невидимая нить

В одну из долгих темных ночей Кэйе снятся бумажные кораблики, плывущие по бескрайнему океану, залитому холодным платиновым свечением полной луны. Ему это зрелище отчего-то приносит какое-то душевное спокойствие – хотя бы на время сна, который он на утро совсем забывает, но теплое чувство все равно остается в груди. Весь день он каждый раз ненароком касается собственной груди кончиками пальцев, будто надеется, что это тепло в какой-то момент станет осязаемым. Так он делает несколько раз при Альбедо, когда они вдвоем отправляются за город, чтобы собрать нужных ингредиентов для очередного эксперимента. Кэйа сам не знает, что он тут забыл, но Альбедо попросил, а такое случается крайне редко, поэтому он не в силах отказать. Между ними в это время висит легкая тишина, невесомая недосказанность – она всегда была между ними, с самой первой встречи, когда Альбедо впервые появился в Мондштадте и почти сразу же волшебным образом по одной лишь рекомендации стал главным алхимиком. Тогда они пересеклись взглядами, и в тот самый момент Кэйа впервые в жизни ощутил что-то намного более холодное и темное, чем он сам. Кэйа и сейчас ощущает эту эфемерную прохладу, исходящую от Альбедо, но он не боится. Ему скорее просто интересно узнать. Любопытно испытать. Но он не осмеливается. Бескрайние луга Мондштадта, залитые мягким, нежарким солнечным светом, кажутся действительно бесконечными. За холмами уже скрылся даже сам Мондштадт, а они вдвоем продолжают идти дальше и дальше. Кэйа всегда немного позади, поэтому уже вдоволь изучил затылок Альбедо: аккуратно завязанные в пучок волосы, выбившаяся непослушная прядь цвета песка на берегу моря. Альбедо не похож на живого человека – он даже дышит как-то слишком медленно, размеренно, будто бы воздух для жизни ему вовсе не нужен. Ноги слегка ноют, лодыжки сквозь кожу сапог изредка оглаживает высокая трава. Кэйа не спрашивает, куда они идут и зачем, – просто знает, что нужного ответа не получит, да и ему это не совсем важно. К вечеру становится прохладно. Лучи солнца все еще ласкают зеленые луга, но уже больше не греют – на смену приходит ветерок, привычный для этих мест. Он похож на дыхание огромного таинственного зверя – размеренное, свежее и тихое. Когда же солнце уже совсем садится за горизонт, а на небе зажигаются яркие звезды, Альбедо впервые за все время негромко произносит, оборачиваясь к Кэйе: – Уже скоро придем, – звучит мягко и спокойно, словно бы Альбедо и правда неживой, лишь игрушка, – давай сделаем привал, ты, наверное, уже устал. Вдвоем они разжигают костер из собранных сухих веток, и за это время небо окрашивается из пурпурного в черное, а над их головами появляется полная луна, похожая на огромный серебряный диск. Становится теплее. На огне медленно жарится мясо, припасенное с собой в дорогу. Костер потрескивает и шипит, будто говорит на никому не понятном языке, рассказывает таинственные истории о былых временах, когда по здешней земле еще не ступала человеческая нога. О временах, когда все было едино. – Кажется, готово, – произносит Кэйа, снимая мясо с огня, передавая порцию Альбедо, – осторожно, горячее. Тот в ответ кивает и осторожно берет в руки, с которых он прежде снял перчатки, мясо и долго его разглядывает, пока сам Кэйа начинает есть, глядя куда-то в бескрайнюю даль, гадая, как далеко они ушли от Мондштадта. – Когда-то и он был живым, – вдруг говорит Альбедо, и этим пугает Кэйю, – таким же живым, как и мы с тобой. Кэйа сначала даже не понимает, что Альбедо ведет речь о кролике, который сейчас служит им сытным ужином. Кэйа до этого почему-то не представлял, что Альбедо может думать о чем-то подобном. – Мы совершаем столько поступков, не задумываясь о том, что им предшествовало, – продолжает Альбедо, откусывая небольшой кусок мяса, взглядывая на небо, – и том, что за ними последует, тоже совсем не думаем. Точнее, с трудом представляем. – Я знаю, что, съев этого кролика, буду сыт, и это главное, – отвечает Кэйа, глядя на белоснежное лицо Альбедо, озаренное алым пламенем постепенно затухающего костра. – Ты не можешь знать, что после этого, например, не отравишься или не подавишься плохо пережеванным куском. Мы не в силах предсказать это. Кэйа хочет что-то ответить, но слова так и остаются лишь на кончике языке немым возражением. Он продолжает есть, задумываясь о словах Альбедо. Кэйе кажется, что кукла о подобном думать не может. Только настоящий человек. Ночь бежит скоро, и костер наконец-то полностью затухает, оставляя их двоих в сиянии полного месяца. – Нужно идти дальше, – неожиданно произносит Альбедо. – Сейчас? – отвечает Кэйа, хотя знает, что вопрос глуп, потому что Альбедо не переубедить: тот уже встает с места и шагает дальше. Кэйа следует за ним. Издалека доносится знакомый солоноватый свежий запах. Кэйа ловит его в дуновении прохладного ветерка и тотчас же вспоминает моменты из столь далекого сейчас детства. Ноги по щиколотку в прохладной воде. Брызги, оседающие на еле тронутой солнцем коже. Горьковатый привкус на губах. Он знает, что направляются они вдвоем прямо к морю – еще несколько холмов – и перед ними точно откроется бесконечно огромная водная гладь. Кэйе, прежде не особо блещущему энтузиазмом, теперь не терпится скорее дойти до назначенного Альбедо места. Будто бы там он сможет найти что-то такое, что позволит ему искупить все грехи и жить спокойно. – Мне нужны ракушки, – наконец-то произносит Альбедо, когда они вдвоем спускаются вдоль обрывистого берега к песчаному пляжу. Мягкий бриз осторожно гладит кожу, вновь и вновь лаская ее своими прикосновениями, будто осязаемыми ладонями. Альбедо сразу же принимается ходить вдоль берега в поисках необходимого для очередного исследования ресурса. Чем больше – тем лучше. Кэйа делает то же самое, пытаясь разглядеть в свете луны крохотные ракушки, отблескивающие призрачным сиянием. Альбедо сказал, что собирать нужно только те, которые слегка светятся, – остальные нет необходимости. Кэйа совсем не разбирается, поэтому делает, как тот и сказал: собирает в ладонь небольшие блестящие ракушки, случайно режет кончики пальцев о них, слизывает выступившую кровь и возобновляет поиски. Так проходит, наверное, час или, может, даже два, пока они вдвоем, словно завороженные, не глядят друг на друга и останавливаются с полными жменями сияющих ракушек. Только сейчас Кэйа ощущает неприятную ноющую боль в кончиках пальцев от всех крохотных царапин и порезов. Альбедо предлагает немного передохнуть. Шум моря и тихий ветерок, перебирающий листву деревьев вдалеке, превращаются в непонятную, таинственную мелодию, которой Кэйа невольно внимает, сидя почти вплотную к Альбедо у самой кромки воды. Еще чуть-чуть, и его обнаженных стоп коснется прохладная морская вода. Но пока что она лишь опасливо их огибает. – Спасибо, – тихо произносит Альбедо. – Да не за что, – бормочет Кэйа, разглядывая собственные израненные пальцы. В этот самый момент он, поднимая взгляд, замечает, что Альбедо лишь миг назад тоже рассматривал его ладони. Теперь же они пересекаются взглядами – у Альбедо он холодный, пробирающий до самой изнанки. Немного пугающий. Но Кэйе не хочется сбежать, не хочется отвернуться или разорвать этот мимолетный контакт (ведь словами им его так тяжело установить). Ему любопытно, что же случится дальше. Альбедо кончиками своих пальцев касается израненных ладоней Кэйи, и тот слегка вздрагивает от неожиданности. Он очерчивает каждую небольшую рану, осторожно и мягко, даже нежно, стараясь делать это невесомо, чтобы не навредить. На контрасте с холодным взглядом сам Альбедо оказывается невозможно теплым, живым, настоящим. Не похожим на призрака в лунном свете. Он скорее – трепещущий на ветру огонек, освещающий кромешную тьму. – У меня есть с собой мазь, я обработаю раны, – говорит Альбедо и собирается убрать ладони, но Кэйа почему-то рефлекторно их сжимает в своих и не отпускает. Он понимает, что был абсолютно слеп, ведь наотрез не замечал, а может быть, и совсем не хотел замечать, что Альбедо – такой же живой, как и все остальные. В какой-то мере, возможно, он даже куда ближе к этой самой жизни, чем большинство других людей. Прозрел же он только сейчас, в этот самый момент, когда Альбедо его коснулся, или же это все был лишь тактильный голод? – Касайся меня, – произносит Кэйа, будто откровение, и замирает. Альбедо не отводит ни ладоней, ни взгляда – только сокращает их расстояние, попутно переплетая их пальцы в замок, обжигая ледяную кожу Кэйи своим резко разбушевавшимся жаром. В последний миг перед тем, как прикрыть глаза и льнуть губами к Альбедо, Кэйа замечает, как волшебно и особенно живо в эту ночь море, словно отблески луны на морской ряби становятся качающимися на волнах бумажными корабликами. Ему снова становится необычайно мирно и спокойно. Особенно когда он ощущает на своей коже тепло Альбедо.