Как сильмариллы все изменили

Из последнего похода за новостями Рысь и Сокол вернулись потрепанные и сильно взволнованные. Они сбивчиво, что было им совсем не свойственно, рассказали о том, что Тьма пришла внезапно и резко. Они как раз были у западной границы пустыни, у Гурей, и слушали про войска и Чародея. И в этот самый момент с запада стремительно налетела туча, а под ней, в окружении стражи ехал на черном коне черный всадник. Майар путались в описаниях и времени, но были уверены, что это кто-то очень сильный, хотя и не вступивший во всю силу. — Я знаю, как бывает страшно, когда Тьма приходит внезапно. Отдыхайте, здесь вам ничего не грозит, —Кена оставила духов у источника. — Хочешь защитить их, — Килиан вопросительно изогнул бровь. — Они ведь мирные духи, они не смогут противостоять кому-то могущественному. Кстати, — вспомнила Кена, — тебе не кажется, что вода мягче стала? — И правда. — Я раньше думала, здесь в почве много железа, поэтому и воды много, и по вкусу она такая, ну, знаешь, странная. А сейчас изменилась… — Вымылось? — предположил не особенно заинтересованный Килиан. — Это просто Кохира ушла. Вода и железо, точно. Ну хоть сыпь у детей пройдет, я устала уже им отвары готовить, когда они не помогают! — выдала Кена. Килиан только пожал плечами. В деревне начали готовиться к сражениям. Держали совет, на котором Кена в красках расписала, как сюда идет темная сила, чтобы поработить и увести на войну с западом. К счастью, в это время деревней правили уже люди нового поколения, не питавшиеся рассказами о древнем духе солнца и его «заботе» о людях. Они встали на сторону Кены и пожилым старейшинам пришлось смириться, хотя они и говорили, что противостоять тому, что не можешь победить — опасная и бессмысленная затея. Тем не менее, на одном запале в пустыне крепость не построишь и не переучишь мирных людей в воинов. Кена размышляла о том, стоит ли объединиться с соседними деревнями или наоборот, с духами, и с их помощью как-то сразиться с врагом. В итоге старейшины и Килиан предупреждали об опасности соседей, а Кена и Дачо пытались наладить контакт с теми духами пустыни, которые уже не принимали телесное обличие. Такие духи выли в песчаных бурях, охраняли источники или жили в старых деревьях и камнях. Многие из них очень давно не общались с другими и почти разучились понимать и говорить. Говорить любили только те, что скитались с ветрами, но с кем именно они говорили и не сами с собой ли — оставалось загадкой. Килиан иногда пересказывал Кене диалоги с людьми, а она делилась опытом «общения» с духами пустыни. Люди были беспечны и предупреждениям подозрительного Килиана внимать не хотели. А духи, наоборот, зачастую считали беспечными и глупыми тех, кто нарушал их покой. Однажды вечером Кена вернулась особенно грустной из поездки. Килиан поставил перед ней стакан настоя из серых песчаных растений и выбрал лучшую лепешку. Кена не глядя отпила и устремила неподвижный взгляд на стол. И только Килиан уже хотел спросить, что случилось, она заговорила: — Я не помню, рассказывали ли тебе, но со мной и раньше случались странные вещи. Я периодически слышала всякий бред, начиная еще с выхода Мелькора из темницы. Моргота. Ну, не важно. — И что на этот раз они сказали? — Килиан напрягся. — Здесь земля — песок и камень, Нет садов здесь, нет озер здесь, Воздух здесь клубится дымом, А не пахнет сладкой розой. Улетай, смешная птица, Птица с белой головою, И забудь сюда дорогу, Здесь хозяйничаем сами. — Так, и это очень плохо? Они недружелюбны, но этого можно было ожидать. Зато никаких зловещих предсказаний. — Да, ты прав, наверное, — Кена встала и понуро поплелась к постели. — А ну вернись, поешь и договори, что именно тебя так расстроило! — Раскомандовался, — Кена приплелась обратно к столу. — Я не знаю, — она задумчиво отломила кусок и крутила его в руках. Килиана всегда раздражало, если с едой «играли», но он пока промолчал. — Может, я устала, что меня везде считают чужой. — Ты все время приходишь в странные для эльфов места, — сообщил ривенделльский разведчик, но, помолчав, добавил, — но везде тебя так или иначе принимают за свою. Уж не знаю, что было до нашей встречи, но и в Доме Элронда, и в Кхазад-Думе, и в Гондоре, в Хартуме и даже здесь. Это место более дикое и требует больше времени для приручения. Но ведь времени у тебя навалом. Кена усмехнулась, продолжая вертеть кусок лепешки в руках. — Кена, если ты сейчас же не съешь этот кусок, я… — он хотел сказать «клянусь», но вовремя себя одернул, нехорошее, больное для нее слово, — говорю тебе точно: отберу его и размочу в кружке. Кена ненавидела размоченный в воде хлеб и быстро принялась за лепешку. Они не хотели ждать, пока Король-Чародей и его свита зайдут далеко на восток. Почему они пришли сюда так внезапно, чего ждали все эти годы? Обладая скудными сведениями, Килиан должен был защитить своих людей. Сокол и Рысь иногда уходили в разведку, но недалеко, страшась попасть в лапы врага. Но, наконец, им удалось кое-что выяснить. Король-Чародей стремительно продвигался на восток и сейчас обосновался у южной границы пустыни. Кроме ресурсов, там есть люди, настроенные ему служить. И ему, конечно, без надобности самому пересекать пустыню, чтобы завербовать сторонников или по наводке искать кольцо Земли, поэтому Килиан и Кена в скором будущем ждали высокомерных сборщиков дани, карающих за неповиновение центру. Они даже вслух пожалели, что Кохира уехала именно сейчас. Сборщики налогов объявились не так скоро, как они предполагали, но что скоро для эльфа и что для человека? Дочка и сын Дачо успели подрасти достаточно, чтобы быстро бежать и кричать о приближении незнакомцев. Дети, пересекавшие под предводительством Килиана пустыню, давно окрепли и возмужали и теперь хмурились, готовые к любому повороту событий. Килиан, как и в день встречи с Кохирой, заставил Кену отсидеться в специально вырытом и замаскированном подвале. А сам он, вместе с Дачо и другими управителями деревни, вышел навстречу. — Солнце сегодня осветило нашу встречу, — заговорил один из приезжих. — Да будут дни ваши долги и земли ваши богаты. Примите усталых путников, утолите их жажду и голод и позвольте им восстановить силы. — Мы всегда рады помочь путникам, только если это не незваные гости, — выступил вперед Дачо. — Сначала назовитесь и скажите, с какой целью вы идете. — На нас лежит важная миссия объединения земель под властью Владыки, — голос посланца стал жестче. — Наша земля не принадлежит никому, кроме нас и древних духов пустыни. Кого же вы именуете Владыкой? — Великого мага, который принесет народу Востока процветание. Неужели вы забыли свою историю? Хоть вы и живете уединенно, можно сказать, отшельниками, но все же и вы должны передавать новому поколению древнюю мудрость и память о корнях. — Нам известна долгая и тяжелая жизнь нашего народа, — чуть склонил голову Дачо, соглашаясь, — и также известно, что поклонение темным силам ничего нашему народу не принесло. Если темный маг созывает нас под свои знамена, передайте ему, что он не получит нашей поддержки. — Довольно, — вдруг сказал другой посланник, выглядевший строго и солидно. — Пусть со мной говорит, тот, кто выше вас всех ростом и скрывает лицо под маской. Ты у них главный? — Мы управляем сообща, — спокойно ответил Килиан. — Ну хорошо, — прохрипел мужчина. — Нам говорили, что вы какие-то чудные, что будто за главных у вас иноземцы и духи. И все же я вижу перед собой людей, своих соотечественников. Долгое время вы жили сами по себе и, видимо, забыли, что есть еще целый мир вокруг вас. Владыка не созывает вас под свои знамена, — передразнил он Дачо, — и не просит великих жертв. Для развития армии нужны средства, но мы не требуем одинаково и от богачей в городах, и от таких бедных деревень, как ваша. Если вы даже не ведете торговлю, отдавайте нам по три овцы, по пять рулонов тонкого полотна из овечьей шерсти, по три мешка фиников и муки раз в полгода. Слышал, у вас хорошие целители? Пусть так же отдают по мешку лекарства от боли в животе, от ожогов и сыпи и для заживления ран раз в год. Или как они у вас? Не в мешках? Владыка великодушен, и за лекарства мы не будем забирать у вас верблюдов. Знаем, что здесь без них тяжело. И, конечно, вы должны давать отдых нам и нашим животным, хорошо принимать и давать припасы в дорогу. Кроме того, — посланник отпил из бурдюка, чтобы смочить пересохшее от долгого перечисления горло, — вы должны признавать власть Владыки над собой и чистосердечно поддерживать его. Если вы поклоняетесь каким-то другим духам или укрываете чужеземцев, будьте благоразумны и оставьте их. — Еще будут требования? — в голосе Килиана слышалась насмешка. — Повторяю: Владыка великодушен и не собирается разорять бедные деревеньки. — Это ему и не удастся, мы не принимаем ваших условий. — Вы отдаете себе отчет, — начал было закипать посланник, но Дачо его перебил. — Отдаем. И просим вас немедленно покинуть нашу землю. Увидев, как грозно смотрят на него двадцать пар глаз, как сжимаются кулаки у жителей деревни, посланец развернул коня и крикнул: — Тогда ждите нас не с миром, а с мечом! Кто-то из стариков запричитал, что теперь они точно навлекли на себя погибель. И ведь из-за чего, из-за трех овец? Килиану пришлось им объяснять, что дань бы постоянно росла, что то, что началось тремя овцами, могло закончиться тремя мальчиками в год, не говоря уж о полном разорении хозяйства. И он оказался прав. Несколько раз к ним приезжал вооруженный отряд, но тактикой и мастерством они одерживали верх. — Как я и думал, «Владыке» на нас пока плевать, — говорил Килиан, пока Кена обрабатывала ему порез на ладони. — Уж не знаю, какую они собирают армию, но пока я не впечатлен. — Мог бы тогда и без ран обойтись, — Кена закатила глаза. — Давно практики не было, да и меч прямо над Азаром был, не успел отбить, пришлось рукой, — надулся Килиан, но потом вновь задумчиво продолжил, — мне кажется, они пока сами собирают силы. Может, Гондор или наши их разбили, и они сбежали на Восток зализывать раны. Им в таком случае наше повиновение и наша дань — мелочь, не стоящая внимания. — И все же мы разбили уже два отряда, им не нужны люди? — А что им переживать, если ты их все равно лечишь? — Мы это уже обсуждали. — Мне самому не нравится драться с людьми, но ты думаешь, они тебе потом спасибо скажут? Встанут на нашу сторону? — Поживем — увидим, — Кена последний раз протерла едкой обеззараживающей жидкостью кожу у раны, Килиан дернулся, и она, довольная, ушла в лазарет. Не все воины были тяжело ранены, многие сдались в плен с легкими повреждениями. Жители деревни действительно не понимали, что с ними делать. Это были обычные наемники, никто не стал вызывать из городов солдат ради одной непокорной деревушки. Им было все равно, есть ли Владыка или нет, что он хочет и куда именно идет дань. Килиан уже привык относиться к людям хорошо и знал, что всегда есть надежда, но не ждал, что они останутся, когда вылечатся, или не примкнут к новому отряду и не нападут в следующий раз. И все же он должен был признать, что Кена обладала, видимо, каким-то таинственным обаянием, которого он не чувствовал, но под чары которого попадали некоторые люди. А, может, она просто поила их каким-то отваром, который помутнял рассудок. Как бы то ни было, некоторые наемники оставались и вполне хорошо приживались в деревне. С деньгами, которые им платили, все равно не разбогатеешь, особенно в пустыне, а благословенный оазис позволял жить спокойно и честно. Килиан удивлялся, что у кого-то из этих людей было именно желание жить честно. Других они отпускали, и они, благодарные Кене за спасенные жизни или просто счастливые, что их не заставляют работать в три погибели, уходили. Вскоре с повинной начали приезжать посланцы из соседних деревень. Они просили помочь освободиться от дани, которая, и правда, каждый год росла. Даже они уже поняли, что это просто налеты грабителей, за которыми вряд ли стоит могущественный темный волшебник. Килиан поворчал, но согласился и, когда было время им платить дань, взял отряд и поехал на подмогу. Пленяя наемников, жители деревни разжились оружием, и Кена, Килиан и Дачо обучали желающих им владеть. Они без труда прогнали сборщиков дани и научили мужчин соседних деревень сражаться так, чтобы избежать потерь. Потом мальчишки упросили родителей, а те упросили Килиана и старейшин, чтобы в оазисе Кены создали тренировочный лагерь. Килиан уже ходил без маски, потому что и без того все понимали, что он не простой человек, да и Кена выделялась. Но к ним, на удивление эльфа, быстро привыкли. У людей вообще все было очень быстро. У Дачо, который недавно был совсем мальчишкой, появлялись морщинки. Эльфа не успокаивали объяснения Кены, что от солнца кожа людей быстрее стареет и вообще молодость восточных людей недолговечна. Она призывала наслаждаться моментом. «Тоже мне, — ворчал про себя Килиан, — будто ты не волнуешься о том же». Последние роды Сепхен дались тяжело, Дачо места себе не находил и вскакивал каждый раз, когда откидывался полог, закрывающий проход в лазарет. — Бабка Монуй и Кена сидят с ней уже целый день, — он вскочил и схватил за рукав Килиана, пришедшего его проведать. — Такого никогда раньше не было. — Дачо, — Килиан мягко усадил его обратно на низенькую скамеечку, — они знают свое дело. Жена у тебя сильная. На, выпей, мне Кена велела сварить. — Что это? — Дачо с недоверием покосился на темно коричневую жидкость. — Вообще это — успокоительный отвар, но я в этом не то чтобы мастер, — Килиан почесал затылок. — Я не могу пить отвары, пока Сепхен страдает! — твердо произнес Дачо и глаза его блеснули оранжевым. Килиана вдруг пришла идея. — Послушай, сейчас только солнце зашло, а весь ваш род силу обретает на рассвете. Я чувствую, что и твоя девочка появится не раньше. — Девочка? — встрепенулся Дачо, и темные волосы упали ему на лоб, из-за чего он стал очень похож на Гурей. — Откуда ты знаешь. — Эльфийское чутье, — улыбнулся Килиан и, не удержавшись, потрепал его по волосам как мальчишку. Дачо все равно, не слушая уговоров сердобольных соседей, просидел до утра, и с рассветом его разбудила возня и пронзительный детский крик. Килиан уже был тут как тут и весело указывал Дачо, мол, иди. С дрожащими коленками бесстрашный Дачо осторожно зашел в лазарет. Вскоре к Килиану вышла потрепанная, Кена, вытирая руки об уже розовую тряпку. — С боевым крещением, — поприветствовал ее разведчик. — Да уж, надо было в Амане такому учиться, пока была возможность, не так страшно бы было. — Как назовут? — А ты догадайся, — Кена вернула ему веселый взгляд. — Ну-у, Гурей. — Ну-у, да, — передразнила его Кена. Прибежали старшие дети Дачо знакомиться с сестренкой. Но пока их не пускали, поэтому они забросали Кену вопросами. Килиан хотел ретироваться, но Кена больно ущипнула его за руку. На невинный вопрос: «А почему у вас детей нет?» оба эльфа захлопали глазами и переглянулись. — Видишь ли, детей заводят, когда вступают в брак… со своим избранником. — И что вы не можете друг друга избрать? — Потому что мы с Килианом, Хельмеш, как вы с Арьен. — Вы брат с сестрой что ли? — По духу, — выкрутилась Кена. Дети разочарованно кивнули и отвлеклись на голос отца, который звал их посмотреть на нового члена семьи. — Эру не дай такую сестру по духу, — вздохнул Килиан. — Иногда я думаю, что ты с моими братьями даже подружишься, — Кена фыркнула и ушла варить новый отвар, чтобы помочь роженице восстановить силы, а заодно — и себе. Сколько лет этому оазису, думает Килиан. Сыну Дачо Хельмешу исполняется двадцать. Килиан занимается делами: обучает детей и взрослых сражаться; ездит в другие деревни; помогает ремонтировать и строить дома; препирается с Кеной; играет со старейшинами в игру, когда-то подаренную Кене торговцем; смотрит постановки, в которых молодежь читает западные и восточные стихи; принимает участие в празднике солнца, который давно уже не имеет ничего общего с восхвалением Врага; беспокоится, когда придет следующий отряд их утихомиривать; думает, что же творится на западе; размышляет, куда выселить Кену, чтобы дома постоянно не пахло травами и делает пристройку к лазарету. И вот уже младшей Гурей уже шестнадцать. И вновь впервые за долгое время приезжает отряд, но не нападает исподтишка, а предупреждает, пытается уговорить. Их больше, вооружены они лучше и, как Килиан проверил на практике, лучше сражаются. Был бы Килиан человеком, он бы был седым стариком, у него бы постоянно не болела голова за этих людей, за его людей… Деревни были слишком далеко друг от друга, дорогая через пустыню утомляла, Рысь и Сокол не могли все время служить разведкой. Соседи и хотели бы помочь, но не успевали, не всегда успевал и Килиан. Кена предложила ему какое-то время пожить в соседнем оазисе, чтобы помочь им избежать жертв. Три ночи Килиан, не смыкая глаз, обдумывал предложение, и решился ненадолго уехать. Две недели спустя ему начало казаться, что он сходит с ума: ему чудилось, что воздух слишком «пресный» без запаха трав и отваров, который все равно пробирался в их с Кеной дом. И ссориться было не с кем. Пора было возвращаться домой. Но он не успел уехать: приехал большой отряд. Вдвое больше прошлого, отряд в тридцать натренированных солдат. Килиан бился, пока рядом падали раненые или убитые его товарищи. Тогда он поудобнее перехватывал меч и бился дальше. Раньше что-то держало его руку, он старался не убивать людей, не наносить им заведомо смертельные раны. Что-то опустило его руку в этот раз, и она летала с изогнутым мечом и тяжело обрушивалась на головы врагов. Килиан убил четверых. И он не хочет об этом говорить. Еще одному, пострадавшему от его меча, требовалась срочная помощь сведущего лекаря, но Килиан не хотел везти его в свою деревню. Двое деревенских парней мертвые лежали на земле. Килиан сам тренировал их. Он отвернулся. Он трус. Он видел страх в глазах людей и все же резал и рубил. Килиан бы многое отдал, чтобы вновь сражаться с орками. Готов даже к поединку с Королем-Чародеем. Хотя такие поединки ничем хорошим не заканчиваются. На следующий день провели поминальные обряды, но не успели они опомниться — пришел новый отряд, в сорок человек. Килиан взял лук. Он больше не собирался их щадить. Может, если бы он вчера все же пустил в спину раненного беглеца стрелу, сейчас бы к ним не пришли вновь. А другой отряд сейчас может вести сражение в их оазисе… Битве ты должен посвящать все мысли и силы, сосредотачиваться только на том, чтобы одолеть врага. Страх за оазис и Кену подвел Килиана, и чужой меч рассек ему лицо. Кровь быстро залила глаза. Боль привела его в чувство. Позже местные целители обработали рану, она оказалась неглубокой, но без вмешательства Кены останется длинный вертикальный шрам. Только эльфу обработали рану, сразу же позвали к пленникам. Буйный пленный с глазами навыкате очень хотел сказать Килиану, что видел Владыку и говорил с ним, что Владыка приказал им подавить восстание. Но они узнали, что самой непокорной деревней правят духи и чужеземцы, и Владыка будет счастлив их заполучить. — Что ты говоришь? — Килиан схватил полубезумного пленника за грудки и встряхнул. — А ты думал, Владыку перехитришь? Мы тебя пока здесь подержим, а в твоей деревне второго духа возьмем. И всех детей духов и людей, заодно. Килиан оставил его дальше говорить самого с собой: по его рукам струилась кровь из открывшейся раны на голове пленника. Только Килиан оседлал коня, которого ему великодушно одолжил старейшина, увидел, как с неба спускается птица. Сокол кружил над ним и звал его скорее в его деревню. Он поехал даже без маски, в лицо летели пыль и песок, тревожа рану, в горле пересохло, лошадь шла тяжело, ее ноги увязали в мягком песке. Он ненавидел пустыню. Жил здесь столько лет, но так часто ее проклинал. Килиан старался не отвлекаться и сохранять голову холодной, чтобы трезво оценить ситуацию. К сожалению, он не был лишен воображения, поэтому оно рисовало ему самые безысходные картины. К облегчению Килиана, в этот раз обошлось без потерь, но это только благодаря чуду. Сокол сказал, что Кена и Дачо с Хельмешем сначала думали справиться со всем сами, но вскоре стало понятно, что с такими врагами никто еще не сталкивался. Должно быть, свет Амана, осенявший оазис, еще и благотворно влиял на здоровье, потому что из скудных лекарственных растений у Кены бы не вышло сделать отвары, мази и примочки от всех видов болезни. Килиан сражался два дня подряд, а затем примчался, наглотавшись песка, чтобы вступить в новую тяжелую схватку. Эльфа клонило в сон, голова от раны и не дававших покоя мыслей раскалывалась. Кена охала, что ему повезло, что он не остался без глаза, но долго его не жалела: у нее было очень-очень много других больных. Килиан приносил ей пищу, хотя и сам не притрагивался ни к воде, ни к еде уже несколько дней, но у Кены тоже кусок в горло не лез. Когда всем больным была оказана помощь, она ушла на несколько часов одна в пустыню и сидела, смотря задумчиво смотря на закат. Килиан уже жалел, что рассказал ей бредни того пленного. После этого она предложила единственный, по ее мнению, выход из этой ситуации — сделать так, чтобы оазис перестал существовать. Существовать для других. Она хотела скрыть его ото всех, чтобы ни ее людей, ни соседние деревни не трогали, когда вновь придут за ней. Килиан вообще не имел понятия, как она собирается это сделать, и не воспринял ее предложение всерьез. Однако он забыл, что имеет дело с дочерью Феанора — мастерицей попадать во всякие дурацкие ситуации из-за своих идей. И когда на закате он услышал странную песню. Голос шел из ниоткуда, Килиан подумал, что Кена просто совсем отчаялась. Пока он искал ее по деревне, песня продолжала звучать очень четко, будто ее пели рядом. Я пою для тех, кто болен, Пусть все хвори прочь уходят. С голосом моим вольется В вас живительная сила. Мне известна боль от раны И известна боль от горя, Боль вы эту позабудьте, И усните сном беспечным. Я ваш сон здесь охраняю, А меня мой сон сокроет. Сон и правда здесь едины, Я взываю к этой силе, Мысль от сна я пробуждаю И прошу сокрыть нас в жизни, Будто это сон далекий, Чтобы, как слеза, прозрачным Это место всем казалось. Я же вас тогда покину, Как меня давно просили. Вашей воле здесь оставлю Спор вести с судьбой чужою. Сейте дальше запустенье, Воле вашей так угодно. Не пускайте лишь другого Демона на эти земли. Ваш покой я не нарушу, Коль словам моим внимали. Когда песня была допета, раздраженный Килиан нашел Кену у границы оазиса. — Только не ругайся, — опередила его Кена. — Это опять какая-то тайная сделка с духами? — Не тайная, — насупилась Кена. — Извини, — выдохнула она, — я знала, что ты предпочел бы сражаться дальше, но нельзя подвергать такой опасности ни нашу деревню, ни соседние. — Кена, когда люди держатся друг за друга и помогают в трудных ситуациях — это нормально, это правильно выстроенные отношения. И это им решать, помогать ли тебе, а не тебе определять будущее за всех! — Они не понимают, что я не смогу их постоянно защищать, даже если хочу, в любом случае, будут жертвы, а потом они сами станут злиться, что втянули себя и своих близких в это! Килиану почему-то вспомнились слова Сокола о том, что со временем захочется почувствовать над людьми власть, ведь это так естественно: ты сильнее, мудрее… Выходит, так Кена и считает. Не приняла их как равных. И даже его… Ведь даже не предупредила. Килиан развернулся и молча ушел. Люди спрашивали его, что значила эта песня, и он в сердцах послал всех разбираться к самой Кене. Кена отвечала, что скрыла оазис от посторонних глаз. Все пленные, которые покинут деревню, больше никогда ее не найдут, так что им придётся сделать выбор. Люди не понимали, как можно было просто сделать незаметным целый оазис, и не прислушались к словам его создателя. Новые пленные не собирались оставаться в деревне и даже не собирались ждать, пока их отпустят. Как-то утром обнаружили пропажу троих. Разгневанные жители деревни хотели было ехать во след, не слушая уговоров Кены. Килиан поехал вместе с ними и нашел их, через день умирающими от жажды в пустыне. Осипшими голосами они спрашивали, что случилось с источниками и подземными водами, куда пропал оазис. Килиан, не верил своим ушам. Он, ругаясь на себя, оставил беглецам два бурдюка с водой и поехал обратно. Кена говорила ему, что она вскоре должна уйти и что ей жаль отрывать Килиана от полюбившихся занятий и дорогих людей, предлагала ему остаться помогать деревне. Килиана его служба в разведке научила отличать благородство от глупости: недоверие Кены к чужим способностям и стремление взвалить все на себя — глупость и не больше. От этого у людей рождалось обратное недоверие к ней, поэтому они и поехали ловить беглецов. Кена поступила опрометчиво, но он же не мог бросить ее из-за этого. К тому же Килиан знал, что новое поколение смотрит на мир шире и способно противостоять многим трудностям, они справятся и без его опеки. Эльфы тепло попрощались с жителями деревни, не обошлось и без слез. Кена была поражена, что перед самым уходом к ней подбежала девушка, с которой они никогда не были близки, горячо поблагодарила ее за все и пожелала безопасного пути, куда бы они не направились. Так начались долгие годы скитания Килиана и Кены в пустыне. Килиан считал дни, месяцы и годы — за это время умерли все люди, которых они знали. Кена даже мрачно шутила, что это неплохая стратегия: бросать людей еще молодыми, чтобы не видеть их заката. За все это время они так редко разговаривали с кем-то, помимо друг друга, что вполне могли сойти с ума. И иногда проверяли, в порядке ли их рассудок. Они старались занимать ум работой, загадывали друг другу загадки, сочиняли стихи (Килиан честно пытался), Кена пела ему старинные песни. Однажды Кена чуть не сожгла их игру, Килиан едва успел выхватить расчерченную на клетки дощечку из огня. — Я больше не могу в нее играть, меня от одного взгляда на нее тошнит! — Кена заплакала, и он ее понимал. И все же игру хранил. Когда они совсем не могли найти еду: на северо-востоке пустыня была каменистой и еще более безжизненной, чем раньше, Кена выращивала им какой-нибудь куст. После привольной жизни в оазисе им приходилось вдвойне тяжело. Иногда они заходили в деревни и обыгрывали местных в уже надоевшую игру, зарабатывая на воду и ночлег. Несколько раз они натыкались в оазисах на отряды наемников, с одной бандой даже провели несколько месяцев: они тоже скрывались от солдат, которые «патрулировали» пустыню. Но однажды наемники решили попытать удачу и отправиться западнее, где хотя бы жили люди, и с тех пор Кена и Килиан их больше не видели. Пока они еще не ушли далеко от оазиса, с ними были Рысь и Сокол, но затем они отпустили их: все же им надо было охранять свою землю, теперь особенно. На несколько лет к ним прибилась маленькая лань, неизвестно как оказавшаяся далеко от своих сородичей. И эльфам было с ней веселее. Иногда им казалось, что они излишне осторожны: когда изнываешь от жажды и сходишь с ума среди бесконечной серой равнины, начинаешь думать, что любой риск стоит того, чтобы ненадолго сменить обстановку. Однако, нарвавшись пару раз на солдат, с которыми им пришлось сражаться в одиночку, эльфы поняли, что таких встреч все же стоит избегать. Чтобы не замыкаться в себе, они много разговаривали, рассказывали друг другу редкие неизвестные другому истории из прошлого, думали, что сейчас делают эльфы Элронда, Галадриэль, Кирдана, люди Гондора и народ Аранарта, что творится в Амане, не страдает ли он от перенаселения, дошли даже до смелых предположений о Чертогах Мандоса. Килиан не любил болтать, но за эти сто девятнадцать лет они обсудили все темы, которые существуют, начиная устройством мира и бытием духов и заканчивая количеством и именем детей, которых каждый из них потом заведет. Кена начала рисовать углем на камнях или стенах пещеры лица своих родителей, братьев, сестер, Финдекано, Элронда и его семьи, Глорфинделя, Нимродель, Демара, Элли, Малкира, учителя Келантара, Дачо, обеих Гурей, Нарсы… Просто чтобы не забыть, как они выглядят. Хотя Кена и часто отчаивалась, что не помнит лицо или не узнает. Килиан понял, что сам бы не вспомнил лицо Нимродель, но больше расстроился из-за того, что лицо его брата на неровной стене пещеры казалось плохо узнаваемым. Они оба не могли представить, как Главарь выглядит сейчас. Прежде, чем покинуть место, они тщательно стирали или замазывали рисунки, так что они уходили обратно в небытие. Килиан вел их распорядок дня, не разрешал пропускать тренировки и занятия языками: Кена учила его остальным, которые знала. Раз в несколько дней они меняли распорядок и чередовали занятия — это было их отдыхом. Также Килиан быстро пресекал разговоры-сожаления: о том, что они оставили людей, что не попробовали сражаться дальше, пусть и ценой огромных потерь, или что не попробовали прорваться обратно на запад или найти Кохиру, чтобы сделать это уже с ее помощью. Кена часто сетовала, что не может стать бесплотным духом или раствориться: «Можно было бы в несколько минут облететь все места, в которые хочешь попасть, а сражаться бы с тобой никто не мог. И голода с жаждой бы не было». Когда приходила зима и в пустыне ночью становилось очень холодно, они спали в обнимку, совершенно этого не смущаясь. Кена только смеялась, что ее братьям придется Килиана догонять, чтобы стать такими же родными вновь. После того, как они семь лет успешно скрывались, никому не показываясь, эльфы решили устроить себе небольшой праздник: дойти до людей. По подсчетам Килиана был как раз праздник Солнца и в деревнях было много народу, так что путешественникам они бы не удивились. Кена была в восторге и плясала вместе с другими девушками, не жалея ног. Даже Килиан вышел танцевать. На следующий день, еще до рассвета, они покинули деревню и отправились в свой нынешний дом — уютную, как говорила Кена, пещеру в красных железных скалах. Но, как оказалось, совсем незамеченным их существование не осталось. Через три дня Килиан заметил разведчика, быстро убежавшего, за скалы, так что Килиан не смог пустить стрелу. Они спешно замазывали портреты и собирали немногочисленные пожитки, когда услышали топот копыт. Килиан выглянул из пещеры и увидел приближающуюся группу всадников, быстро посчитал: двенадцать человек. Однако шума было явно больше: солдаты разделились, несколько групп собирались незаметно подойти с разных сторон, пока всадники отвлекали. В пещере он был как в ловушке, но беспокоило его не это: Кена ушла искать пригодный для выращивания растения участок земли. Схватив лук, нож и оба меча, Килиан вылетел из укрытия. Куда она пошла? Цепкий взгляд разведчика различил одинокую фигуру на западе. Кена тоже заметила, что к ним гости, и со всех ног, соревнуясь с Нессой, бежала обратно к укрытию. Килиан не успел: воины перехватили ее прежде, чем он подошел достаточно близко, чтобы долетела стрела. Безоружная Кена встала в оборонительную позу, готовая как кошка кусаться и царапаться до последнего. Килиан видел, что двоих воинов она даже быстро уложила на землю, но тут же к груди ей приставили клинок. Двенадцать всадников с севера, шестеро воинов с запада сейчас с Кеной, еще восемь с юга. Килиан натянул тетиву — стрела пробила грудь того, кто держал клинок над Кеной. Сразу же пали еще двое, пронзенные точными выстрелами. Оставшиеся трое не растерялись и схватили Кену, выставив ее щитом и приставив меч теперь уже к горлу. Один из всадников в это время натягивал лук, целясь в Килиана. Он успел это заметить и вовремя присел. В это время Кена, должно быть, мощным осанвэ пробила слабенькую защиту разума окружавших ее воинов, из-за чего те испуганно закричали и схватились за голову. Кена вырвалась и кинулась к мечу одного из поверженных. Килиан удивился, что восемь спешившихся воинов лезут за ним на скалы, но двенадцать всадников направляются к Кене, которая легко ранила одного, и сейчас сражалась с двумя воинами. Килиан хотел было кинуться всадникам наперерез, но и у пеших воинов были короткие точные луки, они натянули тетиву в двадцати шагах, и Килиан еле успел спрятаться за выступом. Он не мог выйти из укрытия, потому что солдаты сразу бы его подстрели. Балрог! «Кена, отбери у них лук и бей издалека!» — послав осанвэ, Килиан высунулся из ущелья, чтобы отбить ближнюю атаку. Эльф благодарил Эру за то, что ему хватило ума заставлять себя и Кену тренироваться. Сражение было в самом разгаре, когда над серой равниной раздался пронзительный женский крик. Килиан стремительно обернулся, чтобы увидеть, как Кене заламывают руки высоко за спину и отбирают оружие. По крайней мере ее хотят взять живой. А вот его, похоже, нет. Отбиваясь от последних двух противников, Килиан сталкивает их в ущелье, а сам вновь хватается за лук. «Они не убьют Кену, если я выстрелю». Эхо отражается от скал: — Не дури, сволочь, иначе она лишится руки. Кена быстро им говорит, что Килиан — могущественный дух, с которым им не совладать. Воины не то струхнули, не то оценили полезность Килиана, но, посовещавшись, крикнули ему спускаться, обещая не трогать, если без глупостей сдастся. Килиан сложил оружие и, подойдя, кинул под ноги солдатам нож — свое последнее оружие. Каждый шаг под прицелом натянутых луков давался тяжело, и сейчас Килиан выдохнул, потому что воины расслабились и отпустили луки. В тот же миг Кена дернулась и, не ожидавший этого мужчина ее на миг выпустил. Килиан схватил ближайшего солдата и вывернул тому кисть, перехватывая падающий из его рук меч, сразу быстрым движением перерезал горло лучнику. Кена теперь сама заводит руку за спину пленившего ее воина и бьет под коленки. Следующему набрасывающемуся на нее воину достается сначала в пах, а потом по голове. Меч быстро оказывается в ее руках и у очередного лучника перерезаны сухожилья кисти. Килиан спешит покончить с последним лучником, но на него наскочили сразу два оставшихся конных. Лошадь дала копытами в грудь, и в следующее мгновение со спины под ребра воткнулся клинок. Килиану показалось, что все на миг стихло, замерло, острая боль еще не успела заполнить сознание. «Я успею!» — думает Килиан и сам наносит смертельный удар ранившему его воину. Кена мечом проходится по задним ногам лошади, та падает и придавливает собой всадника. На еще одного Кена прыгает и тоже пронзает грудь. Еще способные двигаться всадники вскакивают на коней, но Кена хватает лук и стреляет в плечо. Последнего подстреливает Килиан. На смену внезапной тишине голову наполняет звон. Килиан падает на одно колено. Кена бросается к нему, в ее глазах страх. Килиан хочет что-то сказать, но изо рта вырываются хрипы и густая кровь. — Тише, тише, — Кена осторожно кладет его на землю. Под рукой нет никаких лекарств, скудные запасы в пещере, но он видит, что ей страшно его оставить. Килиан вдруг понимает, что снадобья не помогут. Он удерживает руку Кены и пристально смотрит ей в глаза: «Хватай двух лошадей и поезжай на восток две мили, на вторую лошадь положи тело, ты справишься, и отправь ее на юг, а сама поезжай на север. Возьми меч, нож, собери побольше стрел. Не приближайся к обитаемым оазисам и источникам близ людей по крайней мере год, пользуйся подземными водами, не рисуй портреты: по ним тебя отследят». — Килиан… «Затем постарайся найти Кохиру и пробирайтесь на запад через север. Если не найдешь ее, очень осторожно возвращайся в оазис, уж тебе-то он откроется. Живи там, пока не станет лучше, не вступай в открытый бой. Потом все равно иди на запад и возьми Рысь, Сокола и кого-нибудь из рода Нарсы в спутники». — Килиан, не надо… «Кена, ты справишься, ты должна, у тебя большие планы. Если зачахнешь в пустыне, кто будет налаживать отношения Востока и Запада?» В ее глазах ужас. — Килиан, не говори так, пожалуйста, не покидай меня! «Ты сделаешь как я скажу и будешь осторожна, пообещай мне!» — Килиан, я не смогу без тебя. Прошу, не уходи! «Даже не думай сдаваться, не смей что-то с собой делать…» — Килиан, ты не смей! Не смей мне так говорить, когда сам собираешься умереть! — отчаянный крик вновь разнесся эхом. «Ради Финдекано и братьев, ради Глорфинделя и Галадриэль, и всех людей, которых ты любила, обещай мне, что будешь жить!» — Я не хочу, Килиан, нет! «Что проживешь хотя бы следующие шестьдесят лет! Обещаешь? Прошу, пообещай мне, иначе я не смогу обрести покой!» — Обещаю, — Кена глотала слезы, уже не понимая, что говорит. — Килиан, я так люблю тебя, пожалуйста, останься со мной! Просто останься здесь, я тебя вылечу, я все сделаю, только не уходи! Не оставляй меня здесь! «Кена, я останусь жить в твоем сердце и буду помогать тебе. Я тоже тебя люблю, поэтому ты должна жить, — Килиан потянулся рукой к ее щеке, но с сожалением увидел, что оставил на ней кровавый след, — сначала будет тяжело, но проживи ради меня шестьдесят лет, и я обещаю, станет легче. Выживи, даже если попадешь в плен. Не смей предаваться отчаянию, оно тебя захватит, и тогда твои враги победят, и все было напрасно!» Кена уже не могла ничего сказать в ответ, а Килиан чувствовал невероятную легкость в теле. Понимая, что конец его земной жизни близок, он быстро добавил: «Мы встретимся с тобой в Амане и вместе будем ждать рождения нового мира, где воссоединимся со всеми нашими умершими друзьям. Помни об этом. Я всем расскажу, что ты в Средиземье и отправлю тебе помощь! Я скажу ему и пришлю его к тебе, ты только дождись!» Освобожденный дух легко поднимался над серой каменной равниной, над мертвыми телами, над заполнившим пространство истошным воплем. Дух был неспокоен, но какая-то сила, которой он не мог противиться, тянула его прочь, сквозь звездную пустоту. Боль от сковывающего дух горя ослабевала, уступая место смирению и преклонению перед силой того, кто предстал перед ним на троне из тумана. Прекрасное создание взглядом остановило полет духа и плавно опустило его на черный пол, отражающий звездное небо. Дух знал, что наверху туман, и все же звезды внизу были словно живые и так близко… — Приветствую тебя, феа. Ты проделал долгий путь. Оставь все свои печали и страхи, тебе даровано благословенное забвение. Спи покойно, дитя. У создания был удивительный голос, похожий и на далекий гром, и на нежные переливы волн. Туман сладостного забвения окутывал дух, и все же на самом дне его души таилась мысль, очень важная мысль, которую он никак не должен был забыть.