Черное Солнце.Восхождение

«Война — это ведь не просто кто кого перестреляет. Война — это кто кого передумает». Борис Львович Васильев. POV Стефана. Казематы «Шишар». Тюремная камера Я лежал на набитом соломой матрасе и спал. Просто пытался уснуть уже второй час. Я отказался перейти на сторону Националистов. Это было бы предательством по отношению к Республике, и я это понимал.  — Как так? — пробормотал я и, встав с кровати, сел на неё. — Что на Клауса нашло, раз казнил отца и мать? Я понимаю, отец был суров с Клаусом, но Клаус сам виновен и лишь лишний отрицает этот факт, но мать… Я подошёл крану с ледяной, как сама смерть, водой и умылся. Я посмотрел через оконные прутья прямиком на плац. На плацу была наспех сколочена виселица и на ней уже висело несколько «новых» тел в штатском. Это были мирные жители из соседней деревни, которые прятали от них раненых солдат Республики. Явно приказ о необходимости казни был издан напрямую Клаусом.  — Не брат он тебе, Стефан, — пробормотал я сам себе. — Он монстр и детоубийца с половиной лица, некогда уважаемого и любимого тобой человека — твоего родного брата Клауса. И тут я почувствовал сильную боль в области живота. Раны дали о себе знать даже под бинтами.  — Сукин сын, — зашипел я, достав из кармана своего потрёпанного мундира нашу семейную фотографию. — Почуял запах наживы и лучшей жизни и перебежал к этой толпе мудаков — Националистов?! Когда Республика победит, тебя и твою жену казнят за измену в первую очередь! Я спрятал фотографию обратно в карман, быстро вернулся к кровати и лёг на неё. За решёткой барабанил дождь. Весьма сильный. И тут окошко на железной двери камеры открылось и раздался звук железной тарелки и окрик тюремщика:  — Жри! Я подошёл к окошку и взял ложку с тарелкой. Это был не паёк заключённого, представляющий из себя какие-то отбросы, а весьма хороший солдатский суп из пшена с привкусом мяса. Я взял ложку и быстро съел содержимое. Было весьма вкусно.  — Чёрт! — огрызнулся я. — А может, она отравлена? И тут меня схватил приступ рвоты. Я быстро побежал к выгребной яме и меня вывернуло наизнанку.  — Хрен вам, а не вашу отравленную пищу жрать! — сказал я. — Лучше сдохнуть тут. Выпив воды из крана, я лёг спать и быстро уснул, невзирая на вшей, из-за которых всё начинает чесаться. И я вспомнил о том, что было до войны, когда мы все были живы и счастливы. Клаус был в Праге и обучался на инженера, я недавно окончил школу и планировал также ехать туда и поступить на архитектора или же, как Клаус, инженера-горняка. Тогда у меня было всё: дом, семья и любимая дама. Герда — дочь местного начальника железнодорожной станции. За год до начала войны. Посёлок Бенетице. 1 марта 1934 года  — …Да я готов хоть на край света ради тебя, Герда! — говорил я своей любимой, когда мы прогуливались по парку возле городской администрации после кинотеатра, куда мы ходили на сеанс романтической комедии «Порядок и любовь». На небе была полная луна, а фонари освещали сквер. Играла классическая музыка, ибо по выходным дням были танцы.  — Хи-хи, я знаю, Стефан, — сказала мне Герда, моя дама сердца. Это молодая девушка с тёмно-русыми волосами, одетая в весеннее пальто. — Ты ведь на всё готов ради меня?  — Ну, да, — довольно сказал я. — Может, пойдём, потанцуем. Ведь сегодня День Начала Весны. Праздник.  — Согласна, — ответила Герда, и мы пошли в сторону площадки для танцев. Мы растворились в толпе других таких же молодых, которые пришли потанцевать и развлечься. Играла классическая музыка — вальс. Так прошло три часа в этом парке. На часах было одиннадцать ночи.  — Ого, сколько времени, — сказал я, посмотрев на часы на столбе. — Ну что, по домам?  — Мне немного страшновато, — сказала Герда. — Может, ты меня проводишь до дома? Отец сегодня всю ночь на дежурстве, там, на станции. Явится завтра к обеду только.  — Хорошо, пойдём к тебе, — согласился я, и Герда взяла меня под руку. — Да и мои родители с сестрой на три дня уехали в Прагу, Клауса проведать, как у него там в университете. И я с Гердой пошёл к ней домой. Дорогу я знал, так как много раз там бывал, особенно на её дне рождения или когда провожал её после наших свиданий. *** Сам дом Герды и её отца представляло собой кирпичное строение среднего размера с одним этажом, но он был меньше моего двухэтажного дома, который мог называться даже виллой. Прихожая нас встретила тишиной и темнотой, пока Герда не зажгла свет электролампы.  — Ну, проходи, — сказала она и повесила своё пальто. — Чай будешь?  — Не откажусь, — сказал я и, сняв своё весеннее пальто коричневого цвета, повесил в прихожей.  — Ну, я тогда я чайник поставлю! — с задором сказала Герда и пошла на кухню. И тут часы с маятником, которые висели на стене, пробили полночь.  — Уже полночь, не поздновато для чая? — спросил я.  — Так переночуй у меня, — сказала Герда. — Я нам как раз нам постелю кровать, ибо отец сам не любит, когда на его диване кто-то спит.  — Да, хорошо, — сказал я.  — Ну, тогда пошли пить чай, — сказала Герда, и мы пошли на кухню и сели за стол. Чай был готов, а чайник был горяч. — Стефан, — начала Герда, — а какая эта Прага? Ты ведь там был.  — Это огромный город, — сказал я. — Множество домов. Огромные, тянутся на тысячи километров. Куча магазинов и дорог. Не то что наш посёлок, где мой отец — мэр.  — Надеюсь, ты и меня когда-нибудь туда свозишь.  — Сыграем свадьбу и обязательно поедем туда, — сказал я. — Хотя отец о свадьбе меня на тебя не мыслит. Пока.  — Надеюсь, домыслит, — сказала Герда. — А что твой брат, Клаус?  — Студент — это студент, вроде бы. Тратит деньги, которые отец ему присылает, на книги, еду и комнату, которую он снимает.  — Ты тоже думаешь инженером пойти? — спросила меня Герда. — Как Клаус.  — Наверное, — я пожал плечами, допивая чай.  — У нас граммофон есть, — сказала Герда.  — Потанцуем? — спросил я.  — Ну, давай, — сказала Герда, и мы пошли гостиную, где и стоял граммофон. Поставив пластинку музыки Вальс, мы принялись танцевать. Мы танцевали где-то до половины первого ночи.  — А ты хороша в танцах, — сказал я своей девушке. — Прям как в парке.  — И ты тоже ничего, — сказала мне Герда и поправила свою русую прядку волос, которая свисала ей на глаз.  — Ну, пора и на боковую, — сказал я.  — Да, а то я тоже утомилась сильно, — сказала Герда, — и хочу тебе кое-что сказать, Стефан.  — И что… И тут Герда заткнула мой рот поцелуем.  — Ого, — только и успел сказать я. — Герда… И с этими словами я продлил её поцелуй своим. Снимая с друг друга нашу одежду, мы отправились к ней в комнату. И когда мы уже были там, я повалил её на кровать и принялся её всю целовать и снимать оставшуюся одежду, как и она с меня, и спустя минуту мы были оба голые. Мы снова поцеловались, и я спросил:  — Готова ли ты к такому шагу?  — Давай уже! — сказала Герда, и я резко вошёл в неё.  — Аа-ай! — простонала девушка. — Стефан… такой большой… такой тёплый…  — Тс-с, любимая, — сказал я и обнял её. — Очень больно?  — Не сильно. Продолжай, — сказала мне Герда. И я принялся уже двигаться в ней, ощущая её внутреннее тепло и влагу.  — Ну ты… — сказал я в шутку и взял её за грудь. — Развратница ты такая!  — Ну прости, — сказала мне Герда. — И ты не промах. Остальная ночь прошла как в тумане, и наутро, где-то в десять часов, я проснулся с ней в обнимку в одной кровати. Её отца ещё не было дома, и я, после прощания с дамой, одевшись, пошёл к себе домой и принялся думать о том, что произошло этой ночью. Тут меня вырвал из воспоминаний звук ключа в железной двери, и я проснулся.  — Семьсот тридцать девятый, на выход! — сказал тюремщик. — Господин комендант ждёт! Я поднялся с кровати и пошёл вслед за конвоиром всё тем же путём до апартаментов Клауса. Вот мы и пришли, и конвоир открыл дверь и доложил:  — Господин комендант, заключённый семьсот тридцать девять прибыл.  — Хорошо, солдат, — сказал Клаус. — Свободен! Меня затолкнули в покои Клаус, и тут я обомлел. Передо мной стоял накрытый стол со всякой едой: жаркое, мясо, хлеб, чёрная икра, бутылки с водкой и вином, минеральной водой и многой другой, дефицитной в военное время, еды.  — Ого! — удивившись, произнёс я, явно такого не ожидая.  — Да, Стефан, это всё тебе. Присаживайся, — сказал Клаус. — Поужинаем и… И тут он принялся кашлять и приставил ко рту платок. Он кашлял кровью и какой-то желтоватой жидкостью.  — Ты… в порядке? — с лёгкой ноткой волнения в голосе спросил я.  — Я в порядке, Стеф, — уверенным голосом сказал Клаус и горько усмехнулся. — Старые раны дают о себе знать. Тебе не о чем беспокоиться. С этими словами, перестав кашлять, он положил платок обратно в карман своего серого офицерского мундира и сел в кресло за стол.  — Присаживайся, — сказал Клаус, приглашая брата присесть за общий стол. Я сел за стол и сразу принялся накладывать еды к себе в тарелку. Как бы мне ни было непонятно, что эта еда, возможно, отобрана у мирного населения, желание поесть пересилило всё остальное, и я принялся жадно жевать всё, к чему мог дотянутся руками.  — Стефан, брат мой, боюсь, наступил момент повторить тебе моё предложение.  — Какое же? — спросил я брата, едва закончив пережёвывать вяленое мясо.  — Вступай в ряды Национальной Армии, — сказал Клаус и поднялся из-за стола. — Доведём поистине священную войну до победного конца!  — Я… не знаю, — искренне сказал я. — Я зол на тебя за содеянное. Ты убил наших родителей, но спас Элли от неминуемого…  — Понятно, — с лёгкой ноткой разочарования сказал Клаус. — Я даю тебе время подумать до завтра, а пока — угощайся, брат. Мой выбор стоил мне половины моего лица. Не совершай моей ошибки.  — Отец сотрудничал с партизанами? — неожиданно выдал я, чем явно лишил последнего аппетита. — И мать тоже?  — Они отправляли под откос наши эшелоны с продовольствием, отправленные не для восполнения нужд армии, а в качестве жеста доброй воли для ослабленного войной местного мирного населения, — сказал Клаус с ноткой грусти в голосе, и он вновь снял свою железную маску. И опять эта изуродованная половина лица. Я был в лёгком шоке, но продолжал есть, словно меня не пугает его лицо и я не хочу извергнуть всё съеденное. Так прошло полтора часа. Я объелся, ибо я так давно не ел.  — Что ж, подумай хорошенько о стороне, но давить на тебя, Стефан, не имею права, — сказал Клаус. — Так Республика не кормила и кормить не будет.  — Я обязательно подумаю над твоим предложением, — теряясь в мыслях, сказал я.  — Хорошо, — кивнул Клаус. — Сегодня будешь спать у меня, я отдам приказ принести для тебя кровать-раскладушку, и тебе… тебе стоит помыться.  — Наверное, — сказал я, до этого не придававшего запахам малейшего внимания.  — Солдат! — крикнул Клаус. — Отведи Стефана в баню, пусть помоется, и бинты ему сменить. За него головой отвечаешь! И я проследовал за солдатом в серой униформе в баню. После бани я получил чистый, новый серый мундир Националистов без погон. Спустя час я спал на нормальной кровати, но даже с такими благами я не смог уснуть. Меня терзали смутные сомнения. Перейти на сторону Националистов и быть с братом, либо быть за Республику Богемию и лишиться всего.