***
На двадцать первое сентября пришлось несколько знаменательных событий: Рождество Богородицы, Мабон — большой языческий праздник, да ещё Себастьян, наконец-то, встал на ноги и выразил желание отблагодарить всех, кто заботился о нём во время болезни. Он закатил вечеринку. На огороде у Себастьяна собралось шумное общество: его друг-пасечник с женой и детьми, Грегор с детьми своими (за исключением застенчивого младшего), Демьян, который к спасению отношения не имел, но считал своим долгом посещать все гулянки. Ближе к вечеру пришёл-таки ещё один званый гость — Степан. Степан был настоящим спасителем положения. Он парень тихий и неприметный, из тех, кто редко подаёт голос в компании, но хорошо умеет слушать, знал, по специфике работы, много разного народа. Никто иной как он, услышав о тяжёлом состоянии Себастьяна, смог связаться через слуг с Агатой Бергманн, а та, в свою очередь, с чародеем Волховским. Пчеловод, на чьей пасеке случилось нападение, и даже сам пострадавший не нашли в произошедшем мистики, а вот Степан, даром что работал не каким-нибудь охотником на ведьм, а помощником завхоза на ферме, имел чутьё на разного рода дьявольщину. — Теперь ему тяжело придётся, — проговорил он мрачно, когда Грегор вышел на крыльцо, чтобы перевести дух и отмыть руки от крови (в тот день ему пришлось накладывать бедному егерю швы и делать перевязку). — Вот так сразу и не поймёшь, что лучше: умереть теперь или жить с этим… Парень понимал, что именно произошло. Грегор удивился. — Ты, главное, помалкивай, — сказал чародей, — он человек казённый, ему репутация дорога. — Я же не дурак! — бросил Степан отрывисто. Грегор вопросительно склонил голову. Его разобрало любопытство. Парень был, что называется, от сохи, если судить по его манере говорить и держаться, образования, скорее всего не имел никакого, однако смог проявить не только проницательность, но и продемонстрировал некоторую подкованность в области знаний о магических существах. Если бы не его смекалка, Себастьян умер бы от кровопотери. — Ты знал даже, что понадобится ни какое-нибудь другое кровоостанавливающее, а купена — волчья трава… Откуда? Степан смешался, покраснел, замял разговор и скоро исчез. Его звали на праздник сильнее всех. Он согласился из вежливости. Как в любое межсезонье, воздух пах дымом и землёй. Лимонные листья вязов устилали двор, похожие на ткань, расстеленную и раскроенную на лоскуты; сквозь редкие штакетины забора дикие хризантемы с интересом заглядывали внутрь культурного огорода и невзначай роняли туда свой лёгкий пух. Гости угощались традиционными для осени холодными пирогами из кабачков и зелени, горячими яблочными, пробовали первый сидр и какое-то жуткое пиво, которое Себастьян очень рекомендовал. Пиво было славное, но очень уж давало в голову. Хозяин вечера, ещё бледный и ошарашенный после перенесённого кризиса, поднял кружку и предложил выпить за доброе соседство. — Если бы не вы, не стоять бы мне сейчас здесь, — сказал он. — Спасибо Господу Богу, тебе Генрихович, что отогнал зверюгу, спасибо господину чародею, а главное, спасибо тебе, друг мой Степан, что нашёл его! Степан смущённо улыбнулся и потупился. Он неловко пристроился в сторонке на шатком берёзовом чурбаке. — Что ты там ютишься как неродной? — горячился Себастьян, — налейте ему… Демьян, подвинься, пусть сядет поближе. — Ты сам-то присядь уже, — проворчал Грегор, — только с койки слез и уже бегаешь как ошалелый. — Я себя чувствую живее всех живых! — Себастьян вдохнул полной грудью и расправил плечи, — эх, хорошо-то как… Вечер и правда был славный. На небе ни облачка, в ветвях ни ветерка. Солнце медленно опускалось за жёлтые почти прозрачные кроны. Тепло стояло не осеннее, и, если верить народным приметам, такие погоды должны продержаться ещё целых четыре недели. Все, кроме старого наивного Генриховича, вздохнули. Сила переполняла Себастьяна оттого, что сама суть его менялась, и это был такой же неостановимый процесс, как пожелтение листьев, прорастание семени, упавшего в почву, или скрытая от глаз метаморфоза внутри кокона. Время придёт. — Ну и хорошо, — отозвался волшебник, — да не шевелись, дай я на твои швы погляжу. Он настойчиво взял Себастьяна за воротник и заставил показать плечо. — Ага, поздравляю, зарубцевалось ожидаемо быстро. Можешь идти в баню, только не увлекайся парилкой. — Ура! Себастьян радостно пошёл подбрасывать, а вернулся из бани со второй четырёхлитровой канистрой. Пиво для гостей он загодя поставил охлаждаться между двух кадок с запасной холодной водой. — Ай-яй-яй, — возмутился он вдруг, — вы зачем трясёте моими рабочими брюками? Жена пасечника, при содействии своих дочек и Александры помогавшая Себастьяну в этот день с хлопотами, засмеялась и аккуратно свернула брюки. — Извини, сынок, мы летних жильцов из хаты выгоняли… Всё, мясо замариновалось, жарьте на здоровье. На завтрак я тебе тут тоже настряпала. В это время с крыльца спустилась чинная процессия на удивление тихих детей. Впереди шла Бекка — одна из средних девчонок — не спускавшая глаз с ноши в своих руках. Несла она кусок большой моркови с выдолбленной внутри полостью, в этот импровизированный гроб были бережно сложены сушёные мухи, осы и пчёлы, собранные с подоконников. Бекка и двое её сестёр печально склонили головы, соблюдая правила игры. Александра и Алексей, будучи детьми городскими, смотрели на них с недоумением и пытались не засмеяться, что во время похорон было бы, само собой, очень неуместно. Процессия проследовала к компостной куче, где на месте выдернутого с корнем куста патиссонов уже наметилась подходящая могила. — Дорогие мухи, — начала Бекка таким официальным тоном, что Александра зажала рот обеими ладонями и беззвучно закричала, — мы были вместе всё лето, но теперь настала пора прощаться! — Бекка вытерла несуществующую слезу. — Мы не будем по вам скучать. Вы ползали по всякому дерьму, а потом как по бульвару ходили своими лапками по нашей еде, разнося тиф, холеру, чуму и дезирне… — Дизентерию, — подсказал Алексей. — Да, спасибо, её самую. Поэтому проваливайте, пожалуйста в тёплые края. То же касается ос, от которых в хозяйстве мало пользы, а только одни убытки. Не в пример вам, осы, дорогие пчёлки куда лучшие опылители сельскохозяйственно полезных культур. Давайте пожелаем им благополучно выйти из спячки и вернуться к нам весной. Пока-пока! Гроб закопали и поставили на могилке камень. — Вот и осень наступила, — меланхолично заметил пасечник. Скоро он и его выводок засобирались домой. Алексей с сестрой тоже не остались на шашлыки, время было уже позднее, да детишкам было и скучно без компании. Они попрощались и понесли от Себастьяна приветы и благодарности Агате. — Чего это за обрядовая деятельность? — спросил слегка захмелевший Грегор, удивлённо глядя на крошечное надгробие на компостной грядке. До этого момента ему казалось, что он знает всё про смерть и погребения. Он заглянул в кружку. — И что за бормотуху я пью? Почему оно такое крепкое? В это мгновение с реки налетел холодный порыв, и дверь бани так шарахнула, будто кто с размаху захлопнул её. — Ух ты, чёрт! — ругнулся Себастьян, — вот ведь правда, что осень. — Он озадаченно посмотрел на чародея. — Это бабы в сёлах делают, чтобы в доме не селились блохи, тараканы и прочая живность. Выгоняют их из дома по осени, а дети собирают в коробок и хоронят… Вам пиво не нравится? А я говорил этому проходимцу-кабатчику: откуда жареная пшеница, чёрт её побери, может быть в пиве? Вот тебе и Райнхайтсгебот! — Господин егерь, — вдруг подал голос Степан, — не ругайся. — Он сказал это твёрдо, но тут же смутился своей резкости. — Извини, но ты два раза подряд ругнулся. А солнце-то уже село… — Ой, в самом деле. Мы ещё и бражничаем… А и ладно! Сегодня светлый праздник, кого бояться? Вся нечистая сила ушла на зимовку в воду или под землю вместе с букашками! Себастьян поворошил угли в мангале, сходил в дом за мясом и вдруг озадаченно остановился. — Ох… — он поставил миску на стол и поморщился. — Ребята, кто-нибудь положите на решётку. Меня мутит от запаха… — Рановато тебе ещё есть такую тяжелую пищу, — заметил Грегор, засучивая рукава. — Ну и ладно, нам больше достанется. Это ведь свинина? — Свинина… — проговорил Себастьян, глядя на мясо как на что-то живое и опасное. — Я слышал, чародеи говядину не едят, купил специально для вас. — Демьян, я думаю, тебя можно даже не спрашивать, — сказал чародей, — ты наверняка жрешь свинину с аппетитом лесного пожара, как и всё остальное хоть сколько-нибудь съедобное. — Я ем любое мясо, — заявил Демьян с вызовом. — Но, если бы моя сестра Софа про это узнала, она бы в обморок свалилась. У нас дома на счёт убийства религиозные предрассудки очень строгие, неровен час грохнешь своего близкого родственника или дальнего предка, тогда греха не оберёшься. Когда вся природа кругом тебя ужас как одухотворена, даже на землю ступить страшно… Нужно совершить кучу обрядов, прежде чем съесть убитого зверя. Я понимаю, страшно есть лосятину… Вдруг это мой дурацкий папаша! — он зло усмехнулся. — Другие суеверия просто откровенно тупые, а я от них отделаться не могу. Надо мной смеются, потому что я мух из комнаты выгоняю полотенцем, вместо того, чтобы их прихлопнуть, но будь я дома, мне от них даже отмахиваться было бы нельзя. Вдруг это чья-то душа полетела на небо! Вот говорят: мало знаешь — крепче спишь. Степан вдруг откровенно рассмеялся, чем обратил на себя всеобщее внимание. — Извините… — проговорил он, поняв, что теперь уж не получится отмолчаться, — я вспомнил нашу Элю — дочку хозяина. Хорошая девчонка, только что у неё в голове творится, одному Богу ведомо… — Это дочь Майера, — проговорил Себастьян. — Свиная… — Да, — сказал Степан холодновато перебивая. — Свиная Принцесса. Ей всегда нравилось возиться с животными. Когда мы с ней были маленькие, вместе пасли поросят. А потом, лет в семь, до неё дошло, что свиней выращивают на убой и котлеты из них делают. До сих пор в доме все вспоминают, как она рыдала! И вот с тех пор она котлет этих в рот не берёт. В утешение отец откуда-то выписал ей такого крошечного порося, и он ведь в самом деле так и не вырос, как заводчики и обещали. Она нянчится с ним, как с ребёнком. Пока Степан говорил, его некрасивое тяжеловатое лицо посветлело от улыбки, но, умолкнув, он помрачнел, снова ссутулился и нервно сцепил руки в замок. — Дочь самого крупного свиновода в округе не ест свинины? — фыркнул Грегор. — Забавно. Степан порывисто вздохнул, собираясь что-то сказать, но передумал и промолчал. — Грустно это, — проговорил Демьян, заполняя повисшую паузу, — когда теряешь друга. Особенно, если это друг детства… В какой-то момент я понял, что девчонок умом не понять, и то, что было раньше просто, стало очень сложно. — Да, — согласился Степан, — очень… — Люди меняются с возрастом. Вырастают… — заговорил Грегор, но Демьян его перебил: — Нет. Просто надо уметь сохранить дружбу. Детям не надо многого: узнал имя и всё, друзья. В семье дружбу проще всего проворонить, потому что чем ближе — тем дальше. Кажется, что родной человек будет с тобой навек, что он по определению на твоей стороне, что знаешь его, как никто, но в этом спокойствии большая опасность. Люди вырастаю рядом со своими родителями, братьями и сёстрами, но если не узнать человека, приложив к этому усилия, то даже родственник так и останется странным незнакомцем. — Пожалуй, ты прав… — растерянно согласился чародей, снова удивляясь способности этого парня выдавать умозаключения, бьющие точно в цель. Словно желая уйти от темы, Демьян поднялся с места. — Ай, блин, я свой последний медиатор уронил. — Он пошарил под низким садовым столиком. — Слушай, Грегор, положи к себе! Я буду трясти одеждой в бане и обязательно его посею. После каждой пьянки приходится покупать новые. Грегор снисходительно принял медиатор на хранение, позволив засунуть его в жилетный карман. — Жарко тут у огня. Я пошёл купаться. — Подожди меня, — сказал Грегор, — польёшь мне воды на руки.***
Чародей оставил приготовление шашлыков на ответственного Степана, который с готовностью взял эту задачу, освободив от неё хозяина. Себастьян, уже начинающий проявлять ненормальную чувствительность, страдальчески морщился от запаха горелого свиного жира и пытался уйти от дыма. Грегор вздохнул и покачал головой. Пусть хоть сегодня порадуется жизни. Грегор ждал, пока Демьян принесёт воды от речки и нальёт её в рукомойник. Вечер сгущал тени. Тёплый воздух длил приятную иллюзию лета, но короткий день давал понять, что не за горами и первые заморозки. Небо ещё не начало темнеть, но от воды вкрадчиво ползли нежные мягкие призраки — еле заметный туман. Грегор поежился. Его собственное отражение в неуютном крошечном окошке бани следило за ним. — Сельские бани жуткие, — сказал Грегор, отмывая руки от маринада. Демьян в ответ на это только пожал плечами и убежал, энергичный, как легавый щенок, которого первый раз взяли на утиную охоту. Скоро он с шумом и плеском нырнул в речку. Грегора буквально потащило за ним следом: мало ли что? И что за идея дурацкая, лезть в ледяную воду?.. Обстоятельства жизни у него стали очень противоречивыми — у Грегора никогда, пожалуй, не было столько ответственности за других. Он всё ещё не знал, радоваться этому или огорчаться, но всё больше осознавал тягостную несвободу. Раньше, и очень долго, он был один, как ветер в поле, отвечал только за самого себя, и даже с этим справлялся плохо. Теперь его сковывали цепи социальных отношений, очень тяжёлые, не дающие ни на секунду уснуть скребущей тревоге. Он стал как сторожевой пёс, вскакивающий при каждом шорохе, и просто не мог поверить, что всё всегда будет так хорошо и приятно как сейчас. Но, чтобы сохранить этот штиль, готов был… да, он был готов на любое безрассудство. Лишь бы без происшествий. Хоть ещё немного. Грегор потёр переносицу, возвращаясь к реальности и омута раздумий. Алкоголь усиливает то, что на поверхности, недаром говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. «Ничего страшного ни с того, ни с сего на голову не свалится. Ты всегда чувствуешь это. Просто расслабься и не накручивай, а то ещё накаркаешь, с тебя станется», — сказал себе Грегор, сошёл вниз по тропинке, разулся и ступил на ещё тёплые мостки. У Себастьяна тут был удобнейший затончик, с противоположного берега закрытый густыми зарослями. Вода чернела, как обсидиановая глыба. — Как тебе не холодно купаться в сентябре? — Залезай, вода как молоко. — Эге, — сказал Грегор, — вот сразу видно, что ты деревенский. Для наших ребят, с роду не пивших молока парного, «как молоко» — значит очень холодное, с ледника. Парень плавал свободно, как выдра. Грегор не редко видел его в воде, удивляясь спортивности, но раньше Демьян плавал с явным удовольствием, а сейчас выражение лица у него было сосредоточенное, и делал он это, потому что так ему удобнее было думать. Накануне Грегор наблюдал, как он копает яму в саду для посадки пионов. К этой работе прилагалось столько ярости и силы, будто он не кусты собрался закапывать, а своих врагов. — Чего ты последнее время такой злой? — спросил чародей, — это на тебя не похоже. — Всё-таки немного страшно лезть в воду в такое время — я пьяный, солнце село, да сегодня ещё и день, когда поминают предков… Слушай, чародей, это правда, что все сиды уходят осенью, как птицы на юг? Почему? Грегор подумал, прежде чем заговорить: — Совокупность взаимосоприкасающихся измерений сложна для обывательского восприятия. Если простыми словами, то летом сюда путь для них становится значительно короче. Страна Вечного Лета близко — рукой подать, и, благодаря этой близости, они берут из родного измерения энергию, чтобы поддерживать физическую форму на нашей земле. Думаю, окажись существа оттуда здесь зимой, они выглядели бы прозрачными, как тени. Присаживаясь на седые доски и осторожно опуская ноги в воду, Грегор спросил: — Говорят, ты нашёл место? Получается, скоро съедешь от нас? — Кто это «говорит»? Это же я сам тебе и сказал! — И что он за человек, этот граф Рэнделл? Демьян скрылся из виду под чёрной водой, вынырнул у самых мостков и положил на них руки. — Он чем-то похож на тебя. Когда его встретил, сразу подумал об этом. Ещё он напоминает мне отца, но оно и понятно, они примерно одного возраста и оба такие, ну, ты понимаешь… пафосные. — Демьян добавил: — Вроде бы он хороший мужик, но я его боюсь. — Вот как! Демьян сел рядом, игнорируя текущие с него потоки, откинул с лица почерневшие волосы, и посмотрел Грегору в глаза со своим привычным спокойным и жестоким выражением — будто ему на всё на свете наплевать. Грегор чуть от него отстранился, чтобы не соприкасаться так тесно со враждебной аурой — от Демьяна так и веяло почти животной энергией жизни, как жаром от раскалённой печи. Он был сильно связан со стихией земли, даже родился пятого числа пятого месяца. Земля, источник плодородия, — нечто настолько же далёкое для Грегора, настолько родное и близкое. Тут, на границе суши и воды, дня и ночи, лета и зимы, он вдруг необычайно отчётливо осознал эфемерность этой границы, и мнимое противоречие стихий рассыпалось в прах. Запах живого тела, агрессивный и тревожащий, похожий на аромат зиры, перекрылся холодной речной водой, водорослями, сырой чёрной землёй, пронизанной корнями и плесневыми нитями, ходами червей и личинок, и, наконец, стал сладким запахам падали. В тени и прохладе сквозь загар на теле проступила бледность, а случайно полученные синяки на лопатке и предплечье превратились в зеленоватые и фиолетовые трупные пятна. «Хороший бы из него получился покойник, — проплыла в уме чародея шальная мысль, — такие люди слишком уж живые, чтобы влачить существование до самой печальной старости. Было бы славно, если это тело ещё молодым водворилось назад в утробу земли и разложилось там до первоэлементов» Грегор отвернулся, похолодев. Его пожелание не редко становились пророческими, но он ужаснулся не от этого. Он и правда хотел, чтобы это сбылось, на одну краткую секунду, но хотел. Это избавило бы его от муки душевной привязанности. Устранило бы проблему. В конце концов, если уж суждено случится кошмарной, выворачивающей душу боли, если от этого никак не уйти, то почему не прямо сейчас? Так он снова стал бы на одну тяжёлую цепь свободнее. Ждать он не умел, время было для него мучительно. На экзамены он шёл всегда самым первым, не в силах переносить волнения… Близкие люди всегда покидали его, слишком рано умирая. Именно поэтому он, некромант, назначил Смерть своим главным врагом и продолжал с ней упорно и безуспешно бороться. — Не уходи, — попросил Грегор наиграно умоляющим тоном, — как я буду справляться с этой шайкой? К тому же без тебя будет скучно. — Погоди расстраиваться, я ещё не согласился. Меня заколебало вечно всем быть обязанным, было бы замечательно получить настоящую должность, но очень уж этот лорд мутный. Сильно настораживает. Из слуг у него полный двор какой-то странной нежити, и лошади у него серые такие… Порода явно нездешняя, если ты разбираешь в таких вещах. Я могу их видеть, и лошади от меня не шарахаются, благодаря папашиной волшебной крови. Не знаю даже… вроде ему не хватает таких людей как я, не каждый же чародей согласится выполнять работу во дворе типа «принеси-подай». Грегор хмыкнул. — Раньше земные короли то и дело женились на сидах, оттуда и волшебное приданое в виде домашнего скота. Демьян нахмурился и добавил запальчиво: — Больше всего бесит, что Рэнделл увидел меня и сходу понял, откуда я и кто мой отец, как будто на мне, блин, написано это! Получается, даже эта удача не благодаря моим заслугам, а только из-за происхождения! Надоело горбатиться разнорабочим и собирать мелочь по барам, но и прислуживать какому-то подозрительному колдуну тоже не хочу! Но он посулил такое жалование, что в голове не укладывается. — Он закатил глаза в полном моральном бессилии. — Грегор, как думаешь, это вообще нормально, что я за монету сделаю что угодно?! Вот серьёзно говорю, если я смогу подняться от бездомного бродяги до приличного человека, я ради этого готов даже от своей гитары отказаться. — Социальный статус — это важно, — сказал чародей, — в стремлении занять высокую нишу и получить уважение я как никто тебя понимаю. Но разве не этого от тебя ожидали в твоей семье изначально? И когда родители поняли, что успехов, сравнимых с успехами отца, ты добиться не сможешь, не отвернулись ли от тебя? Когда ты взял гитару в руки, ты выбрал свой собственный путь. И правда сможешь теперь отказаться от того, что приносит тебе и другим счастье, ради мнимой успешности? — Нет у меня никакого счастья, — ответил Демьян зло. — Ну, — Грегор встал и двинулся по дорожке в сторону огорода, — ты большой мальчик, сам за себя в ответе. Обращайся, если что, а так — поступай как знаешь. Демьян — известный тихушник — предпочитал молчать, пока дело не будет верным на все сто процентов. Грегор его в этом понимал, оттого и не допытывался, как такой бродяга смог сойтись с высокопоставленным лордом. Сейчас не хотелось об этом думать — хмель шумел в голове, настроение у всех было хорошее, да и отделяться от компании надолго было бы невежливо. — Кто первый идёт в баню? — спросил Себастьян. — Там жарища! — Я! — отозвался Демьян, помахал рубашкой и ушёл мыться. Грегор вернулся к приготовлению шашлыков. Было ещё светло, но все понимали, что особо-то долго сегодня париться не получится, надо было ужинать, пока совсем не стемнело. Гости выпили ещё по кружечке, мясо начинало распространять аромат. Чародей выложил шашлыки на листья салата, хозяин принёс приборы и маринованный лук. — Где этот умник? — проворчал Грегор, нетерпеливо сглатывая. Закусками, поданными в начале вечера, он не наелся, а только раззадорил аппетит. — Давайте начнём без него! — Может, он прилёг на полок и уснул? — сказал Себастьян тревожно. — Надо пойти проверить. Грегора эти слова встревожили, он никак не мог отделаться от боязни, что примета сбудется, и на вечеринке кто-нибудь помрёт. Но Демьян появился в дверях бани, не успел чародей встать из-за стола. Он прикрывался полотенцем, нёс свою одежду комком, медленно и молча преодолел весь путь через огород по дорожке, сел, озадаченно потёр затылок и что-то негромко проговорил. Грегор не услышал, потому что сам начал ворчать: — Где ты шаришься? Чтобы ополоснуться, надо две минуты! — Погодите! Что ты сказал? — В бане кто-то есть, — внятно ответил Демьян, держась за голову. Все затихли. — Я не погрелся даже толком. Ополоснулся, выходил из парилки, и в этот момент что-то ударило меня в затылок. Ай, блин, уже и шишка вскочила! Демьян, озадаченный и серьёзный, потрогал затылок и медленно начал натягивать рубашку через голову, путаясь в рукавах. Ему было заметно нехорошо. — Может, ты о притолоку ударился? Двери-то низкие. — Он ударил меня по башке, повалил на пол и сел сверху. Я отчётливо почувствовал, будто на спине сидит что-то живое вроде средней собаки. Он сказал: «Удар»… Мне кажется, или я вырубился? Сколько меня не было? Уже смеркается… — Минут сорок, — хмурясь ответил Грегор, — так ведь, парни? Ты уверен, что оно говорило? — Да. Он сказал «удар», тихим таким противным голоском. Все нерешительно посмотрели на темнеющий в сумерках сруб бани. Грегор задумчиво покусал губу. Степан встал: — Господин егерь, дай-ка мне полено потяжелее. — Да погоди ты! Как думаете, — испуганный Себастьян обратился к чародею, — чего там такое может сидеть? Грегор вытянул левую руку, прощупывая пространство. Внутри шевелилось что-то, не нежить, но и не животное, в нём проблёскивали признаки разума. Явной агрессии оно не несло, но сильно настораживало, что оно такое плотное. Чародей сомневался, что сможет изгнать это существо из реальности так сразу с наскоку. Дело затрудняло, что он был сильно выпивши. Колдовство в пьяном виде — небезопасная идея. — Могу сказать, что оно материальное, — заключил он. — Значит, и побить его можно. — Степан выдернул из колоды топор, потоптался на месте и обернулся к остальным. — Идём? — Может, не надо? — протянул Грегор с сомнением, — к утру оно или само рассосётся, или я протрезвею и выгоню его. — Ну вот ещё! Нас четверо здоровых мужиков, что мы, какую-то нечисть испугаемся? — Степан оглядел собрание и несколько смягчился: Демьян был уже пострадавший, с него спросу мало, а хозяина тащить с собой в драку как-то неэтично. Чародея защищал несколько привилегированный статус интеллектуала, а не бойца, к тому же из всех четверых он был самый субтильный. Степану ничего не оставалось, кроме как встретить опасность лицом к лицу. — Ладно, — сказал он бесстрашно. — Я пойду один, погляжу, чего там, а вы подстраховывайте. Он пропал в темноте низкого предбанника, потом открыл дверь в парилку, где горела тусклая лампа. Грегор ждал чуть в стороне. Внутри было очень тихо, не раздавалось никакого шума, кроме грузных степановых шагов, но на некоторое время и они замерли. Скоро парень вышел наружу, белее мела. — Там никого нет, — сказал Степан, слегка осипнув, поспешно отходя от бани подальше, — вернее, я не видел… Собрался, было, выходить, как кто-то прошептал мне на ухо… — Что? Степан еле слышно ответил: — Мертвец… Он сказал: «мертвец». Происходящее всё меньше нравилось Грегору. Зрело подозрение, что это он притащил нечисть с собой с кладбища. Вот недаром говорят не звать на праздник колдуна! — Плевать! — сказал он. — Идёмте в дом, там и примемся за шашлыки. Темно уже и комары кусаются. Все загудели, соглашаясь, но тут Грегору открылось некоторое обстоятельство. Он приподнял канистру, надеясь промочить горло, но та оказалась неприятно лёгкой. — Ребят, мы что, всё пиво прикончили? Себастьян в досаде ударил себя по бедру и чертыхнулся. — Ну нет, господин чародей, пиво мы ему не оставим! Пойдёмте. Последняя канистра стоит в предбаннике. — Боги… — простонал Грегор, — ладно, идём. Страха за себя в нём не было никакого, в отличие от Себастьяна и остальных, которые нечистой силы побаивались, несмотря на демонстрируемую браваду. Поэтому он расслабился, открылся, и горячая вода окатила его с ног до головы. Он дико взвыл — вода в баке хоть и не кипяток, но лицо ошпарила, — отпрянул и ударился бедром о кадку. Себастьян от второго горячего ушата ловко увернулся и сцепился с каким-то чёрным неясным комком; лампа хаотично раскачивалась, по стенам метались тени. Шум не добавлял картине ясности, всё застилал пар, пролитая вода жутко клокотала, застучали и посыпались раскалённые валуны из разрушенной каменки. Себастьян вскрикнул от боли, зашипел и выскочил в предбанник. — Где оно?! — прорычал он, — куда побежала, падла! Грегор полулежал в углу, прислонившись спиной к связке веников, и ничего не видел. Он отнял руки от обожжённого лица и попытался промограться. — Похоже, ты его выгнал, — сказал он. — Ох, ну, всё на этот раз?***
Парни поели, наконец-то, шашлыков, выпили с таким риском добытого пива, но общая атмосфера стала мрачной. Грегор поглядывал на Демьяна, ожидая, что тот, по своему обыкновению помолчит-помолчит, а потом усмехнётся, и эта его скептическая ухмылка разрядит обстановку, и можно будет над произошедшим просто посмеяться, но Демьян сидел такой же понурый, как все. «Меня больше никуда никогда не пригласят!» — подумал Грегор не без отчаяния. Мысль переключилась на причины произошедшего и на его природу. — Себастьян, оно тебе успело что-нибудь сказать? — спросил чародей. Егерь встрепенулся: — А, точно! «Время». Пропищало прямо в ухо… — он передёрнул плечами. — «Время»… — повторил Грегор. По спине у него побежали крупные мурашки, и он машинально опрокинул в рот остатки выпивки, чтобы скрыть дрожь. — Что бы это значило? — тихо проговорил Демьян. Несмотря на эту риторическую реплику, все уже либо поняли, либо начали догадываться о смысле странных и таинственных слов. Себастьян посмотрел на распятие над дверью и перекрестился. Грегор порывисто встал из-за стола. — Вот ведь!.. — воскликнул он, — рюкзак забыл! Повесил на крючке возле бани, рядом с рукомойником. — Снова пойдёте туда? — изумился Себастьян, — не страшно? — Неохота, конечно, — проворчал волшебник, — но куда деваться — мне он завтра утром нужен, там блокнот и всякие мои магические штуки… — Вы не останетесь ночевать? — Нет. Да не волнуйся, господин егерь, уж кто-кто, а я нечисти не боюсь. — С этими словами Грегор ступил на крыльцо и прикрыл за собой дверь. Ночное небо светилось над горизонтом, как двухцветный турмалин — от тёмно-синего к травянисто зелёному. Над рекой стояла белая дымка. Грегор, спокойно ориентируясь в темноте, дошёл до бани, снял свой рюкзак с крюка и двинулся по тропинке назад к дому. — Костёр, — услышал он за спиной тихий шелестящий голосок. Некромант сделал ещё один медленный шаг, и голосок тут же продолжил: — Верёвка. И перечисление длилось с каждым шагом, Грегор услышал множество слов, от которых холодом продирало по позвоночнику. «Пуля», «топор» и «нож» звучали чаще других. Наконец голосок сказал «боронилка». Это случилось не так давно и было воистину ужасно, как по болезненности, так и по глупости. — Хватит! — рявкнул Грегор. — Это я и так знаю! Скажи лучше, сколько ещё осталось? Сзади послышался тихий смех.