Герои и Злодеи

      — Вот тут-то он и сидит, — сказала Ирена Земцова, показывая на завалинку, — где вы сесть изволили. Каждый божий день, часов в семь, вон оттуда он пригоняет своих проклятых гусей, а потом выходит со двора и когда сразу пропадает, а когда усядется здесь под окнами и сидит до сумерек!.. Господи Боже, как же мы его боялись! А теперь уж столько времени прошло, даже попривыкли как-то.       Она снова начала вытирать руки о влажный фартук. Прямо во дворе развернулась стирка, мокрые простыни хлопали на ветру, с шумом выплёскивалась вода, малыши разных возрастов визжали и носились между жердей, тут же гуляли индюшки и куры. Семья Земцовых — целое сообщество из нескольких поколений сыновей и внуков, с их жёнами и детьми, укрывалось под огромной кровлей старой усадьбы. Основу дома складывали толстенные брёвна, седые от времени, на широком каменном фундаменте. Наличники на больших, по сравнению с обычными, окнах были такими массивными и сложно украшенными резьбой, что нависали, как карниз. Грегор сидел под одним из них, совершенно неосознанно, повинуясь своей потусторонней природе, выбрав место мертвеца.       — Дед, конечно, свой, — снова заговорила Земцова, — но на нас из-за него на селе уже косо смотрят, да и председатель, чёрт этот старый, плетёт всякое, никак не отцепится! Я, с его слов, виновница. Только недавно была виновница торжества, а оказалось, что своим замужеством обидела покойника. Ну не чушь ли? — она добавила, смягчая тон и конфузясь своей ругани: — Хорошо, что вы здесь, господин волшебник, спаситель вы наш.       Грегор привык к такому отношению: в разных пропорциях подобострастному и настороженному. Даже если к этим двум добавлялось любопытство, расслабляться не стоило.       Всё зависело от культурного фона. В городах «господ волшебников» больше уважали, в деревнях, где просвещённых людей заметно меньше, иногда встречался почти враждебный настрой. Многое значило вероисповедание, немаловажна была личность приходского священника, то, насколько он авторитетен и насколько агрессивную политику продвигает. Одним словом, даже в свободных республиках, где мода вешать и сжигать «еретиков» сошла на нет, Грегора мог ждать несладкий приём. Такова доля странствующего чародея — чужого, куда бы он ни пришёл. На селе вполне могла жить ведьма или какой-нибудь знахарь, но они-то свои, родные…       — О, смотрите-ка, кум идёт! — вдруг сказала Земцова. — Да ещё и со всей семьёй! Как это их занесло к нам с другого околотка?       От дороги на тропинку свернул молодой мужик. Он нёс на руках ребёнка лет четырёх, за ним семенила маленькая женщина в белом платке и беспрестанно ругалась.       — … ещё твой брат — чокнутый болван! Стыд и позор, это ж надо… Говорила мне мама, не связываться с вашей породушкой!       — Да умолкни ты, чёртова баба! — умоляюще простонал папаша и поставил мальчонку на траву перед завалинкой Земцовых.       Женщина и сама замолчала, застеснявшись посторонних.       — Господин чародей, — начал мужик, — помогите ради Христа! Не знаем, что с пацаном делать. Молчит, не разговаривает. По ночам не спит. Только задремлет — вскакивает и ревёт.       — Раньше говорил? — спросил Грегор.       — Говорил и бойко!       Чародей сел на корточки перед мальчишкой, взял за голову и заглянул в глаза, направив на свет. Ребёнок был очень спокойный, но нездорово, как-то контужено.       — Вы его доктору-то показывали?       — Показывали, — заговорила мать, — доктор прописал капли.       — Да сглазили его! — воскликнул отец, таким тоном, будто говорил это уже в сотый раз, — ты его облизывала, спрашиваю я тебя?!       — Облизывала!       — А потом плевала?       — Тьфу, твоюжешь мать! Что ты как бабка старая несёшь всякий вздор?! Перед образованными людьми за тебя стыдно! — она обратилась к Грегору, показывая пальцем на мужа: — У него брат полоумный, по-человечески не разговаривает и ничего не понимает. Я боюсь, господин чародей, как бы это малышу не передалось!       Отец набрал в грудь воздуха, чтобы обругать супругу, но Грегор его опередил.       — Что думаешь? — спросил он у Демьяна. Тот бросил на пацана один внимательный взгляд и заключил:       — Это испуг.       — Что ж, — чародей снова заглянул малышу в глаза, пытаясь рассмотреть причину, — я тоже так думаю, но плохо вижу, что же его напугало… Ничего экстраординарного не приключалось в последнее время?       — Да кто знает? — проворчал отец, — эта… Не надо его без присмотра оставлять с этими старыми перечницами на лавочке, говорил же я тебе! Бабки тискают его: «какой славный мальчик!», а потом развесят уши, языками чешут, а ребёнок — гуляй сам по себе! Надо было облизывать, так, быть может, не напугался бы он!       Он свято верил в сглаз. Обычно женщины более суеверны и легковерны, а мужчины, сталкиваясь с чародейством, сначала долго и скептически расспрашивают да с сомнением качают головами, но тут всё оказалось наоборот, что примечательно. Но всё-таки молодая мамаша с волнением следила за действиями чародея и верила. В такие моменты, когда люди с надеждой всем сердцем обращались к нему, Грегор не мог не испытывать гордости. В такие моменты он сам себе казался похожим на своего отца-врача. Доктор для большей части простого народа точно такой же обладатель тайных знаний, как и волшебник, только врач выискивает и устраняет неполадки в физическом теле, а маг видит дыры в теле энергетическом. Часто две эти области знаний соприкасаются и незаметно перетекают одна в другую. Врач-волшебник — это авторитет авторитетов, и, наверное, поэтому Хайденберг — официальный городской маг Геленбурга — вызывал у Грегора неприкрытую зависть. Хайденберга все уважали, и корифеи-учёные, и князья-чародеи, и простой люд…       Но Грегор тоже чего-то мог! Встреться любому из этих городских магов живой покойник, чего бы они стали делать? А испуг лечится проще простого.       — Хозяйка, — обратился чародей к Земцовой, — есть восковая свеча? Или хоть кусок воска?       — Есть. Идёмте в дом!       Как только хозяйка, гости и консилиум оказались во дворе, мальчонка скуксился и нацелился плакать. Отец снова подхватил его. Земцова выпроводила всех домашних из просторной прохладной кухни. На глянцевой печи пестрели цветами и видами синие изразцы, застеклённом шкаф мерцал хрустальной посудой, в одной из вазочек виднелся ещё совсем свежий белый невестин букет из тканевых роз и искусственных цветов апельсина. На подоконнике, по обычаю поминовения усопших, в миске с крупой стоял огарок свечи. Хозяйка достала ещё несколько таких восковых огарков.       — Сойдёт?       — Да, вполне, — Грегор помял их в кулаке и выдернул остатки фитилей. — Мне нужна будет емкость, чтобы растопить…       Металлический ковш и тара с водой быстро отыскались. Старинная знахарская техника отливки воском известна повсеместно, не надо быть очень искушённым в магии, чтобы знать её. Грегор лизнул заплаканного мальчугана в лоб, плюнул в воду и туда же вылил растаявший на тёплой плите воск. Демьян подошёл близко и навалился Грегору на плечо, пока тот вылавливал отливку.       — Сколько раз видел, как это делают, — тихо сказал Демьян, — каждый раз думал, ну чего там может вразумительного выти? Но всякий раз ведь выходит, глядишь ты!       Земцова тоже заглянула и ахнула:       — Чёрт побери, индюк! Ты, только глянь, Агнешка, — индюк ведь, будь он неладен!       Грегор усмехнулся, протягивая родителям кусок воска на ладони. На плоской обратной стороне даже без особого применения фантазии угадывался индюшачий силуэт с расправленным веером хвостом и маленькой головой на тонкой шее.       — Вот вам и отгадка.       Малахольный отец снова принялся частить мамашу, ревниво прижимая к себе апатичного малыша:       — Эта пакость — соседский индюк даже собак гоняет по всей улице, злой, как сам Сатана! Если бы эта образина на меня напала, я бы обосрался, а уж про малое дитя и говорить нечего. И где ты была, кукушка?! А если бы этот чёрт пацану глаз выклевал?       Грегор выплеснул воду в рукомойник, набрал новую и потушил в ней несколько горячих угольков.       — Я его зашепчу и умою, это должно помочь от испуга. Может, заговорит и не сразу, но сон восстановится.       — Спасибо вам, — сердечно сказал папаша, после того как малыш был умыт и отчитан, а Грегор отказался брать у родителей их гроши. — Что мне для вас хорошего сделать, господин чародей? Возьмите хоть пивом. У меня дома свежее есть, наше «Камышное»! Хотите принесу?       — Спасибо, — сказал Грегор, помотав головой, — я бы с удовольствием, но нельзя. Мне сегодня ещё работать.       Малыш продолжал апатично висеть у отца на руках, но больше не заливался слезами даже при виде индюшек. Много раз поблагодарив и с десяток раз поклонившись, семья двинулась домой в свой околоток.       Солнце уже начинало золотить траву. Только у дорог растёт такая кудрявая низкая травка, на просвет абсолютно изумрудная, и этот пейзаж передаёт суть вечера в деревне — слепящие косые лучи на зелени и на свело-охристых колеях. Дневной ветер ещё не унялся. Иногда, набираясь сил, он обрушивался на землю и поднимал пыльные вихри. Эти маленькие смерчи живут не долго, несколько секунд, но когда двигаются по дороге и танцуют, заваливаются в сторону, то создают полное впечатление чего-то живого и разумного.       — Дьяволы гуляют, — проговорила Земцова, но не перекрестилась, как это сделал бы любой из поколения лет на двадцать старше, а только отвела взгляд и ушла, оставив ворота открытыми.       Грегор и Демьян снова заняли выжидающую позицию на завалинке.       Всё потемнело и стало более контрастным: ярче цвета, тени синее и прохладнее. Ветер то дёргался и свистел, то стихал. Мировые шестерёнки совершили поворот и началось промежуточное время. У некроманта появился холод в самом центре груди, как всегда бывало в такие моменты. Он выдохнул, испытав привычный приступ необъяснимого волнения, и пошарил в кармане в поисках портсигара. Демьян тоже вышел из минутного оцепенения, зашевелился, но достал из кармана не сигареты, а губную гармошку. Созвучие, которое он выдул из неё прозвучало так минорно, что Грегор передёрнул плечами.       — Можно что-то не такое тоскливое? — проворчал он, — на меня аж могилой повеяло.       — Ничего удивительного… — бросил Демьян в ответ.       На повороте дороги появились гуси.       Они смирно прошли во двор через приоткрытые ворота, квохча и переваливаясь с боку на бок. Все были белые, как снег. Старик тоже переваливался из-за хромоты, но в свои почтенные года сохранил осанку и рост. Во дворе стало тихо-тихо, ни собаки не повизгивали, ни дети, никто не гремел утварью. Слышно было только птиц, и как скрипит дверь запираемой сараюшки. Никуда не торопясь, дед закончил все хозяйственные дела, сел рядом с Грегором и тяжко вздохнул.       Сильные, осознающие себя умертвия чувствовали себя в обществе некроманта спокойнее, чем живые люди. Они доверяли ему больше, чем врачу, когда врач ещё мог чем-то им помочь, если только не были агрессивны. У деда имелись причины задерживаться на земле, но Грегор не чувствовал его гнева. Была досада, беспокойство… Сложно вот так всё бросить и уйти, даже если знаешь, что пора.       — Знаете, сколько лет этому дому? — спросил дед. — Шестьдесят четыре года. Я рубил стены собственными руками. Это лиственница… Ещё лет сто простоит, если эти бездельники не сломают родную хату.       Он рассказал почти всю свою жизнь со всеми её перипетиями, о том, как приехал в Гелен из глухой деревни, как смог найти работу только в Камышном, как строил завод, как женился на красотке, и они долго едва сводили концы с концами, но всегда поддерживали друг друга… Когда предприятие открылось, он сначала был простым рабочим, потом стал бригадиром. Смог закончить обучение и, уже уважаемый руководством, стал техником на производстве. Он собственноручно построил усадьбу со всеми сарайчиками, верандами, летней кухней и баней. Умудрялся и, по старой памяти, вести хозяйство, и трудиться на предприятии, и заниматься плотничеством в часы досуга. Резьба, украшавшая дом, тоже была его работой.       — На здании школы видали наличники? Это я резал. И на третьем доме вниз по улице и на другом, на углу… Когда на пенсию вышел, я без дела не сидел, много заказывали люди.       Он умолк. Такие долгие паузы, длинной в целую минуту или больше, нередко прерывают речь стариков так же внезапно, как эта самая речь начинается. Будто берешь и открываешь на середине случайную книгу. Видения чужой жизни.       — Теперь пора? — Тяжёлый тон объяснял смысл вопроса.       — Пора.       — Развалят они хозяйство… — сказал старик с мрачной уверенностью.       — Тебе жаль материального? — спросил волшебник, — говорят, там всё это — дом, деньги, людям не пригождается.       — Не этого мне жаль! — с досадой воскликнул дед. — Как они без меня будут? Сколько сыновей, а ни из одного путного человека не выросло, никто даже не съехал до сих пор, только и знают, негодяи, что проматывать наше с бабкой нажитое! Младший тем и отличился, что нашёл приличную жену и родил Ирешку. Ирешка — не промах, даже старших снох держит в кулаке, без гроша тоже не останется, только на неё моя надежда, — дед говорил всё выше и выше, и под конец фразы в голосе сквозили слёзы и настоящее отчаяние, — но ведь вышла же, дура, замуж за пьянчугу!       — Хуже нет беды, чем пьющий мужик, — заключил он, откашлявшись и приняв важный вид. Вырвавшиеся эмоции, по его мнению, были мужчине не к лицу. — Видал я его! Сопля зелёная! — в отвращении дед даже плюнул. — Я всю жизнь проработал на пивоваренном, но меня пьяным люди видели только по большим церковным праздникам, и то не всегда, господин председатель профсоюза подтвердит, не даст соврать. А этот паршивый говнюк каждый вечер лыка не вяжет.       Сверху послышались сокрушённые вздохи. Внучка подслушивала.       — Уважаемый, — сказал Грегор, — посмотри со стороны. Ты приехал с пустыми карманами, начинал, когда здесь было поле, и даже вместо этого красивого посёлка и завода тут стояло жалкое село. Представь, что твоя любимая Ирена с мужем-алкашом развалила хозяйство… Да пусть даже пожар случился, и они остались без крыши и без штанов. Думаешь, они дурнее тебя, что не смогут отстроиться, и с голоду поумирают? Если Ирешка такая не промах, как ты говоришь, так она бросит нового мужа, если он не исправится, да нового найдёт, получше. Я вот тоже не такой молодой, как кажусь, и успел понять многое. И главное, что я понял — на чужих ошибках не учатся. Только на своих собственных. Это большая ошибка — думать, что мир развалится, едва мы из него уйдём. Ничего не изменится. Даже гуси, представь себе, если их не пасти, будут пастись и кормиться сами. Гуси не дураки, у них есть и трава, и водоросли, и желание улететь зимой в тёплые края. Все сами должны о себе заботиться.       Дед помолчал. Было слышно, как Ирена всхлипывает за окном.       — Я на внучку зла не держу, пусть на этот счёт ерунды не мелют, — проговорил старик. — Но очень уж хотелось в последний раз погулять вместе со всеми.

***

      Потом Грегор пошёл на могилу и вернулся затемно.       — Всё, — сказал он, — работа сделана, дед ваш больше не вернётся.       Ирена Земцова порывисто вздохнула и улыбнулась сквозь слёзы.       — Хорошо!.. Садитесь ужинать.       У Земцовых гостей не только накормили, но и оставили ночевать в темнушке позади кухни. Там стояла старая скрипучая кровать, на ней хранилась ветошь и кипы периодики для растопки. Газеты убрали, выдали тулуп и одеяло. Ирена занавесила дверь, что выходила прямо в огород, тюлевой занавеской и приколола ткань кнопками, чтобы ни один комар не протиснулся. Ночлег намечался не самый шикарный, но гости и этому радовались. Они понимали, что в доме нет свободного угла.       Грегор любезно предложил выбор:       — Где хочешь спать?       — Можно, я с краю? — проворчал Демьян. — Не хочу быть зажатым между кирпичной стенкой и тобой. От тебя холодом веет.       Грегор уже успел раздеться по пояс и украдкой понюхал предплечье. После работы на кладбище он улавливал от своего тела запах могильной сырости, а иногда и откровенной мертвечины. Он редко оказывался в таких ситуациях, когда другие люди рисковали это заметить, поэтому теперь слегка потерялся. Он, если подумать, вообще не имел близких контактов и ни с кем не делил быта с тех пор, как мастер Велеслав пропал.       Грегор лёг к стенке и постарался плотнее прижаться к ней, хоть ширина кровати позволяла двоим лежать свободно. От кирпичей шла приятная прохлада. Демьян лежал на боку, на расстоянии вытянутой руки. Растянутая майка не скрывала светлые полосы на его широкой спине, они остались от лямок рабочего комбинезона, а плечи обгорели до цвета имбирного печенья. Его спина была горячая. Грегор чувствовал жар живого человеческого тела даже не кожей, а магическим восприятием. Очень захотелось прикоснуться и ощутить этот почти враждебный жар. То же желание мучило Грегора, когда он наблюдал огонь, — страшно, но так и хочется потрогать угли.       — Прекрати смотреть мне в спину, — сказал Демьян, — я чувствую взгляд между лопаток.       Грегор перестал смотреть, но не отвернулся.       — Ты не жалеешь, что пошёл со мной на работу? — спросил он.       — Не, — ответил Демьян и добавил: — Ты не переживай… про работу твою и всё, что от этого бывает… Я привык, я же говорил — моя сестра такая же, некромантка. Я чую этот запах, но мне он напоминает подвал или сырую землю, что-то вроде этого. Приятно даже. Будто домой вернулся.       — Ты и на умертвий реагируешь спокойно, как погляжу… Ладно. Лишь бы завтра всё прошло гладко.       Грегор сразу пожалел о своих словах. Ничего не предвещало плохого, но он отчего-то именно так сформулировал фразу. Нужно просто забрать деньги и отправляться домой восвояси. Что может пойти не по плану?