Palina — Месяц
Снег. Такой, что дорогу к дому занесло. Сора разгреб его с трудом, уходя на работу. А я осталась в комнатке, где самое большое — окно. — Что происходит? Почему светло? — господин, полусидя, неотрывно глядел в оконный проем. А я, по привычке, на него. — Снег, господин Гриммджоу. Белые хлопья, застывшая вода, — я повела плечом, слегка улыбнулась. Снег. Снег снился мне сегодня! Это… Какая-то связь с Уэко-Мундо. Или совпадение. — Вода в пустыне. Ещё и застывшая. Чепуха такая, что только в реальности бывает, — фыркнул он. Облачно. Но сквозь сизые тучи пробивается солнечный свет. И снег идёт. Может, и у меня дома тоже.? — Собери карандаши. Я не совсем отошла от недавней пощёчины, поэтому пошатнулась. Потянулась к синему, взяла. Женщина, что сидела со мной, не успокоилась. От нее не пахло алкоголем, может, она была под наркотиками. Не помню. Зато помню новую пощечину, от которой упала, задевая столик. Карандаши застучали по полу. Закрыв голову ладонями, я сжалась, не зная, куда себя деть от ударов. Плакать не могла, лёгкие словно сжали в кулаке. — Подними карандаш и точилку. Быстро подними! — Где моя футболка, Айко? — Сама ищи! Не видишь, воспитываю девчонку Юи. Взяли за волосы, потащили. Снова удар. Я зарыдала. Ужас овладел телом. Я принялась выворачиваться из чьи-то рук. Кричала, боялась открыть глаза. Я снова девочка, беспомощная и жалкая, я снова начала видеть эти сны. — Никто не будет тебя бить. Голос донёсся как издалека. Я заскулила. Ища защиты, уткнулась куда-то. Бинты? — Я рядом. Дыши. Вдох, выдох. Я вытерла сопли, смешанные со слезами и абсолютно не чувствуя себя самое от шока… Снова заревела. Будто я опять девочка, бессильная и несчастная. — Хорошо, если тебе очень хочется, — и меня обняли, крепко-крепко, закрывая от всего мира. Наверное, если бы не мое состояние, я б постеснялась обнять в ответ. Я вновь стёрла слезы и слегка отстранилась. Господин Гриммджоу. Ну конечно. Перед кем ещё позориться, как не перед ним? — П… Почему я… —Уснула. Я думаю, увидела кошмар, — он, сильно хмурясь, не спешил разжать руки. — Опять прошлое… — Что? Как заболела голова! И в груди тоже. — С тех пор, как попала в Уэко-Мундо, я вспоминаю… Ну, точнее, — я опустила взгляд. — После того, как вы меня схватили в зале. Тогда господин Айзен собрал Эспаду и меня зачем-то позвал. — Не понимаю… — В общем-то… У меня было не очень хорошее детство. Тут мы с вами похожи, как я думаю. Отец пил, мама, как бы сказать… Зарабатывала своим телом, — перед глазами мелькнули красные ногти и красный халат. И словно мать могла услышать, я добавила. — Но она старалась для нас. А мой старший брат с ранних лет работал и одновременно учился. Я припоминаю или целые куски, или лишь образы. Будто мне стирали память, понимаете? Но основные моменты помню хорошо. В общем-то, как только Сора, брат, повзрослел, забрал меня с собой жить. Все было… ну, нормально, пока он… Он… Не погиб, — голос совсем задрожал. Запершило в горле. Не буду добавлять, что не очень давно Сора являлся ко мне Пустым. Когда Куросаки разрубил его, освободив душу, я увидела изнанку мира. Синигами, Пустые, Плюсы. — Видимо, поэтому и связало, не отвязаться, — негромко произнес господин. — П-простите? — Тяжёлое прошлое и неясное настоящее. Мрачное будущее. Вот что нас объединяет. Ободряет пиздец, — усмехнулся. Помолчали. — Я… Спрашивала о вашем прошлом потому, что мне кажется, что мы были знакомы. Вернее, несколько раз виделись. Я просто хочу, чтобы он знал правду. Знал, почему я обратилась к нему. — В моем воспоминании вы были мальчиком. Вам помогла моя мама, потом вы ушли и вернулись, чтобы поблагодарить ее. Он возвел глаза к потолку, размышляя. — Может, и было. Я не помню свое прошлое как ты, — и сгримасничал. — Но со мной понятно, не одноразово прилетало в голову и по голове, а с тобой что? Я приподняла плечи, хотя господин не ругал, хотел разобраться. И тут мелькнула мысль! Я словно взглянула сверху и все-все поняла! Но как мелькнула, так и исчезла. — Я сама хочу узнать. Вроде… Вот-вот разберусь, да никак. Лучше бы вместо прошлого или господина мне снились ответы! Не могу не заметить, что мы никогда столь спокойно не говорили… Новая норма вещей? Не знаю. — Почему раньше не рассказала? Я встрепенулась. Ему… Правда интересно? — Мне казалось, что это глупости. И не хотела отнимать ваше время ими. Господин задумчиво посмотрел. — Если повторится, рассказывай мне. Попрошу Заэля дать таблетку, что ли. Заботится обо мне. А я даже слова благодарности выговорить не могу, сильно смутилась. И не найдя слов, обняла. Господин, меня успокаивает господин. Сказал, чтобы я не скрывала от него эти приступы. Считает, что мы связаны. Но слишком тяжёлый камень на сердце, крылья не расправляются.***
Разумеется, если повторится этот сон, я рассказывать не буду. Не очень доверяю господину Заэлю, да и… Личное. Да, я столько раз хотела помощи, а когда она поступила от господина, заупрямилась. Но могу оправдаться — не покидало дурное предчувствие. Можно сказать, я жила в перерывах между этими дурными предчувствиями, но в тот момент оно было особенно плохим. На следующее утро я застала господина в полусидячем положении. Предчувствия как не бывало. Быстро подошла. — Вы смогли сесть! — Твоими заботами, — проворчал он. — Сядь. Сюда. Я, покорная, села на кушетку. Судя по сосредоточенному лицу, хочет что-то сказать. На слова благодарности и не надеюсь. — Чего ты хочешь взамен? Я проморгалась. Я-то? Это он меня спросил? И я недолго колебалась с ответом. — З-запомните, — и опустив взгляд, поднять боле не решилась. — Как вам было больно. И не доводите до этого больше. Это все, чего я хочу. — Гулять со мной под луной не хочешь? Я отчаянно помотала головой. — Не хочешь, чтобы показал все интересные места, где сам бывал? Я повторила жест. — Альтруизм, значит, — процедил он с усмешкой. Тут бы мне и поднять глаза, но не сумела. Ох, знал бы господин, что я одно из самых эгоистичных существ в Уэко-Мундо! Мелькала ведь гадкая мыслишка: раненый, а ко мне пришел, не попросил другого! — Понятно. Самому думать придется. Справлюсь, не беспокойся, — честно сказать, таким тоном обычно на схватку вызывают, а здесь, кажется, одарить хотят… Наверное, вы заметили, что тон повествования слегка изменился. «Слегка» — это потому, что мои страдания без красивых метафор, гипербол и тому подобное продолжаются. Но всё-таки… Солнце за тучами, но вот, его луч пробился (да, с метафорами, пожалуй, надо поработать). В своей любви я пережила этап запутанности. Если у меня спросят, что я чувствую к господину, то я легко… Нет, нет, не настолько осмелела. Промолчу. Но рядом с ним я и правда спокойнее, чем прежде! Наверное, привыкание. И это самое привыкание открыло мне дверь в новые оттенки счастья — я не жду особых слов или взгляда, я просто наблюдаю за ним. Запоминаю. Однажды при Лоли с закрытыми глазами повторила его жест (к сожалению, не помню, как мы с Лоли пришли к этому эксперименту; странная вещь, моя память — интонации господина помню безупречно, а некоторые другие вещи вылетают из головы стремительно). Господин излечился. Поделился историей и я тоже. Ему направо, мне налево… Правда, дороги опять встретились — то ли потому, что мы были нужны друг другу, то ли потому, что жили в одном дворце. Он заглянул словно невзначай. Так и сказал: проходил мимо. Я бы набросилась с множеством вопросов, но не стала — насторожило его хорошее настроение. Он дважды улыбнулся… Я не останавливаюсь на этом эпизоде подробно, потому что дальнейшие события перевернули все, говоря напрямую. Ну вот. Господин был доволен тем, что его поставили обучать недавно созданных арранкаров. Учения, значит… Вскользь упомянул, что был на грунте. И тут я поняла — недоговаривает. Зная, как он относится к Куросаки, мимо его дома не прошел бы. Как только я начала расспрашивать, напоролась на его обыкновенное ворчание («Обойдешься», «Да не трогал я твоего дружка, жду, когда сам на мой дзампакто напорется»). Но слишком наглая усмешка при имени Куросаки. Я, думая, бессмысленно рисовала на листочке. Не складывается и все тут.Bones — 90210
… Снилось море. Серо-синее, бурное. Взгляд цеплялся то за одну волну, то за другую, и разбивался о берег с ними. Снился берег. Бурый песок, иногда попадались мелкие камушки и раковины. Я села и подняв розовую, принялась вертеть. Смотрела на море украдкой. Может быть, моими предками были переселенцы, а не коренные айны. Может, это от отца, он учился на моряка, да запил и бросил. Или связи нет никакой, просто я сама любила море. И небо. И ещё… Здесь я проснулась. Глупость просыпаться от хорошего, ну, хотя бы не страшного сна. Но что поделать. Раз встала, схожу к больным. Да, не только господин Гриммджоу в достаточно мирное время собачился с каждым — таких с десяток наберётся и то, если невнимательно считать. Дадут ли занять ночной пост? Доверят сторожить сон? Нет, разумеется. После того случая, когда господин пришел с раной от ключиц до бедра, а я других не позвала (хотя по правилам должна была) не ставят меня. А к господину подпускали лишь потому, что на остальных едва не рычал. Поэтому в сознании лекарей я закрепилась рыжим пятном, выскочкой-человечкой. Так меня прозвали младшие лекари. Девушки. Из тех, с кем я делала тряпицы и бинты. Из тех, что, как я, смотрели на господина неотрывно. Назвали на языке стуков. Я упросила Лоли переводить мне, что запомню из подслушанного. Когда ей надоело, она дала послушать в первую очередь оскорбления. Вот я и прознала. Не обиделась. Нам работать дальше вместе, хранить вторые жизни. Это звучит хорошо, правильно. Но другая мысль подтачивала меня: они мертвы, каждая из них. А ты живёшь. И, пожалуй, жизнь будет слаще без глупой обиды. Обошла койки и присела на стул. Соседом оказался важный лекарь, главный в каком-то отделении. Ну и ладно. Пост несли и они. Я только хотела спросить, который час, но он опередил. — Говорят, ты выходила Сексту. — Я бы одна не справилась, — ответила не сразу, чувствуя, как холодеют руки. — И добавляют, что только тебя к себе подпускает, — словно не услышал ответа он. В полутьме я различила значок главного по тяжёлым больным. Нехитрый знак: маска Пустого с черными глазницами. Кажется, хочет меня похвалить, а я мешаю. Поэтому я чуть опустила голову и произнесла смиренно. — Подпускает. — Раз правда, жди хорошего от главы. Может, похвалит. Или учиться возьмёт. — Я могу стать его учеником? — едва смогла произнести я. Честь. Выскочке-человечке! — Он твоим, — лекарь встал и я поняла, что ему годилась во внучки. Когда я тоже поднялась, посадил обратно жестом. — Следи. Где пост, знаешь? Я кивнула, потому что во рту совсем пересохло. Выходит, все это время за мной наблюдали? Тщательно следили. Наверное, чтобы обругать. А я… Справилась. — Хорошо. Чуть что, зови. Его последние слова долго отзывались во мне. Что уж таиться — и другие тоже. Вот оно как. Вот оно… Как. Наверное, тот лекарь не так понял главу. Не собирался ко мне в ученики, зато выдал значок младшего. При самом господине Айзене и господине Гине. Словно одного мало было… А уж когда вошёл господин Гриммджоу, кровь с щек схлынула. Спросили его, что думает о моем посвящении. Скривился. Я ожидала услышать грубость, однако. — Не поверю никак, что вы до этого дошли наконец. Мне всего лишь понадобилось пару раз уйти от предсмертия благодаря ее рукам. Я, до того не веря тому, что услышала, одними губами повторила последние слова. «Благодаря ее рукам». Никакая похвала от главы не нужна теперь. Самый важный господин сказал. Почти не противясь. Говорили и говорили, кажется, я повторяла слова клятвы. Господин Айзен усмехнулся, переглянулся с господином Гином. Понимали, что нарушу, если вернусь к своим. Или думали, мол, глупая, связала себя словами, враг не враг теперь. И притихли девушки-лекари. Теперь буду учить. Не их, конечно, новоприбывших. И только тому, что разрешит мой главный. Раньше я носилась между отделениями, стремясь помочь всем и каждому. Теперь приставили к простуженным — считай, последнее по значению. Звучит жестоко, но не в стенах, где член Эспады с гноящей раной может спокойно разгуливать, привлекая к работе одну пленницу, что… Вырвалось. Сарказм мне, кажется, порошком сыпали в еду. Зато теперь не я мотаю бинты. По моим указаниям. Я закрутилась. Медпункт Лас-Ночес не имитировал жизнь, не играл. Он взаправду кипел ей. Поразительно, но сойдясь в одном месте и в одном деле, даже мертвые оживали. Мне повезло с ученицами. Обращались вежливо, под руку не лезли. В общении с ними родилась (или взрослела уже, не знаю) новая Иноуэ Орихиме. Расторопная, ловкая. Но осталась мягкость прежней меня. Там, где надо бы отвести к пеплу и показать, чем закончится ошибка, объясняю на словах. Наверное, допускаю, что младшим все известно не хуже моего. Это я была не в себе, увидев пепел впервые. А они? Может, помнят, как сами умирали. Сита и Хана. Как в присказке — высокая и низкая. Брюнетка с косой до пояса и блондинка с ёжиком. Сначала они не хотели называть имён и смущённо пояснили, когда сделали это — не хотим привязываться. Я из тех же соображений не хотела бы знать господина по имени. Исчезну отсюда, сотрётся память о лице, голосе и повадках, но имя… Его имя, такое, будто камни зубами перемалываешь, не забудется. Я перестала корить себя за драматизм, ведь творилось вокруг что-то невообразимое. Такое, что драматизм почти отступил. Сита сказала однажды на выдохе. Мечтательно. — Расскажу потом своим ученикам, что меня учил живой лекарь! И тут сказала чья-то ученица, мне незнакомая. — Которой дали значок, потому что господин Секста совсем озверел от новости, что ее даже не хвалят. Я выронила миску с водой. Разбилась, расплескалась. Я опустилась собирать, а Хана была тут как тут, шепнула. — Не обижайтесь на нее, болтает только! Я кивнула. Но в слова поверила. Вспомнилось, что господин хотел меня чем-то отблагодарить… Заслужить заслужила, но, кажется, без стараний господина не обошлась. — Вы такая бледная! Ещё бледнее, чем обычно! — встревожилась Сита, когда я поднялась. — Внезапная головная боль, — слабым голосом отозвалась я, но внутри созревала злость. Нечего дуться, разумеется. Баш на баш. Но почему втихую? Чтобы господин и не похвастался мне, как ловко устроил? Нечисто. Я выдохнула, собралась с силами. Пускай болтают. Хоть стуками, хоть словами. Наверное, я там уже невеста ему. Пускай. Снились двое. Смуглая кудрявая девушка и… Конечно, господин, куда без него. Обнимались. Смеялись. И я стояла в стороне. Поняла во сне, что это сон и отвернулась. Тоже мне. Показали бы что-нибудь новое. Уж и не знаю, кому молиться, чтобы хорошее снилось. Мои боги глухи к мольбам, пока я здесь. Сама пошла, сама и разбирайся. Простыни, марля, гной. Порошки, микстуры, склянки. Боль, крик, слеза. Но я смогла выкроить перерыв. Пошла прогуляться, благо, что научилась ориентироваться по медпункту. Это ведь удивительно — пока не привыкнешь к месту, оно словно обладая разумом, стремится запутать тебя. И количество поворотов вправо не помнишь, и где там нужно спуститься, а где подняться… Дело осложняют и цвета — белый, черный, сероватый и зеленоватый. Понимаете, да? Смешивается. Не отделяешь одно от другого. Бродишь, бродишь. И вспоминаешь, что нужная дверь она где-то там, позади… Не знаю, может, я единственная во всем дворце, что не сразу запомнила план переходов. Как бы там ни было, я прогуливалась. И налетела на господина, когда шла, задумавшись. А что он скрыл от меня, пока рассказывал о походе на грунт? Вернулся же целым… Налетела так налетела! Впечаталась, считай. Мне чудится, что было это когда-то. — Я не удивлен. — Здравствуйте… Я отступила. Он развернулся. Все ещё возвышается на полторы головы. И все такой же красивый… — Ага. И молчание. Будто нечего было обсудить. А было ведь! — Я… Услышала от одного лекаря, что вы, ну, настоятельно рекомендовали выдать мне значок, — из меня полилось, не остановить. Он оскалился. — Я тебе больше скажу: хотел место получше выбить, да этот козел упёрся, что в лоб серо, что по лбу. Я не сразу нашлась с ответом. — Почему не сказали мне об этом? Господин приподнял брови. — Так тебе ж явно приятно было думать, что сама заработала. Если убрать меня из этой цепочки, то реально заслужила трудом. — И дали бы без вашей помощи, выходит? — наглею. — Типо. Через сотню лет, — он ответил с раздражением. — Когда больше дать будет некому. Хлестнули не слова, а ремень будто. Но и я теперь не проста. Кажется. — Вы правы. Спасибо за вашу помощь. Но в другой раз я справлюсь сама, — и быстрей, быстрей отворачивайся, слезы только и ждут, чтобы побежать! Слезы — это потому, что я чувствую, что разочаровала господина. Он улучшил мое положение. Знал, что болтать будут, да перестанут. Постарался для меня. — Выдумала! — с яростью произнес он и пошел прочь, что-то бормоча. «Дурная», только и различила я. Наверное, было похлеще слово. Теперь можно плакать вволю — здесь редко ходят ученики, а Сита и Хана уже и вовсе спят. Дурная. Дурная и есть! Теперь эти разговоры приятно вспомнить. Я говорила, что все перевернулось? Не только в приятном смысле (стала спокойнее относиться к господину, например), но и в неприятном. Началось с проверки медпункта господином Айзеном. Тут походил, там посмотрел. Я даже забыла, что ношу значок и теперь с меня спросят хоть что-нибудь. Накликала беду, в общем. Господин Айзен расспрашивал, не обижают ли, да и как приняли в коллективе? Я выдавила, что все в порядке, только языка стуков не знаю, но Лоли учит потихоньку. Похвалил, потрепал по волосам. Надо ли говорить, что мне приятнее прикосновения паучьих лапок, чем его рук? Вытерпела. Господин обронил «я недоволен поведением Гриммджоу. Ты, как мне думается, тоже. Может, поможешь слегка образумить его?». Этот эпизод я привожу не как диалог, потому что хочу побыстрее стереть из памяти. И прикосновение, и притворную любезность тона. Я боялась слово сказать. Да что там, вздохнуть. Что-то приготовлено для господина, что-то страшное! Я обязана предупредить! Я медленно покачала головой. Господин Айзен приподнял брови, подсел ближе. Наверное, его можно назвать красавцем: каштановые волосы, темно-карие глаза, приятные черты. Но стылая красота, со льдинкой. Я прямо сказала, что господин Гриммджоу не раздражает меня. И добавила, что значок получила благодаря ему. Господин Айзен криво улыбнулся и льдинка стала льдиной. Некоторым категорически нельзя улыбаться. Поднялся. Произнес «значит, хочешь продвинуться?». Я осталась на месте. Внутренний огонь разгорелся пожаром. И добавил «Я как раз хотел тебе это предложить. Одним врагом меньше, одним больше, верно?». Должно быть, господин Айзен заметил, что мне господин не враг. Совсем. Ждал, что я закричу на него против всех приличий. Я молчала. Он, разочарованный, выдохнул. «Тогда, если не хочешь мне помогать, не мешайся. Понимаешь, что будет за непослушание?». Ясное дело. Ни значка, ни службы. Может, господина Гриммджоу лишат звания. Это для него хуже второй смерти. Я держалась. Совет, данный господином Гином в начале моего пути, выручил и сейчас. Ответила, что понимаю. Он ждал пояснений, но их не последовало. Попрощавшись, ушел. Я сидела как на иголках. Кого послать предупредить, чтобы никому худа не было? Кого? Лоли, Ситу или Хану? Не успела обдумать. Нескольких опытных лекарей забрали на исследования Леса Меносов. Ходившие туда фрассионы господина Баррагана и сами лекари не вернулись… Как назло, в другой части пустыни, в руинах, сошлись в бою нескольких отрядов с неизвестными. Вновь койки ломились, а я подменяла одного из тех исчезнувших лекарей. Под вечер отпустила Ситу и Хану спать. Сама осталась с бредившим зелёными лугами арранкаром. Незаметно попросила Лоли передать записку как можно скорее. О результатах можно догадаться. Лоли передала, но делу не помогло. То ли господин заупрямился, то ли… Я как раз думала об этом, когда Лоли влетела в медпункт. Сита едва отойти успела. — Руку! Руку ему отсек Канаме! — Что вы такое говорите? — недовольно проговорила Хана, растирая пестиком снадобье в ступке. А мне пояснений не нужно было. Лоли смотрела ровно в глаза и ждала, что я упаду в обморок. С господином могли и хуже поступить. Ничего страшного. Я коснулась лба, потому что головная боль разошлась не на шутку. Ничего. Вот что я могу сделать, учитывая, как настоятельно рекомендовал мне господин Айзен не лезть… — Кому ему? — Да Гриммджоу! — А что сделал господин Секста? — спросила Сита или Хана. Не помню, кто точно. — Пошел против приказа на грунт. Потрепал Куросаки… Эй, эй, Иноуэ, вставай..!