Герои и Злодеи

      И вот тогда Грегор испугался по-настоящему. Он даже в мыслях не мог допустить, чтобы Себастьян погиб, спасая его. Что угодно, только не очередная глупая смерть. И он по-настоящему разозлился.       Говорить он не мог, значит не мог читать заклинания. Это было плохо, он так привык на них рассчитывать, что они теперь действовали лучше других форм магической работы. Но он был достаточно опытен, чтобы колдовать и без заклинаний. Грегор поёрзал, удобнее укладывая раненую ногу и пытаясь очистить мысли от пронзительной боли, и позвал девчонку. Она появилась тут же, настолько мощным оказался его мысленный приказ.       «Вытащи нож», — приказал он.       Она схватилась за рукоять, вся затряслась и задрожала, будто сквозь её призрачное тело пустили ток, но потянула и выдернула-таки лезвие. «Хорошо. Теперь освободи руки». С ремнём, стягивающим запястья Грегора, она долго возилась, но всё же развязала. Некромант к тому времени совсем остервенел. Кровь не останавливаясь текла у него изо рта, и он уже чувствовал покалывание в кончиках пальцев. Он мог высосать девчонку досуха, излечив таким образом своё тело, но она ещё была ему нужна.       Он схватил её за лицо и начал тёмную молитву.        «Я страж на пороге, я ключник. В моих руках ключи от запретных дверей. Пролитой кровью, осквернённой землёй, я заклинаю ворота Тьмы открыться и выпустить названных духов. Аластор, Мания, Алекто, войдите в тело из осквернённой земли и пролитой крови, пусть совершится праведная месть! Солнцем и Луной, ветром и огнём я заклинаю названных духов исполнить мою волю… Воротами Тьмы я заклинаю сих духов… Ключами в моих руках я заклинаю сих духов…» Он дочитал слова до конца, закрепил заклинание как положено, но уже к середине работы призрак девчонки оделся в плотное материальное тело. Она хрипела и тряслась. Грегор чувствовал под ладонью, как искажается её лицо, как ломаются и ходят лицевые кости и как из челюстей тянутся длинные клыки. Он едва был в сознании, когда закончил нечестивое воскрешение, но сделал своё дело. Она превратилась в умертвие, одержимое одной идеей — отомстить своему убийце. Разорвать его на куски.       Если бы он воскресил умертвие на месте гибели и над её собственными костями, сил бы на это ушло куда меньше. Сейчас это далось волшебнику очень нелегко. Он хотел было прилечь на землю и предоставить событиям развиваться самостоятельно, но звук далёких выстрелов заставил его сесть. Грегор беспокоился за Себастьяна. Что-то привело его сюда, звериное чутьё или человеческая интуиция, но Себастьян не оставил товарища в беде, и теперь нужно было позаботиться о нём в ответ.       Грегор не мог говорить и идти. Его мутило не только от недавнего удара по голове, но и от того, что он наглотался крови, и кровь всё ещё не унималась. Видимо, оказалась задета крупная вена. Он необычайно явственно понял, насколько близок к смерти, и ничего не оставалось, кроме как снова попытаться излечить себя. Он воткнул нож в землю, мысленно взмолившись корням деревьев и земле. Энергия разложения была не концентрированной, но всё же давала силу, подходящую некроманту для исцеления. Земля помнила очень старые смерти, в её толще прямо сейчас рождались и умирали сонмы живых созданий, она сама состояла из тел погибших животных и растений. Она дала ему, что он хотел.       Кровь из проколотого языка остановилась, и рана немного схватилась. Малоберцовая кость, переломленная капканом, срослась. Грегор со стоном поднялся на ноги и, шатаясь, побрёл следом за своим умертвием.       Он заблудился бы в этой чаще, если бы не чувствовал воскрешённую нежить. Перед глазами стоял туман. Чародей упорно шёл, потому что ему нужно было знать, что происходит. И он пришёл к самой развязке.       Дело было в небольшой низине, вроде оврага с покатыми склонами. Себастьян стоял, прижавшись спиной к дереву, и зажимал рану в груди, всё лицо у него было перемазано кровью. Старик был очень близко, всего в нескольких метрах. Он с торжествующим видом криво ухмыльнулся и поднял ружьё, намереваясь выстрелить чуть ли не в упор. В этот момент похолодевший Грегор нашёл взглядом умертвие. Она сидела как раз над стариком, и по движению бёдер было понятно, что она готовится прыгнуть, но всё медлит. Ужасная сцена казни вызывала в ней оцепенение и страх, снова заставляя пережить перенесённый ужас.       — Что ты ждёшь! — прохрипел Грегор, — убей его! Вспомни, он сделал это с тобой! Неужели ты так это оставишь?!       Охотник вздрогнул от окрика и обернулся. Себастьян воспользовался этим, кинулся вперёд и ударил рукой по стволу ружья, отводя его в сторону. Умертвие застонала. Это был тоскливый душераздирающе печальный стон, и в тоже время страшно голодный, будто она испугалась, что у неё вот-вот отнимут законную добычу. Она прыгнула, метко вцепилась зубами охотнику в горло и выдрала целый кусок мяса. Кровь брызнула и попала Себастьяну на лицо. Он охнул, попытался протереть глаза, и вдруг закричал. Сначала это был просто восклицание, какое выдаёт испуганный человек, но он вдохнул глубже и закричал снова, и это уже был крик совершенно нечеловеческий. Никакое известное науке животное такой звук издать тоже не могло, от него содрогнулась листва на деревьях, духи за завесой тонкого мира, и даже закалённое страхом сердце некроманта пропустило удар. Потом этот ужасный крик перешёл в оглушительный звериный рёв.       Грегор без сил опустился и сел у корней ближайшего дерева. Огромный оборотень и умертвие терзали человека, с треском раздирая одежду и мышцы, отрывали куски мяса и заглатывали их целиком. Они злобно порыкивали друг на друга, пытаясь тащить исходящий паром труп каждый в свою сторону. В овражке стоял жуткий хруст разгрызаемых костей.       — Ешьте, ешьте… — прошептал Грегор. Он поднял руку, собрал смерть старика, поблагодарил призванных духов и отпустил их. Они ушли в ту же дверь, которая отворилась с гибелью этого человека, и уволокли его душу с собой как законный трофей. Умертвие исчезло.       На этом действии силы Грегора окончательно иссякли. Он вздохнул и закрыл глаза.

***

      — Грегор!.. Грегор!       Кто-то ударил его по щеке.       — Что?.. — еле ворочая языком, отозвался волшебник.       — О, Господи Иисусе! Я думал, ты умер! Ты совсем холодный.       Грегор с трудом пошевелился. Тело окоченело, руки еле двигались. Он поднял глаза, щурясь на яркий свет. Себастьян, взлохмаченный и грязный, с растрёпанным воротником и в расстёгнутой куртке с дырой на месте правого нагрудного кармана, смотрел на него с несчастным видом.       — Всё со мной нормально…       — Ох, Боже мой!.. Я еле нашёл тебя, очнулся чёрт знает где и… — егерь встал, запустив руки в волосы, и замер. Он увидел тело в низине. Вернее, то, что от него осталось.       — Это я сделал? — спросил он.       — Нет, ты только…       Себастьян побледнел, часто задышал, и его вырвало целым фонтаном чёрной свернувшейся крови и полупереваренного мяса. Он долго так стоял, цепляясь рукой за дерево и весь сотрясаясь от спазмов. Грегора от этого зрелища замутило, он с трудом встал и отошел в сторону.       За исключением тошноты и затёкшего тела, он чувствовал себя на удивление хорошо. Здоровенная шишка, которая непременно должна была образоваться на затылке от удара приклада, не нащупывалась, лицо не болело, язык полностью зажил, на щеке от пореза остался только новый рубец. И, Грегор не был уверен, но от тела не пахло разложением. Он здорово вонял, поскольку был потный и весь в засохшей крови и грязи, но не как труп. Грегор тяжело вздохнул. Это означало только одно — ночью он умер. Снова.

***

      Во дворе стоял позеленевший от мха колодец с воротом. Грегор достал воды, попил и начал умываться. Запах воды был слегка застоявшийся, как будто болотный. Подошёл Себастьян и протянул нож.       — Это твой? — просил он.       — Спасибо.       Грегор досадуя, что не заметил пропажи, убрал нож в чехол на поясе.       — Что здесь случилось? — немного сконфужено спросил егерь. Он выглядел очень подавленно.       Чародей выплеснул остатки воды, снова бросил ведро в колодец и вытащил полное. Ворот скрипел пронзительно и заунывно, из глубины веяло не свежестью, а могилой.       — Вода не очень, но пить можно.       Он присел на лавку и задумался.       — Этого человека убил не ты, — заговорил Грегор, — а мной воскрешённое умертвие. Я сотворил его из призрака девчушки, которую подстрелил старик. Думаю, ты уже давно догадался, что мне такое под силу?       — Сложно не начать подозревать что-то, — сказал Себастьян, — о тёмной магии ты очень много знаешь. Слишком много, для того, кто просто изучает это для общего развития. Да и запах этот… Я только… Ох, Грегор, я только не понимаю, почему такой славный парень как ты, делает… практикует такие мрачные вещи. — Себастьян тяжко вздохнул, подбирая деликатные слова. — Воскрешение мертвецов — это ведь чёрнокнижие. Как получилось, что ты решил заниматься этим?       Грегор поднял на него мрачный взгляд.       — Ты думаешь, это выбирают? — спросил он. — Ты вот бы выбрал по собственной воле то, что случилось с тобой? Ты специально убил и съел шесть человек?!       Себастьян стушевался.       — Эта сила — слышать мертвецов, видеть их, чувствовать смерть, хочешь этого или не хочешь, она у меня с рождения. Я — некромант, ни мёртвый, ни живой. Я был таким всегда, понимаешь? Никто не спрашивал у меня, хочу ли я этого, мне просто пришлось научиться с этим жить!.. И, знаешь, — Грегор смягчил голос и заглянул собеседнику в глаза, — я могу быть полезным. Это просто сила, она ни плохая, ни хорошая. Главное то, как её применить. Я могу делать много добрых дел!.. Ты вот знаешь, чем занимаются некроманты?       — Упаси Бог, — быстро сказал Себастьян, — не знаю, — но задумался.       — Разве они не поднимают кладбища? — спросил он. — Они похищают трупы и заставляют их на себя работать, как дешёвую силу.       — Боги, мы же не на маковых плантациях живём! — воскликнул Грегор. — Такое они тоже делают. Я — нет. Но это возможно. Ай, чего я несу! — он досадливо взмахнул руками, стиснул переносицу и попытался сосредоточиться. — Вообще греческое слово manteia означает «пророчество». Изначально некромантами были те люди, которые могли связаться с духом усопшего и узнать у него какую-то важную информацию. Например, узнать, кто его убил.       — Я понимаю, — сказал Себастьян, — прости, Грегор.       — Ты прости, — пробормотал волшебник, — мне слишком часто приходилось оправдываться за то, в чём я не виноват. Поэтому я начинаю злиться, когда речь заходит… о моей специальности.       — У меня и в мыслях не было тебя обвинять… Я не могу сказать, что я знаю тебя. Но, судя по твоим поступкам, ты хороший человек. Да и не мне бросаться обвинениями!       — Хороший человек? — проговорил Грегор задумчивым тоном. — Так это определяется? По поступкам?       — А как же?       — Знаешь, часто приходится слышать, как кто-то говорит: «он хороший человек, я вижу это по глазам». Как это вообще? Разве можно просто посмотреть на кого-то и сказать, что у него за душой? Быть уверенным, каковы его намерения. Быть может, он просто хороший актёр, а не хороший человек? Есть на свете очень просветлённые люди, на лице которых написано умиротворение, и они, скорее всего, добрые и сострадательные, но это же не значит, что люди, чьи лица омрачены заботами, плохие.       — Поэтому и говорят, что человека определяют поступки, — растеряно ответил егерь.       — А если человек совершает что-то ужасное случайно? Если он потом жалеет о содеянном? Вот он совершил плохой поступок, но… не думал, что всё так выйдет. Мы не всегда понимаем, что такое «хорошо» и что такое «плохо».       — Да, — негромко согласился Себастьян, — такое тоже нередко бывает. Тебе привычно рассуждать на философские темы, ты у нас человек образованный, — он по-доброму усмехнулся, пытаясь развеять гнетущую атмосферу этой беседы, и добавил, поразмыслив: — Если уж нужно докопаться до истины, то, я думаю, правильным будет сказать, что человека определяют желания. Вот скажи, чего ты хочешь, тогда станет ясно, герой ты или злодей.       — Согласен, — сказал волшебник и вдруг встрепенулся: — Кстати, Себастьян, расскажи-ка, как ты тут оказался? Мне прямо любопытно, как ты понял намерения старика.       — О! Как раз-таки по взгляду, — проговорил егерь. — Думаю, тут мне службу сослужила моя опытность, я узнал эту взволнованность охотника, готовящегося пойти на большого зверя. У него в глазах был нехороший азарт, мрачная такая радость… Сначала я подумал, что он так рад, что удачно настрелял куликов накануне, но потом начал подозревать неладное. После того, как ты ушёл, сердце у меня стало не на месте. Я всё думал про пропавших на дороге людей, давно ломал над этим голову. Мне в лесу ни разу не встречались человеческие тела, съеденные животными, но куда-то же эти путники пропадали. Беспокойство моё росло с каждым шагом, в итоге я не выдержал, развернулся и поспешил тебе вдогонку, а потом услышал пальбу. Знал бы ты, как я перепугался! Ну, кто бы стал стрелять глубокой ночью? На птицу охотятся или поздним вечером, или ранним утром. Я думал, найти мне тебя пристреленным или вообще не найти!.. Он трупы, похоже, закапывал.       — Да, — сказал Грегор, — надо отыскать могилу той девочки. Я должен её упокоить.

***

      Ему легко удалось спровадить несчастную душу, она и до этого спала спокойным, воистину мёртвым сном, погружённая в тупое оцепенение, в котором ей надлежало бы находиться, пока не истлеют её кости или пока кто-то праведный за неё не помолится. Грегор праведником не был, зато имел связи и знал, как обойти систему.       Он облегчённо выдохнул и встал с колен. За домом росло много полыни и чертополоха, они-то и усыпляли душу убитой, не позволяя ей плакать и блуждать. Они же несколько угнетающе действовали на Грегора, полынь, даже такая как сейчас — сухая, так и пила из него силы. Но он не спешил закрывать дверь. Рядом были ещё неупокоенные души, и их тоже, по-хорошему, нужно было выгнать вон. Некромант прислушался, пытаясь уловить их голоса.       Дом охотника оказался заперт на висячий замок, но Грегор хорошо, как никто другой, умел отыскивать ключи. Он пошарил над притолокой и нашёл маленький ключик. Двери вели в тёмные сени, где были свалены инструменты, стояло несколько бочек и каких-то пыльных тюков. Основное помещение оказалось незапертым. Грегор заглянул внутрь и осторожно осмотрелся. Он знал, что жилища колдунов могут специальным образом охраняться, но в доме было тихо, за исключением подвала.       — Что там? — спросил Себастьян. Пока чародей был занят, он привёл в порядок, насколько смог, заляпанную кровью куртку, сходил и нашёл своё ружьё и вещи.       — Ничего, — ответил Грегор. — Давай-ка осмотримся. Что-то мне не нравится этот дом.       Они попали в большую комнату, обставленную как гостиная. У окна справа располагался стол, используемый как рабочий, здесь же стояло два буфета, один из них застеклённый. Кроме керамической и стеклянной посуды в нём нашлось несколько пыльных игрушек (крошечная лошадка-качалка, деревянный медведь, солдат в кивере) и книг: кулинария, какой-то роман, справочник по кройке и шитью, журналы и большого формата иллюстрированный букварь с очень красивыми картинками. Грегор пролистал его и поставил обратно на полку. За печью, которая занимала всю стену и находилась как раз по центру дома, слева дверь вела в спальню, тоже с окном. Прямо была кухня. В ней большая кирпичная печь, собственно, и топилась, там же готовилась пища на варочной поверхности с двумя чугунными кругами. В кухне стоял стол и четыре стула, при чём два из них были придвинуты столешницей к стене. На полках выстроилась обычная утварь, банки и баночки с приправами. На полу лежали вязаные из разноцветной ветоши половики. Всё было опрятно и относительно чисто.       Грегор сел на лавку напротив печи, Себастьян медленно выдвинул из-за стола стул с накидкой из лоскутов.       — Не похоже это на избушку, — сказал он тихо. — Какой-то слишком большой дом для одинокого охотника.       — Это не его дом, — сказал Грегор, констатируя факт.       Он пошарил во внутреннем кармане пальто, снял его, бросил на лавку и начал рыться в рюкзаке. Наконец, он выудил портсигар, взял папиросу и задумчиво понюхал её. Потом положил назад и заглянул в печку.       — Что ты имеешь в виду? А где хозяева?       — В подвале, — ответил Грегор.       Себастьян нахмурился и не стал уточнять.       — Давай попьём чаю и позавтракаем, — сказал чародей. — Я видел в буфете сыр и какие-то вполне аппетитного вида слойки. Скорее всего, что-то ещё съедобное найдётся.       — Господи, Грегор! — проговорил Себастьян не без удивления, — ты в такой обстановке думаешь о завтраке? И ты будешь есть его еду?       Грегор пожал плечами.       — Согласен, это противно, — сказал он, — я бы предпочёл не касаться быта сумасшедшего, но мне ещё проводить работу над покойниками там, — он ткнул пальцем, показывая в пол, — а мне тяжело будет это делать, если я не подкреплюсь. К тому же, ты-то позавтракал, тебе легко говорить.       Егерь вскинул на него глаза, но тут же отвёл их в сторону и зло фыркнул.       — Ладно! Ты прав, пожалуй. Давай, разведу огонь, а ты сходи за водой.       Грегор принёс полный чайник, а потом долго копался в шкафах. Он вернулся на кухню, неся кое-какую снедь и тонкую тетрадь в клеёнчатой обложке.       — Посмотри-ка сюда, — сказал он и шлёпнул тетрадь на стол. — Я не нашёл никаких документов бывших хозяев дома, ни писем, ни альбомов. Даже личных вещей тут, на самом деле, мало. Он от всего избавился. А вот это его тетрадка.       Себастьян полистал жёлтые страницы с приклеенными газетными вырезками. Он пробежался глазами по заголовкам, и вдруг имена и даты показались ему очень знакомыми. Он внимательно вчитался в содержание статей. Все они так или иначе касались одного старого, но громкого дела.       — Грегор, — сказал он, поражённый внезапной догадкой, — ты помнишь убийцу из Суасена?       — Нет, не помню. Я не очень интересуюсь светской хроникой.       — Да ладно! Это же было недавно, восьми лет не прошло. Стрелок, который валил народ в охотничьем парке. Он убил нескольких егерей и полицейских, когда на него устроили облаву, и его так и не поймали, он ушёл, как вода из ручья. За его голову назначена награда в три тысячи талеров серебром.       Грегор присвистнул и подвинул тетрадь к себе.       — Он мог сбежать на земли вольного города, сюда, где его никто не знает… — продолжил егерь. — Нашёл уединённое хозяйство в лесу. Убил всех членов этой семьи. И он, получается, просто украл чужую личность. Поселился в чужом доме как ни в чём не бывало, но скоро снова взялся за старое…       Себастьян ошарашенно замолк, но вдруг спросил:       — Как ему это удалось — оставаться непойманным и настолько везучим так долго? Неужели этих людей никто не хватился?.. Да и… я парень не самый слабый, но чёртов дед отмудохал меня, как школьника, и чуть не пристрелил, как собаку!.. Это что, какое-то колдовство?       Грегор вздохнул.       — Считай, что так, — сказал он. — Это сложно объяснить простыми словами, но… По-настоящему злые люди, я имею ввиду, по-настоящему: не просто чёрствые циники или патологические жадюги, которые скорее удавятся, чем дадут нуждающемуся монетку, а такие люди, которые с рождения не могут испытывать жалось, они встречаются редко, но становятся для общества настоящим бичом. Они, видишь ли, просто лишены сочувствия, как если бы родились слепыми или без обоняния. Они просто не понимают, что такое сострадание, чужая боль для них — ничто. Собственные интересы они ставят во главу угла, они легко идут по головам, они абсолютно бессовестные. И что самое неприятное — такие люди не всегда какие-нибудь пускающие слюни идиоты, очень часто они организованы и весьма умны. Эгоизм делает их сильными и расчётливыми, и очень скоро, обычно после первого преступления или после первой повешенной кошки, они понимают, что становятся сильнее, когда причиняют другим существам боль. Это происходит оттого, что болью и страхом питается та злая сила, что живёт внутри них и смотрит на мир из глубокой тьмы их разума через их глаза. Чем больше боли она получает, тем шире дверь, и тем влиятельнее эта сила становится в материальном мире. Убийцы-серийники так неуловимы и успешны не только благодаря собственному уму. Их успех и удача состоит в покровительстве очень нехороших духов.       — Вот как! — воскликнул Себастьян. — Не выходит ли, что человек сам ни в чём не виноват, а это злые духи подтолкнули его на преступление?       — Так говорят в церкви, — сказал Грегор, подперев щёку ладонью и улыбнувшись, — не правда ли, слова попов ни в чём не противоречат моей версии.       — Разве это не снимает моральную ответственность? Вот он таким родился — без сострадания. А убивать его заставила неведомая сила. В чём вина?       — Скажи, Себастьян, — сказал волшебник уже более серьёзно, — чем ты отличаешься от волка?       — Что ты имеешь ввиду?       — Это ты съел тех парней или это сделал оборотень?       Себастьян задумался и ничего не ответил.       — В каждом из нас есть разные личности, — продолжил волшебник, — с любимой ты один, с врагом — другой. Можно называть это духами и подгонять под это множество других объяснений, но в реальность одна — человек не одномерный, как банальная точка на бумаге. Душа каждого из нас — это драгоценный камень с десятками граней. Выбирай сам, какой из них повернуться к миру. Когда тебе страшно, ты оборачиваешься зверем. Думаю, если меня загнать в угол, я тоже превращусь в такое чудовище, которое самого повергнет в ужас. Как мы уже говорили ранее, всё зависит от желаний.       — Я этого не хотел, — сказал Себастьян.       — Думаешь? — ответил ему Грегор, и повисла тягостная тишина.       Грегор углубился в чтение.       — Хм… — проговорил он, — по разыскной ориентировке внешность сходится. Он так кропотливо собирал печатную информацию о самом себе — здесь и Вельдэнские газеты, и местные!..       — Гордился собой, — сказал егерь, по тону которого было понятно, что он торопится замять предыдущую неприятную тему, которую сам и поднял. — Я слышал, многих маньяков прельщает их мрачная слава. Такую награду дают не за каждого разбойника, тут загордишься… Грегор, да неужели это и правда он? Выходит, мы уходили самого Суасенского Стрелка.       — Ну, учитывая всё, что нам известно, можно предположить, что это действительно был он. Суасенский Стрелок. — Грегор задумчиво хмыкнул. — Три тысячи талеров это неплохо. Дай бог каждому столько заработать за год.       — Это две моих годовых зарплаты, — мрачно проговорил Себастьян, — даже больше.       — Однако его Величество раскошелился.       — Мы всё равно не сможем доказать, что это мы его обезвредили. Даже опознать не получится. Я закидал его землёй, чтобы звери не растащили остатки, но у него уже лицо содрано с черепа.       — Что ж, в любом случае, геройство так себе. Он взял нас за жопу, а мы кое-как смогли отбиться. О таком не похвастаешься.       — Даа… — протянул Себастьян, и добавил, ухмыльнувшись: — Зато я сожрал его, а ты сожрал его припасы.       — Уже не так обидно.

***

      Грегор закончил свою печальную, но благодатную работу. Он и егерь обернулись, последний раз бросая взгляд на дом. Утреннее солнце озаряло обветшалую, крытую тёсом крышу; на конёк села нежно-зелёная пеночка-весничка и что-то радостно просвистела.       — И всё-таки, что будешь делать, Себастьян? — спросил чародей, — доложить властям-то надо про этот случай.       — Да. Видимо придётся мне пойти с тобой в Лойн и сообщить в местное отделение полиции и о трупе, и о наших догадках. Лесного хозяйства это тоже касается, я должен буду рапортовать об этом.       — Вот и славно. Может быть, если я управлюсь со своим заданием быстро, то и в Гелен вернёмся вместе.       — Хорошо бы.       И они пошли по той тропинке, которая вела в примерно нужном направлении. Оба они в этот момент чувствовали благодарность по отношению друг к другу, оба это знали, и им было спокойно от того, что не нужно произносить лишних слов.