***
Стрелки настенных часов переваливают за 4 часа утра, когда до Тины доносятся странные звуки со второго этажа. Она взволнованно поднимается с постели, где ей, к слову, так и не удалось уснуть. Девушка осторожно выходит из комнаты и, понимая, что звук доносится из гостевой, направляется туда, разбирая дорогу, даже не включая освещение. Тихонько открывает дверь и замирает. Девочка, освещённая довольно ярким светом Луны, дергается на кровати, скинув на пол одеяло. На лбу блестит испарина, а о слух Кароль ударяются непонятные словосочетания на ломаном, известном лишь Жене, хотя и то вряд ли, языке. Тина теряется, на минуту застывая перед ужасающей картиной, совершенно не понимая, что с этим сейчас делать. Но истошный детский крик, что чуть ли не рвал голосовые связки, выдергивает ее из минутного оцепенения и девушка тут же подлетает к девочке, приподнимая и кутая ту в своих руках, раскачивая в разные стороны. — Мама… — тихо доносится до Тины, а ее сердце разрывается на тысячи осколков, — мама, мне страшно, мама! — снова срывается на крик, а Кароль жмурится, только сильнее прижимая к себе дрожащее в бреду тело. — Моя девочка, проснись. Проснись, — рвано шепчет, теряясь в жутком страхе. По щекам обеих уже безостановочно текут слёзы, и Тина продолжает шептать, словно молитву, что-то успокаивающее Жене на ухо. — Мама! — снова крик и резко распахнувшиеся глаза. Женя в панике вырывается из объятий и занимает сидячее положение на кровати, хватаясь за голову. — Тише-тише, девочка моя. Это я — Тина. Все хорошо. Все закончилось. Это был просто сон. — Женя через минуту успокаивается и обессилено буквально падает в тёплые руки артистки, прикрывая глаза и снова роняя слёзы. — Мне снилась мама… — шепчет девочка, — я совсем ее не помню, только глаза и волосы… Кудрявые и темные. И слова… Она говорила, Тина, — худенькое тело снова трясётся в истерике, а Кароль ничего не может с этим сделать, только гладит по волосам и укачивает в своих руках, — она говорила мне, что любит меня. Она говорила, чтобы я ее ждала, что она меня обязательно найдёт. И я жду, понимаешь… Я каждый день смотрю в окно и мечтаю только увидеть эти глаза, я ведь сразу ее узнаю. Сердце пронизывают тысячи ножей. Девушка понимает, что теперь совершенно не знает, что ей делать. Забрать к себе — значит точно лишить ее надежды. Оставить там — лишить всего остального, не давая никаких гарантий, что эта заветная мечта все же исполнится. — Песня… эта песня. Она была для неё. — тихо шепчет девочка, вероятно посчитав, что сейчас готова этим поделиться. И пазлы складываются, недостающий элемент в этой печальной картине находит своё место и становится туда, будто влитой. В голове вихрем проносятся строки, а из глаз Тины снова рвутся горячие слёзы. Грудную клетку разрывает от боли за этого хрупкого ребёнка.«На площади полки. Темно в конце строки. И в телефонной трубке, эти много лет спустя, одни гудки. И где-то хлопнет дверь. И дрогнут провода. «Привет!» Мы будем счастливы теперь и навсегда.»
— Я знаю, что она не об этом, — продолжает свой рассказ девочка, — но для меня она только о маме. — Об этом. Если ты так чувствуешь, значит для тебя она об этом. — блондинка гладит ее по спине, успокаивая и укачивая, а заодно пытается успокоить себя, давая на завтра установку узнать, как можно больше о маме этой девочки. Найти ее и хотя бы посмотреть в глаза. Просто спросить «За что?». Тина за ночь больше не возвращается к себе в комнату. Женя успокаивается и засыпает, а артистка позволяет себе выдохнуть, когда ровное тёплое дыхание согревает пространство у неё где-то между шеей и плечом. Тина просыпается первая и, выпутывая себя из цепкой хватки своей гостьи, отправляется на кухню, воскрешая в своей памяти все рецепты, что она когда-либо в своей жизни готовила. Не без помощи интернета, останавливается на овсяной каше с ягодами и блинчиками с каким-то, вероятно, очень вкусным джемом. — Вкусно? — тихо спрашивает Тина, улыбаясь, глядя, как девочка уплетает кашу, закусывая блинами и запивая все это чаем с лимоном. — Очень, — и вроде 13 лет стукнуло вчера, а кажется, что пять. Набитый рот, размазанное по губам варенье и совершенно счастливая улыбка. От той страшной ночи, казалось, не осталось и следа. Надолго ли? Телефон вибрацией оповещает о входящем сообщении и Тина вздрагивает, чувствуя, как сердце медленно учащает свой ритм. Венечка«Мам, я подумал. Я не против. Я знаю, что она хорошая, потому что ты это знаешь. Love u»
11:20
По лицу расплывается счастливая улыбка, а глаза начинают искриться. То ли от переполняющих чувств, то ли от слез, скапливающихся в уголках. — Ты чего? — спрашивает девочка, отрываясь от тарелки. — Кушай-кушай. Не знает, с чего начать, как предложить. Что говорить? Особенно после всего случившегося этой ночью. — Жень, я… — запинается, смачивая горло глотком воды, теряется в страхе и сомнениях, — я не знаю, как сказать. В общем… — выдох. Резко. Надрывно. Обратно точно нельзя. Теперь нельзя, — я бы очень хотела предложить тебе жить со мной. С нами. Девочка, едва ли удерживается на стуле, качнувшись и замерев с изумленным выражением лица. — Что? То есть… Ты хочешь меня удочерить? — шепотом, практически сама себе говорит девочка, пряча глаза. — Ну выходит, так… — Зачем? — вопрос, ставящий в тупик, не давая даже шанса найти выход, — не надо. У меня есть мама. — твёрдо отчеканивает девочка, вставая и пятясь назад. Хватает с вешалки куртку и прямо в домашних тапочках идёт к двери. — и она меня заберёт, понятно? — срывается едва ли не на крик, распахивая дверь. — Жень… Женя. — Она любит меня! Я знаю это! — она выходит за дверь, срываясь на бег. И несётся в непонятном направлении. Интуитивно открывает замок калитки. Бежит, бежит, бежит. Тина успевает быстро натянуть пальто, прихватить сапоги девочки и вскочить практически на лету в свои. Непонятно, чем руководствуется, когда бежит четко за ней, хотя не может зрительно разобрать даже силуэт. Силы у обоих заканчиваются примерно одновременно. Тина находит девочку, упавшую на коленки прямо у входа в лес. — Ну что же ты творишь, — подбегает и опускается рядом, — я не отберу твою надежду, слышишь? Не отберу. — стягивает с маленьких ног тапочки, слегка трёт стопы в руках и натягивает на них тёплые сапоги. Обнимает, а Женя впервые вырывается и идёт вперёд, даже не оборачиваясь. — Я отвезу тебя обратно, собирайся, — тихо говорит Тина, не найдя в своей голове ничего другого. Обессилев от эмоций, падает на диван, опуская подрагивающие ресницы, с которых через мгновение срываются хрустальные слезинки. Всю дорогу они едут молча. Тина лишь украдкой замечает влажные щеки своей «подопечной», но больше не принимает никаких попыток быть ближе. Во всех смыслах. Провожает ее до самой комнаты и легко приобнимает на прощание. — Я не буду больше заниматься… Спасибо за все, — вставляет словно нож в спину, но Кароль не оборачивается и даже не вздрагивает, закрывая за собой дверь. По щекам текут слёзы, хочется просто убежать. В идеале — забыть все, что произошло. Но у неё ещё осталось одно невыполненное обещание. Робко стучит в кабинет заведующей, дожидаясь приглашения. — Доброе утро, Женя уже у себя, но… — женщина без труда замечает мокрые щеки Кароль и так же без труда догадывается о причине ее состояния. — Не захотела? — скорее утверждая, нежели, спрашивая, говорит женщина, — бедная девочка… маму все ждёт. — Вы знали? — в недоумении спрашивает певица. — Знала. — кивает женщина, как-то слишком досадливо опуская глаза. — Почему не сказали? — Тина начинала закипать, ведь все могло быть по-другому, если бы она только знала. — А что говорить? Нет у нее никого. Они с мамой вдвоём были. Несколько лет назад попали в аварию. Девочка чудом почти не пострадала, а вот мама… жуткое там было зрелище. Больше 70 процентов ожогов. Даже лицо. Женя тогда долго с ней в больнице была, пока мы родственников искали. Но тщетно. Ее забрали в наш детский дом, а потом и к нам. Мама умерла спустя две недели. Сердце не выдержало. Из-за стресса она не помнит ничего совершенно. И вот я уже почти пять лет пытаюсь найти в себе силы, чтоб отобрать у неё эту надежду. Как я могу? — печально усмехнулась женщина, а от взгляда Кароль не скрылась блестящая слеза, скатившаяся по щеке, — вот она и ждёт до сих пор. — Она должна знать правду. — твёрдо говорит Тина, держась из последних сил, чтоб просто не разреветься, — прошу вас, найдите эти силы в себе. Потом ей будет только больнее. — уже на выходе просит девушка, стоя в пол-оборота. Словно в тумане доходит до выхода, а ноги будто не держат. Она думала, что готова к любому исходу этой истории, думала, что в случае чего просто продолжит жить, как и раньше. А оказалась убитой одним лишь холодным взглядом этой малышки в свою сторону. Она посягла на самое дорогое, что было у этой девочки. На веру. Такую и получила отдачу. Она обязательно справится с этим… когда-нибудь. Выходит на крыльцо, жадно хватая ртом воздух, сдерживая из последних сил рвущуюся истерику. Почему-то не видит машины водителя, но через минуту наталкивается взглядом на родной силуэт своего палача. Подходит медленно, словно в бреду, и молча утыкается лбом в его плечо, выпуская слёзы и громкие всхлипы наружу. Не слышит и не услышит от него ничего из ряда: «Я же говорил» или «Я предупреждал, что так будет». Только его тёплая рука, легко обнимает, поглаживая по спине. — Прости меня, — шепчет, не поднимая глаз и мотая головой в разные стороны. — А ты меня. Поехали домой? — неуверенно спрашивает, легонько отстраняя от себя подругу. — Поехали, — на лице пробивается неуверенная слабая улыбка. Она правда рада его видеть. Машина выезжает со двора и быстро скрывается за поворотом, пока взгляд голубых глаз, роняя слёзы, провожает их откуда-то из окна, кажется, третьего этажа большого мрачного здания.