even though i have it all (i want you more, more)

Сердце Феликса застревает где-то в горле. Напротив него стоит Чан. Похоже, он не спал всю неделю. Болезненно-бледный, сгорбленный и просто… крошечный. Сегодня Феликс чувствует себя готовым увидеть его. Чувствует себя готовым поговорить и попытаться исправить все то, что пошло не так, но это не значит, что он уже не злится и не обижается. Однако сейчас Феликс точно не злится. Да, он по-прежнему обижен и насторожен, боится случайно или намеренно спровоцировать ситуацию, но точно не злится. Вся злость уходит из него, когда заходит Чан и говорит «привет». — Как ты? — спрашивает он Феликса, сидящего на диване напротив его кресла. В одной руке Чан держит файл, но кладет его на столик между ними, а затем прячет ладони между коленями. — Бывало и лучше, — честно отвечает Феликс, — а ты? — То же самое, — говорит Чан. Он сглатывает, смотрит на Феликса с выражением такого явного сожаления, что это похоже на удар в грудь. — Мне очень жаль, — добавляет он. — Жаль за мою тупую ошибку и попытку отнять у тебя выбор и… и свободу воли. Жаль за то, что я не слушал, когда ты пытался объяснить, почему расстроен. Мне жаль, что я так поступил с твоими чувствами. Похоже, он снова и снова мысленно повторяет это извинение, но это не делает его менее искренним. Что-то в Феликсе хочет услышать эти слова. — Мне очень, очень жаль, — дрожащим голосом продолжает Чан. — Мне очень жаль, что я причинил тебе боль. Это было… я не хотел, но все равно умудрился так поступить. И я не жду твоего прощения или… — Все в порядке, — Феликс прерывает Чана, прежде чем тот успеет продолжить. Чан замирает с приоткрытым ртом. — Я имею в виду… да, это не нормально, но я прощаю тебя, — объясняет Феликс, решительно кивая головой. — Феликс, — Чан прижимает дрожащие руки ко рту. Пальцы настолько напряжены, что костяшки становятся белыми. — Я серьезно, — похоже, Чан не верит Феликсу, и это проблема по многим причинам, не в последнюю очередь потому, что Феликсу от этого хочется плакать. — Мне нужно, чтобы ты поверил в это. Я все еще… расстроен, но мне очень помогает то, что ты не пытался причинить мне боль и извинился. Нам… нам нужно поговорить. Честно сказать, мы должны были поговорить, до того, как я поцеловал тебя. Или, наверное, сразу после поцелуя. Так что, вообще-то, мне тоже жаль. Мне жаль, что я не разговаривал с тобой, не объяснял некоторые моменты и не давал тебе шанс. Чан отвечает не сразу. Его лицо выглядит так, будто он хочет сказать несколько вещей, но вместо этого он вздыхает и закрывает глаза. — Я хочу сказать, что тебе не нужно извиняться, — говорит Чан. — Но… я тебя услышал. Все нормально. Никто из нас особо не разговаривал об этом раньше, э… — Черт, — сухо ругается Феликс, в основном, чтобы увидеть, как Чан немного смеется, но также потому, что это правда. — Ага, — говорит он, робко потирая затылок. Феликс успокаивается, глядя на контракт между ними и вытаскивая свою копию, — оригинал, — чтобы положить ее рядом с копией Чана. — Я хочу многое сказать, — говорит он. — Но сначала… сначала я хочу расторгнуть наш договор. Он слышит, как Чан резко вздыхает и смотрит вверх, готовый… ну, честно говоря, вот еще один аргумент. Чан сопротивляется, явно желая что-то сказать, но затем он смотрит на Феликса и как бы сдается. — Хорошо, — просто говорит он и вытаскивает ручку из кармана. Теперь очередь Феликса колебаться. Он испытывает облегчение, невероятное облегчение от того, что Чан не собирается спорить с ним по этому поводу, не собирается заставлять его соблюдать согласие, но в то же время… Целью сегодняшнего дня является разговор, а Чан не говорит. Феликс видит, как Чан буквально прикусывает язык и держит при себе все, что хочет сказать. Феликс знает, что это ради него самого. Знает, что Чан не хочет, чтобы он чувствовал себя в ловушке или что-то в этом роде, и хотя он боится, что, несмотря на все его добрые намерения, Чан… Феликсу приходит в голову, что несправедливо требовать, чтобы Чан выслушал его, не оказав ему той же любезности в ответ. Даже если то, что говорит Чан, неудобно или болезненно, Феликс хочет, чтобы они оба говорили. Он понимает Чана или думает, что понимает, но… это что-то вроде предположения. И ему не хочется снова облажаться из-за дурацких предположений. — Можешь ли ты мне сказать, — осторожно начинает Феликс, — почему ты только что сомневался? Чан бледнеет, и Феликс торопится добавить: — Я не злюсь! Я просто хочу понять. Вот и все. Пожалуйста, будь честен со мной. Даже если ты думаешь, что я расстроюсь. Нам нужно быть честными друг с другом. Обещаю, я выслушаю и больше не буду кричать и бросаться прочь от тебя. Чан закусывает губу, нервно ковыряя шов на джинсах. — Я волнуюсь, — тихо произносит он. — Но я знаю, что не имею права волноваться. — Почему ты волнуешься? — спрашивает Феликс, потому что ему нужна ясность. Ему нужно знать все, даже если он почти уверен в том, что в курсе причины беспокойства Чана. — Я переживаю о том, что ты будешь делать без договора, — говорит Чан, все еще не глядя на него. Без моих денег, не говорит Чан и, может быть, это потому, что он совсем не это имеет в виду, так как Феликс может инстинктивно отмахнуться от данной темы. Чан не имеет в виду, что Феликс не сможет выжить без его денег. Феликс сможет, но Чан беспокоится о том, какую цену заплатит Феликс за выживание. — Хорошо, я тебя услышал. Спасибо за объяснение. У тебя есть право волноваться, — Феликс сглатывает, и Чан смотрит на него. — Мы ведь друзья, правильно? Для друзей нормально беспокоиться друг о друге. — Мы друзья, — кивнув, соглашается Чан и улыбается, смотря на Феликса с огромным облегчением, как и Феликс смотрит на самого Чана. — Спасибо за заботу, — искренне благодарит Феликс. — Но… есть некоторые вещи, которые я хотел бы тебе рассказать, и я не хочу, чтобы на нас висел договор. Я хочу, чтобы мы были равны. Просто. Просто как друзья. Официальные друзья. — Хорошо, — на этот раз легче произносит Чан. — Я понимаю. Таким образом, они вместе пишут дату окончания договора, до сих пор оставленную пустой, а затем все заканчивается. Феликс официально больше не сахарная детка. Чан официально больше не сахарный папочка. А теперь самое сложное. Феликс трет вспотевшие ладони о бёдра, чувствуя, как желудок скручивается в узел. — Я могу расплакаться, — резко говорит он, — просто, м-м-м… честное предупреждение. Я могу плакать, и у тебя могут возникнуть вопросы, но я смогу все рассказать только один раз, поэтому, пожалуйста, просто… просто послушай. И позволь мне закончить. Чан кивает, широко раскрыв глаза. Он поднимает руку, затем опускает ее и возится с браслетом. Феликс отчасти рад. Если бы Чан прикоснулся к нему прямо сейчас, он бы сразу заплакал. — В последний раз, когда я говорил об этом, я был пьян, — начинает он, — а до этого я разговаривал со своим психотерапевтом. Я больше не хожу к ней на приемы, потому что просто у меня нет времени. Ну, ты понимаешь. Феликс смолкает. Он знает, что сможет рассказать, но это будет довольно трудно, но, черт возьми, он не думал, что это окажется настолько сложным. Феликс хватает ближайшую подушку и прижимает ее к груди, что немного помогает избавиться от ощущения, будто он собирается умереть в эту же секунду. О, нет. Феликс будет в порядке. Он хочет рассказать Чану. Когда Феликс рассказал Сынмину, тот сказал, что в этом не было нужды, но на самом деле это был очень хороший способ Сынмина сказать о том, что дорожит Феликсом и всегда будет на его стороне, что Феликс очень ценит. Он знает, что для самого Сынмина Чан как старший брат. Феликс знает, что ему не обязательно все рассказывать Чану, но он все равно хочет. — Мой отец ушел от нас, когда я был маленьким, — говорит Феликс, зарываясь пальцами в мягкую подушку, служащую своеобразным заземлением. Так. Первое предложение получилось. Он сможет это сделать. — Спустя время он вернулся. Каждый раз мама пускала его обратно домой, но он все равно… уходил. Постоянно. Часто. Я не знаю из-за чего. Я не знаю, почему мама смирилась с этим, и мне все равно, — Феликс судорожно выдыхает, бросает взгляд на Чана и обнаруживает, что тот внимательно наблюдает за ним, при этом сохраняя бесстрастный вид. Это помогает. Достаточно сложно понять свои чувства, не чувствуя того, что чувствует Чан. — Когда он был рядом, он дарил мне и Ханне вещи. Деньги. Подарки. Дарил все, что мы хотели. Я возненавидел это, хотя сначала было приятно. Какой ребенок не любит подарки? Но потом я стал старше и понял — он просто думал, что деньги могут все исправить. Когда мама заболела, он оставался с нами гораздо дольше обычного, но в конце концов ушел, а она… она так и не увидела, как он вернулся. И… и я никогда ему этого не прощу. Я ненавижу его. Я ненавижу его. И вот слезы. Феликс нетерпеливо смахивает. Он почти на пределе, но сможет это сделать. — Помнишь, я тебе говорил, что мне сложно заниматься всеми этими делами, связанными с сахарным деткой? Краем глаза он видит, как Чан кивает. — Вот, так что, может быть, ты подумал… может быть, я позволил тебе подумать, что это было просто потому, что мне было стыдно брать твои деньги или подарки. И мне реально было стыдно. У меня странные отношения с подарками, правда. Но не со всеми. Например, подарки на день рождения — это нормально, но когда люди дарят мне их просто так, я в первую очередь думаю о том, что они пытаются купить меня. Я… Голос срывается, и Феликсу приходится бороться с подступающими слезами, комом в горле, и только после этого у него получается немного тверже продолжить. — Я знаю, что ты не пытался купить меня. Но мне казалось, что было именно так, особенно с тех пор, как вступил в силу договор с сахарной деткой, а потом секс… и именно поэтому я до последнего опасался признаваться в своих чувствах. Поэтому я не хотел заниматься сексом из-за договора. И я пытался любить, принимать твои подарки и знаки внимания. Я сам подписался на это, зная, что подарки являются частью договора. Я подумал, что если смогу что-то дать тебе взамен, то будет не так уж и плохо. И моя симпатия к тебе помогла в этом. Феликс влажно смеется, но смех его больше похож на всхлип. — Но когда ты… когда в воскресенье ты отправил мне деньги… после всего, что между нами произошло… я испугался. Мне очень жаль за это, ты совсем не похож на моего отца, да, я знаю, что ты платил мне не из-за того, что я спал с тобой, я знаю это, просто я… я… Феликс начинает плакать слишком сильно, поэтому ему становится невозможным вымолвить хотя бы одно слово, и именно поэтому он просто зарывается лицом в подушку, пытается успокоиться и взять себя в руки. Чан все время молчит. Он не пытается прикоснуться к нему. Он просто сидит на месте, а Феликс старается отпустить прошлое и тянется за коробочкой бумажных салфеток, которую предварительно вручил ему Сынмин. Надо вытереть слёзы и высморкаться. — Так что да, — заканчивает Феликс, тяжело дыша и вытирая слёзы. — Вот почему я был так расстроен. Есть ли в этом смысл? — Да, — говорит Чан. — Конечно, есть, Феликс. Мне, черт возьми, очень жаль. Я не знал, но это не имеет значения. Я действительно не должен был… мне просто жаль. Феликс смотрит на него. Лицо Чана теперь становится открытой книгой, и в эмоциях Феликс может прочитать смесь вины, боли, печали и… и гнева. — Ты на меня злишься? — сопит Феликс. Его голова кружится, и глаза снова наполняются слезами. Чан моргает, быстро качая головой. — Нет, Феликс, я не злюсь на тебя, как я могу… я злюсь на твоего отца. Я злюсь, что тебе пришлось пройти через все это, и злюсь на себя. Но я не злюсь на тебя. Нисколько, Ликси, — с болью в голосе мягко объясняет Чан. — Ликси, могу я тебя обнять? Феликс кивает, и Чан в мгновение ока прижимает его к себе и крепко держит. Феликс удерживает его так же крепко, и в течение долгих нескольких минут они просто сидят, обнявшись, пока Феликс не чувствует, что, вроде, не разваливается на части. Он медленно отстраняется, но не далеко, потому что не хочет, чтобы Чан отпускал его. Чан осторожно вытирает его лицо манжетой рукава, и Феликс позволяет ему это. — Извини, — бормочет он, — спасибо. — Не за что, — говорит Чан. Руки Феликса на его груди, и он чувствует, как сердце Чана бьется под его ладонью немного быстро, но стабильно. — Чан? Чан мычит. — Можем ли мы начать все сначала? — Феликс? — Ты мне все еще очень нравишься, — шепчет Феликс, глядя на него снизу вверх. Чан так близко, что Феликс может сосчитать все его ресницы. Он очень хочет его поцеловать. Это было бы неплохой идеей, и Феликс позволяет себе этого. Он хочет, чтобы Чан чувствовал то же самое, но наполовину уверен, что сейчас не самый лучший момент. Ни после ссоры, ни сейчас. Но ему нужно спросить, ему нужно знать, есть ли вообще надежда. — И ты мне тоже все еще очень нравишься, — серьезно говорит Чан, и ничто в его голосе, его лице или пристальном взгляде не говорит Феликсу, что он просто жалеет его или лжет. И Феликс… Феликс до этого момента не осознавал, как он боялся, что, если бы Чан действительно знал его, он больше не хотел бы его. Что он уйдет. Это иррациональный страх. Чан не тот человек, который имеет привычку кого-либо бросать. Феликс морщится и зарывается носом в плечо Чана, который очень нежно гладит его по волосам. — Конечно, ты мне все еще нравишься, — шепчет он и глубоко дышит. — Я бы хотел начать сначала с тобой. Но, Феликс, — говорит он, и Феликс изо всех сил старается не напрягаться. — Вот… я… я боюсь, что мы снова будем ругаться. Из-за денег. Феликс отшатывается, но Чан хватает его за руки, прежде чем тот успевает полностью отскочить. — Пожалуйста, — говорит он, — пожалуйста, просто выслушай меня. Итак, Феликс подавляет инстинкт убежать и кивает. — Хорошо. Хорошо, но скажи мне, почему ты думаешь, что мы с тобой снова начнем ругаться? — Потому что я все еще хочу помочь, — сразу же говорит Чан. — Не только потому, что ты… из-за твоей ситуации, но потому, что я могу. Ты знаешь, что я имею в виду? Феликс думает. — Объясни мне так, как будто я идиот, — все равно просит он на всякий случай. Чан хмурится, проводит большим пальцем по костяшкам пальцев Феликса. — Ты не идиот, — говорит он, и его тон так похож на… на тон упрекающего отца, и это заставляет Феликса улыбнуться. Чан коротко улыбается в ответ, а затем смотрит в потолок, нахмурив брови, пытаясь выразить свои мысли словами. — Я… хорошо, я собираюсь кое-что сказать, и мне нужно, чтобы ты выслушал меня. Потому что, с одной стороны, мне кажется, что ты взрослый, и ты сам делаешь свой выбор и все такое, и я знаю, что у меня есть проблемы с чем-то таким. Думаю, я стою того, чтобы ты выслушал меня. Но я… я хочу встречаться с тобой. Я действительно хочу с тобой встречаться. Я хочу быть твоим парнем. — Я тоже этого хочу, — говорит Феликс, и Чан сжимает его руки. — Я рад, — говорит Чан, счастливо выдыхая. — Я действительно рад. Но мне, как твоему другу и парню, будет очень сложно наблюдать за тем, как ты борешься и выживаешь, и при этом самому ничего не делать. Феликс прикусывает язык, чтобы не перебить Чана. Чан никогда его не перебивает, поэтому самое меньшее, что может сделать Феликс — это дождаться, пока Чан договорит. — Я не говорю, что ты не справишься своими силами, — поспешно продолжает Чан. — Я не говорю, не требую, чтобы ты отдал в мои руки всю свою жизнь, потому что я… богаче, — он морщится, но продолжает: — Просто я… я дал Чонину деньги на обучение, когда он не смог получить стипендию, на которую рассчитывал. Сынмину я купил машину, потому что он не смог получить одобрение для кредита. Джисон жил со мной и Чанбином в течение всего первого года обучения в университете, и я покрыл его арендную плату, потому что арендодатель выгнал Джисона из квартиры сразу же после того, как тот потерял работу. Прежде чем добавить, Чан прикусывает губу. — Я не пытаюсь выпендриваться или что-то в этом роде. Просто я… забочусь о них. Потому что могу и потому что хочу. Если бы я не помогал им, я бы чувствовал себя отвратительно. И они… они позволили мне помочь им. Конечно, потом они вернули все деньги, но позволили мне помочь им в трудный момент. Чан пристально смотрит на Феликса. — Я не говорю… что не понимаю, почему ты отказываешься от помощи. Я не говорю, что не уважаю твой выбор или твои потребности. Я уважаю. Просто мне нужно, чтобы ты разрешил мне помочь тебе. Правда. Мне будет очень трудно видеть, как ты, например, бросишь университет или потерпишь неудачу, или устроишься на еще одну работу, хотя у тебя уже есть две работы. Так что да. Я боюсь, что мы с тобой опять поссоримся. Ты мне нравишься, очень нравишься, и я люблю заботиться о людях, которые мне нравятся. И я хочу встречаться с тобой, просто я… просто я не знаю как. — Что же, — начинает Феликс и затем останавливается, потому что, честно говоря, он не знает, что сказать. Он вспоминает, как подозревал, что язык любви Чана должен быть актом служения, и только что сказанные Чаном слова лишь подтверждают предположение Феликса. С одной стороны ему хочется преподнести Чану свое сердце на золотой тарелке, потому что, черт возьми, Чан самый лучший человек в мире, и разве с этим кто-либо не согласится? С другой стороны, Чан прав. Когда они оба, когда они вместе, то невольно ожидают борьбу. Но Феликс не хочет не встречаться с Чаном. И даже если они просто друзья, это не меняет их отношения друг к другу и не влияет на тот факт, что Чан будет продолжать беспокоиться о Феликсе, будет продолжать хотеть помочь ему и будет чувствовать себя очень плохо, если Феликс откажется от помощи. Феликс не хочет делать больно Чану. Тем не менее, проблемы Феликса, связанные с получением денег от других людей, не разрешились сами по себе только потому, что он рассказал о них Чану. Большая часть его снова злится, но не на Чана. Это старый гнев, который Феликс никогда не отпустит, хотя знает, что ему, вероятно, уже давно пора научиться справляться с этим гневом. Нет, он зол на своего отца. Зол на то, что тот так поступил с ним. Зол на то, что своими поступками отец Феликса сделал его таким, отнял у него счастье, детство и счастливые воспоминания о своей маме. — Нам нужен компромисс, — сквозь волну горечи, наконец, говорит Феликс. — Я просто… я просто ничего не могу придумать. — У меня есть предложение, — нерешительно начинает Чан. Феликс моргает. — В самом деле? Чан кивает. Делает глубокий вдох. Позволяет себе сказать. — Твои основные расходы — это университет, аренда, а также сестра и племянница, правильно? Чувствуя, как где-то в животе поселяется надежда и неуверенность, Феликс кивает. — Ну… ты позволишь мне вместо тебя позаботиться о Ханне и Джули? — когда Феликс не отвечает сразу, Чан продолжает, но выглядит все более неуверенным с каждым произносимым словом. — Ты сказал, что подарки заставляют тебя чувствовать, будто люди пытаются тебя купить, — говорит он. — Так что, если ты платишь за обучение и аренду, то чувствуешь себя хреново. Но, технически, помощь семье — это не подарок для тебя. Я имею в виду, что вроде так, но я просто… я мог бы помогать им, отправлять сумму, которую ты обычно перечислял, чтобы ты сам мог сосредоточиться на учебе, а арендная плата не была бы для тебя такой трудной. Чан делает паузу, но Феликс все еще пристально смотрит на него, пытаясь придать смысл его словам, поэтому Чан продолжает. — Когда ты закончишь учебу или если твоя ситуация изменится, я перестану им помогать, и ты снова займешься их опекой. И, эм, если ты думаешь об этом, я отправлю им деньги, и ты ведь все равно позаботишься о них. Поскольку я их не знаю, и я даже вообще не знал бы о них, если бы не ты. Вот. Значит, ты все равно им поможешь. Руки Чана, держащие ладони Феликса, дрожат. — Пожалуйста, скажи что-нибудь, — тихо заканчивает он. Феликс открывает рот. Закрывает его. Механизмы. Затем, осторожно, чтобы не было никаких шансов на недопонимание, он говорит: — Думаю, я люблю тебя.