even though i have it all (i want you more, more)

Им надо поговорить. Чан знает, что им надо поговорить, но для начала они должны привести себя в порядок, поэтому он меняет футболку и даёт Феликсу комплект одежды для сна, при этом делая вид, что вид Феликса в этих вещах ничего с ним не делает. Им надо поговорить, но Феликс спрашивает: «Время брауни?». Поэтому они едят выпечку, и при первом укусе шоколадного чуда Чан невольно издаёт стон практически как из порно. Феликс целует его, и они отвлекаются на несколько минут. Однако дальше поцелуев ничего не идёт, потому что им надо поговорить. Итак, они заканчивают с брауни и, покраснев, улыбаются друг другу как идиоты, и Чан только открывает рот, как звонит его телефон, и этот звонок становится незапланированным, но неизбежным совещанием. Феликсу нужно закончить эссе, поэтому на теперь уже чистом диване он устраивается рядом с Чаном, и они вместе работают часа полтора. Когда Чан заканчивает, Феликс голоден, и, честно говоря, сам Чан тоже успел проголодаться, поэтому он готовит еду. После еды Феликс моет посуду, как было и раньше в течение нескольких недель. И Чан хочет поговорить с ним, правда, очень хочет, но домашняя обстановка отвлекает его, и он не может удержаться от поцелуев, рассыпаемых вдоль изгиба шеи Феликса и над каждым позвонком. Он не может устоять перед соблазном прижаться носом к оголенной части груди, не скрытой широким воротником футболки. Не может удержаться от того, чтобы обвить руками талию Феликса и провести пальцем по слегка очерченным мускулам его пресса. Ты мне нравишься, сказал Феликс. Я хочу тебя. Это словно сон. Чан не может поверить, что это реальность, но это так, и ему не хочется забывать этот момент. Тем не менее, поговорить надо, и Чан это знает, но Феликс роняет губку и выгибается, упираясь задницей в его пах, и дыхание отчего-то резко сбивается. — Обожаю твои руки, — говорит он таким глубоким голосом, что Чан вздрагивает. Феликс поворачивается и прижимает одну руку Чана к своему рту, целует кончики пальцев, ведёт носом по ладони, как ласковая кошка, и затем втягивает указательный и средний пальцы в горячий и влажный рот. Колени Чана слабеют. Феликс вытворяет грязные вещи своим языком, все время улыбаясь глазами. Чан, с неохотой высвободив руки, льнет к Феликсу, чтобы поцеловать его — такого беспомощного и отчаянно желающего большего. Он приподнимает его, и Феликс ногами обвивает талию Чана, и они целуются, целуются и целуются. Чан никогда не устанет от поцелуев в сладкие и красивые губы Феликса и от издаваемых им мягких звуков. Да, им надо поговорить, но вместо этого Чан несёт Феликса в спальню, в то время как тот оставляет следы на его горле. Чану приходится немного сложно не отвлекаться на засосы, не шататься и не врезаться в стены, а также в неудобно расставленную мебель и дверные проёмы, пока, наконец, они не падают на кровать. Чан стягивает с себя футболку и улыбается, замечая, как глаза Феликса моментально становятся темнее. Феликс прикасается к нему повсюду, исследует ранее скрытую грудь и спину руками и ртом, и Чан не может перестать стонать, хотя он обычно не из тех, кто ведёт себя шумно в постели, но это просто… Феликс. — Твой чертов пресс, — гладя, выдыхает Феликс, и Чан смеётся, краснеет и целует его. Им нужно поговорить, но мысли о разговоре находятся где-то на задворках сознания, так как Чан пытается раздеть Феликса, в то время как тот пытается раздеть его. Феликс красив, и Чан знает это, но сейчас он впервые видит его полностью обнаженным, и это ошеломляет его до такой степени, что, образно говоря, сносит крышу, и невозможно не сказать: — Хорошенькая и миленькая детка. Или: — Весь для меня, да, как же мне повезло, — он утыкается носом в грудь Феликса, обсасывает его соски и тем самым заставляет скулить, дрожать и нетерпеливо дергаться под собой. — Чан, — вскрикивает Феликс, царапая его спину, и от ощущения десяти линий, опаливших кожу, Чан вспыхивает ещё сильнее. Это первый раз, когда Феликс произносит его имя без присущей вежливости, и от такого интима теряется рассудок. Так что Чан уступает тому, что хотел сделать последние несколько недель. О чем мечтал и после чего тяжело просыпался, раздираемый чувством вины… …Но теперь нет причин чувствовать себя виноватым, поэтому он широким и длинным мазком облизывает твёрдый, текущий и красивый покрасневший член Феликса. Когда Чан дразнит его, Феликс издаёт прекрасные звуки: то низкие, хриплые и глубокие, то высокие, звонкие и сломленные. Возможно, Чан в качестве мести дразнит его, но в основном потому, что не может сосредоточиться и хочет распробовать Феликса, потирая чувствительную головку члена, сочащуюся скользкой и солоновато-горькой смазкой. Он обхватывает губами головку и заглатывает полностью весь член, посасывает тонкую кожу на яйцах, которые просто прекрасны, и это справедливо, учитывая, насколько прекрасен весь Феликс. Он дразнит его до тех пор, пока стоны Феликса не превращаются в сиплое прерывистое дыхание, и пока не слышит дрожащий голос: — Пожалуйста, пожалуйста, Чан, Чанни-хён? — Пожалуйста, что? — уточняет Чан, любуясь видом распластанного Феликса, в данный момент напоминающего огромный беспорядок. Чан ожидает, что Феликс попросит его отсосать или подрочить, или позволить кончить, но вместо этого он выдыхает: — Трахни меня, пожалуйста, хочу тебя в себе. Это снова оглушает Чана и настолько сильно, что из-за пульсации член изнывает, а внутри тела все будто сворачивается в тугой узел. Может быть, Чан на крошечную секунду теряет сознание, потому что следующее, что он понимает — это как нащупывает смазку и презерватив и одновременно пытается поцеловать Феликса, а затем проводит руками вверх по его ногам, и Феликс раздвигает их. Скольжение пальца в плотном и сжимающемся тепле заставляет Чана стонать громче, чем Феликс, который, запрокинув голову, выгибается, и розовые волосы рассыпаются по подушке. Такой Феликс — искусство, но только для одного Чана. — Вот так? — спрашивает он, сгибая палец и медленно двигая им, пока Феликс сначала не расслабляется, но затем не начинает извиваться, желая большего. — Да, да, я… ах, люблю твои… черт возьми, люблю твои руки, пальцы… е-ещё, — выдыхает Феликс, поэтому Чан добавляет второй палец, немного погодя третий, после чего двигает ими, ища простату, и Феликс издаёт высокое звонкое хныканье и хватается за его шею. — Так? — услышав вопрос, Феликс отчаянно кивает и гортанно стонет, когда Чан нажимает на это место снова и снова. — Пожалуйста, пожалуйста, хочу… блять, мне надо, я… Чан практически скулит от того, как жадно звучит Феликс; от того как он сжимает его пальцы; от того, как смазка из его члена оставляет прозрачные следы на животе. Свободной рукой Чан хватается за волосы Феликса и откидывает его голову назад, из-за чего Феликс вскрикивает, жмурится и крупно вздрагивает. Усмехаясь, Чан целует его и медленно высвобождает пальцы, чтобы нащупать презерватив и, надевая, сжимает себя хотя бы один раз, чтобы не кончить преждевременно. Феликс — чертовски бесстыдный маленький негодник, потому что уже сидит; его взлохмаченные волосы торчат во все стороны, глаза лихорадочно блестят, а лицо опалено розовым румянцем под стать цвету волос, и… И он встаёт на четвереньки. — Вот так, — обернувшись, через плечо говорит он Чану, выгибает спину и широко расставляет ноги. Чан шипит, теряет дар речи, а Феликс осмеливается ухмыльнуться ему, и это значит, что Чану просто надо его трахнуть. Ох, но первое давление члена на дырочку Феликса буквально разрушает его, и он, прерывисто и тяжело дыша, нагибается над Феликсом, который выдыхает и дюйм за дюймом сам насаживается на него до тех пор, пока член Чана не оказывается полностью в нем. Чан почти уверен, что ещё немного, и умрет, но, черт, это дорога в рай. Он расслабленно падает на спину Феликса, и Феликс так легко принимает это, опускается на локти и стонет. — Как хорошо, — выдыхает Чан, медленно, но глубоко вбиваясь в Феликса и пытаясь найти нужный угол, который заставит его расплавиться, как желе на солнце. — Как хорошо, Феликс… — Чан, — с придыханием говорит Феликс, — ещё, пожалуйста, дай мне ещё, пожалуйста. Хрупкая нить самоконтроля рвётся, и Чан, практически полностью выйдя из Феликса, с шлепком врезается в него обратно, что Феликс до побелевших костяшек сжимает в ладонях простыни. Сердце зашкаливает в груди, дыхание становится резким и неясным, отчего складывается ощущение, словно Чан балансирует на грани, а Феликс почти плачет, лихорадочно повторяя: «Да, блять, да, Чан, пожалуйста, ещё, о да, Чан». — Прикоснись к себе, — рычит Чан, вжимаясь с такой силой, что голос Феликса срывается. — Давай, детка, будь хорошим мальчиком, прикоснись к себе. Из горла Феликса вырываются грубые стоны, и он падает на кровать, надеясь только на крепкую хватку Чана на своих бёдрах. Уткнувшись лицом в матрас и прикрыв глаза, Феликс тянет руку под себя вниз, а Чан продолжает вбиваться в него, гонясь за собственным оргазмом, но все же желая дождаться Феликса, дождаться, когда тот… — Давай, сладкий, ах, давай, кончай, детка… такой хороший, — хрипит Чан, ведя рукой по плечу и спине Феликса. Феликс издаёт задушенные хныкающие звуки, которые яснее слов, и внезапно сжимается вокруг Чана, всхлипывает и кончает, выгибая спину, дрожа всем телом и глуша стоны в постели. Чану требуется всего три толчка, после которых его накрывает сокрушительный оргазм, от которого дыхание прерывается, тело трясётся, а пальцы на ногах поджимаются. Феликс без сил падает, и Чану чудом удаётся не раздавить его своим весом. Пытаясь восстановить дыхание, они без движения лежат несколько минут в оглушающей тишине, прерываемой сиплыми вдохами и выдохами. Чан чувствует себя расслабленным и приятно опустошённым, чертовски сильно не хочет двигаться, но ему приходится стянуть презерватив и выбраться из постели, чтобы выбросить его и достать влажные салфетки и полотенце. Когда он возвращается, Феликс, уже перекатившись на бок, смотрит на него сквозь полуприкрытые веки. Его обнаженное порозовевшее тело блестит от пота. Он выглядит абсолютно выебанным и таким прекрасным, что видеть его почти больно. — Хорошо? — спрашивает Чан, подползя к нему и поцеловав в щеку, а затем в кончик носа, просто потому, что это мило. Феликс сонно мычит, поэтому Чан очень осторожно пододвигает его и протирает влажными салфетками, кладёт полотенце на мокрое место и накрывает одеялом. Он притягивает Феликса к себе, обнимает за талию — Феликс прижимается к его груди, скользит ногой между ног Чана, — и зарывается носом в его волосы. Феликс пахнет потом, сексом и клубничным шампунем. Чан задается вопросом, не странно ли, что он хотел бы себе парфюм с такой смесью ароматов. Это его последняя мысль перед тем, как сон накроет его с головой и завлечет в свои объятия.

• • •

Он не думает о том, как им лучше всего поговорить. Утром Феликс просыпается первым, что достаточно странно, но следом за ним просыпается Чан, так как спит достаточно чутко, и они медленно и лениво целуются, прижимаясь друг к другу. Им приходится сходить в душ, причём по отдельности, так как секс в душе звучит достаточно заманчиво и соблазнительно, ведь ни один из них не сможет держать свои руки подальше от другого. На завтрак Феликс готовит блины и фруктовый салат, а после завтрака Чан наводит порядок. Затем они снова целуются, но уже немного, так как у Феликса утренняя смена в пекарне, а у Чана работа, поэтому ему надо успеть завезти Феликса домой. По дороге они много разговаривают, но только о том, что у Феликса побаливает все тело. Чану очень жаль, а Феликс смеётся и говорит, что ему, как раз, совсем не жаль, и Чан краснеет. Также они обсуждают вечер кино, встречу Феликса с друзьями Чана и то, что Феликсу не стоит чувствовать себя стесненным или нервничать, потому что друзья Чана обязательно полюбят его. На прощание Феликс целует Чана в щеку и предупреждает, что после работы его до дома подбросит Сынмин, значит, волноваться не стоит. И Чан не думает ни о чем, кроме работы и Феликса, музыки и Феликса; думает о телефонных звонках и о Феликсе, об электронных письмах, на которые надо ответить, которые надо отправить, и о Феликсе, пока, наконец, Джисон буквально не выставляет его с работы. И Чан никогда раньше не стремился уйти с работы пораньше, даже несмотря на то, что сейчас находится на половине создания трека, которым уже очень гордится — этот трек о любви, найденной в самых необычных местах, и о том, каким же подарком является сама любовь. Чан забывает, что ему нужно поговорить с Феликсом до конца ночи, когда фильм уже заканчивается, как и попкорн, чипсы, пиво и сладости, и все расходятся по домам, кроме Феликса, который застенчиво спрашивает, можно ли ему снова переночевать дома у Чана, потому что завтрашние лекции отменены. И к этому времени… к этому времени Чан уже не хочет говорить с Феликсом о том, о чем, собственно говоря, очень хотел поговорить. Прошло уже около полутора дней с тех пор, как Феликс сказал, что он ему нравится, что он хочет его, а не деньги, а Чан уже пристрастился к тому, чтобы целовать Феликса, трогать его и таять, когда в ответ Феликс тоже обнимает, целует и прикасается. Прямо сейчас ему так легко и хорошо, и это все, что Чан когда-либо хотел в своей жизни. И это просто замечательное ощущение, потому что он с Феликсом, его друзья любят Феликса, и он сам, возможно, тоже любит Феликса, просто пока что ещё немного рано говорить об этом. Чан не хочет терять все это и не хочет разрушать. Ему хочется хотя бы один раз побыть эгоистичным и безответственным. Он просто хочет быть счастливым. Неужели ему нельзя быть счастливым? Потому что он сияет от счастья и выглядит так хорошо, как никогда раньше. И Феликс тоже. Феликс не может перестать улыбаться и смеяться, весь фильм держит Чана за руку, прижимается к нему и кричит в страшные моменты или использует его в качестве «щита». Сынмин закатывает глаза и притворяется, что ему страшно, хотя на самом деле не так. Ему не страшно, Чонин засыпает на половине фильма, Джисон прячет лицо на груди Минхо, который хихикает так, как будто они смотрят комедию. Хёнджин кричит громче, чем Джисон и Феликс, а Чанбин успокаивает его и гладит по волосам, при этом пытаясь подавить смех, но в итоге хихикает, хотя Хёнджин не любит, когда над ним смеются. И поэтому, когда Чан позже, намного позже вспоминает, что им надо поговорить, Феликс лежит, растянувшись на нем. Спящий Феликс тёплый, приятно тяжёлый и словно приземлённый. Чан решает, что им не стоит обсуждать эту тему. Он говорит себе, что им не надо. Убеждает себя, что все будет хорошо. Что все получится. Это не станет серьёзной ошибкой. Потому что сегодня воскресенье, а по воскресеньям Чан всегда присылает Феликсу деньги, и это воскресенье ничем не отличается от предыдущих. Он не хочет об этом говорить. Так что они этого не делают. И Чан отправляет деньги.