Рокировка

У Ви все было, в общем, неплохо. Он существовал — за пределами души и тела, — но сохранил разум без вмешательства Джонни, от которого был бы рад избавиться и ценой жизни (собственно, что он и сделал). Он мог мыслить, — теперь постоянно, — и единственное, что могло его от этого отвлечь — иная мысль. Следом пришло исполинское, сокрушительное спокойствие. Бежать с переполненного земного шара, чтобы найти уединение — роскошь, которую он получил в качестве утешительного приза. И каждый новый момент времени — терял ощущение за ощущением. Никакой физической боли, смущения и ярости — сухой набор цифр внутри и снаружи. Впрочем, времени в киберпространстве не существовало тоже: лишь версии программы — огромные пласты памяти, в которых ты можешь быть любым — главное открыть нужный файл и не забыть сохранить внесенные изменения. Иногда накатывало: как будто бы ощущения, каждое из которых неотступно преследовало память о собственном теле, до омерзения материальном и неповоротливом. Память — все, что у него осталось, — настойчиво подталкивала то к одному, то к другому бессмысленному теперь жесту. Цеплялась сама за себя, пытаясь удержать то, что некоторые бы назвали — быть человеком. Порой безумно хотелось съесть плитку горького шоколада — Ви терпеть его не мог, пока не связался с Джонни. Но что такое шоколад? Как его можно… съесть? А главное, зачем? Альт говорила, он должен освободиться от телесных метаний, принять «новое себя» и смириться. — Это трансформация, Ви — единственно истинный путь к вознесению. Поднимись по нему к самой вершине, и ты обретешь величие разума. Альт бы сошлась с Мисти. И в одно мгновение Ви почти послушался. Согласился: надо забыть и себя, и бренное, отказаться от телесного, и чем быстрее — тем лучше. Потому что мыслительную пытку в отсутствии тела заглушить химией — невозможно. Невозможно лечь спать. Невозможно отвлечься и запить горечь горьким же алкоголем. Невозможно затянуться прогорклой сигаретой — так, чтобы на языке выступила слюна, и по нервам растеклось мнимое умиротворение. Джонни сказал бы, что он сдался. Иногда Ви слышал его… помимо прочих. Но у живых в мире мертвых нет права голоса, а бороться за жизнь после смерти — просто-напросто нелепо. Сдаться сейчас — выиграть в перспективе. Чтобы однажды — лет эдак через пятьдесят, — встретить изумленного человеческого путника в киберпространстве, и с непроницаемым голографическим лицом сказать: — Я больше не тот Ви, которого ты знал… — и обязательно заунывно и голосом, пропущенным через деформатор. Он даже не мог поговорить ни с одной из освобожденных из Микоси энграмм. По причине, которую Альт объяснять отказалась, все конструкты могли сообщаться друг с другом исключительно через центральный процессор — то есть, нее саму. То есть, бездушную суку со сложным характером. Все, кроме одного.        Ви уставился на доску перед собой. В который раз и даже не скажешь — за день или месяц. Вечность — она единиц измерения не имеет. — Все еще не понимаю, — Ви «вздохнул». — Зачем мне это? — А есть еще, чем ты можешь здесь заняться? — каждое слово — щелчок, с которым вылетают гильзы. — Я ни черта не смыслю в шахматах. — О, поверь мне, я заметил. — Вы же их терпеть не можете, — возразил Ви. — Вы сами сказали, что предпочитаете игру в го. — С достойным противником — безусловно. Но если ты не в состоянии освоить даже шахматы — о чем мы говорим? Ви «поднял глаза». Еще один необязательный рудимент в киберпространстве. Здесь ты постоянно придумываешь себе то, чего нет, чтобы по привычке держаться хотя бы за какую-то иллюзию. И все это — за счет мощнейших процессоров современной сетки, к которым подключена его энграмма. Просто смехотворно, что Дозор до сих пор вынужден тратить немыслимые ресурсы на поддержание серверов с вражескими ИИ за Стеной, просто потому что отделить их от Сети — не способен. Цифровой мозг Ви принял запрос, запустил вычисление и услужливо дорисовал собеседника напротив — по памяти. Короткий седой ежик, круглые очки, пигментные пятна — лицо такое серое и незапоминающееся, что никогда бы не подумал — вот из-за этого человека ты и умрешь. А он умрет из-за тебя. В каком-то смысле. — Ты рискуешь потерять слона уже на четвертом ходу, — «постучал пальцем» по доске Сабуро Арасака. — Насколько тупым и недальновидным надо для этого быть? — Я думаю, вы как раз об этом мне сейчас и расскажете. — Бессмысленная дерзость. Тебе выпала драгоценная возможность развеять скуку интеллекта, превосходящего тебя стократно. И все, на что ты способен — пустое острословие? — Я уже говорил, что понимаю, почему вас задушил собственный сын? — Трижды. Ты любишь повторяться за неимением прочих талантов. Ви «пожал плечами». — Тот, кто разочаровал вас, стал причиной того, что вы сейчас здесь, со мной. — Я проиграл ход, но не партию, — ответил Сабуро без толики былого раздражения. То ли забыл прикрутить к реплике эмоциональные параметры, то ли просто не захотел. — Он украл разработку всей вашей жизни, — напомнил Ви в безуспешной попытке отсрочить летальный исход для белого слона. — Может быть, стоило хоть раз сыграть по его правилам? — Мой сын — глуп и смертен, — отрезал Сабуро. — Он самолично отказался от идеи бессмертия, хотя сейчас мог бы иметь все. Время играет против него — в отличие от меня. — Ваш сын забрал у вас все. Сабуро «усмехнулся». — Все? — тоже «поднял глаза». — Мой разум со мной. Это и есть — все. В отличие от Ви, Сабуро не испытывал особых трудностей во время «акклиматизации». Был слишком бесчеловечен изначально — чтобы теперь страдать из-за отсутствия жалкого, слабого тела. Ви мог лишь позавидовать тому, с каким величием и надменностью держится цифровая копия мертвого уже императора. Он ожидаемо удостоился уникального подхода еще до смерти своего оригинала. Пока прочие заключенные прибывали в Микоси, для Сабуро разработали личную сеть с первоклассным протоколом защиты — который Альт безуспешно пыталась сломать вот уже который… блять. Ханако уведомила «отца» о подробностях его смерти, как только она случилась, но Ви не стал пренебрегать шансом: изложил свою версию в выражениях, так что голограмму Сабуро даже один раз коротнуло. Это была самая первая их встреча: порядочно эмоциональный дебют бросающихся друг на друга строчек кода. Если бы Джонни увидел Сабуро сейчас — по задумке сломленного, принявшего ту же участь, на которую сам обрек стольких людей, — разочаровался бы до конца веков. Сабуро оставался слишком самовлюбленным и самоуверенным, — даже больше, чем Джонни, — чтобы признать проигрыш. И поэтому мог выиграть снова. Кажется, в этих его чертовых шахматах все-таки есть какой-то смысл. — Я знаю, на что вы рассчитываете, — «сказал» Ви, делая невесть какой ход, и Сабуро показательно снес его защиту в пару коротких приемов. — Но я не позволю вам вернуться. — На редкость неоправданное самомнение. Это игра гроссмейстеров, мой мальчик. К которым ты — не имеешь ни малейшего отношения. Твой удел оставаться дрожащей, упрямой пешкой на передовой. — Пешка может стать ферзем. — И это единственное, что тебе известно об игре, — Сабуро «смахнул» ладью с поля Ви и объявил «шах». — Хочешь, я расскажу, как все случится? — А я могу отказаться? Сабуро вернул фигуры на исходное и затем ловко «передвинул» три пешки — так что одна из белых оказалась на линии атаки черной, но под защитой ферзя. — Они придут за тобой. Твои друзья, — он «указал» на белых. — Разыграют единственное, на что способны — ферзевый гамбит. Под защитой королевы выдвинут в центр поля такую же несмышленую пешку, чтобы ты мог «съесть» и занять ее клетку. Приоткроют щелочку — и я просочусь в нее вместе с тобой. — Королеве это не понравится. И вместо защиты — она нанесет по вам удар. Даже если придется пожертвовать и мной. — Разумеется, это возможно. Но вывести в центр ферзя, чтобы наказать пешку, которая согласилась сыграть по предложенным правилам — проиграть всю партию. Ты полагаешь, что королева столь неблагоразумна? — Я видел ее. Говорил с ней. Королева на многое пойдет ради съеденной пешки, даже если той больше не удастся вернуться на поле. — И она проиграет — если поддастся чувствам. — Вы знаете ее лично? — «усмехнулся» Ви. — А как ты думаешь, королева выжила? Ви, если бы мог, вздохнул бы глубоко и шумно, но процессор затроттлил раньше. Эта мысль, — о том, что Роуг вполне вероятно лично встречалась с Сабуро Арасака за свою порядочно долгую жизнь, — оглушала. Хотя бы тем, что она выжила — снова. — Тогда я… — Ви «нахмурился». — Тогда пешка не будет «съедать» чужую пешку и занимать ее клетку. Откажется от жертвы. — Отказанный гамбит, хм? И как же ты хочешь его разыграть: несколько пассивная ортодоксальная защита? Быть может, активная фигурная игра — защита Тарраша взамен изоляции маленькой храброй пешки?.. Ви замолчал. Каждое слово, «сказанное» Сабуро загадочным образом повышало его уровень сочувствия к Йоринобу. Надо будет настроить виртуальную шкалу где-нибудь в системе, чтобы отмечать прогресс. — Ты ведь уже знаешь, каково это — жертвовать пешкой? — спросил Сабуро. — Как ее звали? Джеки… Джеки Уэллс, верно? — Закройте рот, — Ви «вскинул глаза». Сабуро послушался и продолжил скверно «улыбаться», задумчиво разглядывая сложившуюся на доске партию. Мог бы сыграть и выиграть ее десятком способов. Ви не имел представления ни об одном. — И все же вы остаетесь королем, — «сказал» Ви спустя «минуты», не найдя ни единого варианта продержаться на хотя бы пару ходов подольше. — Самой слабой фигурой на доске. — Задача короля не в том, чтобы размахивать тати верхом на жеребце. Король создает армию, способную защитить его от любого противника. Он есть разум — холодный и бесстрастный. Армию можно заменить, без короля же — она будет обречена. — Если я пешка — интересно, какое место на поле вы отводите Альт? — спросил Ви как будто бы небрежно. — Альт?.. — Сабуро «прищурился». — Боюсь, ты вновь ошибаешься в расстановке сил, мальчик. И в количестве полей. В этой игре их уже давным-давно стало больше двух… Вот потому я и предпочитаю го. Го позволяет выйти за рамки ограничений, в которых заточена любая шахматная фигура. Ви «взглянул» на Сабуро, силой давя внутри поднимающееся омерзение, сопротивляясь самой мысли, на которую ранее бы и не посмотрел. Но теперь, — в отсутствии истинных эмоций, — рассудком стало управлять проще. — Научите меня, — коротко «сказал» он. — Прошу прощения? — так надменно, будто ударил плетью. — Научите меня играть. — В шахматы? — Во все. — Зачем бы мне это делать? — Сабуро едва «отклонился» на своем несуществующем стуле. — Затем, что я хочу обыграть вас. Я не позволю вам вернуться. И сделаю то, что не смогли другие. Я вас уничтожу. Сабуро ожидаемо «расхохотался», нисколько не стесняясь в разошедшемся по бесконечности эху его синтезированного голоса. — Тогда тебе стоит понять, мальчик, — вкрадчиво «сказал» он. — Пока ты оперируешь эмоциями и идешь у них на поводу — от тебя ничего не зависит. — Тогда вам бы стоит понять, Сабуро, — «вздохнул» Ви, — что единственная причина, почему вы здесь оказались — чужие эмоции, которыми вы оперировать не смогли.        Джонни отметил походя: за углом подозрительный парень с автоматом, впереди по улице — группа гогочущих фриков с, на удивление, отменным холодным оружием. С верхних этажей сверкнуло — как от снайперки. Возможно… возможно, — он готов был рассмотреть эту мысль, но не так чтобы с ней согласиться, — все-таки не стоило разносить башню Арасаки, а потом разгуливать по Найт-Сити с лицом человека, который это сделал. Возможно. Сюда же наслаивалось новое размышление — скреблось под кожей, изводило. Как он, в частности, сумел так просто уехать из НС год тому назад, развалив сердце Арасаки по камешку? Как Роуг, соучастница террористического акта, прожила столько беззаботных дней, отнюдь не скрываясь, и умудрилась стать счастливой мамочкой? Почему, в конце-то концов, никто из Арасаки не пришел за ним и Ви еще после кражи релика? Дыры, сплошные дыры. Джонни не любил загадки подобного типа. Они напоминали ему о шахматной доске, которой отец приходовал его по рукам и голове в детстве — для увеличения интеллектуального потенциала. Ублюдок. В голове послушным звоном растянулись гудки, сменившись рваным вздохом: — …Ви? — взволнованное лицо Керри появилось на месте вычурного аватара с недвусмысленной надписью «2023». Надо думать, привилегии наблюдать такое выражение на лице Керри, у Джонни раньше не было. Говоря совсем честно — все, кому не лень, стали относиться к нему не в пример лучше, как только он обзавелся чужим телом. Например, меньше били — ну, кроме Вика. — Хоть кто-нибудь ждет, что позвоню я? — ровно спросил он. — Джонни?.. — В конце концов, у тебя на звонке дата моей смерти. — Лучший день в моей жизни, — мгновенно сменил тон Керри. Сделал паузу, определяясь «между». Определился. — Чем обязан? — Мне негде жить. Секундная пауза. — Сними квартиру. — У меня нет денег. — Ну, на билет в НС же нашлись. — Керри… — Джонни? Джонни посмотрел на скучающего у рекламного стенда бомжа; на выглядывающий из-за его пояса HJKE-11 «Юкимура»; на блеснувшие из-под рукава хромовые линии дорогого импланта. — Если я отморожу себе почки, ночуя на улице, — Джонни задумчиво откинул металлическую крышку зажигалки; перед глазами поплыл дым. — То малышу Ви придется очень несладко, когда он вернется домой. Очередная секундная пауза, теперь заполненная немым тревожным вопросом. Еще и взгляд такой, как у Вектора, как если бы тот думал, что на него никто не смотрит. — Приезжай, — коротко сказал Керри. — Ты знаешь, где я. — Пришли Деламейна, — бросил Джонни; перебил еще не начавшиеся возражения: — На мне хвост. Парни неплохо упакованы, а шоссе в Норт-Оук — слишком безлюдное, как по мне. Я же не виноват, что ты живешь в такой глуши. — Как же ты заебал, Джонни. Жди. Деламейн соизволил приехать спустя минуту, узнать Джонни, посетовать на отсутствие Ви, задать некоторое количество относительно личных вопросов относительно равнодушным синтезированным голосом и, наконец, высадить Джонни по адресу. Попросил на прощание оставить отзыв на сайте и пройти краткий опрос для клиентов. Хвост закончился еще на кольце — развернулся и поехал обратно. Все еще странно. Керри без слов открыл ворота на въезд и разблокировал входную дверь — ту самую, похожую на врата в поднебесный бастион. С последнего визита в квартире прибавилось порядочно пластика и картона от химозной еды; где-то на втором этаже в припадке билась музыка, отчего хрусталики в новоприобретенной люстре хрупко подрагивали. На полу, прислоненной к стене, стояла картина в полтора человеческих роста — Керри, UsCracks и Ви. Все пятеро пялились в камеру так, будто один из них не умирал от неизлечимой болезни, а второй не был стареющим рокером с заебами недоросшего эго. — Никак не могу решить, куда повесить, — Керри соизволил наполовину спуститься со второго этажа и даже почти запахнуть халат. Классика. После чего застыл на лестнице с таким видом, будто пол — это лава, а Джонни — сатана. Джонни мимолетом подумал, как хорошо, что Ви ему отказал. Вынести на себе взгляд сдержанного, нелюдимого Вектора — одно, но Керри со всей своей мажорной любвеобильностью — whole next level. Особенно, когда ему есть, что вспоминать. — На потолок, — сказал Джонни, глядя на Керри. — На потолке — место еще есть. Керри поднял брови. Тишина получилась неловкой — и такой между ними не было никогда. — Мне нужно место, где остановиться, — сказал Джонни. — На пару недель или месяцев. — Это я уже слышал. — Еще деньги, чтобы рассчитаться с Роуг. — М-м. — И пара телефонных звонков людям, которые у тебя на подхвате. — Джонни… — Керри спустился окончательно, даже подошел поближе. — Возвращаться один раз — куда ни шло. Но второй — это уже настоящее блядство. — Я попробую избежать третьего, — Джонни кивнул на бар. — Есть новое поступление?        — А ты думал, ничего не будет? — Керри закинул обе тощие ноги на диван, лениво почесал бедро. Кажется, даже слегка растолстел. — Вы с Ви развалили башню, мать его, Арасаки! Конечно, на тебе хвост! — Дело не в этом, — Джонни поморщился. — Я жив. И это странно. Йоринобу задушил собственного отца, покушался на жизнь сестры, но я — я ушел целым. И хвост появляется только сейчас? — Ты никогда не знаешь, что в голове у психопата. — Вся эта история, — Джонни тоже закинул ноги — правда, на стол. — Шита белыми нитками с самого начала. От организации ограбления — и до моего чудесного «возвращения». Одна сплошная липа. — Смерть положительно на тебя влияет, — Керри сделал крупный глоток. — Ты начал задумываться о сути вещей. Экзистенциальный кризис? — Трансцендентный. — Лучше бы ты смотрел «Уотсоновскую шлюху» и не выебывался. Они помолчали — каждый о своем, но в этот раз получилось вроде как на двоих. Керри рассматривал Джонни украдкой, с раздражением подмечал десятки деталей, свойственных конкретно Джонни. Как никак, был одним из двух реликтов, которые худо-бедно знали и Джекила, и Хайда этого тела. Один раз Керри дернулся — Джонни вылил из бутылки остатки и катнул ее в сторону жестом — совсем, как у Ви. Необъяснимая нейронная магия. — Я — как сиамский близнец, только без близнеца, — невесть кому пояснил Джонни, пусто глядя в воздух перед собой. Керри очнулся вслед за его голосом. Поежился. — Я не буду спрашивать, почему ты делаешь то, что ты делаешь, — хрипло сказал он. — Не буду спрашивать — зачем, как и когда. Вообще, ни хрена знать не хочу. Но… — Но? — Когда ты сдох — как это было? — Старость подкрадывается, дедуля? — усмехнулся Джонни. — Я имею в виду… — Керри неопределенно повел рукой, едва не навернувшись с дивана. — Всю эту хренотень с киберпространством. Цифровое бессмертие. Оно реально существует? Стоит того? Джонни пожал плечами. Вспомнил ни с чем не сравнимый, пробирающий холод, от которого невозможно избавиться, потому что это и не холод вовсе. Эхо, гуляющее туда-сюда. Тонкие, чужеродные отголоски, ни на что не похожие. Иногда свет — или его цифровой аналог, не разберешь. Еще, конечно — лютое одиночество. — В цифровом мире — своя атмосфера, свои правила, — он сделал обжигающий глоток и закашлялся — глотка Ви все же была понежнее его прежней. — Есть и свое преимущество. Ты можешь вообразить себе все, что захочешь. Вроде бы. Я не очень помню — в Микоси некоторые проблемы с самоосознанием. — Абсолютная власть над реальностью, ха? — Над иллюзией реальности, — Джонни посмотрел на собственные пальцы, сжимающие стакан. Живые, теплые, с тонкими царапинками. — Ты можешь придумать все что угодно. Как во сне. Единственный лимит — твоя фантазия. — Воображаемых друзей — тоже? — Захотел присоединиться к местным голограммам? — Джонни поднял бровь. — Не хватает фанатов в реальном мире? Керри ничего не ответил, только сделал новый глоток и отвел глаза. Жест не такой, как у Роуг, но тоже — старческий. — Наверное, быть энграммой не так уж и плохо, когда тебя не держат в тюрьме, — протянул Джонни. — Не отвалятся ни почки, ни печень, и никто не расколотит тебе лицо. Пить, конечно, тоже нечего, нечем и незачем — зато можно повоображать. Он поболтал в стакане тающие ледяные угольки, отставил его в сторону. Старый друг и вечер располагают к беседе, но как-то не очень получалось говорить обо всем этом: все равно что рассказывать, как тебя избили, и искать в этом плюсы. Потому что скоро, — а если повезет, то очень скоро, — придется отказаться от подаренного шанса, каким бы он ни был. И для этого нужен хоть какой-то стимул, помимо сопливого альтруизма. Хотя бы его иллюзия. — Так, а что по минусам? — осторожно спросил Керри. — Их нет? Джонни помолчал. Сказал ровно: — Есть один. Ты всегда наедине с собой. Не спишь, не ешь, не забиваешь рецепторы синтетикой. Думаешь, сколько влезет. Правда… — он откупорил новую бутылку, но разливать не стал — отхлебнул сразу из горлышка, так что заходил кадык, а лицо Керри скрылось за этикеткой. Поставил на стол, вытер губы. — Если вдруг так сложилось, что ты себя ненавидишь — ты проиграл. Больше Керри ни о чем не спрашивал. Спустя час бросил в Джонни подушкой, когда тот почти отключился на диване под ярко-желтыми лампами; отправил куда-то в ту же сторону тонкое атласное покрывало и велел умной системе вырубить свет. Дом щелкал лампочками одна за одной — чтобы Керри сам мог добраться до кровати и распластаться по ней раздавленной морской звездой. И выглядело это так, будто он драматично упиздовал в бесконечность по медленно угасающему тоннелю надежды и веры в будущее. Джонни даже попробовал заснять. А утром позвонил Вектор. Три раза — потому что Джонни все никак не мог разодрать веки и случайно сбрасывал. Вектор ничего не сказал ни про это, ни про опухшее лицо «Джонни», на которое принципиально не смотрел. Глаза черные — даже очки не спасают, руки едва заметно подрагивают, и на сгибе локтя — уйма чернильных точек. — Приезжай, — коротко сказал он — почти выплюнул. — На первый сеанс.