***
Через весь фасад бара Гриллби тянулся баннер с надписью: "Фестиваль спагетти". Написано было криво, материал кое-где подгорел, но свою функцию объявление выполняло. Возле здания стянулся весь народ, живший в Сноудине: монстры устали от вечного напряжения и ожидания чуда. Всем им хотелось чего-то простого, обыденного и лёгкого. Монстры разбивались по парам и командам, делились продуктами и весело обсуждали грядущую гонку кулинаров. Все, но не Папирус. Он сидел за столиком внутри и смотрел на весёлую толпу за окном. Перед ним на столе стояли кастрюля и сковородка, а в них уместилась остальная посуда, кухонные приборы, специи, овощи, масло, мука и контейнер с фаршем. Скелет был настолько рассеян в последнее время, что забыл самое важное — пачку макарон. Вроде бы, помнил Папирус, он мог просто присоединиться к одной из команд. Но он до последнего надеялся, что Андайн придёт. Они готовились к этому вместе. Во всём Подземелье им бы не было равных, если бы не тот случай с зелёной душой. Папирус бы позвонил. Папирус бы написал. Но он слишком сильно устал от того, что приходится делать первые шаги самостоятельно. Память зафиксировалась на том, что только ему что-то надо от этой дружбы. Что это он всегда ждал, приходил, звал и извинялся. Если не помнить о периоде добровольного заточения в лесном домике. От грустных мыслей Папируса отвлекло негромкое покашливание. Он мрачно поднял голову. Перед ним стоял Меттатон в более фотогеничной форме. В его руках была только пачка макарон. - Привет, дорогуша, я... У меня в буфете была только пачка макарон, но здесь, кажется, будет весело, - непривычно нерешительно для себя произнёс Меттатон. Папирус хмыкнул. Даже появление телеведущего, который когда-то ему очень нравился, больше не производило впечатления. - Я взял всё, кроме них, - решил поддержать беседу Папирус. - Так почему бы нам не... - Меттатон сел напротив. - ...Не объединиться в команду? - закончил Папирус. - Да! - чуть более воодушевлённо воскликнул Меттатон. - С твоими навыками и моей харизмой мы точно победим! - Ну... - начал Папирус. - Я тут жду кое-кого, она обещала... - Послушай, - Меттатон вскочил и подошёл ближе к Папирусу. - Нечасто такое устраивают, у всех куча проблем в последнее время. Почему бы не забыть о тех, кто оставил тебя одного, и просто развлечься на славу? - Хмм... - Папирус задумался. Меттатон смотрел на него умоляюще. Сзади открылась дверь и все монстры зашли внутрь. - Внимание, - Гриллби взобрался на барную стойку, держа в руках огромный мегафон из огнеупорного материала. - Наш фестиваль спагетти начнётся через пять минут! Занимайте места и готовьтесь! Победит сильнейший, а призом будет... - Гриллби выдержал театральную паузу, оглядывая свой бар. - Будут два ящика паучьего сидра! - Паучьего сидра? - протянул Фавн. - Его что, ещё делают? - Вообще-то да, - чуть тише и таинственнее произнёс Гриллби. - Просто наша виноделица не очень любит покидать Логово пауков. - А. Ну ладно, - меланхонично согласился Фавн. - Так, ну что? - нетерпеливо привлёк внимание Меттатон. - Ну... Ну ладно, - поддался Папирус. Состязание началось. Участники быстро распределились по командам, а Меттатон и Папирус встали рядом со своими продуктами. - Дорогуша, давай ты займёшься соусом, а я фрикадельками, - произнёс Меттатон, надевая поварской колпак. Папирус кивнул и занёс руку над помидорами. - Нет, нет, ты что, - остановил его Меттатон. - Я... собирался яростно разбить помидор, а потом соскрести получившееся в миску, - растерянно сказал Папирус. - Нет, нет, дорогуша. Еда - она... - Меттатон поднёс руку к груди и посмотрел наверх. - Она передаст другим то, что ты в неё вкладываешь. Если с любовью отнестись к готовке, то и готовка с любовью отнесётся к тебе. - Меня всегда учили так. - Но есть же и другой способ! Давай покажу, а потом вместе займёмся остальным, - Меттатон придвинулся к Папирусу поближе. - Давай сначала аккуратно их разрежем и сложим в миску, а потом... Руки робота периодически направляли Папируса, и он удивлялся: Меттатон подходил к кулинарии иначе, нежели Андайн. Получалось ровно и аккуратно, а конфорка переносной МТТ-плиты в кое-то веки не обещала сжечь весь дом. - Слушай, - Папирус отвлёкся, пока нагревалась вода. - А почему ты один пришёл? А Альфис, а Напстаблук? - А, - махнул рукой Меттатон. - Блуки не по душе всё... осязаемое, а Альфис сказала, что занята чем-то другим сегодня. Папирус кивнул. Почему-то безразличие робота показалось ему напускным. Чьи-то спагетти уже были готовы, а тарелки расставлены на барной стойке. Времени в запасе всё равно было ещё много. - Папирус, - Меттатон помешивал спагетти. - А если мы с Альфис и Андайн сделаем фестиваль аниме, ты придёшь? Взгляд Папируса заметно притух. - Не знаю, если честно. Меттатон длительно посмотрел на него и продолжил следить за макаронами. - Да понятно же всё. Сегодня ты ждал, что Андайн составит тебе компанию, но она просто не пришла. Вот и ты в следующий раз, - Он попробовал на вкус макаронину. - О, аль денте! Вот и ты в следующий раз не приходи на что-то, важное для неё. - Но Андайн, кажется, уже не фанатеет по аниме, - отметил Папирус. - О, кажется ты её совсем не знаешь. Вскоре спагетти были аккуратно разложены по тарелкам. Папирус обрадовался, что ему доверили хотя бы сервировку. Прежде он готовил под руководством Андайн, а теперь — под руководством Меттатона. И результат кулинарного дуэта с удовольствием попробовали все монстры Сноудина. Даже сноб Фавн оценил. - И у нас есть победители! - провозгласил Гриллби. Два ящика паучьего сидра — по одной в каждой руке — нёс Меттатон. Папирус же просто шёл за ним. Дойдя до дома Санса, Меттатон развернулся лицом к скелету. - Не хочешь пойти со мной? - предложил робот. Папирус кивнул.***
Может быть, всё это только для нас: Мятные ночи, искры из открытых глаз прохожих нежных, Для нас специально велодорожки и парк Зарядье, Моя улица и новые скамейки, Крафтовые бары, фестиваль варенья, И может, даже, это навсе ♪ Комсомольск - Фестиваль ♫
Они дошли до Водопадья, а конкретно — до обрывающегося моста через свалку. Меттатон сел на доски, свесив ноги вниз, и протянул бутылку Папирусу. - Нет, спасибо, я... - Ты чего, это же и твоя заслуга тоже, - улыбнулся Меттатон. Папирус в очередной раз поддался. Сидр на вкус был лёгким и колким из-за пузырьков. Закашлялся. Сел рядом с Меттатоном. Робот вздохнул. Под их ногами простирались горы мусора: какие-то железки, ящики, горы неразличимого хлама. Где-то там, наверняка, валялись кассеты с аниме или переносные холодильники. - Когда я был ещё маленьким, мы с Блуки хотели поиграть в настольные игры, которые нашли тут, - начал Меттатон. - Знаешь, всякие "Эволюции" и "Монополии". Блуки быстро оставил эту идею — сложно двигать фишки, когда ты призрак. Поэтому нам помогала Смурена. Папирус взглянул на бутылку в руке Меттатона — она была пуста. Надо проследить, чтобы он не принялся за следующую. Собственно, это и случилось — Меттатон легко открутил пальцами крышку и начал попивать содержимое. - Мы говорили, какой ход совершаем, а Смурена кидала кубики, двигала фигурки, выставляла карточки... В общем, делала всё за нас. Блуки быстро это наскучило. А играть больше было не с кем, - пальцы Меттатона сжались. - Тогда, ещё в детстве, я впервые захотел тело. Папирус кивнул, но продолжал молчать. Волосы падали Меттатону на глаза, но он не обращал внимания. - Я всегда был более артистичным. Мне нравилось делать что-то... ну знаешь... Впечатляющее, - Меттатон взглянул на Папируса. - Наверное, ты понимаешь меня в этом плане. Годы шли, а я всё думал, думал. Мы втроём пересмотрели сотни фильмов, сотни записей каких-то непонятных видеокассет с людьми... А потом нашли тут запись одного телешоу. Уже не помню, как оно называлось, но тогда мне стало понятно: это оно! Папирусу показалось, что глаза Меттатона засияли ярче. - Яркая одежда. Продуманный сценарий. Свет софитов, зрители, которые смотрят на меня! Я спал и видел всё это. Годы шли, я учился петь... Мы тогда сблизились с Блуки. Он писал музыку... - взгляд робота снова потух. - Кружили часами по комнате... А ему просто хотелось полежать на полу, может быть. Меттатон тяжело вздохнул и сделал глоток. - Ещё через несколько лет я встретил Альфис. Такая же одержимая, только что получила пост королевского учёного. Мы сдружились, потому что она горела своей работой. Создали клуб просмотра аниме. Вообще-то, оно мне никогда не нравилось, но знаешь, это тело... Робот оглядел себя. - Это тело и этот образ... Она придумала это, ориентируясь на все тайтлы, что мы просмотрели. Я поддерживал её интерес, потому что верил: это мой шанс. Шанс ходить по земле, шанс держать предметы в руках, шанс видеть, как ветер развевает мою роскошную шевелюру, - Меттатон усмехнулся. - А ей нужен был робот для убийств. Квадратный миньон, чтобы впечатлить Азгора. Меттатон опустил голову и тяжело вздохнул. - Но я знал две вещи. Моё призвание — блистать, а не скрежетать оружием, дарить радость и эйфорию, а не гибель. И второе, - Меттатон на несколько секунд затих. - Рождённый призраком, осязать не может. Как ты, как Андайн, как Альфис... Меттатон допил вторую бутылку сидра. - Я знал это, но не мог смириться. А Блуки это принял. Долго ему говорил, мол, давай, мы найдём тебе тело, все призраки мечтают вселиться в оболочку. А он усмехался, и я называл его дураком. Меттатон затих. - А... И что дальше было? - подал голос Папирус. - А дальше было то, что теперь я во всём этом сомневаюсь. Вся эта история с людьми, вся эта... эта... - Меттатон посмотрел наверх. - Всё это расчеловечивание друг друга. Это неправильно. Разве может быть плохим народ, который придумал настольные игры, придумал музыку, придумал телешоу и даже аниме? Я всегда думал, что скоро это закончится и мы все будем жить в мире. Но после... после того человека... Ну... Который... Ты знаешь. После него я пошатнулся и здесь. Я должен был приносить миру радость, но хочет ли мир этой радости? Рука Меттатона дрогнула. - Может, Альфис была права, и я... просто машина, чтобы исполнять чужие планы? Чужой кровью? - чуть тише произнёс Меттатон. Папирус замер в нерешительности. Он не ожидал, что Меттатон решит раскрыться перед ним. Этот робот, вселявший в него уверенность, сам не был ни в чём уверен. Он накрыл его ладонь своей. - Меттатон, - выдохнул Папирус. - Меттатон, не надо ломать себя. Для одних шоу — это битва, а ты превращаешь битву в шоу. В этом твоё предназначение. Вот Андайн говорит мне, что я слишком слабый, чтобы поймать человека, но я верю, что именно это поможет мне добиться всего, о чём я мечтаю. И все это узнают. А у тебя уже есть то, о чём ты мечтал. Просто нужно укрепиться. Записать новые программы, новые идеи. Ты же сам себе хозяин. И ты не просто машина. Меттатон всхлипнул и посмотрел на Папируса. - Не просто машина? - Нет. Не просто машина. Папирус взглянул на блестящий корпус робота. Глаза зацепились за пряжку ремня. - Не просто машина. У тебя есть сердце, - вырвалось у Папируса. Меттатон посмотрел ему прямо в глаза, и Папирус обнаружил, что они немного светятся. С запозданием понял, что Меттатон положил поверх его ладони свою руку. - Ты правда так думаешь? - Конечно, ты же с такой любовью готовил все эти спагетти, будто для тебя это было вправду важно, твои эмоции, твоя открытость и... Папирусу пришлось замолчать. Он ощутил прикосновение холодного металлического лица к своему.***
Флауи скучал. Ни в коем случае не по кому-то. Не по Папирусу, с которым ему так нравилось шептаться в былые времена, не по Альфис, из-за которой он и появился. Не по Сансу, который почти перестал заходить. Он скучал по свободе. Ему было до тошноты скучно. Появись шанс на мгновение улизнуть — он бы это сделал. Ему нужна была лишь связь с землёй, камнями или любым другим грунтом. Да, он сидел в цветочном горшке, намертво прикрученном к столу, и это его решительно не устраивало. Добраться хотя бы до холодного пола или стены, и способности сделали бы своё дело. Но все поверхности были обтянуты чем-то мягким, наподобие подушек. В фильмах, которые смотрела Альфис, в таких комнатах держали особенно безумных существ. Видимо, Флауи был из таких. После встречи с человеком, он испытывал огромную ненависть. И к людям, и к монстрам. Перед глазами Флауи до сих пор проносились разноцветные всполохи и крики, а где-то глубоко внутри — раздирающие и противоречивые чувства. Действовать. Подчиниться. Помиловать. Прислушаться. Броситься. Вдуматься. Взвесить. Действовать. Это колесо крутилось перед ним в тот момент, когда огромные лианы, клешни и щупальца были частью его тела. И Флауи казалось, что это колесо крутится перед ним до сих пор. Может быть, он всё-таки сохранил в себе хоть что-то от тех душ? Но нет. Альфис поймала. Альфис выкачала всё подчистую. Флауи знал это — она сама так сказала. Теперь он — ничем не полезнее, чем обычное комнатное растение. Так думают они. Так думают все. Теперь стебли пережаты крепкими, будто зачарованными нитями. Если бы ему представилась возможность — он бы от них освободился. И тогда пощады не будет никому. В первую очередь — Альфис. Это она начала всё. Не будь её действий — он бы никогда не очнулся в этом треклятом саду, среди других таких же золотых цветов. Потом — конечно же, Андайн. Действующая королева мешала его величию. Следом — Санс. Этот тип знает слишком много. О Папирусе Флауи прежде не задумывался. Впрочем, его можно было бы с лёгкостью подчинить себе. Такой несуразный и глупый. Мысли об этом доставляли Флауи удовольствие. Но что от них толку — стебли и листья скованы. И нет ни души, кто бы помог ему освободиться. Приходилось действовать самому. По миллиметру, по доле миллиметра в день он пытался двигать тяжёлый стол. Одно такое усилие выкачивало из Флауи почти всю энергию, а прогресс был мизерным. Ближайший шов между мягкой обивкой был по-прежнему далеко. Гнев внутри Флауи назревал.***
Телевизор работал впустую. Альфис целовала Андайн — в шею, в губы, в лоб. Андайн старалась не пересекаться с ней взглядом. Казалось, все её реакции были прежними, но ей казалось, что что-то не на месте. Будто в голову была натолкана вата, сквозь которую не пробиться. Учёная прижалась к ней всем телом и уткнулась носом в плечо. Почти сразу же кожу начало согревать мирное посапывание. Андайн лежала в объятьях Альфис и с сожалением рассматривала её. Как получилось, что всё пришло к этому? Ещё несколько лет назад Андайн сама тянулась к ней, слушала рассказы про человеческий мир и впечатляла её демонстрацией своих атак. А потом всё начало рушиться. Папирус. Это всё из-за него, подумала Андайн. Гнев к скелету начал нарастать внутри неё. Случилось так, что после ссоры они не общались, но раздражение никуда не исчезло. Говорили, что для мозга всё равно, переживает он неприятности в реальном времени или лишь прокручивает воспоминания. Вот и Андайн каждый день заново переживала безрассудство близкого друга. И всякий раз ей казалось, что всё снова обернётся катастрофой. И лишь недавно Андайн задумалась — может, она маскировала за желанием оградить его от неприятностей что-то ещё? Может то, что он всякий раз, несмотря ни на что, сближался с ней заново, было совсем не дружеским желанием быть рядом? К тому же, они никогда не обсуждали то, что предшествовало страшному дню. Когда Андайн, вся промокшая, пришла к Папирусу домой. Теперь, спустя время, Андайн попыталась проанализировать, зачем вообще это сделала. Если тогда ей казалось, что это случилось из-за сильного стресса, то теперь ей казалось немного иначе. Может, она всегда в глубине души что-то испытывала? Но от этой части мыслей Андайн даже сейчас старалась отмахиваться. Не до того сейчас. Есть Альфис. Альфис она давно нравилась, и это знали все. Свидания в Хотленде, совместный просмотр фильмов — со стороны учёной всё было продумано, уютно и тепло. Андайн перекатилась на спину и высвободилась из объятий спящей Альфис. Несмотря на жару Хотленда, ей было холодно. Папирус. Чёртов Папирус. Она так долго водила его за нос, что в конечном счёте попалась на свою же уловку. Андайн села на кровати, закрыв лицо руками. Папирус всегда так тепло смотрел на неё. С восхищением. Так даже Альфис никогда не смотрела — за восторженными словами учёная и дальше продолжала прятаться за тайтлами на экране компьютера и банкой какого-то отвратительного розового мороженого. Андайн оделась и тихо спустилась вниз. Она чувствовала себя более чем опустошённо. Возвращаться домой не хотелось. Она направилась в сторону отеля МТТ, чтобы поесть в одиночестве. Вообще, она не слишком любила бренд Меттатона, но соблюдать принципы становилось всё тяжелее. Подойдя к отелю, Андайн увидела знакомые фигуры в холле и свернула в проулок. Дверь открылась. Её сердце начало колотиться.***
Папирус не планировал, что это приведёт к чему-то серьёзному. Просто Меттатон оказался очень разговорчивым. Ежедневно он засыпал его подробностями о своей жизни, рецептами, которые собирался попробовать, идеями для новых телепередач. Сложностями взаимоотношений с братом. Папирус всё больше узнавал за недавним кумиром параллель с самим собой. Меттатон никогда не отталкивал его во время объятий, никогда не вскрикивал "А теперь битва!", когда Папирус позволял себе хоть немного слабости. Это было чем-то новым. Но Папирус не до конца осознавал, чем это ещё было для него. Всё чаще он вспоминал Андайн. Все моменты, пережитые вместе, все трудности и ссоры недавнего времени. Теперь, когда тренировок в его жизни стало меньше, ему доставалось больше времени один на один с собой. И всякий раз он скучал по тем тренировкам. Нет, не только по ним. Стремясь систематизировать свои мысли, он начал записывать на листок всё, что было связано с его зацикленностью. В одну колонку он записал плюсы дружбы с Андайн, а в другую — минусы. Получилось немного. Среди плюсов — с ним она была энергичной и живой, заставляла его становиться лучше, помогала добиться целей. Защищала его и беспокоилась, даже когда они не совсем хорошо понимали друг друга. Среди минусов — она очень сильно обидела его своими словами. Папирус задумался. До очередной встречи с Меттатоном оставалось минут двадцать. Что-то ещё. Определённо было что-то ещё. Он снова посмотрел на пустой квадрат от пиратского флага на стене. Без него вся композиция интерьера рассыпалась, коллекционные фигурки сиротливо ютились на полке, а кровать в виде автомобиля больше не казалась такой крутой. Мокрые волосы и костёр посреди холодного песка в Водопадье. Блики света, игравшие на синей коже. Взгляд жёлтого глаза, какого он прежде не видел. Папирус прикусил карандаш. Однажды он уже сказал это, но теперь было тяжело воспроизвести те же самые слова. Тем более, в диалоге он никогда больше не возвращался к этому. Даже надеялся, что она забыла. В дверь внизу постучали. Папирус покрутил головой и вывел в графе "минусов": "Я определённо её люблю". Это то, что однажды он зашифровал в письме и то, с чем ему так и не удавалось смириться. Поэтому и появился Меттатон, с которым, как Папирус считал, ничего не затянется надолго. Но они оба так одиноки.***
Андайн спряталась за углом и наблюдала: из отеля МТТ вышел Папирус. За ним - Меттатон. Папирус что-то оживлённо рассказывал. Они двинулись в сторону Хотлэнда. Андайн вгляделась получше и увидела: Меттатон очень робко держался за предплечье Папируса. Что-то мрачное взошло внутри. Андайн не вполне понимала, что это: теперь раздражение стало ещё сильнее. Она даже хотела выйти из укрытия, но тут же одёрнула себя. Ты же королева. Ты же Бессмертная Андайн. Ты же пережила смерть. Ты же можешь пережить что угодно. Ноги чувствовались ватными. Андайн прошмыгнула внутрь отеля и миновала фудкорт. Она пересекла Ядро, остановившись на мосту в самом конце. Что-то бледное и, кажется, рыхлое. Санс называл это "пустотой", а Альфис рассказывала, как здесь сгинул прошлый королевский учёный. Светлое и страшное. Прямо как туман на окраине Сноудина. Если бы ты могла закончить всё это, сделав лишь шаг... Андайн помотала головой. Нет. Нет-нет-нет, она не могла позволить себе так думать, но лучше бы тогда на месте Папируса была она. Лучше бы на месте Папируса всегда была она. Просто сгинуть в битве. Не разбираться сейчас с королевством, с безумными учёными, с разрушениями Барьера и новыми людьми, которые норовят испортить им жизнь и будут это делать до тех пор, пока всё человечество не поперепадает с горы Эббот. Вокруг никого не было, можно не сдерживать слёзы. Да и если бы кто-то был - Андайн уже было всё равно. Слёзы перестали вырабатываться. Она добежала до Нового дома, пинком открыла дверь и ворвалась в одну из комнат. Там лежал пиратский флаг, который она так и не отдала Папирусу. Она сгребла ткань в охапку и запихнула в первую попавшуюся коробку, валявшуюся на полу. Схватила ручку с блокнотом и выдернула лист. Задумалась. Она не была сильна в красивых письмах, поэтому коротко вывела несколько букв. "Извини меня. Мне жаль" Откуда-то взявшиеся слёзы подкатили к горлу. Ноги сами донесли её до барьера. На мир людей спускались сумерки. Андайн взглянула на две человеческие души, и её посетило странное желание. Что, если она снова попытается их поглотить? Если всё пойдёт иначе, чем в прошлый раз? Зелёная душа будто что-то нашёптывала ей. "Прояви милосердие, освободи нас, прояви милосердие к нам сейчас же!" Андайн хотелось сжать свою голову в тисках, чтобы прекратить это слышать. - Эй, ваше Величество, - с некоторой издёвкой раздался голос Санса. Андайн раздражённо оглянулась, но потом заметила отпечаток тревоги на его лице. - Андайн, ты как? - Санс подошёл к барьеру. Королева сползла по стене. Сопротивляться желанию спрятать лицо уже не получалось. - Ну что такое? Я же советник, может, посоветую что-нибудь, - Санс похлопал Андайн по плечу. - Санс... что со мной не так? - выдавила она. По щекам скатывались слёзы, и ей даже не хотелось, чтобы их не замечали. Раньше она не могла себе позволить быть слабой даже перед Папирусом, который бы точно не осудил. В груди росла ненависть и презрение к самой себе. Внезапно она ощутила, как её кто-то обнимает. - Выплачься, - сказал Санс, успокаивающе гладя её по волосам. - Я всё понимаю, Андайн. Она вытерла слёзы рукавом его синей куртки, но они накапливались снова. Слова не шли. Ни единого слова в её голове. - Санс?.. - хрипло позвала она. - М? Андайн вздохнула. - Ради всего святого. Объясни, как Папирус спасся.***
Когда увижу себя словно на видео, будто камера у потолка, Когда памяти клубок размотает до нити финальная судорога, Когда разум разомкнёт цепь событий, что была так ему дорога, Я буду тебя любить. Когда любой успех превратится в мечту дурака, Когда чёрная кошка, смерть отойдёт от блюдца, до дна жизнь мою долакав, Когда останется лишь темнота и молекул бестолковая сутолока, Я буду тебя любить. ♫ Noize MC — Без нас ♪
[flashback] - Санс! Санс, открой сейчас же! Открывай, чёртова мусорка! Андайн стоит спиной к двери и изо всех сил пинает её. Каким-то чудом она умудряется держать равновесие, и доли секунды, пока Санс не открывает ей, растягиваются для неё в столетия. Её сердце выпрыгивает, потому что она держит на руках его: компаньона, напарника, лучшего друга. Тело Папируса медленно крошится, оседает на руках плотной пылью, похожей на муку. В сердце колет. Андайн в последний раз пинает дверь и едва удерживается, чтобы не сесть на крыльцо и не заплакать. Она придерживает голову Папируса за затылок, опасаясь, что она совсем отвалится от тела. Ей страшно смотреть в безжизненные глаза и застывший в улыбке рот. Интересно, каково это - умирать с улыбкой и верой в лучшее? Наконец, дверь открывается. Зрачки пропадают из глаз Санса почти мгновенно. - Санс, - голос Андайн дрожит. Он хватает её за руку, и они оказываются в лаборатории. Андайн убеждает себя, что они всё ещё втроём. Санс смахивает со стола чертежи, и Андайн кладёт туда Папируса. Его кости медленно приобретают серый оттенок. - Санс, ещё что-нибудь можно сделать? Санс никогда прежде не видел её такой. Вообще никогда. Нет, она бывает и безумной, и агрессивной, и такой, что страшно даже подойти, но сейчас... Она сломлена. Она осознаёт, что её помощь сейчас бесполезна, но просто стоять за спиной Санса кажется ей самым полезным и правильным, что она может сделать. Чёрт знает где сейчас находится человек, сделавший это: может, разворовывает лавку, библиотеку и бар Гриллби, может, забрался в отель. Может, наблюдает за ними из окна. Для Андайн перестаёт существовать всё, кроме лежащего на столе скелета с оранжевым шарфом. - Алло, док? В мою лабораторию, как можно быстрее, - бросает Санс в телефонную трубку, не прекращая смотреть в небольшой экран. - А что... Что можно сделать? - вырывается у Андайн. - Андайн, не сейчас, - бормочет Санс, отойдя к накрытой простынёй машине. - Санс, он может умереть, - она делает шаг. - Я знаю, - резко оборачивается Санс. - И я делаю всё, что в моих силах. Я позабочусь о нём, тебе следует проследить, чтобы человек не добрался до столицы. Санс возвращается к машине. - Без обид, но... Ты тут ничем не можешь помочь. Я не обвиняю тебя, просто ты... - Сликшом глупая? - Нет, я имею в виду, слишком отвлекаешь. Слишком отвлекает. Андайн вспоминает прошлое утро и ночь. Если бы этого не было, если бы она не уцепилась за Папируса, как утопающий за соломинку, если бы она не устроила ему сражение прямо перед встречей с человеком, он был бы более собран... Тогда он не позволил бы человеку обмануть себя. Тогда он был бы жив. Всего несколько часов назад. Даже не несколько - всего час или два назад Андайн могла держать в руках его тонкие запястья, прикрытые оранжевыми перчатками, касаться его лица. Теперь этого не будет. Никогда уже не будет. К горлу подступают слёзы. Голова трещит. Андайн хватается за дверной косяк и едва не падает. Невыносимая боль в груди. Медленно оседает на пол. Всхлипывания и тихое поскуливание. Треск. - Блять, Андайн, только не сейчас, - вскрикивает Санс, подбегая к ней. Бледное сердце монстра разделяет ровная трещина. - Блять, блять, блять, не сейчас, - твердит Санс, и кажется, ещё немного, и он сам начнёт плакать. Она не должна находиться здесь. Он не сможет спасти Папируса. Она не сможет защитить Папируса. - Если продолжишь, твоя душа расколется, - кричит Санс, но Андайн не реагирует и не издаёт ни звука. Прячет лицо в руках. Остаётся один выход. Санс закрывает глаза на мгновение. Если Андайн подумает, что Папирус решительно мёртв на данный момент, ею будет двигать месть человеку. В этом случае ярость и боль найдут выход в битве и сделают её сильнее, и пока она будет сражаться с человеком, Санс и Альфис смогут использовать РАЗРАБОТКУ-01, чтобы спасти Папируса, и когда седьмая душа будет у Азгора, всё это будет уже не важно. Но если он не справится и Андайн увидит, как Папирус умирает здесь, медленно и неотвратимо, её душа не выдержит бездействия, и она либо разрушит всё вокруг, либо... - Прости, Андайн, - говорит Санс, вынимая из ящика небольшой предмет, похожий на авторучку. Одна из них с Гастером разработок. Щелчок. Санс телепортирует их на окраину Сноудина, откуда Андайн принесла Папируса всего несколько минут назад. Как же растянулось время. Санс стирает воспоминания воительницы. То, как она несёт Папируса к нему. То, как она наблюдает за рассыпающимся телом. То, как... Устройство разряжается. - Блять, - вырывается у Санса. На мокром снегу ещё осталось незначительное количество пепла. Усталость. Всепоглощающая усталость. Он бы вздремнул сейчас, но нет. Нельзя. Санс возвращается в лабораторию. В его мыслях крутится: он не совсем правильно использовал прибор. Андайн помнит, как подходила к умирающему Папирусу. Раздаётся стук в дверь. Альфис. Они подходят к столу, и изо рта Санса вырывается больной смешок. У Папируса разрушилась часть черепа. - Т-ты же не... Санс косится на РАЗРАБОТКУ-01, а потом на Альфис. Грустно улыбается. Зрачки пропадают. - Почему, думаешь, я тебя сюда позвал? [end flashback]***
- Тебе недостаточно, что я просто смог его откачать? - говорит Санс, сидя рядом с королевой. - Он был на грани смерти, но всегда был очень крепким. Я же учёный в прошлом. Я нашёл способ. - Что за способ? - Андайн трясло. - Научный способ. - Ты думаешь, что я тупая или что? - вспылила Андайн. - Нет. Я не думаю, что ты тупая. Я думаю, что тебя что-то тревожит. Андайн высвободилась из объятий и глубоко вдохнула. - Как думаешь... Мы с Папирусом помиримся? Санс вздохнул. - Я думаю, он знает, насколько для тебя дорог. И он знает, что напрямую ты ему об этом никогда не скажешь. Но ему сейчас нужно немного времени. Он же... Папирус. Он вспыльчивый, но никогда не отступается. Это и пугало. Андайн снова вздохнула и дала себе десять секунд, чтобы собраться. Нет времени раскисать. Впереди ещё много проблем, которые нужно решить и исследований, за которыми нужно наблюдать. Если сейчас она разрыдается, как маленькая рыбка, то всё Подземелье ждёт полный провал. - Нам осталось всего пять. Так? Всего пять, и мы сможем выбраться.