***
Демьян лежал на диване и смотрел в потолок, погружённый в оцепенение, в какое, наверное, впадают животные во время зимнего сна или опутанные паутиной. Ему было хорошо. Начиналась лихорадка, но зато его, напоенного болеутоляющим, уже так сильно не мучила сломанная рука. Даже душевная травма от унизительного поражения и жестоких побоев не ощущалась слишком остро. Осознание себя жертвой заставляло просто плавать в том приятном томлении, какое всегда наступает, когда удаётся благополучно избежать опасности или после хирургического вмешательства. Несмотря на эйфорию, спасибо которой нужно было сказать изрядной дозе морфина, нервы его были оголены. В той же комнате, буквально в двух шагах от дивана, у камина на расстеленном поверх звериных шкур одеяле сидела леди Розалинда. Демьян не смотрел на неё, но остро чувствовал её присутствие, слышал, как она шелестит тонкими страничками книги, и даже, казалось, ощущал её запах — сложный и одурманивающий, похожий на аромат белых траурных лилий, но такой неуловимый, что он казался призрачным. Он видел её только мельком, ещё сквозь натуральную красную пелену боли перед глазами. Она была как всегда то ли холодна, то ли заторможена — едва подняла лицо от книги, когда двери шумно растворились, в комнате произошла короткая суматоха, и растерзанное тело оставили на этой софе. Но он запомнил белое тонкое платье с очень глубоким вырезом и эту её винно-алую вязаную шаль с узором в виде ромбов и длинными кистями. Он не знал, сколько времени прошло, как запах, сладкий, как в кондитерской, усилился. С трудом повернув голову чуть вправо, Демьян увидел её глаза. И она вдруг напомнила ту, другую ши, которая как-то пробралась в графский сад. У той был точно такой взгляд — неподвижный, глаза широко открыты и зрачки в них совсем узкие, такие узкие, что маковое зерно, верно, больше, чем эти крошечные точки. Тонкие серебряные линии, блестящие, как ювелирная проволока, радиально расходились по тёмно-серому полю от её зрачков. Демьян давно заметил эту особенность — она в самом деле блестела и светилась собственным светом, её кожа, гладкая, но переливчатая как поверхность снега, мерцала, будто была влажной. Может быть, поэтому эти существа кажутся людям такими красивыми? Странно, но до сих пор ему не доводилось разглядеть хозяйку так пристально и так близко. Обычно он намеренно не задерживал взгляда — берёг нервы. Одно её существование заставляло страдать, и совсем не хотелось травить душу деталями её красоты. Сейчас, может быть из-за общего отупения, он не чувствовал ни скованности, ни привычного обжигающего желания убраться подальше, одновременно с жаждой быть как можно ближе. Она не выражала протеста, и он не стеснялся ни своего разбитого лица, ни полуодетого вида — он лежал перед ней не то, что без подтяжек и жилета, а вообще с голыми руками. — Даже чародеи дикие в этих краях, — заговорила Розалинда. — Они будто ближе к животным, чем к людям. Только сиди на дереве и наблюдай. Мне, бывает, нравится наблюдать лесных зверей — никак не пойму, как такие неразумные создания могут действовать так разумно? — Она улыбнулась чуть насмешливо. — Есть что-то очень чувственное в том, что жажда жизни в самцах диких зверей сильнее родственных связей. Вот пока оленёнок молод и не отрастил и двух ответвлений на рогах, старый олень играет с ним, облизывает его и нежничает с ним, но только этот оленёнок созреет, и между ними уже нет ничего, кроме желания драться насмерть. — Боги, — проговорил Демьян, — хотел бы я, чтобы отец хоть иногда нежничал со мной. — И к каким Богам ты взываешь? — К каким? — повторил он без эмоций и с трудом выговаривая слова. — Сам не знаю. Грегор называет это «словами паразитами». Я давно уже не молился никаким Богам. Тут она начала делать что-то странное. Демьян замер, как если бы на него села птичка, и он боялся бы её спугнуть, хотя больше это походило на встречу с каким-то крупным хищником или жестоким и безразличным стихийным бедствием. Розалинда большим пальцем вытерла кровь с его щеки и облизала палец. Сначала Демьяну показалось, что она сделала этот типичный жест, с каким тётки и бабушки вытирают грязь с лиц детей, но Розалинда сначала не без боли потёрла его лицо, а уже потом поднесла палец к губам. Потом она склонилась над ним и провела языком по его всё ещё кровящей нижней губе, схваченной несколькими стежками. Рассечение оказалось таким глубоким, что кровь не останавливалась до тех пор, пока Грегор не наложил швы. «Рубцы не портят лицо мужчины, — пробормотал волшебник, закончив работу, — а вот отсутствие зубов может стать проблемой. Если от этого ухудшится твоя дикция…» Грегор тогда осёкся, не желая ещё сильнее расстраивать. Но Демьян ещё не думал, чем могут для него обернуться эти увечья. Даже сейчас он был ни жив, ни мёртв и не мог думать ни о чём, кроме того, что на него упали её мягкие роскошные волосы. Рану здорово защипало, но только на мгновение. Боль прошла без следа, губу будто заморозило. От Розалинды сильно запахло чем-то похожим на аптеку и свежесорванные листья щавеля. Она вздохнула. — Да, — сказала она несколько разочарованно, — я не его светлость маркиз, чтобы залечивать раны. Наносить получается лучше. Между тем сердце у парня зашлось так, что стало тяжело дышать. — Розалинда! — прозвучал неведомо откуда громкий странно искажённый голос Рэнделла. — Ты его прикончить вздумала? — Ах, и в мыслях не было, — отозвалась Розалинда и подняла взгляд. Он вполз в комнату прямо сквозь угол, разделяющий стену и высокий лепной потолок, заняв своим громадным телом всё помещение. Грузно развернулся, и его увенчанная мечевидным рогом голова оказалась прямо над диваном, а длинные покрытые шипами конечности хаотично заполонили комнату, как бурелом. Розалинда подпёрла щёку рукой и улыбнулась хозяину дома. И каждый сегмент его ног, и броня, были черны, как чёрное дерево, покрытое глянцевым лаком. Глубина этой черноты казалась бесконечной, только блики от камина покачивались на поверхности. Вокруг головы Рэнделла и из-под краёв хитиновых пластин виднелся густой серебристый мех. И по глянцу, и по меху хотелось провести рукой, и в то же время величественная красота этого коронованного шипами монстра заставляла замереть в трепете. Его тело пульсировало — бока вздымались, и каждая пластина брони мягко покачивалась в такт; глаза светились фиолетовыми огнями. Он был как само воплощение здорового желания жить и принимать ощущения извне, каждый изгиб его тела заставлял чувствовать эту жажду. Рэнделл поднял и опустил переднюю левую ногу. Два огромных изогнутых когтя на её конце как рогатина легли Демьяну на горло, заставляя сильно запрокинуть голову. — Зачем я посылал тебя в город? — проговорил Рэнделл. От его глубокого мощного голоса вибрировала каждая кость, и Демьян чуть не застонал от странного удовольствия. Он вспомнил, что в кармане брюк всё ещё лежит список покупок и отвоёванные деньги, и даже сделал вялое движение рукой, чтобы извлечь это на свет. Ведь ещё только этим вечером он шёл в лавку, когда внезапно всё завертелось… — У тебя было такое простое задание — купить розовый перец, — продолжил Рэнделл. — Какие, казалось бы, затруднения это может вызвать? Почему ты позволил, чтобы тебя избили, да ещё дважды за один день? — Про… простите… — еле-еле прошептал Демьян. Он дышал часто и тяжело, всё глубже погружаясь в марево какого-то очень физиологичного чувства счастья и покоя. Никогда ещё, при такой явной уязвимости, он не испытывал такого наслаждения от совершаемого над ним насилия. Когда его прижимали к земле или избивали он терпел или агрессивно сопротивлялся; он ненавидел всех, кто пытался его подавить, даже отца, к которому уже никакой сыновьей любви не осталось. Но не теперь. Ему было хорошо под когтями Рэнделла. Рэнделл не испытывал к нему ни злости, ни презрения. Он не пытался его унизить или подчинить. Он был полностью доброжелателен и ему не требовалось силой демонстрировать власть. Демьян и так был его с потрохами, даже если отбросить тот факт, что человек в сравнении с демоном — просто букашка. И это могучее создание — искренне заботится о нём. Это настолько сильно подкупало! Это подчиняло без остатка. Хитиновые когти были лучше любых нежных и тёплых рук. Хотелось, чтобы эти мгновения длились вечно. Рэнделл ниже склонил свою чудовищную голову. Аметистовый глаз рассматривал в упор, будто огромное чёрное зеркало поднесли вплотную, а потом у самого лица задвигались суставчатые части того, что было пастью. — Какой ужас! — не без гнева проговорил Рэнделл. — Да у тебя зубов недостаёт! Он вдруг взял Демьяна за подбородок, приняв форму человека. Лицо парня легло в горячие мужские руки. Рэнделл без церемоний разжал его челюсти, сунув пальцы в рот, и начал осматривать урон с сосредоточенным видом. Это было больно, но боль отчего-то воспринималась иначе. Она приходила, как мягкий толчок в область груди, откуда медленной волной разливалась горячая истома. — Н-нда! — сказал он. — Хорошо, хоть обломков корней не осталось… Твоему другу-волшебнику я залечил дыру в черепе. Чего нам стоит заново вырастить зубы да срастить несколько костей? И он прижался губами к его губам. Это был очень глубокий поцелуй, если это вообще был поцелуй. Парень воспринял это именно так по началу, даже успел смутиться, но скоро понял, что снова оказался в той ситуации, когда пытался человеческими понятиями объяснить то, что делало с ним существо, человечности чуждое. Что-то массивное втолкнулось в его горло, дойдя едва ли не до желудка, и в теле появилось ощущение горячей жидкости. Рэнделл отстранился. Между ними на мгновение промелькнуло это — что, наверное, следовало назвать его языком, но более похожее на длинное змеевидное щупальце. Демьян закашлялся и судорожно сглотнул. Ему стало так хорошо — ещё лучше, чем было — что на глаза навернулись слёзы. По предплечью и запястью тем временем пошло мягкое жжение. — Так-то лучше, — сказал Рэнделл, снова ощупывая его лицо. — Рука зажила, ссадины тоже, отёк на мордахе скоро спадёт… А синяки — это не страшно. И тут Демьян понял, почему другая, привечаемая графом прислуга порыкивает друг на друга, на Розалинду и смотрит на хозяина такими влюблёнными глазами. Он сам на многое бы пошёл, чтобы испытать это снова. Ощущение собственной слабости и подчинённости его не оскорбляло. О нет, он не испытывал к хозяину ни толики агрессии, ревности или обиды. Он бы умер ради него. Быть жертвой в руках достойного властителя, в руках того, кто сам в твоей службе нуждается и к тебе не безразличен, — разве это не то счастье, к какому стремятся все? А то, что она смотрит… Демьян сдавленно простонал, перед глазами вдруг всё потемнело, и он, пытаясь преодолеть судорогу, что прошлась по телу, стиснул в кулаке шаль, соскользнувшую с её плеча на диван. Он заметил сквозь пелену дурмана, как она смотрит. Она сидела, обхватив рукой другую свою руку и, нервно заломив кисть, кусала ноготь. Глаза у неё горели, как у кошки. — Какой ты нежный, — проговорил Рэнделл не без умиления. Он смотрел на дрожащего мальчишку, как хозяин смотрит на игры нового легавого щенка — заботливо, но и не без оценки того, насколько этот щенок крупный, здоровый и дерзкий.***
В последние дни у Грегора было прекрасное настроение. Когда он пропадал в библиотеке Рэнделла, самоотверженно выполняя работу, на которую подрядился, в голове у него как-то прочищалось. Манипуляции мастера со всем этим «ученичеством» были не важны. Грегор всегда знал, что его мастер — авантюрист, так чего удивляться. Грегор вставал поздно, долго стоял, куря папиросу, у высокого узкого окна. Библиотека занимала два верхних этажа башни, а особняк расположился на естественном холме, отчего северное предместье Геленбурга было как на ладони. Красные крыши перемежались жёлтыми островками садов, где уже собрали почти все яблоки, — осень подходила к концу. Во владениях Рэнделла же только немногие деревья тронуло золотом, и от клумбы к клумбе порхали траурницы с тёмно-вишнёвыми атласными крыльями, обведёнными каймой цвета топлёного молока. Казалось, здесь задержалось лето. Полюбовавшись ещё одним деньком бабьего лета, Грегор завтракал, а потом зарывался в пыльные книги с головой. Графская библиотека ему страшно нравилась. Он не чаял найти там что-то на самом деле ценное или нечитанное им, но те редкие книги, какие приходилось встречать, были ему как старые друзья, будившие воспоминания о шальной юности. Иногда он брал какой-нибудь том, да так и сидел с ним до сумерек, закинув ноги на стол и складывая окурки в горку. Звали трапезничать с хозяевами его только на ужин, не отваживаясь отрывать господина чародея от работы, да и Рэнделл возвращался из города только к вечеру. Испытывая потребность в пище днём, Грегор брёл на кухню. Там снедью и кофе его снабжала Симона. Насколько Грегор мог понять — она была из прислуги первая после мажордома и личная служанка хозяйки. Дел у неё было невпроворот — она следила, чтобы все приказания хозяина по поводу готовки неукоснительно исполнялись, а, учитывая его гурманские замашки, это была задачка та ещё. Но Симона имела опыт в управлении коллективами. Грегор старался прибрести в кухню до начала приготовлений к ужину, чтобы не попасться под горячую руку. Тогда, если не была занята, Симона готовила ему.***
— А можно мне сегодня по-турецки? — попросил Грегор, присаживаясь на высокий стул. — Что, осеннее настроение? — спросила Симона, отыскивая на полке корицу. Она была такая высокая, что дотягивалась до всех полок, к тому же стройная до худобы. Пояс белого фартука туго схватывал её узкую талию, а чёрные, крупными кольцами змеящиеся волосы покачивались на уровне середины спины, ниспадая из-под кружевной косынки. — Конечно, можно, как прикажете, господин чародей. Симона сварила ему кофе с пряностями, достала горячую лепешку из печи, и сама села с ним за стол. — Ах, целый день на ногах… — Она отхлебнула из своей крошечной чашки и улыбнулась. Морщинки лежали лучами вокруг её блестящих глаз, похожих на чёрный виноград, и вокруг губ, но, благодаря очень искренней живой мимике, она выглядела свежей, как девчонка. Даже несмотря на смерть. — Простите, если доставляю хлопоты, — смущённо улыбнулся Грегор. — Очень уж мне нравится ваш крепчайший кофе… — Бросьте! Это всё-таки моя работа! — Симона отпила ещё, положила локоть на стол и чуть подалась к некроманту, смело и пристально глядя прямо в глаза, как на самом деле прислуга никогда не делает, нигде, кроме дома Рэнделла. — Знаете, — сказала Симона, — мне странно чувствовать вашу власть надо мной. Это что-то постороннее, ведь мы с вами почти незнакомы. Но и очень естественное… Будто я знаю вас с рождения. — Со смерти, вернее, — вздохнув, сказал Грегор. — Вы встроились в иерархию, переступив порог. Любой повелитель немёртвых имеет естественную власть над вами. Но… Не стоит бояться, что я стану ей злоупотреблять. У некромантов тоже есть кодекс чести. — Я не боюсь, — спокойно проговорила Симона. — Это приятно знать. Я даже согласна подчиняться вам или кому-то вроде нашего хозяина. Вы джентльмен. Надо думать, нам повезло, что мы можем уважать тех, кто нас сильнее. Грегор вдруг усмехнулся, вспомнив что-то. — Не так давно мне сказал один очень архаично воспитанный господин, что он уважал бы меня, если бы я, со своим даром, завоёвывал бы земли, ведя за собой полчища немёртвых — А вы бы могли? — Не очень понимаю, зачем бы мне понадобились земли. Я… давно уже не аристократ, чтобы жить с дохода от землевладения. Для этого нужно быть хорошим хозяйственником, а я — просто бродяга. Собственность слишком привязывает к месту. Симона улыбнулась. — Так легко об этом говорите! Земля — это единственная непреходящая ценность, и в наше время не обязательно только лорды имеют с неё доход. Давно всё изменилось, теперь уж даже названия сословий редко услышишь. Крестьянин, купец, лорд — кто все эти люди? Если ты имеешь кусок земли, производишь что-то на ней и кормишься с этого — ты предприниматель. — И то верно, — задумчиво согласился Грегор. — Мир меняется. — Когда уважаешь землю, выращиваешь лозу со всей заботой, будто это твоё собственное дитя, когда сырьё проходит через твои руки от виноградника до погреба, тогда не важно, кто ты по крови и по рождению — крестьянин или аристократ, не важно даже мужчина ты или женщина. Только любовь к делу определяет будешь ли ты богат или беден. Разве это не есть истинная свобода? — Говоря это Симона провела пальцем по одной из пыльных винных бутылок, извлечённых на свет к сегодняшнему ужину. — У него такой хороший вкус! — добавила она одобрительно. — Он так отчаянно старается преобразить всё вокруг и облагородить, что мне не важно кто он — пусть хоть сам Сатана. У меня было всё, о чём я так долго мечтала, но я умерла и лишилась всего этого… Жаль, конечно, но… Я считаю обмен честным. Я была привязана к своим землям и делу, но не смогла это удержать. Но зато взамен жизни получила такого благородного покровителя. — Я думал, вы более всего цените свободу, — заметил Грегор. Симона поглядела на него в упор и её губы тронула лукавая улыбка. — Я ценю способность заметить возможности, а ещё, как я уже говорила, у меня есть уважение к субординации. Грегор подивился ей, но после разговора к ней осталось чувство спокойного уважения. В мире, полном двойственности, только такое изменчивое живое существо, как женщина, выглядит вполне естественно.***
В тот же день, уже ближе в вечеру, Грегор вдруг услышал, как открылись и хлопнули двери библиотеки. Пришлось убрать ноги со стола. — Вот ты где. По деревянной лестнице поднялся Демьян, имея свой, уже ставший обычным за последнее время, постный вид. — Привет, — сказал он, — хоть топор вешай, хоть бы окно приоткрыл. — Что он и сделал, выпустив табачный туман на волю и впустив аромат палых листьев и мха из сада. — Слушай, Грегор, мне сказали, что тут у тебя есть какой-то мануал, который только ты можешь найти и мне выдать. — Какой ещё «мануал»? — пробормотал Грегор. Почему-то от этих слов у него пошли мурашки, хотя он ещё не понял, что от него требуют. — Холодно, зачем ты распахнул настежь?! — Откуда я знаю! Хозяин, вроде как, говорил, что ты поймёшь. Леди Розалинде понадобилось узнать о своём женихе побольше. — Демьян развёл руками, показывая, что это вся информация, какой его снабдили. — Побольше, говоришь… — посерьёзневший Грегор поднялся и встал напротив стеллажа. — Я понял, какую книгу он имел ввиду. Он нажал пальцами на веки и сосредоточенно замер, что-то шепча. Когда он отнял руки, глаза у него засветились мертвенно-зелёным светом. Проведя рукой вдоль книжных корешков, он ухватил неприметный том, проследовал к столу, и, освободив пространство, просто сдвинув всё в кучу, осторожно положил эту книгу. — И чего это? — Думаю, то, о чём ты просил. Это руководство для начинающих демонологов… — Грегор ностальгирующе усмехнулся и погладил обложку. — Такой потрёпанный том! Похож на тот, что был у меня когда-то. — Надеюсь, тут не на свинском-латинском? Грегор фыркнул от смеха. — Шутить изволите? Ты так или иначе не сможешь это прочесть. Книга написана не рукой человека, поэтому, представь себе, самого известного учебника оккультистов нет даже в Index Librorum Prohibitorum. Этого издания вообще нет в официальных списках, оно всегда распространялось только… внутри. Смотри. Он открыл книгу. Язык в самом деле был незнакомый, даже алфавит не походил ни на один известный. Демьян всмотрелся в строчки, и они вдруг поплыли перед глазами. — Это одно из наречий, на котором говорят в некоторых высших и низших сферах. Только немногие маги могут прочесть это, и уж тем более говорить на нём… Но леди Розалинда поймёт, им там дают хорошее образование… Надо же, как сентиментально! Хочет узнать больше о Рэнделле? Не поздно ли она спохватилась? — Я тоже хотел бы понять… — негромко проговорил Демьян, внимательно всматриваясь в строки. — Хм! Гляди, покажу кое-что интересное!.. Это тебе не «Лемегетон». — Грегор быстро перелистнул страницы и открыл на большом развороте, который весь занимала какая-то сложная схема, похожая на генеалогическое дерево. И чем больше Демьян смотрел, тем больше видел. Схема раскрывалась, отвратительные иллюстрации, выполненные чёрными и багровыми чернилами, становились больше и подробнее. — Вот эта сила, — прозвучал голос некроманта, и одна из областей схемы, что изображала адскую иерархию, выдвинулась чуть вперёд. — Это один из владык Ада, начальник Рэнделла. Именно к его легионам он принадлежит. А вот и он сам! Видишь? Пожиратель плоти грешников, Великий Строитель Башен. — На рисунке в ряду других военачальников было изображено что-то вроде маленькой личинки. — Совсем не похож! — сказал Демьян. — Это довольно старое издание. — А где тут написано подробнее? Грегор перелистнул страницу. Демьян взял книгу и, держа на весу, посмотрел на параграф неясных символов, словно одним глядением и правда мог их постигнуть. Потом он закрыл глаза и приложил книгу к лицу. — Ты!.. — опешил Грегор. В комнате вдруг стало жарко, будто окно не было настежь распахнуто. Ветер полыхнул дыханием доменной печи. Чародей опомнился и со всей силы ударил парня, выбив книгу из рук. Демьян, с пустым взглядом, направленным в никуда, покачнулся и упал на пол. Грегор бросился к нему. Руки чародея сами делали работу. Он перевернул тело на спину и прижал пальцы к шее под челюстью. Пульс не прощупывался. Одну долгую секунду замерший Грегор абсолютно не понимал, что делать. Он испугался так, что руки похолодели. Выругался полным паники шёпотом и начал непрямой массаж сердца. Досчитал до пятнадцати. Вдохнул полной грудью, чтобы помочь с дыханием рот в рот, но тут Демьян задышал самостоятельно. Он открыл глаза и покосился на трясущегося волшебника. — Отодвинься, мне неловко… — Ты меня угробишь! Может, хватит калечиться?! — Погоди… Не кричи… Ох!.. — Демьян сел и, морщась, схватился за голову. Из носа у него полилась кровь. — Вот блин! — Грегор снова бросился к нему и прижал к его лицу носовой платок. — Хватит, говорю тебе!.. Заколебал на каждой неделе истекать кровью! Демьян рассмеялся, и Грегор, услышав это, не выдержал и нервно рассмеялся тоже, но с лица Демьяна улыбка сползла так же быстро, как появилась. — Слушай, Грегор, — проговорил он. — Вы… Вы что, всегда это видите? Он не объяснил, что именно, но Грегор понял. — Почти, — ответил он. — Не стоило тебе этого делать. И это не мы видим. И это не ты заглянул туда. На тебя посмотрели. Внимание этих сил не стоит привлекать к себе слишком часто. Обычных людей это внимание может свести с ума. — Я не обычный человек, Грегор, — сказал Демьян. — А теперь я могу ещё больше, чем мог раньше. Иначе он бы не держал меня при себе. Не переживай. Они посидели так вот на полу ещё минуты две. Оба растерянные и погружённые в себя. — Ох, — тихо проговорил Демьян, трогая грудь, — ты мне чуть грудину не проломил... Больно... Но, спасибо. Может быть, ты мне сейчас жизнь спас. — Он сильно покраснел и спрятал лицо за окровавленным платком. Потом, наконец, перевёл взгляд на злополучный мануал. — Что ж, кажется, мне она уже не нужна, — сказал он, переворачивая и закрывая растрепавшуюся книгу. — Теперь я всё знаю. — За такую способность, — прошипел Грегор, цедя слова сквозь зубы, — засовывать знания из учебников себе в башку, просто стуча по ней, я во времена студенчества убил бы любого! Кстати говоря, ты разве не хотел отнести её леди Розалинде? — О, точно. Ей, наверняка, будет интересно посмотреть, каким хозяин был раньше… — Демьян отряхнул брюки от пыли, сунул том подмышку и, продолжая к носу прижимать платок, помог Грегору подняться с пола. Тот принял руку и встал, кряхтя, как старик. — Что-то у меня даже сердце кольнуло… — проговорил Грегор и вдруг почувствовал, что эмоции догнали его. — Парень, — проговорил он сдавленно, — я… испугался. Ещё тогда… Пожалуйста, береги себя. Мне не хотелось бы больше терять близких. Никогда. — Прости, — тихо сказал Демьян. — Я не хотел тебя расстраивать.