МАЯК

      Громко, в просторной светлой зале на друзей наваливается непривычный уличному уху шум. Гудит капучинатор, за круглыми одноногими столиками там и тут болтают и смеются, колокольчик заходится, оповещая о закрытой двери, звучно дзинькает неаккуратно положенная на блюдечко ложка. Внутри оживлённо для девяти вечера, в желающих погреться и переждать мокрую пакость недостатка нет.       Свободен только одноногий малыш у стойки, походящий скорее на стул для гигантского фортепиано, чем на столик. Сашка определяет за него Егора и со словам «сиди жди» идёт к кассе. Егор уже привык к манерам друга настолько, что не замечает в этой с виду возмутительной псовой команде ничего кроме прямолинейной просьбы. Снимает пальто, садится ждать. Неосознанно заправляет мокрую прядь волос за ухо, облокачивается на руку и устало съезжает в бок.       Рыжеволосая девушка за стойкой бойко выполняет заказы, есть в её внешности что-то ренуаровское. Формы, кожа, ямочки на щеках, цвет волос. Как бы он назвал этот цвет? Медово-персиковый? Золотисто-медный? Закатно-солнечный? Нет, нет. Он мысленно гонит неудачные эпитеты прочь. Кышь, кышь. Девушка замечает излишнее внимание со стороны Егора, Егор прикидывается шлангом. А шланги, как известно, не пялятся на незнакомок как туристы на картины в здании Главного штаба.       Сашка возвращается с двумя большими керамическими кружками цвета шоколада, упавшего в бирюзу. Кышь. Вид у Алмазова растрёпанный: на макушке торчат обычно смирные волосы, карманы куртки несимметрично оттопырены, рубашка не застёгнута на ДВЕ пуговицы. Облик друга говорит, нет, кричит: «Дело серьёзно!» По словам Сашкиной сияющей улыбки, себе он взял американо, а ему, многозначительная пауза, латте с карамелью. Егор красноречиво поднимает бровь, но несмотря на невербальный посыл приторный, судя по названию, напиток опускается рядом.       Вздох, глоток. Горячо и конечно же сладко, но неожиданно вкусно. Оба молча пьют, облепив стуло-стол с двух сторон. Сашка сгорбился, локти на столешнице, Егор откинулся на спинку, держит чашку двумя руками. — Ну и погодка сегодня, — выдает Алмазов первую из топа тривиальных тем. — Автомобилисты с ума посходили со своей снегофобией. Пробки 9 баллов…        Дело хуже, чем ожидалось. Последний раз Сашка болтал ни о чём, когда убежал его толстый ленивый кот. Удивительно, что это животное вообще смогло выбраться из дома. Кот спал всегда, кроме тех моментов, когда ел. Для еды его, кстати, тоже приходилось будить. Гладить кота мог только Сашка и только после еды, остальных он царапал. Егор увидел в здоровенном дядьке Алмазове того сутулившегося старшеклассника на скамейке у дома в вязаной шапке-носке дымчатого, почти как кот, цвета. Тогда друг проболтал целый час, успокоился и стал прежним. Высидит ли Егор час?       Прошло минут 15, одна скучная тема, зевая, сменяла другую, и на докладе некоего сотрудника Столярова Егор понял, участие в беседе Сашке не требуется. Сначала он ещё пытался вполуха слушать, чем так отличился Столяров, но через пару минут забыл даже фамилию нерадивого сотрудника.       В метро Егор предположил, что потерял сознание или уснул после двухдневного марафона перед дедлайном. И что некий добродетель, а такие ещё встречаются в этом городе, доставил бренное тело в отключке до скамейки. Не ясно только, куда делся этот благородный спаситель, и почему Егор, очнувшись, чувствовал себя на редкость обновлённым. Никакой слабости или головокружения. Ну хорошо, допустим, спаситель благоразумно ретировался, не желая продолжать странно начатое знакомство. Сам он продрых столько, что выспался. Удовлетворившись ловко придуманным объяснением, Егор зарёкся: спать минимум по 6 часов в сутки, чаще гулять, или, какого он обманывает, хотя бы просто выходить из дома, питаться три раза в день и пить поменьше кофе.       При мысли о последнем он покосился на кружку в руках. Затем виновато отвернулся от неё к пирожным в витрине справа. Пирожные выглядели замученными, мягко скажем, неспособными сразить своей внешней привлекательностью придирчивого покупателя. Поужинать он не успел, к тому же эти шоколадные неровные эклеры, трубочки с отвердевшим заварным кремом и даже продолговатые картошки, украшенные кое-как напомнили о Егоровом детстве. Каждый четверг перед обедом в школьную столовую привозили два подноса неказистых кондитерских изделий. Приумноженные недельным ожиданием они казались не только вкусными, но и эстетически привлекательными.       Егор давится слюной. Деться от витрины некуда. Тогда он смотрит не в витрину, а как бы сквозь неё, на своё отражение, и для верности решает включиться в Сашкин монолог. Однако друг произносит, по видимому, последнюю фразу: — Вот бы я мог ждать жену дома, — и замолкает. — Угу, — невпопад отвечает Егор.