ее неустанно мотающийся туда-сюда хвост, Питер, наконец, почувствовал, что он дома. Эту небольшую квартирку он смог приобрести сразу после окончания учёбы на остатки родительского капитала и подъемные, выплачиваемые флотом молодым офицерам. На свое не очень большое, но в целом вполне приличное жалование ему удалось её немного обустроить, и каждый раз, возвращаясь со службы, он испытывал прилив гордости. Как-никак, это было что-то свое, что-то заслуженное им лично. Казалось бы, что теперь, после первого настолько долгого отсутствия это чувство должно было стать еще сильнее. Но как ни странно, было как раз наоборот. Первая радость от возвращения уходила, а на смену ей вползало в голову ядовитым смрадом нечто иное. Отголоски той боли, что пронзила его в миг спасения корабля, бродили внутри, словно призраки. К ним добавилась еще и странная тревога. Хотелось то ли бежать куда-то, то ли что-то немедленно предотвратить, то ли вспомнить что-то забытое. «Так, хватит! — наконец рассердился он сам на себя. — Что за сопли? Надо встряхнуться, прийти в себя, отдохнуть и быть готовым приступить к службе». Приняв это решение, он открыл холодильник, решив, что стоит перекусить, потом посмотреть какой-нибудь фильм и завалиться спать. Определенно это был идеальный план. Вот только почему дома кажется так темно, и так хочется, чтобы в окно врывался яркий свет?***
Иногда Питер спрашивал себя, что было бы с ним, если бы в своё время в приюте он не познакомился с Недом и Мишель. Толстый парень-ботаник и мрачная лохматая девчонка, как ни странно, стали для него самыми близкими друзьями. Когда трое одиночек сбились в плотный ощетинившийся клубок, их даже перестали трогать местные задиры. Вот так, втроем они и выпустились из приюта и пошли дальше по жизни. Конечно, во взрослом мире их пути слегка разошлись, Нед устроился работать в компанию, занимающуюся разработкой природных ископаемых, Питер стал офицером флота, а Мишель поступила в полицейскую академию, которую закончила с блеском. Это было для нее, с ее проницательностью и внимательностью, идеальным выбором. Питеру порой казалось, что она видит его насквозь, со всеми его страхами и желаниями. Вот и сейчас, когда они все трое сидели в уголке их излюбленного кафе, она так сканировала его взглядом, что ему все время хотелось себя ощупать: вдруг у него рога выросли. — Вот примерно так все и было, — закончил он свой рассказ про путешествие «Альтрона». — Представляете? Не будь профессор Беннер таким гением, то сидеть бы вам тут сейчас вдвоем и оплакивать мою безвременную кончину. — Охренеть! — выдал Нед, глядя на Питера широко распахнутыми глазами. — Не, ну понятно, что в космосе случается всякое, но чтобы взрыв сверхновой?! Пит, ты обалдеть какой везунчик! Это ж надо! В первый же полет — и так вляпаться. Ты просто герой! — Да ладно. — Питер пожал плечами, отчего-то с каждой секундой этого разговора, чувствуя себя все более и более неуютно. — Какой я герой? Я тут вообще ни при чем. Я же просто зрителем был при этом. В голове вдруг снова зазвенели те таинственные ноты. Тихие, печальные, словно жалующиеся на что-то. — Ты какой-то странный, Пит, — вдруг ни к селу ни к городу произнесла Мишель, не сводя с него цепкого взгляда. — Почему? — не вполне искренне удивился он, уставившись на соломинку, которой помешивал коктейль. — Вроде такой же, как был, когда улетал, а вроде и нет. — Ну ты даёшь, ЭмДжей! — как всегда бросился на защиту друга Нэд. — Конечно, после всего, что с ними стряслось, Пит не совсем ещё в себе. С любым было бы что-то не так после такой передряги. Прикинь, они же все там чуть не погибли. Уф, жуть просто! Аж мурашки бегут по телу, как представлю! Мишель критически поморщилась, но все же неохотно кивнула. — Да… Наверно, на сей раз соглашусь с тобой. Но знаешь, Паркер, ты словно взрослее стал. Намного. Питеру становилось все больше не по себе. И музыка звучала все громче. — Я поседел? — нарочно дурашливо скривился он. — Или у меня морщины?! Ты разбиваешь мне сердце, Джонс! Но Мишель не приняла этот шутливый тон. — Да если бы, — хмыкнула она и сделала большой глоток из своего бокала. — У тебя взгляд совсем не такой, какой был раньше. Музыка зазвенела тревожным аккордом. Красивая, пугливая, тревожная. Что за музыка? Откуда она? Что она хочет донести до него?! Он еле удержался от того, чтобы помотать головой, прямо как Карен. Может быть, получится вытряхнуть из сознания эту мелодию, которая лишает его покоя? — Да что мы все обо мне да обо мне, — наконец предпринял он попытку немного отвлечься. — Давайте уже о вас. Мишель, все преступники Нью-Йорка уже у твоих ног, или осталась парочка идиотов, которые еще упираются? — Осталась, — насмешливо кивнула она, — но ненадолго. Но это не так интересно, ты лучше поздравь Нэда с окончанием его обета безбрачия. — То есть? — удивленно уставился на вмиг смутившегося друга Питер. — У тебя появилась девушка? — Ну … типа того, — пробормотал Нэд, но выглядел он при этом таким довольным, что Питер за него искренне порадовался. — Её зовут Бетти. Да ты ее знаешь, она работает с Мишель в одном отделе. — С Мишель?.. Бетти? Бетти Брант?! — Питер вновь воззрился на Нэда, на сей раз с удвоенным изумлением. Да, лично он считал Нэда лучшим парнем в Нью-Йорке, но это не мешало ему понимать, что девушки вполне могли не разделять его мнение. Нэд не обладал ни фигурой атлета, ни внешностью актера, ни волевым подбородком и взглядом космодесантника. Незаурядный ум, честность, преданность скрывались за не столь привлекательными внешними данными. Что в этом могло привлечь такую красотку и звезду, как Бетти Брант?! — Думаешь, что она во мне нашла? — совершенно верно истолковал его замешательство Нэд. — Не поверишь. Я однажды зашел к Мишель на работу, а они с Бетти там уплетали ее пирог. И я им так по-настоящему восхитился, что слово за слово, и мы разговорились. Веришь, мне никогда не было так легко с девушкой болтать! Ты же меня знаешь, я при них словно дар речи теряю, а тут такая вот офигенная Бетти, а у меня рот не закрывается. Сам не знаю, что на меня нашло. Я даже похвастался, что тоже умею делать пироги, и на следующий раз притащил им свой чизкейк. А потом как-то само собой пошло. — Короче, во всем виноваты пироги, — ехидно подытожила Мишель и вдруг запнулась. — Эй, Пит?.. Ты чего, Питер?! Питер не знал, что происходит, почему всё вокруг словно заволокло серым душным туманом. И в этом тумане был слышен голос, весело произносящий: «Для меня люди, которые умеют печь пироги, — это какие-то древние волшебники. За хороший пирог я готов сдаться в рабство!». Кажется, это был… его голос?! — … Питер! Да, мать твою, Питер, очнись! С огромным трудом он заставил себя выплыть из тумана и оглядеться по сторонам. Мишель нависала над ним и держала за плечо, кажется, она трясла его перед этим. Перепуганный Нэд торчал рядом со стаканом в руках. Питеру внезапно стало смешно: он, что, собирался его облить водой? Настолько свихнувшимся он предстал в их глазах? А в своих? Что с ним происходит?! — Очнулся?! Эй! — Да, очнулся я, очнулся, — отмахнулся он от Мишель, явно не верившей ни единому его слову. — Что-то меня, и правда, колбасит после возвращения. Наверняка, это просто переутомление, надо всё же отлежаться. — Уверен? Мишель все же села на свое место, но смотрела на него так недоверчиво, что Питера стало охватывать раздражение. — Конечно, уверен, — скривился он. — У меня идеальное здоровье, ты же знаешь! Я все тесты перед полетом прошел на «отлично». — А я бы на твоем месте прошел их снова, — высказался нахмуренный Нэд. — Кто знает, как на тебя вся эта хрень повлияла? Может, теперь тебе вообще нельзя в космос соваться. Питера в очередной раз ошпарило ужасом. Как только он сам до этого не додумался?! Что, если ему действительно запретят полеты, узнав о его состоянии?! Но ведь это просто последствия, они же пройдут! Нет, нельзя никому, ни в коем случае сообщать, что с ним не все в порядке! В конце концов, если всё пойдет не очень хорошо, он обязательно сообщит врачу, а пока он будет делать вид, что все нормально. Только бы музыка не становилась громче.***
Жарко. Безумно жарко. Огненные языки мечутся вокруг, изгибаются, как хищные змеи и хохочут. Чем хохочут? Разве у них есть рты? Пламя хочет его сожрать? От этого немного страшно. Но только совсем чуть-чуть. Потому что Питер не один. Потому что у него есть тот, кто всегда рядом и кто поможет. Но где он?! Почему он не приходит? Разве он не видит, что пламя совсем близко?! Что пламя уже готово поглотить Питера? Огонь нависает грозным заревом, подбирается со всех сторон. Дышать нечем, воздух выгорел дотла, кожу жжет так, что она вот-вот обуглится. Где же тот, ради кого Питер все это терпит? Кто он?! Этот человек зовет, что-то кричит, но Питер не может разобрать ни слова. Гул беснующегося огня в ушах заглушает все вокруг, но Питеру необходимо услышать. Это очень важно, он откуда-то знает это. И неимоверным усилием, нечеловеческим напряжением он различает в этом смертоносном вихре тихий плач музыки. Той самой. Жуткая стихия вмиг покоряется ей. И посреди стихающего смерча Питер вдруг слышит надрывное: «Паркер, пожалуйста, у тебя меньше минуты… Возвращайся, слышишь?!». Он подскочил на кровати так, словно и вправду мог сгореть в огне. Сердце колотилось настолько бешено, что Питер словно наяву слышал заполошный стук. Несколько секунд ушло на то, чтобы убедиться: сон, просто сон. Обычный кошмар. Ничего такого. Это нормально после того, что случилось с ними, ведь так? Несколько мгновений они балансировали на грани жизни и смерти, любого бы после этого потряхивало. Так что всё нормально, это пройдет. Все нормально. Вот только чей-то голос, кажущийся таким знакомым, вновь и вновь повторял: «Возвращайся, слышишь».***
Три дня, отведенные Питеру на отдых и приведение себя в порядок, минули слишком быстро, хотя моментами казалось, что тянутся они слишком долго. Да, Питер явно ощущал, что он ни черта не в порядке. По-хорошему, ему надо бы честно явиться в медицинский отдел, во всем признаться и написать рапорт о предоставлении длительного отпуска для решения своих проблем. Но с другой стороны у него были небезосновательные подозрения, что в одиночестве, покое и тишине все становится только хуже. Так что, кто знает, возможно, стоит ему вернуться к работе, окунуться в так любимую атмосферу бурной деятельности, и это само по себе станет для него лучшим лекарством? В конце концов Питер договорился со своей совестью о том, что если через неделю улучшений не будет, то он непременно пойдёт сдаваться, а пока попытается от всего абстрагироваться и вновь с прежним пылом отдаться службе. Первый же день выдался таким насыщенным, что у ему почти удалось осуществить свое намерение. Адмирал, как и предупреждал Питера, должен был выступать с докладом в Генеральном штабе. Питер всегда любил посещать Генеральный штаб. От величественности этого монументального здания, состоящего целиком из белого камня с Пандорики, у него каждый раз дух захватывало. Стоя посреди этих, уходящих в бесконечную высь стен, что помнили множество величайших героев Галактики, Питер ощущал себя очень маленьким, но при этом способным однажды стать большим. Адмирал как-то обмолвился насчет специальных приемов энергетической архитектуры, которые как раз и направлены на приведение посетителей в подобное состояние. На Питера эти приёмы действовали на все сто. Каждый раз его охватывал беспричинный восторг и желание сделать все, чтобы стать равным великим героям. Но сегодня даже архитектура не справлялась с настроением Питера. Тревога слегка поутихла, но он отчетливо чувствовал, что она никуда не делась, лишь отошла за угол и ждет случая, чтобы нанести новый удар. От этого на душе было так муторно, что он не сразу обратил внимание на еще один не менее (а возможно, и более) настораживающий факт. По регламенту все время выступления Старка он стоял неподвижно, как статуя, за его правым плечом, а потому пугающие признаки увидел не сразу. Лишь когда тот освободился и они прошли в Зал обедов, Питер с внезапным холодком в груди отметил, насколько непривычно выглядит адмирал. Тони устало опустился в кресло, подав знак роботу-официанту принести ему меню, и кивком указал Питеру на соседнее кресло. Зал обедов Питер тоже очень любил, и даже не потому, что еда — это по определению хорошо. В этом зале — не иначе как снова по принципам энергетической архитектуры — всегда было непостижимо уютно. Льющийся из огромных, во всю стену окон теплый свет навевал ощущение защищенности, мягкие кресла так и манили погрузиться в них, а негромкая, спокойная музыка, все время звучавшая здесь, помогала расслабиться. Но сегодня ничего из этого не работало. Питер послушно сел и жадно уставился на своего командира, всё больше и больше убеждаясь, что тот не в порядке. Кому-то постороннему это не бросилось бы в глаза, но Питер слишком хорошо его изучил, слишком много раз представлял перед собой этого идеального человека, чтобы не заметить. Покрасневшие белки глаз, незнакомые складки возле губ, нервно ходящие желваки на скулах — все это напугало его до такой степени, что, забыв про всякую субординацию, он вдруг ляпнул: — Сэр, простите… У вас все хорошо?! Конечно, он тут же захотел отвесить себе смачную оплеуху, но Тони, кажется, не обратил внимания на непозволительную дерзость и, просматривая сводки на планшете, рассеянно ответил: — Бывало и лучше, но жить можно. Ободренный тем, что его не послали куда-нибудь к черту на рога, Питер рискнул добавить: — Прошу прощения, сэр, но мне кажется… Еще раз простите, но, по-моему, вам не помешал бы отдых. Вы столько работали на Ариане… На этот раз адмирал соизволил отвлечься от планшета и окинул Питера неожиданно пристальным, глубоким взглядом. — Лейтенант, ты сам в зеркало смотрелся? Выглядишь, без обид, хуже того говорящего дерева, с которым дружит толстяк Квилл. Что, потрепала тебя Ариана? Или… — В его глазах вдруг мутной тенью мелькнуло что-то странное, и он через стол наклонился ближе к Питеру, — кошмары мучают? Питер собрался было торопливо начать отнекиваться и уверять, что ничего подобного, он великолепно себя чувствует, как вдруг всё понял. — Вас… — он снова запнулся, не решаясь выговорить, но Тони смотрел так требовательно, что он отбросил осторожность и ринулся с головой в пропасть, — вас тоже? На лице Тони мелькнула кривая улыбка. В другой раз Питер назвал бы ее торжествующей, сейчас он не мог подобрать ей названия. Разве что… обреченной? — Понятно, — негромко протянул Тони и забарабанил пальцами по подлокотникам. —Любопытно… Что именно? На миг скользнула мысль всё же отрицать все проблемы, но тут же исчезла. Врать этому человеку Питер не мог и никогда бы не стал. Знакомая мелодия вновь зазвучала в голове переливами хрустальных нот. Какой-то частью сознания Питер вдруг совершенно не к месту задумался, какой инструмент ее исполняет. — Жар, огонь… — с трудом подбирая слова, ответил он, — страх. Тони коротко кивнул. — Ясно. Та же картина. Что ж, думаю, это даже хороший признак: по крайней мере я еще не совсем двинулся мозгом. И ты тоже. Нельзя же сойти с ума одинаково, правда? Просто вся эта заваруха со звездой подействовала на нас сильнее, чем казалось. Музыка вдруг начала набирать силу, все громче и громче, и Питеру вдруг показалось, что вот-вот он узнает, поймет, что она пытается донести до него… Вот сейчас, ещё секунду… — Привет, Фьюри. — Адмирал махнул рукой, приветствуя подходящего к ним капитана, и момент был безнадежно разрушен. Питер подскочил, как на пружинке, машинально одергивая форменный китель и заученным жестом отдавая честь вышестоящему начальству. — Добрый день, господин капитан! Фьюри добродушно кивнул Питеру, пожал руку Тони и развалился в свободном кресле рядом, после чего сделал заказ и со смешком обратился к адмиралу. — Старк, вот сто раз слушал, как ты выступаешь, но каждый раз ловлю себя на том, что слушаю, разинув рот, как одна из твоих фанаточек. Как ты это делаешь? Признавайся, ты продал душу каким-то божкам из галактики Змея за дар так увлекательно рассказывать о таких скучных вещах? — Как ты меня раскусил? — сделал страшное лицо Тони, подцепляя вилкой кусок жаркого на тарелке. — Прости, но теперь мне придется тебя убить. Паркер, внеси это в моё расписание. Где-то в следующую среду. — Сделано, сэр, — весело отозвался Питер, для пущей убедительности даже достав планшет с распорядком дел адмирала. — О, спасибо, дружище! — радостно осклабился Фьюри. — Как раз накануне дня рождения моей дражайшей половины. Ты меня просто этим спасешь! Я твой должник! — Поясни, — Тони вопросительно вздернул бровь. — Вообще-то есть все шансы, что после того, как я убью тебя, прекрасная Кэрол меня буквально испепелит своим гневом. Фьюри расплылся в довольной улыбке: — Это она может, конечно. Вот потому мне лучше, чтобы меня прикончил ты. Она меня уже просто заколебала пилить на тему подарка. Ждет, чтобы я подарил ей на юбилей что-то такое невероятное, что и представить себе невозможно. А как я могу подарить то, о чем понятия не имею? Все время попрекает меня тем, что якобы я ей в молодости обещал доставать все звезды с неба и дарить на каждый день рождения. А такого не было никогда! Он говорил что-то еще, но Питер его уже не слышал. Мир вокруг снова исчез, померк, расплылся, а перед глазами встало бесконечное звездное небо. Сверху, снизу, снаружи Питера и где-то внутри него. Небо, расчерченное ослепительными вспышками приветливых и прекрасных звезд. И тихий, теплый и родной голос шепнул: «Отныне все твои дни рождения будут такими». — Эй… — далеко не сразу пробился сквозь наваждение другой голос. — Эй, дружище, ты чего?! С трудом ворочая языком, он собрался неубедительно соврать, что всё нормально, как вдруг осознал, что Фьюри обращается не к нему. Страх моментально рассеял остатки видения, и Питер едва вновь не впал в панику, когда увидел, как совершенно бледный адмирал сидит в кресле неестественно прямо и смотрит перед собой в пустоту немигающими глазами. — Сэр… — это прозвучало так жалко, что в другой раз Питер бы немедленно заткнулся, но сейчас это было последнее, о чем он мог думать, — сэр… Что с вами?! Тони медленно, словно робот, моргнул, гулко сглотнул и, еще раз моргнув, наконец приоткрыл глаза. Он повел перед собой явно ничего не видящим взглядом, пока его глаза не наткнулись на глаза Питера. Мало-помалу его взгляд обретал осмысленность. Он даже попытался улыбнуться своей привычной саркастической ухмылкой. Получилось не то чтобы очень, но даже от этой попытки парализующий страх в груди Питера слегка разжал тиски. — Всё нормально. Просто слегка в глазах потемнело, давление шалит, — из его голоса постепенно уходили нотки растерянности. — Так, Паркер, свободен, на сегодня объявляю выходной. Кажется, я поспешил с выходом на службу, завтра можешь не приходить. Немного поколебавшись — оставлять адмирала в таком состоянии не очень хотелось, но приказ есть приказ — Питер распрощался с обоими офицерами и направился к дверям. Именно в этом миг музыка в аудиосистеме сменилась. За бодрым танцевальным мотивчиком последовала классическая баллада. И чувствуя, как мир окончательно уходит из-под ног, Питер вдруг понял, что за мелодия неотступно преследовала его все эти дни. Скрипка. Это была скрипка.***
Он с трудом ввалился в свою тихую квартирку. Видения из того кошмара окружали его словно наяву, он кожей ощущал языки пламени, чувствовал жар каждой клеточкой тела, чувствовал, как погружается в страх, словно в вязкое болото. И в то же время он чувствовал надежду, потому что скрипка и тот человек ждали его. Вместе. Обхватив голову руками и не сдержав вымученного стона, он бессильно опустился на пол, прижавшись спиной к дивану. Что с ним сделали эта проклятая Ариана и эта проклятая звезда?! Он сходит с ума, теперь это совершенно понятно. И это не страшно. Ничуть не страшно. Только бы погас этот огонь, который сжигает его заживо. Почти заскулив от боли, он принялся раскачиваться взад и вперед. Это его последние минуты в своем уме? Возможно, уже завтра он не вспомнит даже свое имя? Безумная мысль вдруг проскочила в голове и едва не заставила расхохотаться сумасшедшим смехом. Поборов цепенящее бессилие, он поднялся и вытащил из тумбочки дневник, который с момента прибытия ни разу не открывал. Что ж, всему когда-то приходит конец. Вот и его записям он пришел тоже. Но на последнюю запись в здравом уме и трезвой памяти он имеет право. Не обращая внимание на скрипку в голове, звенящую все громче и заставляющую морщиться от нестерпимой боли, он торопливо пролистал до последней записи. И замер. Этого не могло быть. Он точно знал, что последний раз писал в дневнике в тот самый день столкновения со звездой, четыре дня назад. Позже у него не было на это ни времени, ни желания. Но… Но каким-то непостижимым образом в его дневнике, о котором не знал никто, после той записи вдруг оказалось еще множество страниц. Исписанных его почерком. — Что?! — ошеломленно прошептал он и невольно скользнул глазами по первым строчкам… "… Когда мне говорили, что меня ждут новые приключения, я вообще-то не думал, что они будут вот такими. Серьезно, я как-то относительно нормально пережил всю эту фигню со звездой и временем, но когда первым же утром проснулся и понял, что сплю в каюте у мистера Старка, мне стало реально плохо…"