Католичка и дурак

В середине лета в город с крупным грузом антрацита приезжает огромный черный гаитянин Гуго, которого Джеки называет братом и клянется, что они и правда дальняя родня. Мама Уэллс принимает Гуго у себя дома и с оттягом таскает за щеки, как бульдога, но ничего не хочет знать ни о причинах его визита, ни о Ви. Гуго дарит Джеки сенсимилью. С Гуго еще пятеро гаитян и один поляк. Закончив с делами, они устраивают на берегу ядовитого залива маленькое барбекю. С пляжа Джеки впервые за семь недель вызванивает Дум-Дума. До того вся связь шла через Панам. – Ну, очнулся. Сказал: «Женюсь на живой бабе, как мой кореш Джеки Уэллс». Схватил меня за сиську и отрубился. Вроде даже не понял, где он и что. … – У него пункт на подружке, в курсе?! Задрал уже! Мальстремовский хуесос чувствует себя одиноким, надо же! Я говорю: а хули, блядь, ты думал, когда делал это все со своим еблом?! Ален Делон, блядь, петушиный!* … – Ползает сам. Но готовится к ломке. Заебашил в палатке химическую лабораторию. Без понятия, что он там месит. Сол говорит, она крутая. Хочет оставить. … – Просил кактусов. Я говорю: ты ж в курсе, что в здешних мескалина нет. Обозвал тупой пиздой. Втащила ему. Но не сильно, не ссы. … – В основном, лежит тихо. А сегодня ночью как заорет. Поднял весь лагерь. В жизни не слышала, чтоб человек так орал. … – Прегабалин передала. Вроде ожил. Спасибо за подгон. Заехать точно не хотите? Джеки и Ви точно не хотят заехать. – Приеду я, и что скажу? – размышляет вслух Джеки, которого грызет совесть. – Он в блевотине лежит с полными штанами. Или спит. Или дырки перевязывает. Я бы не хотел, чтоб кореш палил меня в таком виде. Это как-то… не знаю… не по-мужски. Что вообще надо говорить в таких случаях? Я без понятия. Ми мадре покрыла меня хуями, когда я очнулся в больнице весь в трубках. И больше я не болел. Подумав, он неуверенно добавляет: – Нет, если б я был чикой… бабой там… мамой… то, может, и ничего. А так – хуйня какая-то получается. – Намекаешь, что это мне нужно к нему съездить? – усмехается Ви. – Ке?.. Не, не. Ни на что не намекаю. Просто… хер знает. В Найт-Сити сложно проявлять заботу о друзьях. Да и дружба в Найт-Сити – странная хуйня. – Не парься, – отвечает Ви. – Ты спасал рядового пиздоглазого с самого начала. Рисковал. И он торчит тебе кучу эдди. На его месте я бы не обижалась, что ты не звонишь. И вот, спустя семь недель, бледный тощий Дум-Дум с запавшими щеками приезжает на барбекю к гаитянам из Пустошей на разбитом мотоцикле. Подходит, прихрамывая. Поджигает скрутку. Перешел на легкие. – Может, вообще завяжу, – говорит он. – Хотя нахуй так жить?.. Они сидят в шезлонгах, плавятся от жары и вдыхают зловоние залива. Серая кожа Дум-Дума почти просвечивает на солнце. Он рассказывает, чем сейчас живет. Губы у него, как у мертвого, отдают синевой. – У их главного нет яиц, чтобы решать вопросы. Так что накопилось много грязных дел. Их и решаю. – Насколько грязных? – Обыкновенных, – он затягивается и выпускает большое облако дыма. – Но чистым… или, ну, почти чистым работать трудней. Ссыкотно. И боль, куда ни ткни. Как вы, соло, блядь, вообще живете? У Дум-Дума есть четкий план. Недели три ему нужно, чтоб отработать долг кочевникам. Еще два месяца – долг Уэллсам. Потом еще три – и накопит на новый, менее приметный хром. – А то, блядь, зашел как-то за кофе, рта раскрыть не дали – сразу начали палить. У Мальстрема в Пустошах репутация особенно плохая. Именно поэтому Дум-Думу там безопаснее всего, пока Ройс вопреки прогнозам держится у власти. – Кочевником стать не надумал? – спрашивает Джеки. – Не-е, – тянет Дум-Дум. – Не, не, не. Не. На хуй. Я – городской, блядь, человек. Палмер мне все равно не даст. А все это семейное говнище… воспоминания о войне, песни, блядь, под гитару… перебор карбюраторов… они мне уже снятся вместо денег. И шины, шины. И масло машинное. На роже. На теле. На яйцах. Во рту. – Романсэ, – усмехается Джеки. – Ссанина уходит в песок, – Дум-Дум задумчиво выдыхает колечками. – В трусах ядовитый паук. Кактус стекает по лобовухе. Ебаная колонка опять плюет ржавчиной. Отсос говна в пути накрыли «Стилеты». – Заебато звучит, – Джеки прихлебывает пиво и смеется. – У тебя дар, чумба. – Напиши такую песню, – советует Ви. – И продай Кэри Евродину. В общем, вся эта сельскохозяйственная срань – не для Дум-Дума. Когда Ройс обнулится, Дум-Дум вернется в город. – Эх, заплатил бы кто за Ройса, – грустно вздыхает Джеки, глядя на облако пыли за мотоциклом Дум-Дума. – Могли бы с тобой сами его обнулить. Какого хера доброе дело в этом городе вечно никому не надо, блядь? – Ебаная жизнь, – с сарказмом бубнит Ви, уткнувшись ему в шею, и легонько тянет зубами за серьгу. Джеки скучает по этому еблану. Джеки мечтает стать легендой Найт-Сити и заработать кучу денег. Но это было и до Ви. Теперь же Джеки думает еще и о том, что, может быть, прямо сейчас внутри Ви зреет свернувшийся клубком Пиздюк. Джеки считает, что торчит Пиздюку стать по меньшей мере народным героем, ебаным робингудом, потому что ненасытному Пиздюку мало легенды «Посмертия». Джеки должен принести этому городу не огромные бессмысленные разрушения и бесполезные смерти, как принято у легенд «Посмертия», а что-то конструктивное. Практически значимое для всех. Хотя бы отчасти хорошее. Сам он это пока о себе понимает не до конца, но Ви понимает полностью. – Милая, – спрашивает как-то утром Джеки, слегла бледен и взволнован, – я типа знаю, что вопрос немного запоздал. Ты только не подумай ничего. Я… ты предохраняешься как-то? Я просто так спрашиваю. Я просто не предохраняюсь, как ты… ну да. В курсе. Ви чистит зубы в ванной и давится смешком. – Нихуя не предохраняюсь, – громко отвечает Ви с ртом, набитым пеной. – Падре же сказал, что это, блядь, грех в браке. И гневит Господа. А нам с тобой в этом сраном городе только Господа не хватало разозлить. В зеркало она успевает заметить смесь облегчения, радости и страха на его лице. – Ну да, ну да, заебись, – быстро говорит Джеки. – Я так и думал. Просто решил уточнить. Ви сплевывает, смывает щетку и ставит в стакан. – Вот тебе мой план, Джеки, – серьезно заявляет Ви, глядя в зеркало. – Обрюхатишь меня – поработаешь один какое-то время. Потом спихнем кекса твоей мамаше, и я снова буду в строю. Заебашим в ее баре детскую комнату. Станем забирать на выходные. А так – пиздюк будет расти на улице, как я и ты. Как все. А сдохнем с тобой – будет сиротой. Мама Уэллс еще не старая. И мир не без добрых людей. Ви мнет в руках полотенце и подходит к нему вплотную. – Ты же не ссал, когда мы заводили Мэнни. – Ссал, вообще-то, ты вспомни, – резонно напоминает Джеки. – Все думал, что он жрет, и эдди было жалко. До слез. – Ладно, плохой пример, – Ви улыбается, запрокинув голову. – Подумай вот о чем. Жизнь – говно, Джек. И че? Вымрем, как мамонты, с тобой? Джеки смотрит ей в глаза. – Биен, – говорит Джеки. – План я понял. Он не сложный. Ты же мне скажешь, если он… если этот пиздюк… Ви поворачивается к нему спиной и кидает полотенце на кровать. – Ты узнаешь сразу после меня, каброн. А пока Пиздюк не заводится, они ездят с гаитянами на барбекю. Возвращаются домой за полночь, занимаются на диване незащищенным сексом в миссионерской позе под возмущенное шипение Мэнни. Джеки кидает в него подушкой, целует Ви с жадностью и тянет за волосы. Ви под ним всегда тяжело, жарко и душно, но вместо вынырнуть и глотнуть воздуха, она съезжает ниже, чтобы он накрыл ее полностью, как бетонная плита, и мира стало не видно, и неон потух, и вопли телека заглохли. В пять утра звонит телефон. – Проснись и пой, Валери, – голос Муамара Рейеса спросонья кажется громоподобным и почему-то торжествующим. – Пришли последние, блядь, дни. Включи телек. – Какой канал? – Любой. Перезвоню. – Ке? – спрашивает проснувшийся Джеки. – Кэп звонил, – отвечает Ви. – Говорит, телек включить. Они смотрят друг на друга круглыми глазами и видят друг в друге, как в отражении, свой страх. Ви слезает с кровати и на ватных ногах идет к телевизору. Есть только одна вещь, которой все здесь боятся. И Ви боится. И Джеки. Непонятно только, чему так радуется Рейес, что зовет ее Валери по старой, старой памяти. Хорошо, что Джеки не слышал. Ви думает: хорошо – и боится дальше. Что шутки кончились, и началась война. Корпоративная. Со Штатами. С Мексикой. Ядерная. Война. Конпеки Плаза Еринобу Арасака Сабуро Арасака Чрезвычайное Экстренное Мы все глубоко в… – Блядь, я не понял, – выдыхает Джеки за плечом у Ви. – Император… че, сдох?.. Звонит телефон. Ви ставит на громкую. – Видала, а?! – смеется Эль Капитан, и Ви с трудом узнает в этом демоническом хохоте давно знакомый голос. – А я, блядь, дожил! Я, блядь, дотелепался до этого ебаного дня! – Он реально мертв? – спрашивает Ви. – Мертвей собачьего говна! – ликует Рейес. – И это верняк инфа! И ты знаешь, откуда я знаю. Но есть один момент. У нас тут, блядь, красный уровень тревоги. – Красный? – переспрашивает Ви. – Краснее некуда, Ви! Буди своего мужика.