Nie zu sehen, nie zu hören, Liegt ein Feuerzeug im Stroh, Wartet dort auf dumme Gören, Sind nur in heißen Flammen froh* In Extremo, Troja
***
Когда парень ушёл, Грегор машинально вынул из пачки папиросу, но не закуривал, а так и стоял, оперевшись на стол, и вертел её в руке. Ветер шелестел бумагами и приносил такой обычный для осени запах дыма. Грегор интенсивно думал. Почему-то ему вспомнилось, что о сделках с демонами ему говорил тот мужик из цирка. Он был прав, но очень не хотелось признавать его правоту… И, если уж быть до конца откровенным с собой, Грегор надеялся, что ему удастся выведать у Рэнделла если не саму тайну бессмертия Короля-Некроманта, так хоть какую-нибудь подсказку. То, что Рэнделл был близок со столь значительной и для истории, и для мира магии фигурой, не могло не впечатлять. Хорошо быть пусть и не абсолютно, так хоть условно бессмертным, когда работаешь на демона! Тут Грегор снова вспомнил о Демьяне. Парню здорово доставалось в последнее время… Грегор, увеличивая интенсивность мысли, всё постукивал по столешнице мундштуком папиросы, пока она не затлела сама собой. Интересно было вот что: знал ли Рэнделл, что Кир из Ильмов именно в тот день захочет увидеть парня-медвежонка? Он послал Демьяна в магазин за какой-то ерундой, а цирк и приправная лавка расположены буквально на одной улице. Тут как будто просматривалась какая-то подковёрная возня. Впрочем, чего думать! Глупая затея, переживать, что демон тебя переиграет, потому что он всё равно переиграет тебя. Если уж связался с эдакой тварью, так нужно извлечь максимальную выгоду.***
Он вышел на свежий воздух чтобы подышать и размяться. У хозяйственных ворот возле стоявшей на проезде телеги развернулась какая-то суета. Кроме нескольких дворовых слуг там был Демьян. Он сказал что-то возчику, показывая рукой в глубь территории, на что возчик ответил грубо и довольно громко, так, что даже издалека Грегор разобрал брань. Демьян посмотрел в ответ спокойно и удивлённо и, по всей видимости, повторил сказанное. — Не признал вас, прощенья просим!.. — донёсся уже более миролюбивый ответ. — Будет сделано, господин. Грегор подошёл ближе. Мимо него, медленно поскрипывая, проследовала эта самая телега, кажется, тяжело гружёная. Поклажу плотно покрывал брезент, так что невозможно было разобрать что это такое, но вот только Грегор почувствовал. Не нужно быть некромантом, чтобы почуять столь отвратительный смрад. Пахло мертвечиной. — Что за мерзость? — спросил Грегор, невольно прикрываясь рукой. Демьян поправил засученные рукава и упёр руки в боки. — Дохлые лошади, — ответил он. — Второго дня на конезаводе Грехема конюшня сгорела. Его светлость граф купил палую скотину. — И много? — спросил Грегор. От новости его сердце как-то тревожно всколыхнулось. — Сколько он купил? Ну, наверное, лошадей десять. — И на кой чёрт ему три тонны наполовину сгоревшей, наполовину сгнившей конины? Демьян так небрежно пожал плечами, словно отмахнулся. Действительно, зачем спрашивать? Будто ты сам не знаешь, что он их всех сожрёт. — Между прочим, он хотел тебя видеть, — сказал Демьян. — А он что, разве уже вернулся? Демьян кивнул, указывая за дом.***
Рэнделл действительно вернулся, и его уже было слышно издалека. На идеально ровном корте он фехтовал с каким-то невысоким, но отчаянным противником. Тренировочные рапиры, соприкасаясь, ежесекундно позванивали до тех пор, пока кто-то не делал стремительный выпад и не наносил укол. Вот Рэнделл молниеносно вытянул руку, но сам оказался поражён в бедро. Несмотря на преимущество в длине выпада, нельзя сказать, что он поддавался. От напряжения пот с его лица лился градом. Появление чародея стало для него поводом объявить перерыв, и он аж просиял. — А! — воскликнул он, — Грегор! Я хотел вас кое с кем познакомить! Тут Грегор увидел, что спарринг-партнёр графа не молоденький мальчишка, как чародею по началу показалось, а юная леди. Рэнделл представил их друг другу. Впервые посмотрев некроманту в глаза, девочка опешила, и её вежливая улыбка угасла. И Грегор…***
Умираешь не тогда, когда забирают жизнь. Умираешь, когда у тебя отнимают твой образ жизни. Всё, к чему привык, всё, что считал незыблемым. Тогда он умер. В тот день, когда сгорела библиотека, а вовсе не следующим утром, когда костёр развели уже под ним. Он знал за собой вспыльчивость, но никогда и не подумал, что способен на такой бешеный гнев и на такие истеричные проклятья. Наверное, он действительно был слишком сильно привязан к той коллекции книг и манускриптов, которые собрал за года практики. Они были важнее всего на свете, были частью него. Просто коллекционер не поймёт этого. Иной эстет годами собирает разные диковинки, знает своё собрание поимённо и жизнь готов отдать за свою коллекцию, готов голодать, лишь бы пополнить стеллаж или заветное место в каталоге ценным экземпляром. Магические книги — это не просто редкие предметы. Книги скрывают в себе личности. Для мага они становятся друзьями и семьёй. Духи магических фолиантов сильны. Когда колдун овладевает знаниями, он вселяет в себя эти сущности. Они делятся с ним силой. Он попадает под одну из самых страшных иллюзий — иллюзию власти и контроля. Он опьяняется своим могуществом. Думает, что управляет своей жизнью и может влиять на жизни других. До тех самых пор, пока коса не найдёт на камень. Грегору казалось, что из него вырывают жилы. Какие-то грубые люди обходились с ним чёрт знает как, позволяли себе такое, что он и представить не мог, но всё это можно было стерпеть. В конце концов его всегда оставляли в покое и позволяли вернуться в блаженное затворничество. Так было раньше. Теперь они бросали в огонь его книги. Книги хорошо горели. Тетради распускали листы и скручивались в серые звонкие лепестки. Книги долго тлели и создавалась ужасная невыносимая иллюзия, что они невредимы, пока на них не падали новые тома, и они не рассыпались горстью углей. Дым от горящей бумаги был тяжёлым и едким. Грегор навсегда запомнил этот удушливый запах. Духи кричали, когда покидали сгоревшие страницы. Он тоже кричал. Он не чувствовал холода, хотя ему выдали только какую-то грубую рубашку взамен его собственной, безнадёжно испорченной. Кандалы резали запястья, но он не замечал боли, так дёргаясь и вырываясь, что столб, к которому его приковали, даже раскачался. Металлический ошейник давил на горло. Ругань, рвавшаяся наружу, была похожа на воронье карканье, и он в самом деле походил на одержимого. Подтверждалось всё, что о нём говорили. Он видел, как люди, каких на мероприятие собралась приличная толпа, пытались прогнать детей или закрывали им глаза и уши. Брань доносилась в ответ. Если бы на эшафоте рядом с ним не стояли церковные чины, в него кидали бы камни. Он ужасно боялся разъярённой толпы, вообще боялся больших скоплений людей ещё со времён погрома в отцовской клинике, который учинили горожане во время эпидемии холеры, но сейчас он ненавидел всех этих злобных озверевших мещан. Гнев вытеснил даже страх. Он ненавидел их за ограниченность, за тупость, за неспособность принять то, что они не могли понять, но это была не гордая ненависть непризнанного гения, который посматривает свысока. От этой ненависти хотелось плакать. Его выставили в глазах людей чудовищем, и вместо того, чтобы стать одним из них — добропорядочным горожанином, он получил подтверждение всем своим страхам. Он прятался только потому, что боялся отвержения. И вот он остался один. Один против произвола, один против физического насилия, к которому, будучи всю жизнь представителем привилегированного класса, не привык. Вырванный из безопасного и привычного мирка. Один на один против машины, которая хотела своими жерновами смолоть его в пыль. Тут в огонь было брошено «Руководство для начинающих демонологов», и Грегор почувствовал это. — Н-е-е-ет!!! — взревел он, — нет! Нет! НЕТ! Слов не осталось, осталась уже не человеческая, а животная боль невосполнимой утраты. Тварь, защищавшая книгу, укоренилась в нём так глубоко, что даже боль от потери родственников не казалась ему в своё время такой острой, а отчаяние таким глубоким. Он закричал, и его крик перешёл в нечеловеческий рёв. Вздохи ужаса пронеслись над толпой, и первые ряды отшатнулись. Он заметался, как один из тех бедолаг, каких припадки настигают в церкви, разрывая кожу в кровь о кандалы. Вокруг него загорелся огонь — неестественный голубовато-зелёный, по лицу потекли слёзы, светящиеся, как фосфор в темноте. Металл ошейника окислился и пошёл крупными ржавыми хлопьями, свежеструганный сосновый столб почернел. У дознавателя, что стоял к прикованному колдуну всех ближе, сначала понятный испуг отразился на лице, потом печаль, и он начал беззвучно молиться, чтобы отстраниться от проклятий. Грегор видел это выражение сожаления и грусти. Это его покоробило, и рану от нанесённой обиды зажгло с новой силой. Именно он подвёл его под монастырь. Грегор начал уважать его за гибкий ум и за несомненную отвагу с которой он встречал проявления тёмной магии. Он, этот хитрый парень-дознаватель, с которым они успели даже сработаться, по завершении дела о культе демонопоклонников не смог отвести внимание властей от Грегора. Не смог или не захотел. — Предатель! — прохрипел Грегор. Его мнимый друг осенил его крестным знамением, что вызвало в некроманте новый приступ ярости. Больше всего задевало это явное разочарование во взгляде. Дознаватель верил в его виновность. Грегору стоило бы быть разочарованным, но разочарованны были в нём. — Я доверился тебе, ты, крыса! Ты обещал, что при содействии следствию меня не тронут! Где твои лживые обещания теперь?!.. Какого дьявола, вы, ёбаные варвары, творите!!! Думаете, можно жечь такие книги безнаказанно?! Этот огонь разгорится под вами!.. Слышите, твари, вы все будете гореть!!! — Грегор, — оборвал его тихий голос дознавателя, — ты что, не понимаешь, что твоя казнь назначена на завтра? О чём ты думаешь? Он без страха подошёл ближе и положил ладонь ему на лоб. — Прошу тебя, — прошептал он, — если ты меня слышишь, если там осталась хоть часть того хорошего парня, которого я знал, пожалуйста, подумай о спасении! Это самые важные сутки в твоей жизни! Этим решится всё! — Пошёл прочь!!! — Грегор метнулся так, что колдовской огонь брызгами упал на доски эшафота. — В гробу видал я твоего утлого бога!.. Дознаватель отшатнулся, будто осуждённый мог попытаться вцепиться ему в горло, но не отошёл. Его окрикнули. Он, тяжело выдохнув сквозь стиснув зубы, оставил беснующегося некроманта в покое. К этому времени «Руководство» догорело. И Грегор успокоился. Возле костра, сильно возвышаясь над любым человеком, худой и чёрный, как обугленная жердь, стоял Привратник. — Высказался, наконец, — прошипел он, — выговорил всё, что чувствуешь к этим насекомым? Предъявил обиду своему «другу»? — в его голосе была издевательская насмешка. — Приди в себя, идиот! Нечего жалеть о бумаге. Ты прочёл эти книги. Их уже никто не сможет у тебя отнять. Грегор подумал, что Привратник прав. То, как внезапно некромант затих, уже по-настоящему испугало дознавателя. Он смотрел на него с тревогой и продолжал сжимать в кулаке чётки, решив, что осуждённый окончательно повредился рассудком. Его коллега, следуя протоколу, оглашал для публики подробности завтрашнего дня. Колдуну по решению суда надлежало провести у позорного столба ночь. Грегор ничего не слышал, кроме голоса Привратника и, тупо и широко открыв глаза, стоял недвижимо и смотрел перед собой. — Это больнее всего — отрывать от себя то, к чему привязался, так, друг мой? — сказал Привратник. — Кажется, что это смерть. Но ты — это не то, что ты о себе думаешь. Ты — это не люди, которых ты пытаешься изнасиловать, ставя на них клеймо своей любви, и не вещи, добытые потом и кровью. Ты — не эти вещи и даже не эта смертная оболочка. Не привязывайся. И тогда тебе никогда не придётся умирать. — Мне не придётся умирать? — Завтра они болезненно и жестоко отнимут у тебя тело. Отрекись от него. Согласно нашему договору ты получишь тело лучшего качества, такое, какое бывает только у жителей нижних миров. Прекрасное тело, какое ты сможешь восстанавливать своей магией. И их предначертанные года, конечно… — вкрадчиво добавил Привратник. — Половину тебе, половину мне. Только призови что-то, что сможет причинить этому городишке наибольший урон, что-то воистину ненасытное! — Он, стоя на фоне пылающего костра, сжал свою костлявую руку в кулак, и Грегор слушал сквозь треск и гул огня: — Убей как можно больше! Убей их всех! И мы разделим между собой их души. Предчувствуя, какой сладкой станет его месть, он рассмеялся. Он даже не понял, что, начав планирование, принял условия сделки, от которой до сих пор, опасаясь, отказывался. Сначала — унизительные допросы, бюрократическая волокита и её следствие — мучительная неизвестность. Потом — жестокая казнь. Вот значит как? Он может устроить нечто подобное, но в большем масштабе. Чего боятся люди? Что было самым страшным и разрушительным, что довелось видеть ему самому? Он закусил губу, размышляя. О, месть не будет слишком быстрой, он всё продумает. Сначала нужно запереть их всех, чтобы никто не выбрался… Эпидемия и пожар.***
Он так явственно вспомнил тот день, взглянув на девчонку. Почему? В воздухе стоял удушливый густой запах дыма, будто совсем недалеко жгли сырые листья. Так пахнет горелая бумага. Ещё пахло горелым мясом. Отвратительная вонь… Он видел, как она пыталась спасти то единственное, что приносило ей радость. Жалость к себе смешивалась с острой жалостью к другим живым существам. Отчаяние смешивалось с беспомощностью. Она металась по задымлённой конюшне, открывая денник за денником, она не успевала. Лошадей было много, важнее всего было выпустить тех, кто был к огню всех ближе, но на самом деле нужно было выпустить всех. Она думала о своём любимом коне, хотела скорее броситься к его стойлу, но заставляла себя, не отдавая преимущества, открывать их одно за одним. Руки дрожали, она поломала себе ногти о задвижки и даже не заметила. Животные ржали, бесновались, в ужасе крушили перегородки и пытались выломать крепкие воротца денников. Это было опасно. Глаза жутко щипало, она почти ничего не видела. Она отодвинула задвижку, и лошадь, рванувшись вперёд, сильно ударила дверцу, а дверца приложила её по голове. Бриджит вскрикнула и упала едва не под копыта. И подняться уже не смогла. Следующим, что она увидела, было взволнованное лицо какого-то приятного джентльмена. В чёрно-красной ночи, освещённой только пляшущим светом пожара, никто не заметил ни ожогов до пузырей на коже дочери сенатора, ни раны на виске. Граф Рэнделл, проявив воистину рыцарскую отвагу, вынес её из огня и оказал первую помощь — искусственное дыхание рот в рот. Она пришла в себя, целая и невредимая. Она не заметила, что умерла. Бриджит Грэхем умерла в свой девятнадцатый день рождения. Она даже не поняла, что просила об этом, когда молилась ветру одна на вересковой пустоши. Когда хотела, чтобы духи унесли её в какую-нибудь другую жизнь, лишь бы не оставаться в опостылевшей. Тогда её услышали. Лесной Царь — злой дух — заметил её и забрал себе. Её забавляло, что его имя — Альберт, это вариация имени Оберон, и она ещё даже не осознавала, что находится полностью в его власти. — Вы слышали, что произошло? — спросил Рэнделл, сочувственно хмурясь, и начал рассказывать детали. Грегор слушал, находясь в некоторой прострации. Оказалось, что она, замаявшись от жары и от навязчивого внимания гостей, выскользнула из дома во двор и решила прогуляться и навестить своего любимца в конюшне. — Слава Богу, что я оказалась там и заметила огонь. Если бы двери остались заперты… — она судорожно сглотнула и опустила взгляд, — Боже… Когда я пришла в себя, всё полыхало. Конюшня и сенной сарай были полностью объяты пламенем, я никогда не видела такого высокого огня… От земли до неба. Как хорошо, что почти все кони разбежались! Как хорошо, что среди приглашённых на мой праздник, был господин Рэнделл! Он спас мне жизнь. Бриджит посмотрела на Рэнделла с искренним восхищением. — И он позволил пожить у него некоторое время. Дома по всей территории так сильно пахнет гарью, что я с радостью воспользовалась приглашением и собираюсь злоупотреблять его гостеприимством! — Я всегда рад гостям! — засмеялся Рэнделл, — чем больше народу, тем веселее! Девушка ещё раз пожала руку господину чародею, поблагодарила хозяина дома за тренировочный бой, от смущения беспрестанно трогая свои светлые кудри, недавно обрезанные под очень короткий боб, и удалилась приводить себя в порядок к ужину. Она была всё ещё в шоке после минувшей опасности и в полной ажитации от новых знакомств и происходящего вообще. — Ты можешь поверить, как здорово всё сложилось! — обратился Рэнделл Грегору с нескрываемой радостью в голосе. — Я теперь её второй отец! Ещё недавно её чванливый папаша сенатор приглашал меня в гости только на большие праздники, и вот я уже вхож в самый близкий семейный круг! Они меня обожают! А я думал всю жизнь, что заводить новых друзей очень сложно!