Герои и Злодеи

      Спустя очень тяжёлую неделю Агата и Грегор ехали вечерним экспрессом в Геленбург. Нужно было прихватить кое-какие документы, деньги, выдать финансы и распоряжения для ведения домашних дел, чтобы снова оставить всё на доверенных. Но своё хозяйство сейчас занимало Агату в последнюю очередь, она была полностью занята проблемами Марины. От посещений клиники осталось чрезвычайно гнетущее впечатление, Агата поклялась, что в этой богадельне Эвантон-Порта она её не оставит. Хотя Марина теперь выглядела под стать местным обитателям, она перестала самостоятельно питаться, ужасно осунулась за какие-то несколько дней, никого не узнавала и всё время молчала. Она начала замирать на месте и не двигалась целыми часами. Доктор Агату не утешил. Собрав все сведения, понаблюдав за пациенткой, он диагностировал ранее слабоумие, которое дебютировало ещё в юности, текло вяло и обострилось на фоне сильного стресса. Марина тяжело пережила потерю своего мужчины. Как ни жутко было это осознавать, но она действительно любила Финна, и зрелище его окровавленного тела стало для неё ударом. О детях, до того, как впала в молчаливый ступор, она даже не вспоминала. Агата смотрела на эту, казалось, совсем недавно цветущую женщину, которая теперь как понурая кукла сидела на краешке кровати, и страх пробирал её до костей.       — Что можно для неё сделать? — спросила она.       Доктор помолчал, прежде чем ответить.       — Для начала, — сказал он, — вы должны понимать, что ей не станет лучше. Все симптомы, какие она демонстрировала раньше — галлюцинации, бредовые идеи, психозы — это только первая стадия болезни. Теперь случился перелом, который сделал вашу подругу инвалидом. У таких больных часто полностью подавлена воля, они апатичны, не способны к общению… Другими словами, она не сможет самостоятельно заботиться о себе. Дальше обычно бывает только хуже. Она уже демонстрировала дезорганизованность речи, а это может быть признаком начала распада мышления.       — Какой ужас, — только и смогла сказать Агата. Сбывались все её худшие опасения.       — Есть специалист в ваших краях, в одном из курортных городков, — проговорил доктор с некоторой долей утешения, — известный исследователь в области психиатрии. Он давно изучает подобные случаи, ввел новый термин — «шизофрения». И он в этом прав: болезнь приводит к деградации, как при старческой деменции, но причина кроется в нарушении ассоциативного мышления, в двойственности. Человек может кого-то любить и в ту же секунду ненавидеть, высказывать взаимоисключающие идеи… Отчего личность таким образом расщепляется, медицина пока не знает. Может быть, в будущем это научатся лечить. — Он поглядел на Агату и добавил: — Для вас всё упирается в средства. Я бы рекомендовал перевести госпожу Биркс в пансионат под наблюдение как можно скорее. Но, знайте, что это будет пожизненное содержание.       Агата посмотрела на Грегора и возблагодарила небо за то, что этот человек сейчас рядом с ней. Он сидел напротив, прислонившись виском к оконной раме, и смотрел за стекло. Полосы света и тени от телеграфных столбов и деревьев скользили по его бледному лицу. Он выглядел так привычно! Неясного возраста — то ли мальчишка, то ли старик, черты и благородные, как у лорда, и жуткие, как у разбойника. Агата видела, как страшен он может быть, когда показывает свою странную потустороннюю силу, но в то же время рядом с ним было так спокойно. У него есть власть — он волшебник. Он, подобные ему загадочные люди, маги, медиумы, общающиеся с духами великих, как со своими приятелями, люди искусства, живущие в блеске сцены и славы — как Марина, всегда вызывали в Агате жгучий томительный интерес и даже зависть к их необычной яркой жизни. Что творится в их душах? Что за странный неведомый красивый мир скрывает каждый из них? Вот чародей Волховский — перекати-поле — приходит, когда хочет, уходит, когда вздумается. Какие далёкие страны он посещал? Над какими чудесами работает теперь? Агата чувствовала себя одиноким деревом за каменной стеной. Этот прекрасный доходный дом, как и другое отцовское наследство, обеспечил ей безбедную жизнь, но привязал её к земле, как корнями, а ведь она могла… Да что она могла? Пуститься путешествовать? Бросить валять дурака и выйти замуж?       Марина сказала, поддавшись порыву и под влиянием выпивки, что всю жизнь завидовала ей, дурочке-Агате, у которой было всё, о чём только можно мечтать. Ни детей, ни забот! Только ветер в голове, упрямство и гонор, будто она в чём-то лучше окружающих. И только тогда Агата — взрослая тётка, до безобразия наивная, — поняла, какой ад каждый день испытывала якобы беззаботная Марина, если она видела в подруге только гордость и материальную обеспеченность. Конечно Агата не могла не знать, что быть матерью невообразимо тяжело, что Марина, оставшись одна после рождения первого ребёнка, получила душевную травму и ожесточилась — превратилась в охотницу на мужиков, готовую глотку перегрызть, лишь бы было чем кормить малыша, но ведь зато Марина никогда не была одна. Может быть, это её и заставляло искать новых отношений, рожать детей одного за другим — страх одиночества. Боязнь остаться никому ненужной. Но Марина пошла навстречу своему страху, боролась с ним, а Агата просто заперлась от мира.       Блажь это была или осознанный выбор, Агата сама не знала. Только теперь она задумалась, что потеряла, какую жизнь не прожила. Если бы она по примеру Марины пустилась во все тяжкие, если бы тогда бросила дом и уплыла бы с капитаном? Что бы её ждало? Жизнь, полная приключений или озлобленное одиночество с тремя нежданными и нежеланными детьми? С другой стороны, он сам не захотел похищать её — семнадцатилетнюю институтку из дома… Он — капитан дальнего плавания пятидесяти лет… или сколько ему тогда было? Теперь Агата уже и не помнила, какой он, но всё равно ждала его. Как глупо! Двадцать три года прошло, жизнь промелькнула. Он, если и жив, то уже глубокий старик. Агате не хотелось думать, что она просто загубила свою молодость из-за дурацкого упрямства.       Агата посмотрела в окно. Солнце уже клонилось к горизонту и заливало золотом болотца и заросли вдоль железнодорожного полотна. Вдруг на освещённой райским светом полянке среди берёз на долю мгновения мелькнул силуэт замершего оленя. Агата тихо вздохнула от неожиданности и изумления. Как давно она в городе, вросшая в землю, уже забыла, что существует дикая природа… А вот Грегор, наверняка каждый день видит все эти прелести мира. Она представила день из его бродячей жизни. Как он идёт нехожеными дорогами, ночует под открытым небом и смотрит на звёзды. О чём он думает? Она перевела взгляд на чародея, он посмотрел в ответ и, как заведено, чуть улыбнулся с ироничным видом.       — Меня укачало! — заявил он и достал из кармана часы. — Боги милосердные, ещё только восемь двадцать пять… Без пятнадцати в Озёрной получасовая остановка, значит, дома мы будем после двенадцати. Непонятно, чего ради торчать целых полчаса на полустанке, но хоть будет возможность немного размяться.       Агата кивнула.       Есть люди, с долей сомнения относящиеся к магам и волшебникам. Они, обычно, далеки от чародейской культуры, заняты в своей сфере деятельности, вообще не очень-то любопытны. Магия для них — это всегда или какой-то фокус, или что-то настолько мудрёное и сложное, что только узкий специалист поймёт. Агата видела, на что способны настоящие волшебники, ей в этом плане в жизни повезло. И теперь она была очень рада, что Грегор был рядом. Он может объяснить и разложить по полочкам всё на свете, так что уже не будет причин бояться.       Смышлёные маринины дети очень быстро это поняли. Алексей мгновенно сообразил, что с тем, от чего нельзя избавиться, нужно подружиться, и извинился за случившееся недоразумение. Да у него и не было другого выхода — он не мог контролировать свою новую силу и, откровенно говоря, погиб бы, если бы Грегор не заговорил его от спонтанных превращений. Тоже касалось и Дмитрия, с которым у чародея дружба сразу наладилась. Александра же решила воспринимать Грегора как стихийное бедствие, с которым бороться так же глупо, как пытаться прогнать ветер метлой. В конечном итоге самый большой вес имело слово Агаты, а она за чародея ручалась. Ей не доверять причин не было. Она искренне переживала за Марину, решила все вопросы, возникшие с квартирой, вещами, пристроила на передержку Тайгера и клятвенно обещала позаботиться о них троих.       Временно дети попали под надзор службы опеки. Агата смогла связаться с Кристиной, единственной их родной тёткой. Она, судя по голосу в трубке, была шокирована судьбой сестры, но ответила, что сама больна, не выходит из дома, и принять троих школьников к себе не в состоянии, хотя взяла с Агаты обещание, что та обратится за любой финансовой помощью, какая только потребуется. Тогда Агата вполне осознала, что теперь будет воспитывать детей своей непутёвой подруги, которая так завидовала её свободе и бездетности. Которой она так завидовала из-за её «счастливого» материнства, хоть и осуждала её безнравственный образ жизни и кичилась своей безупречной репутацией.       — Как странно складывается судьба… — проговорила Агата вслух.       — И не говори, — меланхолично ответил Грегор.       — Почему всё так произошло? — спросила Агата вдруг, чуть подавшись к Грегору через пространство между скамьями. Он уловил запах свежей воды из соседнего открытого окна и аромат духов Агаты, такой завораживающий и цивилизованный, ассоциирующийся со спокойствием, уютом, тёплым богатым, даже не лишённым роскоши домом, в то время как на дворе — бесприютная ночь.       Грегор облизал пересохшие губы и задумался. Она с детской наивностью и доверчивостью задала очень сложный вопрос. Он был обязан дать ей опору. Уверенность, что всё под контролем, и она сама не свергнется с ума, как поезд под откос. Что всё закономерно и бояться нечего.       — Никто не знает, как и почему люди сходят с ума, Агата, — сказал чародей. — Моё мнение такое: Марина слишком тесно сблизилась с той сферой магического, от которой простым людям лучше держаться подальше. Маги не просто так называют свои знания тайными, это делается не из жадности и не чтобы сохранить статус исключительности. Некоторые знания попросту опасны. Мы общаемся с сущностями по ту сторону реальности, их голоса ужасны, они оказывают сильное воздействие на психику человека. Если у волшебников есть экстрасенсорика, чтобы слышать, магическое зрение, чтобы видеть, и определённая степень привычки к воистину страшным зрелищам, то обычный человек может не выдержать подобных контактов. Я слышу голоса, но не могу доказать, что они реальны — тонкоэнергетических созданий же никто не видит! С точки зрения психиатра я уже не в себе. От тех бедолаг, повредившихся умом, что заперты в психушке, я отличаюсь только критикой своего состояния. — Грегор помолчал и добавил: — Не стоит касаться некоторых вещей. Маги не всемогущи, но среди них есть негодяи, как в каждой среде. Есть способ умышленно свести человека с ума, специальные порчи на безумие. Люди, подверженные такой магической атаке, тоже начинают видеть тонкий мир, слышать голоса, спорящие в голове… Это чёрные духи, которые не дадут покоя, пока не сломают. Есть способы подчинения воли, управления на расстоянии. Можно выкрасть душу из тела или подселить внутрь жертвы какую угодно сущность… Но это уже нюансы! — Он нервно усмехнулся, посерьёзнел и сказал: — В любом случае, безнаказанно, по своей прихоти даже самый сильный маг сделать ничего не сможет. Существуют законы справедливости. Я проклял Финна, но смог ли бы я это провернуть, если бы он сам не был убийцей и душегубом? Смогли бы мои бесы так легко войти в его кровь, если бы он не был пьян? Нет. Каждый сам, собственными руками роет себе могилу. Безумие, как и любую беду на свою голову надо ещё заслужить. Говорят, что расщепление личности может передаваться по наследству, теперь есть исследования, которые статистически выявили эту закономерность. Люди и раньше это знали, прежде чем подыскать жениха или невесту, у родни спрашивали не было ли безумцев в роду. Может быть, безумием люди платят за грехи своих праотцов? Кто знает?       — Ох, боже, боже… — Агата только прижала ладони к щекам и покачала головой.— Страшно жить на свете!       — Не бойся, — сказал Грегор, — такому ангелу как ты, что может угрожать?       Агата посмотрела на него медленным внимательным взглядом. Грегор осознал свои слова, и кровь ударила ему в голову. Он, слушая, как бухает сердце, отвернулся к окну и напустил на себя равнодушный и задумчивый вид.       — Мне вот что интересно, — сказал он, возвращаясь к теме. — Кто всё ж-таки тот волшебник, про которого все говорят, что Марина встречалась с ним? Что-то подсказывает мне, что он может быть косвенно виновен в безумии Марины и напрямую в появлении Дмитрия на свет. Ты видела хоть раз этого таинственного мага?       — В том-то и дело, что нет. Марина много говорила о нём, что, мол, мы все в «Звезде» профаны, а он настоящий посвящённый в тайны мастерства. Он никогда не приходил на наши вечеринки. Со слов Марины — он какой-то лорд, очень известный в светских кругах человек, потому она и не называла его имени.       — Вот смеху-то будет, если окажется, что это какой-то мой знакомый… — проворчал Грегор, — и при этом какой-нибудь бездарь, только строящий из себя великого мастера. Поезд замедлил ход и с толчком остановился.       — Выйдем, подышим? — спросил Грегор.       Он помог Агате сойти на низкий перрон, с неудовольствием отметив, как у него самого хрустнули колени, когда он спускался, и усадил её на скамью под навесом. В вечернем экспрессе ехало совсем немного пассажиров. Они разбрелись по платформе, кто-то закурил, кто-то отправился в небольшое деревянное здание под белой табличкой «Озёрная». Там располагались кассы и буфет. Рядом под сенью вязовой рощицы ютилась эстрада с несколькими рядами стульев. Дальше за дорогой в сиянии уже розовеющих облаков виднелась водонапорная башня, крыши и заборы дач и ещё дальше — зеркальный блеск воды. Пахло так, как пахнет только июль — разогретой пыльной землёй, дёгтем, травами и немного угольной гарью.       У клумбы с бархатцами и ранними астрами, что ограничивала перрон, у чугунного витого заборчика прямо на досках сидел парень в обнимку с гитарой. Перед ним лежал жёлтый парусиновый чехол с несколькими брошенными сверху монетками.       — Хочешь пить? — спросил Грегор. Агата кивнула. — Какой лимонад ты любишь, обычный или эстрагоновый?       Грегор знал, что в буфетах на вокзалах продают почему-то только два вида лимонада, собственно лимонный и странный зелёный из листьев эстрагона.       — Эстрагоновый, пожалуйста, — попросила Агата.       Грегор сходил в буфет. Возвращаясь, он снова был вынужден обойти кругом гитарный чехол, лежащий прямо на проходе.       — Не знал, что на вокзалы нынче пускают попрошаек, — проворчал чародей, открывая крышечку бутылки.       — Эй, ты! — сказал парень.       Грегор закатил глаза.       — Эй, ты, студент! — парень сидел в той же расслабленной позе, широкие поля панамы закрывали его лицо. — Думаешь, что если человек вынужден просить деньги, то он сразу попрошайка? Мне платят за мои песни, а ходить нигде не возбраняется. Если хотел меня оскорбить, так я тебе сейчас морду начищу.       Грегор внимательно поглядел на него. Парень не выдержал, на лице у него появилась ухмылка.       — Ой, прекрати. Подумаешь, какой гордый, — устало проговорил Грегор. И добавил: — Если тебе так легче будет, то прощения прошу за «попрошайку».       Парень улыбнулся ещё шире и начал рассеянно перебирать струны. По всему видать: ему было ужасно скучно. Говорил он спокойным, совершенно не агрессивным тоном, твёрдо и уверенно. Да и на бродягу, честно говоря, похож не был. Грегор прекрасно видел, кто он такой, потому что от парнишки этого за версту разило волшебством. Одежда на нём приличная, некоторая даже новая, не ношеная, но он весь обвешан мелкими медными и костяными амулетами, голые руки в кожаных браслетах и феньках, в обоих ушах — серьги. Так выглядят только цыгане или жители тех соседних провинций, где к власти пришли князья-чародеи. Иными словами, это был не просто попрошайка, а один из тех, кто в Стране Чародеев гордо зовётся менестрелем. Теперь он продолжал наигрывать популярный мотив и помалкивал.       — В этой песне поётся: «вяз — коварный злодей», и смотри-ка сколько на дереве сухих сучьев, — сказала Агата. — Вам бы лучше не сидеть под этим деревом, юноша, как бы вам ветка на голову не свалилась.       Парень встал, но не ушёл из-под вяза, а присел на ограждение, указательным пальцем отодвинул панаму с глаз и поглядел на Агату. Взгляд у него был спокойный, но очень пронзительный, и Грегор удивился цвету его глаз — они были такого глубокого холодного чуть фиолетового оттенка, какого бывают синие барвинки. Ему на вид было не больше двадцати — совсем сопляк, хоть он и выглядел рослым и откровенно здоровенным, но он смотрел на солидную женщину так неприкрыто и нагло, что Грегор возмутился. Но он не успел осадить мальчишку, чтобы тот не таращился.       Парень опустил взгляд, ударил по струнам и начал петь:

— Случилось так, в что холодную зиму Нету мужчины её рядом с ней. Дул страшный ветер, Колыхавший волны серых морей. Когда он вышел в море, Ветер выл в её ушах. Где-то мёртвый иль живой плыл он на седых волнах…*

      У него был красивый сильный баритон и приятный тембр, слушать его было одно удовольствие. Он пел очень печальную песню о моряке и девушке, которая ждала его. Грегор вдруг услышал, что Агата всхлипывает, и обернулся. По её лицу лились слёзы. Песня закончилась плохо. Агата закрыла лицо руками и безнадёжно разрыдалась. Грегор хмуро поглядел на певца. Агата порылась в сумочке, как думал чародей, в поисках носового платка, но вынула она довольно крупную купюру.       — Дай мальчишке денег!..       Грегор с ворчанием взял купюру и подошёл к парню.       — Мне бы столько платили просто за красивые глаза! — сказал чародей. — Иди работай! На таком лосе, как ты, пахать можно.       Тут парень, к изумлению Грегора, с ловкостью карманника выхватил у него из рук бумажку, и она мгновенно пропала в его кармане. Он воскликнул:       — Ого! Да я теперь смогу купить билет на экспресс! Спасибо, госпожа! — он отвесил Агате изысканный поклон и тут же убежал в сторону кассы.       Он вернулся вовремя, пассажиры уже занимали места. Бережно положил гитару на полку и сел в угол в самом конце вагона позади Грегора. Чародей, обернувшись через плечо, наблюдал за ним какое-то время. Парень предъявил кондуктору билет, а потом развернул большой бумажный пакет, в котором оказались благоухающие жаренные пирожки. Грегор удивился — он и предположить не мог, что пирожок можно уничтожить в два укуса. Чтобы не смущать, он отвернулся.       Агата стала как в воду опущенная. Она больше не плакала навзрыд, но под чёрной вуалеткой слёзы всё равно мерцали. Что делать, на неё столько всего свалилось, стресс последних событий нагнал её. Но было что-то ещё, что камнем легло Грегору на сердце. Он не чувствовал в себе сил разговаривать с Агатой, поэтому извинился и пересел к парню.       Тот уже прикончил всю свою выпечку. Он скрестил руки на груди и всё так же проницательно поглядел на чародея. Он ничуть не стеснялся в общественном месте, коим был вагон, сидеть в одной рубашке с короткими рукавами, и, глядя на его крепкие загорелые руки, Грегор понял, что ему приходилось много физически работать.       — Откуда будешь? — спросил Грегор.       — Откуда? Из Эвантон-Порта.       — И как тебя из ваших прелестных княжеств занесло в эту проклятую дыру?       — В большом городе можно поднять деньжат, — криво усмехнувшись, сказал парень. — Я четыре месяца тягал ящики в доках, грузил уголь, чистил рыбу и какой только грязной работой ни занимался, но зато теперь у меня есть эта красотка! — он значительно указал пальцем вверх, на багажную полку. — Такой инструмент стоит целое состояние! Я отдал за неё всё до пфеннига. Пришлось идти пешком.       Он очень гордился собой, раз заговорил о своих заслугах с первым встречным. Грегор вежливо покивал. Они поговорили о больших городах, и сошлись в том, что Геленбург приятнее остальных.       — Я Грегор, кстати. Как твоё имя, господин менестрель?       Парень прищурился и зловеще проговорил своим и без того низким голосом:       — Про таких как ты сказано: не говори чёрному чародею своего настоящего имени, если не хочешь, чтобы он украл твою душу и не прожил за тебя тебе отмеренные года. Запросто ты спрашиваешь такие личные вещи!       — Ты что, боишься?       — Нет. Меня зовут Демьян, живу я в дороге, перебираюсь с места на место.       — Понятно… — Грегор всё всматривался в его лицо. — Ты сам-то тоже не из простых, как я погляжу. Или кто-то у тебя…       — Не-не, — Демьян усмехнулся и помотал головой, — я к этому вашему ремеслу отношения не имею.       Грегор скептически хмыкнул.       — Волшебство — искусство, а искусство — волшебство, — сказал Демьян, откровенно дурачась. — Песни тоже своего рода магия, многие рыдают, когда меня слушают.       — А про меня ты можешь спеть песню?       Он посмотрел на чародея в упор, будто вглядываясь в самые глубины, Грегора даже мороз продрал по коже от этого воздействия. Демьян тревожно нахмурился и вздохнул:       — Нет, приятель. Таких мрачных песен я не пою.       Солнце село, свет померк даже на краешках облаков. Розовое сияние превратилось в пушистый серый сумрак ночи. Синее небо ещё мелькало в лужицах болотин на черноте земли, вдоль далёких рощ плыли белые полосы вечернего тумана, но мир за окном поезда стал бесприютным. Зажгли фонари, вагон осветился изнутри и теперь в стекле Грегор видел только собственные глаза.       Далеко-далеко на горизонте замерцали огни.       «Город», — подумал Грегор.