Как сильмариллы все изменили

Как забавно. Я старше луны, старше солнца, старше трав и деревьев, старше вождя Лоссот, старше Арведуи… А где моя жизнь, которую я не прожила? Можно ли начать заново? Можно ли вернуться и увидеть все то, что видели небесные светила? Хватит спать. Я не пропущу больше ни мгновения жизни! Я открыла глаза. Солнечный свет, полупрозрачные занавеси, взволнованный голос лекаря… — Да, я нормально себя чувствую. Да, помню. Все, каждое слово. Сколько? Месяц? Ясно. Не вставать? Ну уж нет. Я приподнялась на вновь ослабевших руках, поморщилась и встала. Смотря на свои босые ноги, я удивлялась, почему кожа почти прозрачная. Подняв взгляд, я встретилась с голубыми глазами Лаурэфиндэ. Светящимися, как яркое голубое небо в ясный день. Он помог мне встать и, поддерживая под руки, вышел со мной на примыкавшую к комнате террасу. Ветер донес аромат вступившей в силу весны. Я вдохнула полной грудью и потянулась. Солнечное тепло приятно согревало тело, весенний пейзаж радовал глаз. Так странно было вновь ощущать движение светил, течение рек, рост деревьев — обычную жизнь Эндорэ. — Поздняя весна в этом году, — наконец произнёс Глорфиндель. — Задержалась на месяц. — И все-таки она пришла… Я чувствовала, как оживаю, точнее, как возвращаются силы, как крепнет тело, а разум переключается на земную жизнь. — Кена! Я вздрогнула, узнав голос. Конечно, он изменился, звучал непривычно взволнованно и ещё более непривычно по-взрослому, но не угадать Нэрвен было невозможно. Оборачиваться не хотелось. Казалось, если сейчас повернусь, то утрачу только-только налаженную связь с миром Эндорэ. Валар учили нас черпать силу у того, что дала нам жизнь, и из трёх моих «рождений» (не считая происшествия в Форменосе, после которого кому-то пришлось возвращать меня из бездны), два были в Эндорэ, и повернуться — значило вспомнить о прошлой жизни, когда я ещё полностью в эту не вошла. Но не оборачиваться было нельзя. Лаурэфиндэ тоже это понимал, хоть и не торопил меня. Наконец он повернул голову в мою сторону, я вздохнула, и, надеясь, что, мертвая пустота в моем взгляде уже исчезла, обернулась. У входа на террасу стояла прекрасная и величественная женщина. Однако это определённо была не та Артанис, с которой я рассталась в Амане. У меня даже не получилось назвать сестру её именем, и вышло просто: — Здравствуй. Ни кузина, ни лорд Элронд, стоящий рядом, ничего не говорили, и я, испугавшись, что все-таки встревожила их своим видом, решила говорить дальше: — Я совсем не изменилась, да? А о тебе этого не могу сказать. Хотя все кругом поменялось сильнее. По взгляду сестры я увидела, что она понимает и то, что я говорю не о том, о чем думаю, и то, что я ещё не успела почувствовать радость от встречи. Я всегда любила её за проницательность, хотя порой это меня смущало. Наконец сестра приблизилась и обняла меня. Почувствовав знакомый запах, ощутив родное тепло, я словно оттаяла. — Неужели я снова вижу тебя, дорогая сестра! — она отстранилась, радостно смотря на меня. — Неужели мы и вправду не виделись так долго? Нэрвен, — на несколько мгновений Артанис словно стала прежней, — неужели ты единственная, кто у меня остался?.. — Нет, нет! Даже в Эндорэ у тебя ещё есть родичи, я познакомлю тебя. — Сначала мне надо познакомиться с прошлым. Я хочу узнать все, до мельчайших деталей. А до тех пор для меня не существует настоящего. Прежняя Артанис удивилась, словно не веря в это, но её заменила та новая женщина, которая если и не совсем согласилась, то поняла. Лорд Элронд и Глорфиндель предоставили леди Галадриэль (как здесь называли Нэрвен) рассказать начало истории. Некоторое время мы в молчании сидели друг напротив друга, словно привыкая. Наконец сестра заговорила. В целом, мои предположения и видения были недалеки от правды. — …Хуан привел нас к, видимо, твоей льдине, но тропу наверх никто так и не нашел. Финдекано и твои братья с отцом лезли наверх, но все время срывались, будто что-то мешало подняться. Нет, они не покалечились, — предупредила сестра мой вопрос. — А больше вам никто не помогал искать? — я с трудом переключала внимание со стоящего перед глазами лица Финдекано. За выражение на этом лице мне еще долго отплачивать. — Ты имеешь в виду того майа? — Да хотя бы он. Но дай угадаю, он ведь никогда больше в вашей жизни не появлялся? — Нет, не появлялся. — А знаешь, — перебила я, — я видела отца на корабле. Он еще ругался и торопился. Правда, я не знала, откуда он плыл и куда. — Когда была у Лоссот? Подчинила палантир? — Галадриэль чуть нахмурилась. — Да, хотя он упорно сопротивлялся. Я думала, так лучше будет… Мне было страшно. Страшно узнать о таком важном — я знала, что это обязательно будет что-то важное — на ломаном квенья, от незнакомых людей, без подробностей, без доказательств. Я сначала предложила использовать палантиры, потом отправилась к Кирдану. Но, кажется, переоценила свою готовность к правде. К этой безумной правде, — я держала руками голову и рассеянно смотрела на сестру. — В конечном итоге даже лучше, что я оказалась здесь. Ты хорошо помнишь моего отца? Он ведь не мог из-за меня?.. Я могла бы быть только косвенным поводом. Он с Финдекано ругался? — Прямо Феанаро его не обвинял, но был очень расстроен. Кажется, Финдекано он ничего не говорил. Хотя общаться было непросто. И с Нолофинвэ тоже. — Не обвинял? Жалел, что ли? — пробормотала я. — Не думай, что я не осознаю последствий своего поступка и глупого исчезновения. — В этом не было твоей вины. Я внимательно посмотрела на Галадриэль, но продолжила: — Я думаю о том, что, будь я с вами, может, смогла бы его остановить… — Ты помнишь Феанаро после гибели Финвэ? Может да, а может нет. Не бери на себя вину за чужие поступки. Как бы то ни было, прошлое не изменить. Эта фраза стала девизом сестры на время рассказа. Я вытягивала из неё все подробности, постоянно перебивала и переспрашивала. Солнце трижды садилось и трижды вставало, прежде чем я отпустила рассказчицу. Она выглядела уставшей. То ли заново пережитые трагедии её подкосили, то ли силы дочери Арафинвэ были уже не те. Мои же нисколько не поубавились. Наоборот, мной овладело почти лихорадочное возбуждение, так непохожее на недавнюю безжизненность. На место кузины заступил владыка Имладриса. — Леди Кенамиэн, тебе стоит передохнуть, — он говорил настойчиво, почти тем тоном, которому нельзя возражать. — Обязательно, лорд Элронд, как только мне объяснят, почему меня называют «леди». — Так она не сказала? — пробормотал эльф и повысил голос, — об этом тебя смогла бы лучше осведомить твоя сестра, но раз леди Галадриэль не посчитала нужным… — Мои братья научили тебя, господин, бояться трудностей? Элронд вздохнул: — Хорошо, но я поведаю только то, что слышал от Макалаурэ. — Галадриэль! Галадриэль! — я чуть ли не бежала по коридорам, распахивая двери двумя руками, врываясь в залы и пугая встречных эльфов. — Гала… А, вот вы где. Так удачно, — открыв наугад очередную дверь, я попала в комнату, где на обширной террасе сидели кузина и Лаурэфиндэ. Перед ними на столике стоял поднос с фруктами и бокалы. — Вы считаете меня жалкой? Или, может, глупой? Я не способна воспринять за раз столько сведений? — Алассэ, что… — …или вы посчитали это неважным? — эльфы переглянулись, начав понимать, в чем дело. — Забыли упомянуть! Забыли упомянуть, что мой род лишился короны! Боялись? Так ведь я все равно бы узнала, зачем тогда скрывать? Зачем скрывать? И это ещё тебя, господин Лаурэфиндэ, я нарекла беспристрастным! Вы оба знали, и ты, лорд Элронд, тоже, — обратилась я к подоспевшему. — Знали, что для меня это важно. И все-таки я готова поспорить, что вы сделали это из жалости, из сочувствия! Бедная Кенамиэн! Только про то, что я пропала на тысячи лет, вы помнили, а как стремилась узнать, сколько прошла ради правды, — забыли! Верно я говорю? Что, веду себя неподобающе принцессе? Так я ведь, ха-ха, не принцесса больше. Так, дальняя родственница «законного короля нолдор», тебя, лорд Элронд! Нет, ха, даже ещё лучше: племянница правящего в Амане короля Арафинвэ! В камине, в примыкавшей к террасе комнате, затрещал огонь. — Как странно все получилось. Раньше я была королевской дочерью, а теперь ты, Нэрвен. Впрочем, что странного. Чего я могла ожидать, проснувшись спустя столько лет? Ха-ха-ха! Наверное, так оно и должно быть. Но как же все это странно! Что мне осталось-то? Даже титула лишили. Что уж до остального! Огонь перекинулся на колыхавшиеся на ветру лёгкие полупрозрачные занавеси, отделяющие террасу от комнаты. Безжалостно пожирал невесомую белую ткань. — Нет, вы только не подумайте, что я себя жалею! Нет, и вы не смейте! Слышите? Слышите меня? Жалели, да сказать забыли, что народ-то ваш и меня в своих бедствиях винил! Да, небось, именем моей семьи ещё пугают детей. Но что ещё лучше: видели лицо мальчишки, того разведчика, когда я назвала свое имя? Ха-ха, его перекосило аж! Губка затряслась! А ты, лорд Элронд, небось, своим не сказал? Не сказал, кого они в своём доме принимают? Но не уверена, что моим словам сейчас придавали большое значение. Я напугала эльфов не только пламенной в прямом и переносном смыслах речью, но и тем, что огонь почему-то все не удавалось потушить. В комнату, видимо, на крик, вбежала помощница, а за ней сама владычица Обители, тоже крайне взволнованная. Я на секунду замерла, рассматривая племянницу. — Так вот твоя дочь, — пробормотала я. — Дети, владения, волшебные кольца, короны!.. Да что это все? Почему же все так? Что же творится-то? Я сдавила руками виски, от легче не стало. Элронд прокричал что-то, и помощница выбежала из комнаты, а затем и жена лорда. — У нас самая большая семья была, и как все закончилось! Как. А для меня все должно было только начинаться! — Нет, не надо! — прокричал Элронд Галадриэль. — Я сам. Владыка Обители поднял руку вверх, на его пальце блеснуло кольцо. Он что-то несколько раз повторил, и в результате огонь перестал распространяться дальше, ветер больше не раздувал пламя на занавесях, но карниз продолжал гореть. Меня, впрочем, все это мало беспокоило, я вообще не особенно обращала внимание на то, что творилось вокруг. И не сразу заметила, что сестра пытается накинуть мне на плечи какую-то тряпку. Я отмахнулась, но заметила знакомую вышивку на мелькнувшем рукаве, замерла, протянула руки и позволила Галадриэль надеть на меня рубашку. Через мгновение карниз рухнул, брызнув искрами, и остались от него только тлеющие угольки. — …с самого начала. Тебе вообще нельзя было её снимать! Я чувствовала внутреннюю опустошённость, зато ни желания, ни сил буйствовать уже не было. Я окинула взглядом комнату: камин светлого камня, совсем новый, закоптился, вдруг почернел, занавески выгорели полностью, а остатки карниза дотлевали, рассыпавшись по полу. Надо же, как интересно получилось. Что, они боятся меня больше? Можно свалить устроенный бардак на мое тяжёлое положение. Да, они и без меня это сделают. Больше всего меня злило, что эта моя племянница сейчас стояла тут же и совершенно наглым образом меня рассматривала, изображая испуг и сочувствие. О, жалость в этих водянисто-голубых глазах разозлила меня гораздо больше, чем поведение Артанис в Альквалондэ, которое я долго не могла забыть. Вот, смотри, мама, как на меня глядят мои родственники. Смотри, как они притащили твою рубашку и, как на куклу, надели. Странно, что без намордника, а то они все ждали, когда же у меня пена изо рта пойдёт! Очень хотелось уйти подальше, но куда? Что делать? Все, что я могу, — это слушать, что мне расскажут. Но видеть кого-то из них — выше моих сил! Сейчас должен войти кто-то, кто развеет тоску, кто отвлечёт меня! Я с надеждой смотрела на дверь, пока остальные, видимо, думали, что со мной делать. Вот сейчас, сейчас войдёт! Даже сердце, уже успокоившееся, вновь учащённо забилось. Сейчас… Но никто не входил. Чуда все не случалось. Почему же? Ведь должно, обязательно должно. Было до слез обидно. Я уже понимала, что никто не войдёт, но все ещё направляла невидящий взгляд на дверь. Одна слеза скатилась по щеке, я чуть подняла голову, чтобы не позволить это остальным. Ни за что на свете я не позволю себе зарыдать при них, особенно когда здесь стоит эта… племянница! Копившиеся эмоции обратились, в общем-то, безосновательным гневом на дочь Галадриэль, чей жалостливый взгляд я чувствовала всем телом. В носу щипало. Я прикусила губу, стало больно и неприятно, но никак не помогло. Сжала кулак так, что ногти впились в ладонь. Кто придумал, что это работает? Ужасно. Просто ужасно. Они все стоят за спиной и ждут… Да Моринготто с ними! Что мне делать? Я бы пошла, полежала где-нибудь, поплакала бы в подушку, если бы до этого месяц не наслаждалась отдыхом в постели. Говорить с ними сейчас? Нет. Куда уйти? Ещё немного, я чувствовала, и взвою от бесконечной тоски. Впервые я почувствовала себя зверем в клетке. Да в лапах Тёмного было лучше! Было страшно и хотелось сбежать. И я бы знала, куда сбежать. А сейчас — некуда. Они могли меня с тем же успехом запереть в темнице, где я могла бы сделать разве что шага два вперёд-назад. — Мне нужны книги. Воспоминания очевидцев, хроники, сборники стихов, обрывки писем — все, что касается Первого Дома и принца Финдекано. А за занавеси, лорд Элронд, не взыщи. Меня обеспечили всем необходимым. Поняв, что утаивать что-то от меня — себе дороже, рассказчики завалили меня фолиантами, свитками, кусочками бумаги, исписанными вдоль и поперёк. Все это копилось и пылилось в Имладрисе годы и теперь должно было меня на время занять, избавив от общества родственников и доброжелателей. В отведённой мне комнате сидеть я категорически отказалась, перебравшись в удаленный угол библиотеки. Должно быть, Элронд отдал необходимые распоряжения: меня почти не беспокоили. Я снова с головой ушла в прошлое, не пропуская ни одной строчки, ни одной закорючки. Несмотря на мои отказы, раз или два в стуки являлся «гонец» от хозяина Обители с предложением отдохнуть, утолить голод или жажду. Но и голод, и жажда мои были неутолимы: с каждым мгновением я все больше погружалась в открывшийся мне мир, вырываться из которого было болезненно. При этом я не могла читать, не отрываясь: иногда мне хватало одной строчки, чтобы часами размышлять, уставившись в окно и рассеяно накручиваясь на палец прядь или вставать и ходить туда-сюда. Один раз гонец Элронда пришёл с новостью: Арведуи погиб. На что я лишь рассеянно ответила: «Я знаю», и продолжила заниматься своими важными делами. Со временем (довольно скоро) мне стало стыдно за своё поведение на террасе, и воспоминания об этом каждый раз неприятно уязвляли меня. Не знаю, сколько дней прошло, но однажды ко мне пришёл Лаурэфиндэ. Я хотела было невзначай извиниться за мою глупую истерику, но он перебил меня, сказав, чтобы немедленно «поднялась на поверхность», мол, у него есть кое-что для меня. Я без раздумий отправилась следом, гадая, что же он приготовил. Хотя с чего бы ему возиться с капризной девчонкой? Навряд ли Элронд или Галадриэль смогли бы его заставить. Мы вышли в какой-то внутренний двор. Я невольно щурила глаза от яркого солнечного света. — Так что ты хотел мне показать? Вместо ответа Лаурэфиндэ показал мне рукой на противоположную стену, проморгавшись, я увидела, что меня привели к конюшне. К конюшне? Серьёзно? Я скептически посмотрела на нолдо. — Твой олень, госпожа, скучал в одиночестве все время с вашего расставания. Неужели не хочешь его проведать? — Ты оторвал меня от истории ради… — Ради настоящего? Ради сегодняшнего дня и тех, кто тебя окружает? Да. Я решила, что если не буду спорить, то быстрее смогу вернуться, так что проследовала за Глорфинделем вдоль длинного ряда стойл. У меня появилось ощущение, что это любимый народом король ведёт меня через толпу своих подданных. Очень уж любили обитатели конюшни Лаурэфиндэ! Не только лошади, местные собаки, коты и мальчишки-конюхи, но даже слетевшиеся птицы весело щебетали, приветствуя эльфа. Чем он всем так нравится? — Доброе утро, Дорг, — произнес нолдо, остановившись, — смотри, кто к тебе пришёл. Я думала, мне все равно, но, взглянув в черные глаза своего бывшего спутника, того, с кем я общалась, как с равным, кого увела из родного дома и кого бросила, почувствовала стыд. — Прости, что не приходила к тебе, мой друг, — я нежно погладила оленя. — Как тебе жилось? — Уж не чаял тебя снова увидеть! — Дорг явно был рад, что я пришла, хоть и показывал обиду. — Не скучно тебе было? — Для того, кто всю жизнь прожил среди себе подобных, находиться одному не так просто. — «Не могу не согласиться». — Впрочем, мои достоинства здешних впечатлили, — уже гордо добавил олень. Не знаю, как так вышло, но на конюшне я пробыла до заката. Дорг рассказывал о своём житье-бытье, а я слушала, вдыхая уже забывшийся запах конюшни, вертя в руках сухие соломинки и играя с собакой. Наверное, в этот день я была счастливее, чем за все дни, проведённые в Обители. Вечером снова пришёл Глорфиндель. — Выбирай: я могу отвести тебя в библиотеку, где ты опять погрузишься в изучение старинных текстов, или в твою комнату, где я могу рассказать о твоих родичах после Эндорэ. «Какой подход», — я улыбнулась. Кого-то он мне напоминает… Несмотря на то, что отведённая мне комната пустовала, все было чисто и аккуратно, даже усыпавшие террасу цветы в горшках были политы, вьющиеся растения подстрижены, на креслах не было ни пылинки. Яркие поздневесенние цветы, чьи ароматы смешивались и заполняли все вокруг, соловьи и дрозды, выводящие трели, тяжелый шум далёкого водопада… В отличие от меня, Глорфиндель, похоже, не был удивлён. Он удобно расположился в одном из плетёных кресел на террасе, приглашая присесть и меня. В прошлый наш разговор здесь весна только заступала на место зимы, сейчас же она вовсю вошла в свои права. Я попыталась подсчитать, сколько же прошло времени, и не смогла. Лаурэфиндэ, послав мне только один выразительный взгляд, тем самым заставив наконец сесть ровно и внимательно слушать, начал свой рассказ. Он избегал говорить о жизни до Мандоса, как и о самих деталях пребывания в Чертогах, несмотря на мои расспросы. — …все, что тебе надо понимать, — это что никто из твоих друзей и родственников уже никогда не станет прежним. Мандос — это не место, где стирают тяжелые воспоминания и откуда выпускают «новеньким и чистеньким». Весь накопленный жизненный опыт никуда не исчезает. Чертоги же просто позволяют в полном покое переосмыслить пройденное. Когда возвращали меня, в Чертогах оставались почти все твои родичи и, честно говоря, немногие из них стремились их покидать. Однако выходишь ты уже и не тем, кем входил. Проще говоря, эльфы, вышедшие из Мандоса, уже дважды не те, с кем ты когда-то попрощалась. Поэтому, если бы ты предпочла после месяца бессознательного состояния отправиться к Намо, это было бы не просто крайне неразумно, но ещё и тебе изрядно навредило бы: не зная ничего, ты бы просто не смогла понять никого из близких. — До этого, как ни странно, я и сама додумалась, господин, — я осторожно перебила Глорфинделя, ещё больше выросшего в моих глазах. — Отлично. Значит, можно рассказать о том, что должно тебя заинтересовать, госпожа, и что тебе будет полезно узнать. Итак, узнав от твоих родичей, что они так и не встретили тебя даже в Мандосе, я вместе с ними полагал, что ты, должно быть, уже успела вернуться. Не думаю, что удивлю тебя, сказав, что выяснение твоего местоположения не было моей первостепенной задачей, но пропустить мимо ушей слова королевской семьи я не мог, поэтому по выходе осведомился о тебе, получив, разумеется, вопросом на вопрос «а разве не в Чертогах?». Так как я вышел один из первых, твоя матушка пожелала расспросить меня о судьбе её детей. О судьбе принца Феанаро она догадывалась. Кроме меня, были другие рассказчики, готовые описывать наши бравые деяния, так что я ограничился краткими справками. Она, разумеется, не на шутку взволновалась, услышав твою историю, предполагала невероятные исходы. Впрочем, твое появление действительно было довольно эффектным. — Как… — у меня пересохло в горле, — как она? — Госпожа Нерданель безмерно горевала о судьбе своих детей, но у неё нашлась поддержка. Тебе ведь известно, что она дружна с семьёй твоего покойного деда. Не будь это Лаурэфиндэ, я бы посчитала такой ответ чересчур жёстким и сухим. Бедная моя мамочка, надеюсь, сейчас её могут утешить хоть её сыновья. — А Финвэ… — Остался в Чертогах, зато твоя бабушка, леди Мириэль, вернулась и находилась в Чертогах Вайрэ. Отцу же твоему было навеки запрещено покидать Мандос. — Как! Феанаро многое совершил, но неужели он недостоин… — Дело не в том, госпожа, чего твой отец достоин. — Тогда в чем? Не понимаю! — И не поймешь. По крайней мере пока. На языке вертелось много слов, но неимоверное уважение, которое мне почему-то смог внушить Глорфиндель, не позволило снова ругаться с нолдо. Военачальник Обители уделил мне до роскоши много времени, отвечая на мои вопросы терпеливо, но иногда уклончиво и все ещё непривычно для меня суховато. — …в Мандосе братья твои сказали, что рады, что их сестре не пришлось пережить все то, что сделало их теми, кто они есть. — Они думают, я от этого счастливее? — Вполне возможно, что ты и правда счастливее, чем тебе кажется. — А с Феанаро ты не говорил, господин? — Не говорил. — А… а с принцем Финдекано? — Хочешь узнать, не нашёл ли он тебе, госпожа, замену? — в его голосе слышалась лёгкая насмешка. Я в очередной раз поблагодарила судьбу, что такую фразу мне сказал именно Лаурэфиндэ. — Ты мне не соврешь, даже если знаешь об этом меньше моей сестры. — Об этом как раз тебе бы лучше спросить у неё. — Но ты от меня ничего не утаивал? — я почти не сомневалась, но все-таки спросила. — Нет. И по тому, что мне известно, принц Финдекано был предан твоей памяти. Не в силах справиться с волнением, я вскочила с кресла и принялась ходить по террасе. Судя по всему, Глорфиндель и так судил обо мне как о впечатлительной и импульсивной девчонке, ничего не знающей о жизни, поэтому перед ним уже не было смысла строить из себя гордую принцессу. А Финдо, мой добрый, хороший, смелый Финдо!.. Как ты теперь? Ищешь ли меня? Военачальник Обители передал мне все разговоры, которые посчитал полезными, изложил обстановку в Тирионе и всем Валиноре на момент его отплытия, рассказал о том, что успело произойти в Эндорэ за последние месяцы… Кажется, нолдо стремился завалить меня сведениями о реальности, чтобы я опять не зарылась в прошлое. Я же сидела, мотая на ус каждое его слово и почему-то думая о том, что у соловьев здесь совсем другой голос, что поют они как-то совершенно особенно.