МАЯК

      Ярко, люминесцентные лампы свода слепят глаза, хочется прикрыться рукой, но Егор только щурится, озадачено осматриваясь. Он сидит в неестественно правильной позе старательного первоклашки на скамейке станции метро, вот удача — нужной. Парень с книгой, вероятно, уже вкушает прелести перепада температур между воздухом подземки и продуваемой ветром улицы. Разбросанные по платформе люди не проявляют к нему повышенного интереса. Значит Егора сюда не притащили в беспамятстве, а, пусть и не бодро, пусть даже с чьей-то помощью, но дошёл он на своих двоих.        Егор наспех проверят содержимое немногочисленных карманов. В наличии смартфон с разбитым экраном, бумажник разбухший от карточек, ключи, связанные ленточкой за неимением кольца, и даже гигиеническая помада. Повреждений же телесных, если не считать провала в памяти, не наблюдается. Посидев немного над своим богатством Егор осторожно встаёт, распихивает его в обратном доставанию порядке. Уже уверенней направляется к эскалатору, а на подъёме окончательно убеждается, что чувствует себя хорошо, почти отлично.       Вынырнув на улицу, обманно влекущую тёплыми фонарями, он застегивает пальто, засовывает руки в карманы и устремляется на встречу ноябрьскому снегу с дождём, летящем для пущего эффекта прямо в лицо. В третий раз только за сегодня обещает не выходить за порог без шапки и с близким к мазохизму мужеством направляется домой по самому длинному и самому освещенному маршруту. Но не тут-то было, крепкая рука ловит его за локоть, бесцеремонно прерывая начатую прогулку. — До тебя не дозвониться, — сообщает с претензией на недовольство мокрый парень с красным греческим носом головы на полторы выше Егора. Сашка, по видимому давно карауливший здесь, одаривает растерянного Егора слишком пристальным взглядом, от которого моментально хочется начать оправдываться, а ещё лучше куда-нибудь провалиться. Однако, смятение быстро уходит, укоризненно напомнив, что встречи никто не назначал, а значит и ждать Егора на улице в непогоду, изображая Хатико, никто не просил. И если уж в том имеется острая необходимость, стоило хотя бы дойти до его пятиэтажки и спрятаться в арке у входа во двор. — К тебе уже не успеем, — невозмутимо заявляет красноносый, — Пойдём в кафе погреемся? Егор давно уже смирился с беспардонностью и некоторой чудаковатостью друга, который с лёгкостью позвал себя в гости и тут же отверг собственное приглашение. Будь Александр Алмазов другим, более чутким и предупредительным, их дружбе не суждено было состояться вовсе.       Жарким летом, потонувшим в невесомых комьях тополиного пуха, когда Егор окончил седьмой класс, в квартиру напротив с извечно скрипучей дверью въехали новые соседи. Это ни коим образом не отразилось на неспешной жизнь ребёнка, который на радость взрослых прилежно практиковался в летнем чтении, а не бесцельно шатался по улицам с одноклассниками вызывающей наружности. До тех пор пока издававшая душераздирающие звуки дверь, вдруг став открываться бесшумно, не переломила привычный ход вещей и не втолкнула в прямом смысле в затворническую жизнь Егора долговязого парня лет двенадцати в надетой не по погоде сорочке с длинными рукавами.       На парня Егор налетел, пытаясь поместиться с двумя раздутыми мешками мусора на узкой лестничной площадке, когда оба задом выходили из своих квартир. Познакомившись таким ударным способом с Сашкой, который сразу же попросил называть его «Сашка», Егор попрощался с уединением. Он переквалифицировался в гостеприимного хозяина и ежедневно радушно принимал заваливающегося без приглашения соседа в неизменных длиннорукавных рубашках. Сначала сосед принёс новенькую игровую приставку, и Егор, движимый угрызениями совести за недавнее столкновение, сыграл с ним пару раз.       На следующий день Сашка, видимо, заметив неровные стопки книг, не сумевших выпросить место в шкафу, всучил ему одну с летающим белым драконом на боку. Дракон наглядно иллюстрировал детскость издания, которое Егор в конечном счёте взял только, чтобы от него отстали. Но в итоге так неудержимо увлёкся, что не расставался с книгой как малыш с долгожданной игрушкой ни на минуту целых два дня, по истечении которых они с Сашкой пили на кухне чай с лукумом, присланным дальними родственниками Алмазова, и обсуждали прелести прочитанного.       Родственники эти представлялись Егору аккуратно подстриженными и застёгнутыми на все пуговицы, как и сам Александр. А именно так к Сашке обращались родители. Он оказался не болтлив и прямолинеен, сдержан в эмоциях, но в то же время имел склонность к бунтарству (взять это его дерзкое «Сашка»), что в купе с оригинальностью суждении частенько походило на прозаичное хамство.       К подёрнутому охрой началу осени мальчишка напротив уже обосновался у него в квартире и жизни. И когда однажды зимой, уже повязшей в грязной слякоти, Алмазов объявил их лучшими друзьями, Егор быстро с этим согласился. Никого кроме банальных, навязанных обстоятельствами приятелей из класса у Егора раньше не водилось. Но они так спокойно относились к странностям друг друга и до завидного редко ругались, что Егор хоть и с некоторым смущением был не против дать этому определение «лучшие друзья». К тому же Сашка оказался чуть ли не единственным человеком, который вёл себя так простодушно нагло и при этом практически не бесил.       И вот теперь Алмазов, держа всё это время Егора за локоть, с силой тянет несчастного в ближайшее кафе с надписью «ƎƎꟻꟻOƆ» на уже открытой стеклянной двери. Можно было сразу догадаться, вопрос риторический, и согласие ему не требуется.