Как сильмариллы все изменили

Тихир многого боялся. Боялся темноты и безлюдья, боялся торговцев сладостями, когда они хватали его за ухо, боялся Иннару в гневе, боялся змей, порчи, духов ночи, боялся зелий, хотя руки сами тянулись к волшебным колбам, боялся Асара, боялся встретить дикого верблюда или бешенного шакала… Мы сказали Тихиру, что я долго жила в пустыне, а теперь буду жить здесь. — Долго — это сколько? Месяц? — нетерпеливо и вызовом спросил мальчик. — Полгода? — Больше, чем тебе лет, — улыбнулась я. Улыбаться не стоило, это воспринялось как задирание носа. — Подумаешь, тебе самой много ли лет, — фыркнул Тихир. — Лет семнадцать, не больше. — Да? Это интересно… Немного больше. — Тебя господин Иннара ребенком зовет, значит, все равно не сильно-то ты меня старше. Ну, конечно, ребенок, — продолжал убежденный Тихир злорадно, — ничего полезного делать не умеешь, сидишь целыми днями мух считаешь. — Да, нам повезло, что у нас есть ты, — я потрепала помощника по волосам прежде, чем он успел увернуться. — Какой город больше, Тихир: тот, что больше по площади, или тот, где больше людей? — Что больше, иначе люди не поместятся, — угрюмо проворчал Тихир, сбитый с толку моим внезапным вопросом. — А мне кажется, это не совсем так… Я очнулась, только когда вошла в кабинет Иннары, должно быть, мою задумчивость Тихир почитал за презрение к нему. Ничего, со временем пройдет. Время приручит кого угодно, кому-то нужно тысячи лет, как Мелькору и Саурону, а дикие лисы перестают бояться через дней пять общения, потом и вовсе сами идут. Все в Арде скорее как лисы. Будь я уверена, что сама выдержу, пошла бы к Асару, и через несколько лет он бы все равно ко мне привык. — Привычка — страшная вещь, Тихир, — мы с мальчиком поехали проведать деревню Инан и заодно собрать нужные для «зелий» молодые побеги колючих пустынных растений. — Знаешь, что больше всего ослепляет? — Привычка? — в голосе Тихира было явное сомнение. — Я думал, как в притчах: деньги, слава там… — Привычка заставляет зверя забыть осторожность. Привыкнув, что рядом уже лет пять не живут люди и их жизнь не окончит полет стрелы, олени следят только за рысями и змеями. Но знают ли олени, что стрела убивает внезапностью? — Стрела убивает железным наконечником! — проворчал Тихир, обрывая зеленые мягкие иголочки. — Знаешь, почему сначала мягкие иголки твердеют? — Чтобы их не ели твои олени и верблюды. — Да, они привыкли, что им грозит опасность. Также и у верблюда толстые губы и нечувствительный язык, потому что он знает, что кусты колючие. Из года в год верблюды и колючки привыкали и стали такими, какие есть сейчас. В беспечных оленях сильна привычка забывать собственный опыт, в верблюдах и колючках сильна привычка сотен верблюдов и колючек до них. — Так я тебя не понимаю, колючки и верблюды же специально такие, это же хорошо, они борются за свою жизнь! Ай! Ну вот, — Тихир разгорячился, отвлекся и поцарапал руку. — Да, это палка о двух концах. Как, по-твоему, лучше всегда быть бдительным и не давать привычке взять верх или довериться ей? — Зависит от случая, — я вновь подивилась, какие дети разумные. — Но вообще — бдительным, — Тихир пососал царапину. — Я тоже так думаю, но все так или иначе выбирают привычку. Хотя сложно себя чему-то научить или переучить, привыкаешь почти ко всему, иногда очнешься, только когда стрела уже засвистит над головой. — Ты чем мне ребенка загрузила? — Иннара был сбит с толку непривычно задумчивым видом мальчика. — Я с ним общаюсь. Пока он не привык и не замкнулся в узкие рамки, ставлю перед ним вопросы. И сама слушаю советы. — Интересно это, Хэку, просить совета у ребенка. — Кстати, господин Иннара, — встрепенулся помощник и привычно усмехнулся в мою сторону, — знаешь ты, что в деревне ее все по-другому зовут? — Ургель-Залу? Слышал, — хохотнул майа. — Нет, по-другому! Кена! Иннара слегка удивился, но Тихир торжествовал. — Иди пересыпь, что мы собрали! — я гневно взглянула на помощника. — А ты мной не командуй, Хэку-у, — протянул довольный мальчишка, но, взглянув на старца, все же ушел. — Это мое имя. Случая сказать не было, — мне тут же стало стыдно за такие оправдания. Иннара махнул рукой: — Имя — условность. Как хочешь, так тебя и буду звать. — Даже Ургель-Залу? — Нет, это вряд ли, Хэку. Иннара в мою мысль о том, что время победит всех и даже гордыню и упрямство Асара, не верил. По крайней мере в то, что я смогу это сделать. Но я не настаивала. Новизна городской жизни заняла меня на полгода, но неумолимое время шло, привычки пустынного жителя сменялись привычками городского, но я не хотела привыкать, постоянно боролась, старалась смотреть незамутненным взглядом. Постоянная внутренняя борьба забирала много душевных сил, но была не очень успешна. Тело тоже постепенно привыкало к довольству и покою, так что отвлечь себя физическим трудом как раньше уже было невозможно. Но Тихир был прав, нельзя больше сидеть сиднем. Домашние дела и незначительная помощь Иннаре меня тоже больше не устраивали. Чтобы отвлечься от постоянных мыслей, сводящих с ума, требовалась нагрузка посильнее. Город рос с новыми людьми, которых привлекала слава Асара, на ремесленников съезжались торговцы, на торговцев — наемная стража, а жить в процветающем безопасном городе хотелось каждому. Новым жителями нужны были дома, и я пошла помогать. Дома строились из обожжённой глины, строились легко и быстро, но лишние руки не помешают, хотя мне сначала и хотели отказать. — Чего девчонку брать. Дел у тебя других женских нет что ли? Начальник группы строителей — дядька лет сорока, умный и в меру ленивый, что здесь считалось скорее мудростью, — был раздражен моей настойчивостью. — Ты меня возьми один день поработать, не надо платы, и посмотри. Если буду работать не хуже вас и не выдохнусь к закату, буду вам и дальше помогать. Работа для меня действительно была новая и поначалу не спорилась. Сначала меня поставили изготовлять кирпичи, но потом решили, видимо, посмеяться, раз я так упорно хотела надорваться, и отправили укладывать стены. Первую стопку — десяток кирпичей — я подняла с улыбкой радостного ожидания. Работники посмеивались, но на лицах все больше отражалось удивление. Кладка начала выходить ровной, я тешила себя мыслью, что уж с этим делом дочь Феанаро справится. Руки работали легко и быстро, начальник поглядывал хмуро, но ничего не говорил. — Давай-ка я тебе донесу. У тебя кладка ровная, пригодишься еще нам, — высокий парень подошел вместе со мной за новой стопкой и обворожительно улыбнулся. — Погоди, Шодан, девушка обещалась наравне со всеми работать, нечего ей поблажки делать, — начальник соблюдал договор. — А что ей пуп надрывать, — отвечал Шодан, как будто меня здесь не было, — детей не рожать из-за блажи? Я молча набрала стопку и понесла к своему месту. К вечеру все будут дивиться, что я не устала, через две недели все будут со мной шутить и мне помогать, через год стану совсем своим парнем. Время всегда действует одинаково, но они этого не знают. А сколько раз я проходила через этот обряд простого доказывания своих сил! И любая работа со временем поддается. Конечно, не имея таланта и особенного рвения, лучшим не стать. Лучше Кано не споешь, как ни старайся. Но опыт сделает сейчас неплохую кладку ровной и красивой, и я без труда смогу работать с ними, если захочу. Однако, как часто случается, когда уверен, что тебя нечем удивить, вмешивается судьба. После обеденного перерыва пришел кладчик из дома Асара. Сознание собственного превосходства не уходило с его лица ни на минуту, хотя он и старался быть дружелюбным. Неужели и я выгляжу так же? Мастер рассказал ему про наш спор, все посмеялись, но он решил, что следует меня ободрить. — Всегда хорошо, когда есть желание работать и учиться новому. Приходи в Дом господина Асара, я замолвлю за тебя словечко. Я вежливо улыбнулась и предпочла ничего не отвечать. Пространные размышления о людском и моем собственном высокомерии отвлекали меня, и дело пошло хуже, пришлось переделывать. Кена, просто кирпичи, не усложняй себе жизнь. Получится ли у меня не втягиваться в историю с Асаром? К закату начальник нашей группы и правда оценил мою работу и выносливость. — Экая ты, здоровая лошадь, хоть паши, — правдивость сравнения и удивление в голосе заставили меня улыбнуться. — Ну хочешь, и правда, иди к господину Асару. Не всякого туда берут, а Манжир кладчик известный, может, и послушают. — Ты мне лучше разреши с вами работать. Платы не надо, — добавила я. — Так помочь что ли хочется? — начальник — все звали его Чинаром, как дерево — сомневался. — Хочется работать, прав твой кладчик Манжир. — Грех что ли какой на тебе? — должно быть, мой взгляд выдавал сильное внутреннее беспокойство, Чинар спросил тихо и серьезно. — А к тебе люди с тяжелой совестью идут? — удивилась я, Чинар неопределенно пожал плечами. — Знаю, что странно, хочешь, не бери, переживу. — Ладно, приходи завтра в семь, — город жил по большим солнечным часам и всегда знал, который час, — не опаздывай, жалеть не буду. Чинар не жалел, нагружал, как и остальных своих работников. Руки покрылись слоем глины и снова загрубели, только-только отросшие в ленивой жизни ногти снова обломались, спина иногда ныла, монотонная работа съедала день. Но мне нравилось. День на третий Иннара, не говоривший со мной о моем предприятии, вдруг сказал: «Дома — дело хорошее, только работай осторожнее: если и о мировых проблемах думать, и кирпичи таскать, рискуешь и себя покалечить, и стену криво положить». Он, конечно, был прав, но я, как и надеялась, сумела направить свои мысли в другое русло. После первого построенного дома, я осторожно предложила Чинару пересмотреть его систему: на окраине города быстро строились кирпичные лачуги, лишенные не только эстетической ценности, но и удобства. — Если всех привлекает Дом господина Асара, — говорила я, — можно предложить похожую архитектуру. Делать внутри домов тенистые дворики — не только красиво, но и практично! Люди приезжают сюда за лучшей жизнью, почему бы им не начать ее с хорошего дома? Чинар качал головой и втолковывал мне, что никто не хочет тратить на это средства, что приехавшим нужна крыша над головой как можно быстрее и так далее. Но я взялась за дело страстно, убеждала Чинара и тех, кто его нанимал, сделала чертеж и набросала несколько планов квартала с красивым домами и садами. В Тирионе мне за такие «чертежи» бы руки оторвали, но здешние люди красивого в своей жизни видели не так много. Заказчики вдохновились, но не сходились с Чинаром в цене, тот, посмеиваясь, предложил мне делать большую часть работы самой, раз я не беру платы, или пойти к Асару, как к главному ценителю красоты, и попросить его помочь с материалами и вознаграждением за труд. Тем же вечером я пришла к Иннаре. — Не хочу я тебя этому отдавать, — проворчал майа. — Что-то мне подсказывает, что у того, чье доверие он надеется вернуть, есть поводы тобой интересоваться. Иннара вспомнил о моем «поединке» с темным майа, который я им показала в прошлом году. Вспомнила и я. — А что же ты намерен с Асаром делать? Не воевать же! — Уж явно не отправлять девочку его перевоспитывать. — Что «девочку»? — взвилась я. — Я столько человеческих жизней прожила, видела больше, чем многие эльфы и старше меня, а ты мне девочка, глупенькая, несмышленая. Ещё скажи: не дело задумываться да от мыслей дела искать; надо радоваться, что есть теперь крыша над головой и воды сколько хочешь. Так ведь и в пустыне случалось! И сидеть себе спокойно, а не от блажи искать встречи с темным майа. А я и не собираюсь никого перевоспитывать и, еще больше, спасать. Все почему-то решили, что я собираюсь их спасать, еще с первых моих самостоятельных шагов. Прилеплялись, несчастные! Но я знаю законы времени, которые для всех одинаковы и с которыми ничего не сделаешь, и которым даже Валар подверженны. Но пришла к тебе спросить твоего мнения, а не как самоуверенная дура пошла в этот Дом на приступ. А ты меня выставляешь меня каким-то несмышленым, замершим в развитии существом! Я сильно разгорячилась, невпопад вываливая на майа многое, что у меня копилось в душе, хотя я гнала эти мысли прочь. И, конечно, я тут же разозлилась на саму себя, что это все так глупо и по-детски выдала. — Я, во-первых, на днях сказал тебе, что искать себе занятие — дело хорошее. Но понимаю, что много думается и не ожидаю, что у тебя не будет ни сомнений, ни беспокойств, и что ты будешь сидеть спокойно, как ты говоришь, — спокойствие Иннары давало ему преимущество перед моим гневом и, конечно, тоже меня раздражало. — Во-вторых, то, что я называю тебя девочкой и ребенком, не относится к глупости или уму. Я говорю о твоей редкой для опытного, как ты себя считаешь, эльфа наивности чувств и чистоте, — мне стоило неимоверных усилий не перебить его, — качествах очень ценных. И прости уж мне, старику, для меня все дети Эру — дети, по крайней мере, из ныне обитающих в Эндорэ. Но я не имею в виду, что ты так наивна, что глупа и думаешь переделать Асара силой своего порыва великодушия. Но твое понимание времени не совсем полное, как и мне открыто не все, к тому же я никогда это специально не изучал. И даже будь все так, как ты представляешь, я сказал, что не хотел бы тебя на это посылать. Впрочем, откровенностью за откровенность, я думаю, что ты все это услышала в моих словах и сама, но лелеемые в твоей голове невеселые мысли тебя наконец доконали, так что ты выдала сразу все, что накопилось. Иннара не добавил «опять», но это было и так понятно. — Не лелею я эти мысли, — я устало облокотилась на стену. В висках стучало, и стена приятно холодила. — Они пришли и не уходят, хоть ты кирпичи целый день таскай. Я поняла твою мысль, и ты прав, я выбираю радикальные пути, вместо того чтобы делать все правильно и постепенно, но я не всегда так. Но это вы меня разбудили от моего почти шестидесятилетнего, а то и больше, сна. Асар и вы с Ятульмалем. Я с тех пор не могу успокоиться и, кажется, не успокоюсь, пока в это дело не влезу. Если бы у меня не было такое крепкое здоровье, я бы, наверное, переболела телом и стало легче. Но мне для моего слабого и неспокойного феа дано слишком прочное хроа, так что облегчения нет… То, что я вам с Ятульмалем говорила, что знаю, как мне лучше, когда вы меня полудохлой нашли, это я не представлялась. Я не изводила себя специально, но случаи бывали разные, и я все равно выживала и делалась здоровой… И ты вот говоришь о чистоте и наивности, — вспомнила я, — я бы и хотела, чтобы это было так, но это не так. И о времени я не все знаю. Но я долго была с людьми и долго была без людей, и теперь я вот опять с людьми, и не могу не думать об этом вечном круговом движении. И теперь я жду, что будет то же самое, что после недоверия родится привычка, незнание сменится сознанием моей пользы, если начну лечить, опять потянутся толпы с вечно больными зубами, животами, с нехваткой мужской силы, и чтобы дети были … — я перевела дух и быстро продолжила, — а я просто все думаю: для чего мы их растим? Все добрые и чистые сначала, потом — не все; мечты уходят, перестраиваются мыслить о насущном, о выживании, себя и своих ближних, иногда в ущерб другим. Не о том, как хотят и как лучше, а как выгодней или проще. Потом им становится стыдно (я много раз видела), они мучаются, а поступают все равно так же и так до старости. Немногим открывается мудрость, другая, кроме мудрости бытовой. У них нет больших надежд, нет стремлений, все вкладывается в детей, которые быстро вырастают и вкладывают в своих детей, чтобы и те прожили несколько счастливых лет, пока их оберегают от разочарования и учат хорошему. Видела я и детей без детства. Сразу рождается маленький работник, приучатся заслуживать свой хлеб, никто с ним не церемонится, всем не до того. Но не может быть такого, чтобы кто-то в любви не нуждался. Те, у кого детства не было, быстрее черствеют, но через всю жизнь проносит свою обиду за то, что его никто не любит просто за то, что он был маленький, несмышлёный и добрый. Но даже если в детстве любят, даже если сам не черствеет и не теряет чистоту взгляда, то его детей ждет эта участь, а не их — так их детей, это неизбежно… И все растут и умирают быстро… Так вот, я думаю, зачем и мы входим в этот круг, зная, что ничто не меняется с новым оборотом. А если и меняется, то так мало, что не хватает ни у кого сил это новое и хорошее поддерживать, и все опять возвращается в начало. Может, это потому, что привыкают так жить и от привычки нелегко отступится. И если стараться хоть немного жить не по привычке, начинаешь сходить с ума. Меня совсем переклинило, и я уже давно не помнила, с чего начала и куда веду. Я давно заметила, что в голове мысли звучат всегда умнее, а начинаешь высказывать — все какая-о чушь, в которой и сам путаешься. Чудо, что Иннара понял хоть что-то из того, что я чувствую, но почти не могу выразить. Думаю и у Гэндальфа — майа Ниэнны — не хватило бы терпения и сострадания не обнаружить свое удивление или неприятную усталость от моего монолога. И у Ятульмаля, может, не хватило бы деликатности. Мои ожидания от реакции Иннары были не очень высокие, поэтому меня не задело, что он нахмурил брови, тяжело вздохнул и сильно потер переносицу. — Нелегко эльфам жить с людьми, — наконец произнес майа. — Извини меня, — вдруг добавил он другим тоном, — ты искала у меня мудрости, которую отчаянно стремишься обрести, но я не могу тебе просто дать ответ, и сама понимаешь. Я давно, а, может, никогда не сталкивался с эльфами, которым было тяжело время. Мы с тобой время тоже видим по-разному, поэтому мне сложно тебе советовать… Одно я могу сказать точно: Эру создает своих детей так, чтобы они могли реализовать себя в полной мере, и не бывает, чтобы феа и хроа не подходили друг другу. — В Средиземье есть те, кто устал от времени куда больше моего. Я не знаю, как лорд Элронд, если ты его знаешь, до сих общается с людьми, как Галадриэль до сих пор управляет королевством, как Глорфиндель, умерев, возродившись и увидев, что все точно так же, как тысячи лет назад, это выдерживает. Но то, что ты с таким не сталкивался, дает мне надежду, что в Амане с эти все не так плохо, — я улыбнулась. — Мне для эльфа, действительно, не так много лет. Может, это тяжелый период, который проходят все, чтобы обрести новое виденье. Хорошо, если так. Признание Иннары, что он не знает, как мне помочь, остановило меня от продолжения излияния душевных мук. Конечно, это не все, что мне в последние столетия надумалось. Не стала я, например, говорить о том, что моя усталость от времени и от жизни, соответственно, вызвана и тем, что время поглотило прошлую меня. Поступки ранней Кены мной воспринимались как чужие, чувства стирались. Когда мое адекватное сознание «разбудили», я начала бороться с навязчивой мыслью, что по семье своей больше не тоскую. Совсем. Боль от потери сменилась смирением, и потом все… Ну а что, мы с Килианом столько были вместе и крепко срослись, но я и без него научусь жить, какая уж тут семья на заре мира. Все переживания о судьбах народов и бессмысленности жизни вообще, конечно, были искренними, но, может, важнее было то, что моя собственная цель — воссоединение с Финдекано и семьей — исчезла. Я была готова отпустить их всех, чтобы они и думать обо мне забыли и жили там счастливо и тоже меня не ждали. Я их больше Не люблю. И это все несмотря на прекрасную эльфийскую память, и мое уважение, и так далее. Признаться себе в этом честно было нелегко, говорить об этом Иннаре я не стала. И все же после хотя бы частичного признания мне стало легче. Да и Иннара понял, что мне нужно как-то усмирить свои мысли и заполнить внутреннюю пустоту. Он пообещал дождаться возвращения Ятульмаля с вестями и решить, может, и пойдет против своих слов и отправит меня к Асару. Ятульмаль приехал в середине осени, привезя новости и гостинцы. Тихир бросился разбирать сумки с восточными сладостями, специями, нашел там и пару новых сандалий на уже подросшую ногу и тонкой работы платок, синий вышитыми золотой нитью солнцами и лунами. — Я подумал, может, ты, дорогая Хэку, обжилась в городе, и теперь подарок тебя порадует, — Ятульмаль словно оправдывался. Синий с золотыми нитями. Я распрямила платок и провела рукой по узору. Поблагодарила и приняла, но носить мне его было некуда. На стройку? В пустыню или в деревню? На стройке был медленный, но верный прогресс, и, заметьте, без явного вмешательства Асара. Приезжие купцы, которым я показала эскиз возможного дома, загорелись идеей и другой не хотели. Пришлось Чинару и его архитектору поработать несколько недель, поломать голову, как все сделать так, чтобы потом не пришлось переделывать. План был готов, команда Чинара, хотя и посмеивалась, была не против попробовать себя в чем-то новом. Я занималась всем сразу: планом, кладкой, отделкой, будущим садом, и нервничала, желая, чтобы отданный под мою ответственность дом получился на радость хозяевам. — Другие пришлые ворчат, что мы долго возимся, — сообщил Чинару его архитектор, когда они на время оставили составление плана следующего дома и вышли покурить. — Да ведь хорошо получается, — потянулся Чинар, и еще тише и даже серьезнее добавил, — к тому же Кена так много работает, что мы укладываемся в срок. — Откуда у нее столько сил? Уж не ведьма ли? Да и лицо другое. — Станет ведьма на стройке работать, не болтай, — оборвал Чинар и вернулся к работе. Я случайно подслушала этот разговор. Больше всего меня, конечно, поражала на зависть чинарова архитектора, не удивление моей силе, а то, что Чинар вернулся к работе после минутного перекура. Не к добру это… Еще превращу хорошего восточного человека в гнома. Ха, так значит, и на стройке я не случайно, а через Наина, что в сердце вошел, чью печать столько лет храню. Ятульмаль, в отличие от Иннары, решил выразить свое неодобрение моему «грубому мужскому труду». Я пожала плечами и пригласила его прийти и посмотреть почти готовый дом. — Сходи-сходи, ничего получается, — согласился Иннара. — Когда ты-то видел? — удивилась я, но Иннара не посчитал нужным отвечать. Ятульмалю дом тоже понравился, он даже подивился, как я за столько лет пустыни захотела и сделала что-то такое, Ятульмаль искал слово. «Ну скажи уж, культурное», — засмеялась я, иногда тактичность майа ставила его в трудное положение. На обратном пути мы шли малолюдными улицами, Ятульмаль взял меня под руку, совсем как настоящий старец, и пошел медленнее. И говорил осанвэ. — Иннара мне рассказал, что тебе не живется с Асаром спокойно. Оно понятно. Из того, что я узнал, можно заключить, что Саурон пока не очень интересуется побрякушками. Но если Асар наладит поток производства оружия и доспехов, дело примет другой оборот и Саурон вернет ему свое покровительство. Прежде он завоевывал души людей, приносил им знания, в его нынешнем состоянии, однако, мысли его сосредоточены на наборе военной силы. — Если это так, то Саурон поступает неразумно. Не может он удерживать контроль только силой. — Саурон хитер, и, возможно, он уже приготовил нам ловушки, о которых мы не подозреваем, но долгие годы сражений, падения, потеря способности находиться в теле, потеря кольца — все это наложило отпечаток и на его разум. Нельзя остаться цельным и мудрым, он себя переоценил. Я промолчала, но подумала, что это Ятульмаль Саурона недооценил. А я по истории семьи помнила, что такая беспечность обходится дорого. Они с Иннарой решили отправить меня к Асару с тем, чтобы я отвлекала его от производства оружия и других разработок, пригодных для войны. Но я знала, что не только оружие опасно, но и то, насколько уже велики уважение и любовь к Асару. Стоит ему потом сказать, что все это было от Саурона, и ему поверят и за Сауроном пойдут. Как мне этому помешать? Войти в доверие и перетянуть любимцев Асара на свою сторону? Впрочем, он наверняка следил за мной и старцами с момента нашего появления и ждал вмешательства, поэтому наверняка подготовился. Да и загадывать было легко, а на деле получится как с гондорской Академией. Зачем я шла? Потому что меня доконали собственное беспокойство и осознание того, что с каждым днем Асар свои позиции упрочивает, а также чувство, что нужно сделать хоть что-то. После утренней работы на стройке я зашла домой, умылась, переоделась в чистую и более приличную одежду. Я старалась настроить себя так, чтобы Асар не взял надо мной верх с первых шагов. Иннара и Ятульмаль согласились, что глупо прикидываться ничего не знающей. Как я буду притворяться и отвлекать его? Может, и не стоит идти? Взгляд упал на подаренный платок. Я горько усмехнулась, но взяла его, бережно провела рукой по синему как глаза полотну, по золотому узору, по Солнцу — Гюнешу — и Луне — Гурай — и повязала голову. Вещи я считала бесполезными. Но когда не хватает внутренней силы, можно брать что-то, что дает тебе уверенность извне. Тем более, что срок службы маминой рубашки подошел к концу. В Доме Асара построили башню, не очень высокую, этажей в пять, но, взойдя на нее, можно было видеть весь город. На жарком Востоке просыпались и работали рано, пока солнце не вошло в полную силу, теперь же, в полдень, улицы были почти безлюдны. Осеннее солнце было еще сильное, и люди по летней привычке избегали его. Даже стариков, сидящих под навесом на базарной площади, увели в прохладные дома и внутренние дворики. Что-то заставило меня остановиться и посмотреть на башню. Необъяснимому чувству я подчинилась прежде, чем успела себя одернуть. В оконном проеме верхнего яруса башни я явственно различила фигуру и светлые волосы Асара. Более того, я почувствовала, что и он смотрит на меня. Сейчас начал смотреть и я сразу почувствовала. Ну что ж, теперь он извещен о моем приходе, и не придется препираться с охраной. Или, может, захочет позлорадствовать и не упростит путь к себе. Не захотел. Одновременно со мной с внутренней стороны к воротам подбежал мальчишка и передал страже распоряжение господина. — Проходи, госпожа, господин Асар велел мне проводить тебя. Дом стал еще больше и прекраснее, но чувство, что я иду как на казнь, не покидало меня. — Ты меня ждал? — спросила я, после того как мы с минуту молча разглядывали друг друга. — Разве тебе неизвестно, госпожа Кена, что по обычаю сначала хозяин приветствует гостя, потом — гость хозяина? — усмехнулся Асар. — Но даже не знаю, предлагать ли тебе присесть со мной и выпить чая, не оскорбит ли тебя это предложение, как в прошлый раз, — бирюзовые глаза недобро блеснули. — Пригласи и увидишь, — я тоже чуть усмехнулась. Асар жестом пригласил меня присесть на подушки, вышивка на каждой из которых была не хуже, чем на моем платке. На изящном столике на низких ножках уже был заварен и охлажден чай из цветков граната. Значит, все-таки знал, что иду к нему не просто так, что рассчитываю на длительное сотрудничество и нечего упираться и отказываться от кушанья, как в прошлый раз. Пока пили чай и Асар, по восточному обычаю, не заговаривал о деле, я рассматривала вышивку на подушках и заметила, что где-то вышивка начата не очень хорошо, но подправлена мастерицами и уже научившийся рукодельницей так, что почти незаметно. — Мне дороги все работы моих учеников, — произнес Асар, заметив мой интерес. Я не поверила. — Но не стану тебя убеждать. Пора научиться скрывать чувства. Опять помолчали. Асар больше не прятался за маской многословия и дружелюбия. Прятался за другой. — Я видел дом, что вы строите, — я не ответила, и Асар продолжил, — слышал ты и кирпичи сама таскаешь, работаешь с утра до ночи. Если у тебя есть занятие, что же привело тебя ко мне? — Строители, с которыми я работаю, думают, что ты можешь помочь с материалами, платой и умелыми руками. И ты знаешь, господин. Почему ты не предлагал? — Потому что знаю, что не всем моя помощь по душе. Хотя я бы и желал помочь. Мне показалось, Асар удивился моей искренности. Но я не могла его разгадать. Я до сих пор не знала, чей он был майа. — Хорошо, пришли кого-нибудь к Чинару-строителю, — я поднялась уходить, для первого визита этого хватит. — Благодарю за содействие, господин Асар. Асар не стал меня удерживать. К концу следующей осени половина домов, которые мы запланировали построить, были построены и отделаны. Конечно, вышитые подушки и изящные ковры были не везде, но это обыкновенно скапливается с годами. Главное — люди имели прочную и долговечную крышу над головой. Новые приезжие, смотря на красивый пригород, тоже не хотели обходиться лачугой. Приходило, правда, и много бедных, которым строить было не на что. Но за год мы с людьми Асара придумали и построили в самом городе большой дом для сдачи, разделенный для разных семей, каждый платил за площадь и экономил на стройматериалах и рабочих. Тихир тоже отчасти включился в нашу работу. Кирпичи хотя и не таскал, но так как хорошо был осведомлен, что и где можно достать, советовал новоприбывшим. Иннара уехал, с нами остался Ятульмаль, мягкий и заботливый. Но грубоватой поддержки первого майа мне порой не хватало. Иннары не было почти год, он вернулся только к пятнадцатилетию Тихира. Скорее всего, это была случайность, но мальчик аж зарделся от удовольствия. С годами он, вопреки моим ожиданиям и согласно своему имени, становился тише и как бы задумчивее. О чем постоянно мог уж очень задумываться пятнадцатилетний мальчик, мне было неведомо, да и он со мной не спешил делиться. Со временем он ко мне привык, как я и ожидала, но полностью ревновать майар ко мне он не перестал. За время главенства Асара в городе, как ни скорбно это сознавать, произошло много хорошего, и семья Тихира, в частности, поправила свои дела и, наверное, впервые готовилась отметить день рождения сына с некоторым размахом. Позвали и нас. Я впервые видела семью Тихира в полном составе, как бы странно это ни было, ведь город был не так уж велик. К родителям и младшим детям в старый и несколько запущенный дом пришел и старший сын со своей семьей. Старший брат Тихира, рослый, красивый, лет тридцати, постоянно улыбающийся и со шрамом от пумы на всю руку был, очевидно, его кумиром. Но, насколько я могла видеть, Тихир будет совсем другим. Мать Тихира, привыкшая к постоянным трудностям в ведении семейного быта, была нервной и постоянно усталой женщиной. На Тихира времени у нее не было — подрастали еще младшие мальчик и девочки девяти и одиннадцати лет, диковатые и себе на уме. Впрочем, Тихир давно уже работал помощником и сам нечасто появлялся дома. Отец Тихира тоже целыми днями работал или, как я заключила по неодобрительным взглядам Тихира и его матери, — «работал», так что домой являлся обыкновенно поздно вечером и проиграв половину выручки. Тихир, очевидно, родителей стыдился. Но и жалел их, и это противоречие заставляло его мучиться. Даже не знаю, от чего он страдал больше: что уважаемые им старцы видят его неидеальную семью, или что любимые родственники в глазах других выглядят не лучшим образом. Я решила, что лучше пока ничего не говорить и быть вежливой и приветливой, тем более что родичи его действительно старались и то, что они любят друг друга, было очевидно. — Так, проходите, проходите, дорогие гости, — мать Тихира согнулась перед моими прямыми как палка старцами в три погибели. — Маен, где ты, дрянная девчонка, просила же помочь гостям снять обувь. Неуязвимая материнским попрекам девочка тут же вылетела в прихожую и присела было развязывать шнурки Иннаре и Ятульмалю, но они вежливо от помощи отказались. Я поняла, что и за отказ прилетит тоже Маен. Я быстро сбросила обувь и постаралась приветливо улыбнуться хозяйке и хозяину. — А ты, красавица, вместе с братом господам служишь? Видел тебя на улице, всё в делах, — пока мы рассаживались на полу, знакомились, смешливый брат Тихира передавал чай, помогая своей жене. — На, держи аккуратно, моя Мали до краев наливает. — А что гостям дорогим угощения жалеть! — вспыхнула красавица Мали, я как-то слышала про нее от Тихира и пришла к выводу, что и в нее, и в их с его братом союз, он влюблен. — Мой Тамир как скажет чего, — ласковым тоном обратилась она ко мне, — ты не обижайся, сестрица Кена, сами в доме вашей с господином Асаром постройки живем, а он и знать не знает! — Да знаю я, с господином Асаром даже тебя вместе видел, но здесь-то мы по другому случаю собрались, я и вспомнил про Тихира, ведь и это правда! Но Мали отвлеклась, передавая чай и угощения старцам, и мужу не ответила. Мальчишка с грязными как у Тихира пятками, хотел было пробежать по праздничному ковру и захватить принесенные нами сладости, но окрик матери с другого конца комнаты, заставил его сменить траекторию. Расстроенный мальчик присел на корточки у другой стены с явным намерением обидеться на весь свет. В праздничной суете всем было не до него, и я решилась сама похозяйничать, сложила на тарелку несколько фруктов и сладостей и подошла к нему. Мальчик сначала в испуге отшатнулся, ударившись локтем о стену, хотел уже зареветь, но заметил, что я протягиваю ему тарелку, и передумал. Боязливо взял, внимательно на меня посмотрел и несмело улыбнулся. — Что сказать надо? — прокричала мать, от которой и за заботами не ускользало ничего. — Хотя и не стоит он того, чтобы ты, девушка, ему тарелку подносила. Но раз уж поднесли, что в ответ сказать надо? Мальчик поморщился и пробурчал «спасибо», но мать уже не слушала, обхаживая дорогих гостей. Гости, и правда, были дорогие, но что-то мне подсказывало, что в городах, где Ятульмаль и Иннара, не скрываясь, обучали народ и творили чудеса, их как дорогих гостей принимали и во дворцах. Здесь учили они осторожно и были даже слишком скромны, давая людям к ним привыкнуть, чтобы по слову Асара их не приняли за захватчиков власти или еще кого. — Тихир, неси еще блюдца! Думаешь, именинник, так расселся? — мать добралась и до Тихира. Тихир, бурча, пошел в другую комнату за блюдцами, а я разговорилась с Мали. Бойкая молодая женщина мне очень понравилась, а она нашла во мне, видимо, благодарного слушателя. — …ну вот то, что построили, хорошо, но мы с Тамиром, например, в будущем тоже свой дом хотим, а и строить, и плату за жилье в нынешнем доме вносить, будет ой как трудно. Вы бы с господином Асаром как-то обдумали этот вопрос, — просяще улыбнулась Мали, — знаю, знаю, что не все сразу, — быстро прибавила она, как будто я собиралась возразить, — только ты уж не обессудь, сестрица, но пятый год, как господин Асар пришел и власть прибрал, а вкладывает все больше в своих. Да, идеи его хороши, но как нам с Тамиром и маленьким ребенком думать о будущем без страха, когда теперь половина вещей дважды дорого обходится. Выучившиеся у господина Асара мастера за свою работу цену неимоверно подняли, но и те, кто не учился, подняли, потому что же им, обидно, раз у тех работы скупают. Пришлые торговцы платят высокую пошлину, потому что у нас теперь город развитый и с хорошим будущем, и на свои товары цены заламывают, и наши торговцы, если сами дороже продавать не будут, не смогут у тех ничего купить. Вот у нас скота нет, мы с Тамиром шкуры выделываем, да я два года тому начала ковры ткать. Но мастерицы у господина Асара живут на всем готовом, а нам и за еду, и за жилье платить приходится, а учиться меня не берут, да и не могу я ребенка с собой брать, а с Тамиром — что одного оставлять. Вот папаша Юнур, — Мали еще понизила голос и кивнула в сторону свекра, — начал глину людям Асара поставлять и на мастерские, и для ваших домов, так хоть в люди поднялся. Я Тамиру говорила, иди, поклонись родителю, и ходи себе с ним в пустыню, силы есть глину копать. Но не хочет с отцом, хочет сам! По правде говоря, с непривычки я несколько устала от жалоб горожан. Но это был рабочий процесс, неотъемлемая часть управления. Людям со стороны всегда кажется, что наладить и выстроить все гораздо проще. И это еще я только домами, считай, занимаюсь… Однажды я застала Тихира роющимся в моих вещах. Я пришла домой раньше обычного, новая семья только что заехала в сданный дом и я, отказавшись от приглашения отпраздновать, спешила домой, чтобы отдохнуть от суеты. Дверь открылась бесшумно, но он словно почувствовал и замер, боясь обернуться. — Тихир? Что ты делаешь? — я так удивилась, что даже не успела рассердиться и сообразить, как следует сейчас говорить. — Я… — но больше ничего сказать он не мог. — Послушай, если тебе что-то нужно, лучше было дождаться меня. Или ты поранился и тебе нужны лекарства? — я внимательно посмотрела на мальчика, но кроме сильной бледности изменений не заметила. Бледность начала переходить в краску, смуглые щеки залило ярким румянцем. Мельком пронеслась мысль, что первое нехорошее подозрение оказалось верным, и приличного оправдания здесь не найти. Ну, Эру, подумаешь, вещи, не самый страшный грех. — Тихир, у тебя сейчас непростой возраст, и не все поступки совершаются в полном созна… — Причем тут мой возраст! Не знаю, что ты себе надумала, но наверняка какую-то чушь! А то, что я открыл твой шкаф, это ничего не значит! Тихир оттолкнул меня и выбежал из комнаты. Подозревать близких людей всегда больнее и совестнее. И все же я подошла к шкафу. В моем шкафчике Тихир, видимо, искал что-то определенное, так как неподходящие вещи были небрежно сдвинуты. Белье, верхняя одежда, свитки, мешочки с травами — просмотрено было все и на всех полках. Печать Наина была без кожаного чехла, который я специально для нее купила. Если у мальчика играет кровь и ему захотелось узнать что-то о женщинах, как я сначала подумала, зачем ему печать? Неприятное ощущение долго не покидало меня, но скоро к нему добавилось беспокойство от того, что Тихир совсем меня избегает или игнорирует. Ятульмаль и Иннара доверили мне пока следить за Асаром и уехали. Они слишком долго строили взаимоотношения с людьми Востока, чтобы сейчас замыкаться на одном городе, тем более что противостоять влиянию Саурона нужно было везде. — Хэку, — уже перед самым отъездом Иннара поймал меня за локоть и остановил в дверях, — если во что-то ввяжешься или ввяжешь Тихира, я тебя прибью. Мне было приятно вспоминать редкие моменты хорошего поведения Иннары, к несчастью, большую часть времени он вел себя по-другому. — Живите дружно, берегите друг друга, — Ятульмаль уже верхом продолжал наставлять нас. Впрочем, натянутость наших с Тихиром отношений он вряд ли заметил, а если и заметил, то точно не принял серьезно. И правильно, нечего тут принимать серьезно, Кена, не разводи драму, только-только от этой привычки избавились. Я почему-то думала, что Тихир продолжит выполнять все свои обязанности с уходом майар, но нелегкий возраст поменял, видимо, и его отношение к старцам. Тихир почти не появлялся в моем доме. Я заходила к Мали, но и у них он бывал редко. От нее я узнала, что в родительском доме он ночует только пару раз в неделю. Пустой дом вечерами и ночами пугал своей тишиной. Я говорила себе, что это хорошо, отдохну от огромной после отшельнической жизни массы людей, но чувство одиночества, как его ни отрицай, захватывало меня. Ну как же быстро сложилась привычка к совместной жизни! Я злилась на тоску и старалась себя перестроить, но выходило не очень. Как-то раз я совсем сошла с ума, по-другому мой поступок не назвать, и пришла к Асару. Вечером город оживал, добирая после заката солнца то, что жар отнял у них днем. Но после этих нескольких часов веселья, когда все дела сделаны, нужно расходиться спать, ведь солнце позволит работать только часть утра. Я сидела в таверне с моими товарищами, но, несмотря на то что я так их называю, я чувствовала себя в их компании чужой. У Чинара с женой недавно родился сын, и суровый начальник много времени проводил дома и заботился о семье. Шодана, с которым по его молодости и легкости нрава мы быстро сошлись, тоже сегодня не было. А просто слушать весь вечер ту же чепуху, что и днем, я была не готова. И все же я досидела с ними до последнего, а, когда все расходились, медленно побрела домой через рыночную площадь. Вспомнилось странное чувство, заставившее меня поднять взгляд на башню Дома Асара. Я подняла и теперь, но никого не было, это я поняла даже в темноте. Почему мне к нему пойти? А почему не пойти? Я знала, что последний аргумент — выражение отчаяния. Но как я буду за ним следить, если мы почти не видимся? Стража у ворот меня не то что запомнила, но узнала, в конце концов, мой рост и другое лицо привлекали внимание. Я сразу сказала, что у меня дело к Асару и на усмешку, не может ли это дело подождать до утра, отрезала, что не может. Дом готовился ко сну, было очень тихо, ни души в коридорах, в саду, огни в мастерских погашены… Ночные мотыльки слетелись в открытую галерею на свет настенных фонарей. Асар беспечен: только два стражника у ворот. Как изменится этот Дом, когда он вернет расположение Саурона? Я замерла перед знакомой дверью. Хотя и была здесь всего два раза, ноги принесли меня в гостиную Асара сами. Я, отчего-то робея, тихо постучала. Ну Асар-то явно не спит. Из-за двери ответили сразу. — Да. Асар сидел на тех же подушках, на которые два раза сажал меня, и на низком столике перед ним лежал план расходов. Я с удивлением заметила, наверху свитка написано «дом Ива» — тот, что мы вместе придумали для сдачи бедным жителям. Хотя Дом и засыпал, Асар, как мне показалось, не был удивлен самой возможностью визита не слуги, но, когда молчание затянулось и он поднял взгляд на меня, на его лице отразилось удивление. Да, я и сама удивлена не меньше тебя, нечего так смотреть. — Госпожа Кена, чем обязан? — замешательство было быстро подавлено, что и требовалось ожидать. — Прошу прощения за поздний визит, господин Асар. — Не стоит, не стоит, — заторопился Асар, я про себя отметила эту странность. — Тебе ведь известно, что в отдыхе я почти не нуждаюсь. А день, ночь — это условности. Да, конечно, условности. У самого так в глазах любопытство светится, что старается на бумагу смотреть. — Ты работаешь с Ива? — ладно, и я не могу скрыть удивления. — Всегда есть, что доработать, — Асар отложил перо, и жестом пригласил меня присесть. — Мой слуга, готов поспорить, уже дрыхнет… — Не стоит его будить. — Ну чай заварить я и сам сумею, — майа поднялся. — Мне сегодня подарили печенье, — вдруг сказал он, — очень вкусное, попробуй, пока свежее. Я взяла мешочек, с любовью вышитый девичьей рукой. Для печенья, Эру… — Кто-то очень старался, — я не сдержала улыбку. Асар усмехнулся. Я подумала, что в мыслях он также усмехается надо мной. И дело было не в моей мнительности: любой бы усмехнулся моему поступку после того, как я всячески старалась не сближаться. — Ты играешь в Ошир? — спросила я. Асар опять поднял брови, но быстро подошел к изящному — ну а как же еще — шкафчику и достал знакомую расчерченную на квадраты доску и мешочки с черными и белыми камнями. Это забавно. — Какими ходишь? — спросила я, пока Асар убирал свиток и письменные принадлежности со стола. — Выбирай, какие хочешь. — Ходи, — я взяла мешочек с белыми камнями, первый ход по правилам был за черными. Мы играли до рассвета, но я и не заметила. Есть свое очарование в том, что вы с врагом сидите в уединенной обстановке, ночью и, пока весь мир спит, молча играете в Ошир. Это название я услышала здесь, там, где я с этой игрой познакомилась, она называлась иначе, а, может, название изменилось со временем. Хорошо, что правила остались те же. Асар был непринужденно вежлив и, казалось, расслаблен. Мне тоже отчего-то было спокойно. Если он умеет вести себя так, если ему хватает ума и обаяния, зачем он взял красивое лицо? Да еще и не восточное. Это дешевый, предсказуемый ход, сразу выдает тактику. Прямолинейное воздействие при необходимой скрытности и хитрости, эти мешочки с печеньем и вышитые наволочки, работая над которыми девочки мечтательно вздыхали. Если бы здесь сидела не я, а человеческая девушка, она засмотрелась бы и в бирюзовые глаза, и на серебряные волосы, и на непринужденную улыбку, и на шелковые узоры свободных одеяний. И мужчины бы засмотрелись, поражаясь так, что не смели бы завидовать. Ох, Асар. Не будь я так подвержена тоске, апатии, не будь я трусом, которого сделала из меня пустыня, будь я выше инстинктов самосохранения, короче говоря, будь я лучше — я бы рассмеялась ему в лицо за это. Конечно, я не могла быть уверена, что он менял облик. Может, как Кохира, остался неизменен с Амана. Но первое впечатление, подозрение, которое часто оказывается верными, говорило обратное. Выигрышей и проигрышей никто не считал. Асар играл хорошо, но ему то ли недоставало практики, то ли интереса к развитию умения. Оранжевый солнечный луч пробился сквозь узорчатые ставни и лег на доску. — С башни виден весь город в рассветных лучах, — предложил Асар. Я давно не была настолько высоко. Какая глупость, высота — пять этажей! Но вид, действительно был красивый: плоские крыши жмущихся к друг другу домов в рассветном прозрачном, еще холодном воздухе, а вокруг — необъятная пустыня. Зачем дома жмутся друг к другу на таких просторах? Когда я встречала рассвет в пустыне прежде, без людей и без домов, вся пустыня принадлежала мне, а я вся — ей. Город и пустыня явно были порознь. — Спасибо, — тихий голос Асара вырвал меня из пространных рассуждений, — мне давно хотелось пообщаться с кем-то из… более со мной схожих. — Ты достойный противник. Я чуть склонила голову в подтверждение своих слов, но тут же об этом пожалела. Если я не рассмеялась ему в лицо, это не значит, что нужно склонять голову! За то, что я к нему пришла и что сейчас сделала, мне придется еще лет шестьдесят что-нибудь претерпевать, ведь даже если я не ощущаю прежней любви к семье, я все еще хочу быть достойна посмотреть им в глаза. Стражи так рано утром еще не было: ночью необходимости в охране Асар не видел, а посетители редко беспокоили его рано поутру. Впрочем, кто-то видел, что я возвращаюсь из Дома на рассвете, и слухи в таком небольшом, но оживленном городе, как наш, распространились быстро. Через день я проснулась с тяжелой головой и резкой болью в глазах. За все мои годы странствий болезни и недомогания можно было пересчитать по пальцам, к ним же я относила редкие обмороки от сильных потрясений и внешние телесные повреждения. Дом был пуст. Я довольно бодро встала с кровати и, не обращая внимания на головокружение, стала собираться на стройку. Уже умытая, одетая, с сумкой свитков и бурдюком я ненадолго прилегла. Вчера был выходной, выпадающий дважды в месяц, и я изнывала от одиночества, радовалась предстоящей встречи с командой. Слабость одолела меня, и я задремала. Проснулась от нестерпимой жажды и стучащей боли в висках. А может, это стучали молотки на стройке? Чуткий эльфийский слух, всякое возможно. И все же, как ни скорбно было это сознавать, я была больна. По ощущениям недомогание напоминало солнечный удар, но позавчера я не перегревалась, а вчера и вовсе весь день просидела дома. Эру, где этот Тихир, чтобы зашторить окно, принести воды, плед! Я кое-как поднялась и сделала то, о чем в моем сознании стоило заботиться Тихиру. Еды дома не было, а пить целебные смеси на голодный желудок… Впрочем, я же не слабый человек, я сильнее своих обычных подопечных. Переоценив собственное уже изнеженное тело, я еле дошла до таза, куда меня вырвало моими целебными травами. И балрог с ними, посплю, попью воды, и все пройдет… Жар не прошел к вечеру, ночью я мучилась и не могла отогнать чувство жалости к себе, такой несчастной и никому не нужной. К счастью, утром ко мне пришла Мали. Она осторожно зашла в комнату и, увидев меня и невынесенные тазы, всплеснула руками. — Сестрица Кена, что же ты тут… Добрая девушка не договорила, видимо, в кои-то веки решив не тратить слов, и сразу принялась за работу. Даже лучше, что это был не Тихир, что не перед кем было смущаться ночного горшка и промокшей от пота рубахи. Мали ходила за мной привычным ей образом — как за ребенком, а я до того растрогалась ее заботой и ночными переживаниями, что наконец не выдержала и разрыдалась. — Мали, я хочу домой. Я так несчастна здесь, я хочу домой! — Ну тише, тише, — Мали успокаивающе гладила меня по голове. — Твой дом далеко? — Невозможно далеко. Да и нет у меня больше дома, надо не в пространство вернуться, а во время… Я такая плакса, столько крепилась, столько нос сама перед собой задирала, а кончилось тем, что к Асару пошла и разревелась! Спасибо тебе, Мали, ты очень добрая. — Да, насчет господина Асара, — в голосе Мали отразилось смущение пополам с любопытством. — Я кое-что слышала, ничему, конечно, не поверила, да и никто не верит, — совсем завралась девушка. Я вдруг поняла, что она пришла ко мне из любопытства, что слышала вчера слухи, что я провела ночь у Асара, а потом два дня не выхожу из дома. Это… нормально, это в человеческой, нет, в общей нашей природе. И все же жалость к себе сдавила сердце еще больнее. Я отвернулась и заплакала в подушку. Мали, должно быть, приняла это как страшное признание, но разуверить ее — «неповерившую» — я все равно не могла. О, горе мне, знаю, что теперь начнется в городе. Сколько не делай, а ведь радуются, что, кроме их домыслов про ведьму и прочую чушь, теперь всплыл еще и такой бесспорный факт. Самое ужасное было то, что я знала, что несмотря на искреннюю заботу Мали обо мне, стоит ей покинуть дом, и весь город узнает, что я заболела от позора и еще кучу несуществующих подробностей. Ближе к вечеру Мали ушла: ей надо было еще смотреть за ребенком, приготовить ужин, заняться собственным хозяйством, ведь кроме нее это некому сделать. Обещала проверить меня либо ближе к ночи, либо утром. Я кивнула. Мали ушла, а дома вновь настала непроницаемая тишина. Где-то теперь те, кто считал меня своим другом, кто бы вступился прежде, чем произнесено было первое грязное слово, кто бы не оставил меня ворочаться ночью в бреду и жаре… — Братик мой, где ты? — произнесенные вслух слова звучали жалко. Перед глазами вставали огненные волосы Майтимо, озабоченно нахмуренного, с материнской заботой поправляющего подушки, перетирающего травы и делающего примочки. Потом лицо смазывалось, виделся Килиан. Ругающийся про себя и с опаской подходивший к столу с лекарствами. О Финдекано я старалась не думать. Если столько лет готовишь себя к осознанию, что у тебя нет жениха, картины счастливого воссоединения не смеют и рисоваться во снах. А где мама? Рубашка истрепалась так, что, хотя я и пришила ее поверх целой рубахи еще двадцать лет назад, носить ее было совсем невозможно. Синий платок, как плащи старцев, как когда-то любимые глаза, золотые узоры давно канувших в лету имен. Не может мне платок помочь. Балрог, даже Демар заботился обо мне, этот замкнутый на себе человек. Такой же, как я. Глубокой ночью я сквозь неспокойный сон услышала шаги по лестнице. Старая привычка хвататься за меч сработала и в этот раз. Когда в комнату зашел Тихир, в руках у меня были ножны, но клинок вытащить не хватало сил. Слабая дура! Мальчик молча смотрел на меня. Ничего не сказал, и когда я отложила меч и откинулась на подушки. В горле запершило. — Дай воды. Тихир молча подал чашку. — Тебя Мали что ли послала? — Нет. Слышал, ты болеешь. — Вот как, спасибо, что пришел меня проведать. Тихир сел на подушки у противоположной стены. Он молчал так долго, что я успела задремать. — Это правда, что ты… была у господина Асара? — слова доносились как сквозь пелену. — А ты как думаешь? — Я не знаю. — Запомни, мальчик, что всегда нужно быть бдительным. Иначе тебя ударит оттуда, откуда не подозреваешь. — Значит, правда, — упавшим голосом произнес Тихир и встал, собираясь уходить. — Глупый мальчик, неужели годы с Иннарой и Ятульмалем не научили тебя видеть истину?.. Хотя меня ничто не учит. Тихир, топая, ушел. Не надел сандалии в доме, пронеслось у меня в голове, а потом я вспомнила, что он уже полгода ходит в сандалиях на улице. Утром забежала Мали, но о посещении Тихира, конечно, ничего не знала. Тихир, в отличие от меня, сумел пробраться ночью в дом незаметно. К вечеру я была здорова и на следующий день отправилась на стройку. Как Чинар решит, так и будет. Что за спиной будут говорить, это полбеды, но могут и в глаза выказать презрение. Как же я устала: сколько можно смотреть и не видеть, слушать и не слышать? Чинар хмуро оглядел меня. Я ничего не сделала, по крайней мере из того, что они надумали, мне нечего стыдится перед ними! Я, стараясь казаться гордой и непринужденной, поздоровалась со всеми. — Выздоровела? — начальник стоял, сложив руки на груди, точь-в-точь строгий отец готовится сделать выговор дочери. — Да. — Хоть бы прислала мальчишку, у нас без тебя работа, — может, Чинар хотел сказать «стоит», но это бы задело его профессиональную гордость, — медленнее идет. — Будто весь город не знал, что дома лежит, — тихо усмехнулся чинаров архитектор, несколько строителей прыснули. Чинар больше за меня вступаться не стал, приказал всем приниматься за работу. Общее отношение ко мне в городе изменилось, в общем, все было так, как я и представляла. Правда, общались со мной более вежливо, я даже подумала, что придуманная ими самими история им скоро наскучит, но были и те, кто в моем походе к Асару видел личную обиду. На днях с встретила Ангура-ткача, он уже давно закончил обучение у Асара, ездил на несколько лет в Ашкар — крупный портовый город, а сейчас вернулся за матерью, перевезет ее туда. — В деревне сидеть нечего, — безапелляционно заявил Ангур, — здесь, конечно, все быстро развивается, но все равно пустыня. А там такие поля, такие сады, море рядом, крупные непересыхающие реки, рыбы завались, можно землю вообще не пахать, еду не искать. — Море — это хорошо, — согласилась я. — Не пойму, чего господин Асар здесь сидит. В Ашкаре или тем более в Семире ему бы можно было скорее развернуться. Я к нему сейчас заходил, спросил. Не так в лоб, конечно. Он только улыбается и говорит, что не стоит бояться трудностей, — Ангур задумался и почесал затылок. — А, кстати, в Доме и про тебя слышал, — подмигнул ткач, — Нори, которая там со мной училась, теперь сама мастерица, я и к ней зашел. От нее и узнал, что и ты в городе. А девчонки ее, подслушали все, любопытные, как давай меня расспрашивать. С каким-то даже озлоблением. У вас что-то приключилось? Я подумал, и эти Асара ревнуют. У нас все девчонки и не девчонки даже, тетки взрослые, с ума сходили, — Ангур опять усмехнулся, очевидно, что-то вспоминая. — Даже не спросишь, что я им рассказал? Ну ты как всегда, Ургель-Залу! Сказал, что уж если Кена в город пришла, то не за тем, чтобы господину Асару на шею вешаться. Понравился бы — раньше пришла бы, знаем, звали. Я поражалась тому, что и у Ангура есть подобие проницательности и даже какие-то понятия о чести. Удивительная жизнь, а я уж и не думала, что так скажу. — А с девчонками этими, — продолжал словоохотливый Ангур, — никогда не поймешь, что у них на уме, но, верно, все глупости какие-нибудь. Ну дело молодое, хорошее, — ткач, которому теперь было, по моим подсчетам, двадцать пять лет, мечтательно вздохнул, — приятно было там пройтись, вспомнились беззаботные деньки. Ладно, надо еще в деревню до темноты доехать. Я открыл свою мастерскую, познакомишься с хорошими ткачами — направляй ко мне, будем расширяться. И сама заходи, конечно, если в Ашкаре будешь. — Зайду, — я кивнула, — будь здоров, Ангур, и будь осторожен… Так Асар, говоришь, в Ашкар или куда-то еще не собирается? И не знаешь, где сейчас еще кто-нибудь из уехавших выпускников? Ангур рассказал мне о нескольких, отправившихся в другие крупные города. Он не знает, там ли они до сих пор, но возвращаться не собирались. Выходцы из деревень в пустыне были тверды в своих намерениях дать своим детям более комфортную жизнь, и я не могла осуждать их за это желание. К тому же Ангур сейчас съездит в деревню и увидит, как она загибается, но это только укрепит его решение. Такие как Ангур будут Асару вечно преданы за то, что вытащил их оттуда. И это было опасно. Зато его слова про «девчонок» и повальную влюбленность в Асара меня несколько успокоили, а, может, успокоил его тон. Они все останутся асаровы, но подарочные мешочки для печенья и прочая прелесть — пройдет. Добрый Шодан согласился помочь мне переложить крышу в доме, который снимала. Черепица была горячей, хотя мы работали после обычной работы. Хорошо, что я подружилась с Шоданом: больше ни у кого бы сил на это не хватило, настолько строители сейчас были нагружены. С крыши была видна пресловутая башня, я старалась на нее не смотреть, а смотреть, как Шодан учит меня класть черепицу. — Чего ты замуж-то не выходишь? — легко спросил парень. Кстати, легкость Шодану была свойственна настолько, что я бы не удивилась, что, если бы я действительно оказалась ведьмой или вступила в отношения с Асаром, его бы это сильно беспокоило. Беспокоила его немного моя «кислая мина», но он всегда улыбался сам и требовал того же от других. — Мне не сложно, конечно, — продолжал он, — но я не всегда под рукой, меня моя пилит, столько дома сделать надо, что и начинать страшно, я лучше тут сделаю, но ты-то сама научишься, а мужику все же сподручнее. Шодан знал только оседлую жизнь и местные обычаи. Как быстро люди в пустыне, если рядом есть вода и нет опасности, забывают, что их кочевые предки не делили людей на мужчин и женщин, а делили по делу и способностям… Впрочем, чтобы класть крышу мне особой способности не надо. За сколько-нибудь лет-то настаскаюсь, привыкну, получится ровно тоже. — Я когда-нибудь в родные места вернусь, может, там соберусь выйти, — отмахнулась я устало и привычно. — А чем наши парни плохи? Да и ты девушка ладная, к тому же почти все сама делать умеешь, мужу можно будет на супружеских обязанностях сосредоточиться, — Шодан подмигнул, довольный своей шуткой и получил от меня подзатыльник. Шодан-Шодан, ну понятно, сам недавно женился, что в голове, то и на языке. В начале весны часто — для пустыни — шли дожди. Пока мы болтали, фиолетовые тучи затянули горизонт, закатное небо было разноцветным и рельефным, пустыня уходила вдаль розово-оранжевым простором. Я вспоминала, сколько лет я уже встречаю весну не одна. Шестой год… Я замерла. На голову упали первые дождевые капли, Шодан недовольно поднял голову. — Не закончим сегодня. Помогал бы твой Тихир, быстрее бы управились, — проворчал он, собирая инструменты. — Ты чего? Обиделась что ли? Да я пошутил. Я смотрела, как бегут по улицам люди, прячась от внезапного и сильного южного дождя, как хозяйки спешно убирают сушащееся белье, как темнеет черепица крыш от воды, как соседские ребятишки выбегают беситься на улицу, не слушая крики матерей. Солнечные лучи еще доставали из-за горизонта и подсвечивали струи дождя золотым. Я часто думала за эти шестьдесят лет, где встречу годовщину, при каких обстоятельствах обрету свободу от обета? И надо же, совсем потеряла счет времени, забыла, когда оставались жалкие крохи — привычка жить! Я бессознательно попыталась описать свое нынешнее положение: свободна, не одна, не прячусь, всего довольно, есть приятели, есть надежные покровители, есть дело, есть цели на ближайшее будущее. Прав был Килиан. — Чего застряла, я люк закрою, капает, — Шодан поморщился. — Пары капелек испугался? Неженка. — Что-о? Шодан, спрятав инструменты — ответственный строитель все-таки, выскочил обратно на крышу и начал, пародируя соседских мальчишек, прыгать под ливнем. — Ты мне крышу не проломи! — от таких недетских прыжков старой черепице может не поздоровиться. — Все равно чинить! — отмахнулся Шодан. И то верно. С башни Асара два прыгающих работника были прекрасно видны.