Как сильмариллы все изменили

Проводив отца, мы разбрелись кто куда и занялись своими делами. Все пытались скрыть волнение, вызванное приглашением Валар. Умом понимая, что до возвращения Феанаро больше не должно было произойти каких-либо событий, нарушавших привычный ритм жизни, мы все равно ожидали еще чего-то, поэтому остались в крепости. По сравнению с первым годом жизни в изгнании, забот у меня значительно поубавилось. Теперь у меня хватало времени и на чтение, и на сочинение стихов, и даже на выслушивание критики от Кано по поводу моего «сочинительства», и, конечно, на любимое рисование. Я давно хотела нарисовать портрет матери, чьи черты уже расплывались в памяти. Странно было что-то забывать, тем более собственную мать, но жизнь в узком кругу в полумраке лесов и крепостных стен что-то меняла, стирала по чуть-чуть залитую светом тирионскую жизнь. Взяв бумагу, карандаш и свечу, я вышла на каменный балкон, примыкавший к моей комнате. Оттуда открывался чудесный вид на леса, покрывавшие холмы, на темные горы справа и пологие лысые холмы слева, где пестрели поздние цветы в блеклом свете далеких Древ. Сев лицом к свету, я положила перед собой листок, начертила контуры лица и задумалась. Медленно, но верно принимали очертания скулы и подбородок, появлялись нос и губы, только глаза все никак не получались. Вроде помню форму и смеющиеся зеленые крапинки, но карандаш упорно выводит не то. Я уже думала позвать Майтимо и срисовывать его глаза — почти копию материнских, — но вдруг мигнул свет. Я оторвала взгляд от рисунка и вгляделась в горизонт: свет на месте. Прежде чем я свыклась с мыслью, что это мне только показалось, свет пропал снова, вернувшись через мгновение. В этот раз я была уверена, что это все-таки что-то с Древами, а не с моими глазами. Внезапно замерцали серебристые лучи. На миг свет стал настолько ослепляюще-ярким, что мне показалось, будто я стою у самого Тельпериона… а затем погас. Как будто враз сгустились тяжелые грозовые тучи. Тьму рассеивали только слабые золотые лучи. «Неужели это Валар задумали какой-то сюрприз к празднику?» — успела только подумать я, прежде чем так же ослепительно вспыхнул и погас Лаурелин, и наступила абсолютная темнота. Скрылись из виду и леса, и холмы, и горы, остался только маленький рисунок, освещаемый колеблющимся огоньком свечи, да звезды в вышине. Таких ярких звезд, казалось, не было даже в Лебединой Гавани, но осветить землю под собой они не могли. Впрочем, скоро и звезды начали бледнеть и исчезать. Их закрывала или даже поглощала выделявшаяся даже в темноте туча, стремительно приближавшаяся с юга. При взгляде на что-то настолько темное, что свет звезд Варды не мог пробиться через него, мне стало действительно не по себе. Сразу вспомнился приход в гости Мелькора. Я схватила свечу со стола, бросилась в комнату, а из комнаты в коридор: ужасно не хотелось сейчас оставаться один на один с этой темнотой. Тут же в коридоре я налетела на кого-то, едва не выронив при этом свой единственный источник света. Подняв свечу выше, я увидела бледное лицо Майтимо с большими взволнованными зелеными глазами матери (так внутренние уголки все-таки ниже, и из-за этого взгляд как будто с хитрецой, а ресницы светлые, поэтому контур не резкий!). — Это?.. — Да. Вот и поговорили. Спрашивать уже было нечего. — Собирай остальных, надо бежать отсюда, — Нельяфинвэ принял на себя командование. Пока черная туча была еще далеко, и разум не был парализован диким страхом, внушающим мысль только о собственном спасении, я успела подумать еще кое о чем. — А сильмариллы? Майтимо колебался. Мы оба понимали важность этих камней для отца и боялись, что, если Мелькор не просто пролетает мимо, а движется сюда (в чем уже не оставалось сомнений), сильмариллам угрожает опасность. Вот только ключ от ларя с камнями Феанаро всегда носил на шее. Отец придумал хранить свои лучшие творения в тяжеленном каменном ларце, специально для того, чтобы один эльда не смог унести его. — Возьми себе в помощь троих эльфов и бегите в сокровищницу, ключ вот, — брат снял с шеи большой витиеватый ключ от хранилища драгоценностей и протянул мне. Он все еще стоял в нерешительности, видимо, ему не хотелось отпускать меня одну, но он также чувствовал ответственность за всех жителей крепости. — Давай, — я выхватила ключ и побежала по коридору в сторону сокровищницы. — Я быстро! — крикнула я на ходу. — Будь осторожнее, и сразу идите к лесу! — долетел до меня крик Рыжего. Я бежала, прикрывая рукой огонек свечки. Я чувствовала необычайный прилив бодрости и желания действовать, торопясь вниз по ступеням к выходу во внутренний двор, где ожидала найти больше всего народу. Выбежав во двор, залитый синим светом отцовских кристаллов-светильников, я правда увидела гудящую и волнующуюся, как море, массу эльфов. Однако не рассчитала время: Мелькор был уже близко, от крепости его отделяла какая-то миля. Боясь того, что я испугаюсь и от испуга растеряю всю решимость, я поспешила к противоположному концу двора, к двери, по каменным коридорам и лестницам ведущей в сокровищницу. Как назло, на глаза мне попадались только женщины и дети. Наконец в толпе я увидела Тарниона, конюха, который быстро укладывал вещи на лошадей. Схватив его за руку, я осанвэ, чтобы не перекрикивать стоявший во дворе шум, приказала ему следовать за мной и найти еще кого-нибудь на подмогу. Тарнион был храбрый нолдо, это я поняла, когда мы по дороге встретили двух несущихся к выходу поварят с ошалевшими глазами и отцовского подмастерья, пробежавшего мимо нас так быстро, что мы не успели его остановить. Я была настолько поглощена своей целью, что мне пока было почти не страшно, и я удивлялась, глядя на этих «трусов», не способных контролировать себя. Мы продвигались к сокровищнице, а я думала только о том, кого бы мне взять для подъема ларца. Вдруг наверху лестницы, по которой мы только что спустились, раздался отчаянный крик: «Тарнион!» Мы обернулись: кричала Кольвен — жена Тарниона. В холодном голубом свете феанаровой лампы мы увидели ее с совершенно белым лицом, готовую разрыдаться, с малышом на руках. Ее глаза были полны страха, но испугалась она не за себя — дрожащей рукой прижимала к груди голову сына. Я знала поименно всех в крепости, знала и эту семью. Знала, что Тауротару — старшему из троих детей — всего пятнадцать, что малышка Алагосэ жутко боялась темноты, а младенец Лавеон все время плачет, и что бедная мать не справится в одиночку со всеми детьми. Тарнион повернулся ко мне: в его глазах было столько муки и мольбы, что, несмотря на мою решимость спасти камни, я не могла запретить ему спасать свою семью. Да и что мне с ним одним делать. — Иди, — коротко бросила ему я, принимая из его рук голубой светильник и видя, что его взгляд изменился на виновато-благодарный. Но конюх все еще медлил. Меня злило, что все эти бравые нолдор, хвалившиеся своей решимостью, на деле вечно сомневались, и я крикнула: — Ну иди же, тебя жена ждет! — Госпожа Кенамиэн, не задерживайся, уходи скорее! — крикнула мне Кольвен. Тоже мне, помогла советом! Забрала у меня своего мужа, и кто теперь ларец потащит? Я бежала дальше по коридору. Царивший впереди мрак неприятно напоминал о приближающемся Темном, а от холодного синего свечения лампы пустые коридоры принимали довольно жуткий вид. По пути я встретила еще одного возможного помощника, но он тащил за руку до смерти напуганную дочь, и мне не хватило то ли наглости, то ли силы характера, чтобы заставить его бросить ее даже ради сильмариллов. «Открою сокровищницу и собью чем-нибудь замок с ларца. Или сам ларец разобью!» — я уверяла себя, что смогу в одиночку спасти камни. Мне становилось не по себе одной среди темных каменных коридоров и лестниц. Я уже наполовину спустилась по последнему пролету и уже видела перед собой тяжелую дубовую дверь сокровищницы, когда крепость содрогнулась. Содрогнулась огромная каменная твердыня от крика или даже рыка, мощнейшего, низкого, отразившегося и исказившегося пронзительным эхом в пустых залах и коридорах. К гулу прибавились звуки бьющегося стекла, грохота упавшей люстры, воплей эльфов, стука осыпавшихся камней… Воздух впитывал в себя новые звуки, вместе с громоподобным рыком волнами отражавшиеся от стен и потолка, несмолкающие и заполнявшие все. Не удержавшись от толчка, я упала, прокатившись по оставшимся десяти ступеням и замерев перед дверью. Меня настолько испугал этот звук, что я сначала не почувствовала и половину боли после падения. Светильник, слава Эру, не потух, а, поцарапав меня отколовшимся острым краем стеклянной колбы (я поняла это только по выступившей крови), упал и валялся рядом. «Только не потерять контроль… Сильмариллы… Нужен ключ… Где ключ?..» — стараясь думать только о своей цели и слыша стук сердца в висках, я трясущимися руками полезла в карманы за ключом. Я испытала новый приступ паники: ключа не было ни в одном кармане. Я почти заставила себя вспомнить подробности встречи с Нельо и нашла ключ на веревке на шее. С третьей попытки открыв дверь сокровищницы, я осветила лампой заполненную драгоценностями комнату. Не будь поблизости Мелькора, здесь было бы даже красиво: круглая комната с низким потолком и широкими полками на стенах была вся уставлена ларцами, шкатулками, кубками, шлемами и прочими золотыми, серебряными, мифриловыми изделиями, блестящими и переливающимися в голубом свете. Но сейчас мне казалось, что любое отражение синей лампы на полированных поверхностях работ ювелиров — это чудовища и злые духи (какими по рассказам было раньше наполнено Эндорэ), а рубины, размером и количеством превосходившие все остальные камни, я принимала за светящиеся красные глаза. Сквозь все усиливавшийся гул, страшные образы и путаницу мыслей, я все же отыскала самый большой ларец. От него на миг словно повеяло живым теплом. Казалось, если бы в сильмариллах было еще чуть-чуть больше жизни, то они сами бы открыли массивную крышку и вырвались на свободу. Отец, видимо, предусмотрел попытку взлома, поэтому для большей безопасности сделал встроенный замок, так что открыть ларь я могла, только разбив его. Я как раз соображала (или пыталась соображать), чем бы разбить толстую каменную крышку или стенку ларца, когда прямо надо мной обрушились потолок и стены сокровищницы, а заодно и коридоров. Кто-то, шутя, смахнул каменные глыбы и разрушил крепость, как ребенок рукой разрушает дом из кубиков. Силы в этой руке было столько, что удар прошел всю крепость насквозь и камни не попадали вниз, а улетели далеко в сторону. Благодаря этому меня и не придавило частью собственного дома. На мгновение вокруг стало больше воздуха. Обрушены были все этажи крепости, поэтому сквозь дымчатую пыльную завесу я даже увидела небо над головой. Даже гул, резко получив столько свободного места и не успев еще заполнить его, стал слабее. Но тут раздался новый пронзительный скрежещущий вопль, теперь уже на высоких тонах, будораживший кровь, заставлявший сердце почти выпрыгнуть из груди и рвавший барабанные перепонки. Сердце погнало всю кровь в голову, и, казалось, она сейчас взорвется, а раздувшиеся вены и артерии вот-вот лопнут от давления. Тут я поняла, что ни о каких сильмариллах я уже не думаю, что они мне вообще не нужны, а все, что нужно, — это бежать. Бежать как можно быстрее и дальше от этого звука, созданного, может, даже и не Мелькором, но слившимся с его низким гулом. Вместе они заставляли воздух дрожать так, что дышать было практически невозможно. От нехватки ли воздуха, от темной силы ли создателей звука, сознание начало выдавать непонятные ужасные картинки, быстро сменявшие друг друга. Мелькали темные пустые леса без животных и птиц, брошенные домики без дверей и окон, сжимавшиеся пещеры, бездонные подземные озера и затягивающие омуты… Я все время куда-то проваливалась, меня что-то хватало, душило и тянуло вниз, все глубже и глубже, топило в этой тьме и безумии. Что-то могучее, ужасное и живое. Я бы, наверное, упала и билась в конвульсиях, если бы сознание не подкинуло воспоминание о первой встрече с Мелькором: его глаза-бездны, притягивающие и манящие, ощущение мощи и страха, но не того панического уродливого ужаса, а скорее благоговейного. Другая сила, она была… чище. «Так разве это Мелькор?» Меня словно окунули в ледяную воду. Я широко открыла глаза и увидела перед собой темные руины, над собой — край неба с точками звезд и густой черный дым, спускавшийся ко мне в бывшую сокровищницу. Это не Мелькор. По крайней мере не все это — Мелькор. Бояться нечего: Мелькор когда-то был самым сильным из созданий Эру, значит, это другое — слабее… Оно слабее Мелькора. Да и Мелькор не всесилен и подвержен страху, значит и это, второе рядом с ним, тоже… Неизвестность напугала сначала больше, но вот я разобралась, что неизвестного страшиться не надо. А Мелькору я в глаза смотрела, и ничего. И отец с дедушкой его не боятся. Так же, как я цеплялась за эти мысли, я цеплялась за острые края бывших стен, потолков и полов и лезла вверх, на край того котлована, что образовался на месте восточной и южной части крепости. Смешанный гул никуда не пропал, но я обращала на него меньше внимания, миражи бледнели и становились больше похожи на дурной сон, чем на действительность. Полностью погруженная в свои немногие чёткие мысли, я переставляла слова и повторяла их снова и снова. Ужас и потрясение постепенно проходили; я начинала чувствовать боль в спине от падения с лестницы, боль в локте от пореза краем лампы, боль где-то там от чего-то еще… Черный дым — или кто-то в черном дыме — все еще расшвыривал камни, когда я добралась до края котлована. Здесь было или казалось уже не так страшно, и, кроме нескольких фраз, в голове начали появляться и другие мысли. Например, я снова вспомнила про сильмариллы. Но даже они после всего пережитого казались мне ничтожной причиной, чтобы спускаться обратно. Сердце все еще бешено стучало, я совсем не чувствовала усталости. С трудом соображая, я остановилась на краю ямы, смотря на черную тень. Глаза уже привыкли к темноте, и я различала шевеление внизу. Ледяной огонек лампы, оставшейся там, поглотила темнота, но прежде я увидела, как из тучи высунулась черная рука, подхватила что-то и спряталась обратно в тучу. Я даже не была уверена, что мне не кажется то, что я вижу, но я решила, что это рука Мелькора, и она только что забрала ларь с сильмариллами. Мелькор, что же ты делаешь? Я могу бояться тебя, уж лучше я буду бояться тебя, которого я знаю… но ненавидеть тебя я не хочу! Я не могла бы объяснить, почему я не хочу его ненавидеть, даже сказать, думала ли я это или кричала, я бы не могла. Я только знала, что мне уже пора уходить. Чем дальше я отходила от черной тучи и остатков крепости, тем яснее становилось сознание, только лучше мне от этого не становилось совсем. Я не добежала и до середины холма, как мне сделалось так плохо, что я уже думала умереть и почти молила о смерти, только бы не терпеть это. Странно, но мысль о возможной смерти не появлялась у меня даже в минуту самого сильного ужаса перед черным дымом. Меня бросало то в жар, то в холод, вырвало, я несколько раз теряла сознание, снова возвращалась в действительность, ощущала боль в теле, снова меня рвало, я плакала и захлебывалась слезами, мне не хватало воздуха, и снова меня рвало. Видимо, тело хотело вывести наружу все то, что видело, слышало, вдыхало и думало, но это было не так просто. Мне стало легче, я встала, отерла рот рукавом платья, уже похожим на грязную рваную тряпку, и кое-как заковыляла дальше. Ужасно хотелось пить, и болела голова, меня все еще била дрожь. Вся та усталость, которой я не чувствовала в минуты страха, горой навалилась на меня сейчас. Может, и к лучшему, потому что на страх от Мелькора и его компании или от собственных мыслей об отправке к Намо уже не хватало. Пройдя еще сотню шагов до леса, где гул был уже почти не слышен и воздух становился чище, я легла на траву и мгновенно уснула. Я не я. Я все подряд. Я — дрожащий воздух. Я — черный омут. Я — веревка, обвивающая шею, и я — эта шея. Я — вода, забивающая легкие, и я — эти легкие. Я — крик, заполнявший все вокруг и разрывавший сам себя, чтобы захватить новое и новое пространство, и я — та пустота, которую наполняет крик. И я все падаю, проваливаюсь вниз, и вниз, и вниз… И все проваливается вниз, и вниз, и вниз… Вдруг там, далеко наверху, появляется свет, он опускается ко мне и берет как в теплую ладонь, а я и крик, и воздух, и вода. Как же он меня держит? Теплый свет меня тянет и тянет вверх, и я начинаю распадаться: замолк крик, кончился воздух, высохла вода, осталась только крошечная я-искорка и большой луч света. Значит, теперь мы свет. Вот мы наверху, свет идет еще выше, а я стукаюсь о какой-то невидимый барьер и… Просыпаюсь. Тут же захотелось потереть как будто ушибленный затылок. Первое, что я увидела, было пресловутое синее свечение. Я сразу вспомнила все и зажмурила глаза, но свет пробивался через веки. Нет, теплый мне определено нравился больше. Потом я услышала голоса. Вспомнив все, что было связано со звуком, я попыталась и его не слышать, но это было не в моей власти, тем более что звук становился все отчетливей и громче. Как же мне была нужна тишина! Желательна вот та, когда я уже не крик и еще луч. Но я слышала, различала голоса и слова. — Принцесса! Ах, вот радость! — тонкий причитающий женский голос. — Да отойдите вы! Алассэ! — голос ниже, мужской, взволнованный и грубоватый. «Да замолчите вы! И так голова болит!» Кто-то очень «умный» решил дотронуться и взять меня за плечи. — От… стань, — проговорила я плохо слушавшимся языком. И уже начала проваливаться в спасительную темноту и тишину, когда новый голос, не похожий на прошлые и тембром (не мужской и не женский), и интонацией, и громкостью (прошлые звуки были расплывчато-громкие и неприятные, а этот был негромкий, спокойный и четкий, словно звучавший внутри головы), сказал: — Вставай. Возвращайся. Рано тебе еще спать. Повинуясь голосу, я распахнула глаза. Голубые лампы осветили небольшую, до боли знакомую комнату, мою комнату, и взволнованные лица рядом. Первым бросилось в глаза бледное, окаймленное выбившимися из косы кудрями лицо Нерданель. Я думала, что помню ее, но сначала даже не узнала. Рядом с матерью — лица Майтимо и Турко с одинаковым выражением страха и удивления. На стуле рядом с кроватью Аэрен — домашняя целительница — сидела, приложив ладони ко рту. В открытых дверях толпятся прибежавшие остальные братья с такими же перекошенными лицами. Только отца не было. Мама, сидевшая до этого молча, заплакала, шепотом повторяя: «Спасибо, спасибо, спасибо». Словно в ответ на ее слова, по комнате прошел легкий теплый ветерок и вылетел в окно. Меня с собой не взял… — Очнулась наконец, — спокойно и ласково проговорил Майтимо, осторожно погладив меня по щеке. — Как себя чувствуешь? Майтимо чем-то похож на тот луч, и ладони у него теплые… Похоже, он один мог сейчас нормально разговаривать. Меня пугала взволнованность остальных, так как я ничего настолько страшного не видела в том, что уснула надолго. Они же вообще ничего не знают, вот пусть думают, что я просто перенервничала. — Нормально, — хриплым голосом отозвалась я и вспомнила, что давно хочу пить. — Сколько времени прошло? — спросила я, отпивая из поданного целительницей стакана. Братья переглянулись: вопрос вызвал затруднение. Мда, тяжело эльдар без Древ. А, кстати, что с Древами? — Часов… шесть назад мы тебя нашли. Не очень долго. — А что произошло? И почему мы здесь? Братья, наконец, ожили, расселись на стулья, кресла и стол, и началось сбивчивое повествование о том самом интересном, что я пропустила. Начали они с того, что Темный с каким-то чудовищем примчались черной тучей в Валмар, и чудовище уничтожило Древа. Лучшие творения Кементари уничтожены. Больше нет света. И не будет. Никогда. — Ну как, неужели Йаванна не может снова… — Видимо, нет, — Кано покачал головой. Остальные переглянулись. Значит, тоже долго не верили, но уже успели обсудить это столько раз, что приняли и эту страшную новость. Не дав мне опомниться и полностью осознать всеобщую утрату, братья рассказали о нашей личной: дедушка Финвэ мертв. Все напряглись, некоторые не сдержали тяжелого и горестного вздоха. Меня же это известие больше напугало и удивило, чем расстроило. — Как так получилось? — непонимающе спросила я, тут же почувствовав укор со стороны окружающих. Видно, они рассчитывали, что я разрыдаюсь при этом известии, но я, только вернувшись в жизнь непонятно откуда, не могла полностью проникнуться семейным горем. «Да и горем ли?» — После того, как мы с тобой распрощались, — Нельо запнулся, чувствуя себя виноватым за то, что тогда отправил меня одну. В глубине души я тоже признавала за ним часть вины, как и за Тарнионом и его женой и обезумевшими от страха нолдор, но осанвэ я только бросила: «Не бери в голову, продолжай». — После того, как мы с тобой распрощались, мы с братьями и дедом организовали срочное отступление: было понятно, что каменные стены не спасут, - я согласно закивала, - Я распорядился, чтобы все взяли только самое необходимое, но многие и этого не успели, потому что я не рассчитал время, — Майтимо опять чувствовал себя виноватым, но теперь всего лишь за то, что канули в бездну лучшие творения последних шести лет — такой пустяк, по сравнению с тем, что могло быть! — Началась паника. Я фыркнула. Все, кроме мамы, которая только задумчиво гладила мою руку, вопросительно посмотрели на меня. Я смутилась и махнула рукой. — Кое-как мы смогли их организовать и направить в безопасное место, к лесу… — А лошади? — Овец всех я оставил там, но мы отпустили лошадей. — Я заметила, что про свои успехи он говорит «мы», а про общие неудачи — «я». — После того, как все закончилось, они, правда, нас нашли. Но не все. — Да, некоторые в темноте переломали себе хребты, — мрачно дополнил рассказ Карнистир, — Хуан потом трупы по запа… — Спасибо за подробности, Морьо, мы поняли, — заткнул младшего Нельо. — Синда вернулась, — он чуть улыбнулся. — Хоть на это у нее ума хватило, — у меня отлегло от сердца. — А что дальше? — Дальше? Дальше, когда половина уже неслась вниз по холму, другая оставалась еще за стенами, спасаясь через черный ход. Темный… — Да хватит его Темным кликать, Нельо! Называй Моринготто! — Курво раздраженно и злобно ударил рукой по столу, на который присел. — Моринготто? — переспросила я. — Теперь он — Моринготто, — «объяснил» все Атаринкэ. — Моринготто и его чудище были слишком близко, и оставшиеся в крепости, хотя спешили изо всех сил, не успевали выбраться, и не успели бы, если бы не король. Он вышел к главным воротам и прокричал надвигающемуся Ме… Моринготто, чтобы тот не смел приближаться к крепости. Мы стояли далеко и не видели, но слышали голос Финвэ и жуткий оглушающий хохот в ответ. — Так это был хохот?.. Надо же. — Финвэ все-таки их задержал, и оставшиеся эльфы успели выбраться. Я грустно опустила голову. Вдруг очень захотелось есть. — Потом, когда мы уже были далеко от крепости, мы слышали неясный гул, от которого всем стало еще страшнее, и грохот падающих камней. «Все были в ужасе, убегали подальше в лес и там бросались на землю, закрывая руками голову…» — добавил Нельо осанвэ, чтобы еще больше не пугать мать. — А вы? — я не удержалась от вопроса. — Мы растерялись в лесу, — честно ответил Тэльво. — Не растерялись, а… а… — возмутился Турко, но не смог подобрать слова. — Когда все закончилось, — продолжал Майтимо, — и все потихоньку начали собираться, я сразу отправился к воротам… и нашел там мертвое тело Финвэ. На этих словах целительница заплакала в платочек, а Нерданель поджала губы. Голос Руссандола не дрожал, и глаза были сухие, но взгляд все еще был устремлен сквозь стены и холмы к разрушенному Форменосу. Он все еще видел перед собой окровавленный труп среди обломков дома. — Я обошел руины, спустился на дно образовавшегося котлована. В самой его середине была сокровищница, и несколько камней и кристалл светильника в разбитой лампе все еще лежали там. Я перерыл все — хранилище был пусто, и сильмариллов не было. Тогда у меня еще мелькнула слабая надежда, что камни ты все-таки спасла. Я глухо застонала и закусила губу. Нет сильмариллов! Я не смогла ничего сделать! Кано и Амбаруссар сочувственно посмотрели на меня. — Когда я вернулся к лесу, на опушке уже собрались почти все. Я объявил о смерти короля и пропаже сильмариллов. Известие очень… — он мельком взглянул на мать, — опечалило эльфов. Тогда я пошел среди сидящих на траве искать тебя. Ко мне подбежал взволнованный Тарнион и сказал, что во время сборов ты взяла его, чтобы помочь забрать что-то из сокровищницы, но до сокровищницы он с тобой так и не дошел, потому что он был нужен жене и детям, и ты его отпустила. — Само благоро… — начал Морьо, но мама наградила его таким взглядом, что у него сразу пропало желание вообще что-либо говорить. Морьо злился больше обычного. — И побежала дальше, — Нельо даже не обратил внимания на слова Карнистира. — Меня это удивило, если не сказать — обескуражило, ведь я был уверен, что ты выбралась из крепости вместе во всеми, а, получается, могла и не выбраться. Я приказал всем искать тебя, уже не веря, что мы найдем камни. Хотя, честно сказать, о камнях я уже и не думал, потому что подтянулись новые эльфы, пересчитали, были абсолютно все, а тебя так и не нашли. — Да вроде я не уходила никуда далеко… Где же вы искали? — На опушке и дальше, — проворчал Турко. — А вот Хуана послать меня искать была не судьба! — Бедный трус Хуан еще долго после того, как Моринготто улетел, лежал, закрыв уши, и скулил. Потому что он все еще слышал этот гул, — огрызнулся Тьелькормо. Мой бедный Хуан! — Решив не терять времени, — вел повествование Майтимо, — я послал гонцов с вестью о смерти короля, похищении сильмариллов и разрушении крепости к отцу на Таникветиль. Про тебя мы решили ничего пока не говорить и продолжить поиски. «Мы были в таком состоянии после смерти — смерти! — короля, и после нагнанного Моринготто и его чудовищем страха, и вокруг было так непроглядно темно, что я потихоньку свыкался с мыслью, что и тебя постигла участь деда. Сто раз пожалел, что отправил тебя одну и не проследил, чтобы ты выбралась. Я должен был о тебе позаботиться, извини», — опять через осанвэ лично мне добавил Нельо. «Но я же выбралась, и все обошлось, — также мысленно ответила я ему. — Нельо, я уже не маленький ребенок, на тебе не лежит ответственность за мои действия». Рыжий грустно улыбнулся, но больше не говорил о своей причастности к произошедшему со мной. Далее они рассказали, как нашли меня, когда Хуан вернулся во вменяемое состояние, чуть ли не на другой стороне холма в лесу под кустом. Наши целители тогда еще сами не отошли от страха тьмы, чтобы лечить кого-то. Тарнион, чувствуя свою вину, вызвался отвезти меня в Тирион на самом быстроногом коне. Но Морьо отказался, сказав, что он сам меня домчит на своем Талионе. А, ну вот, что злился. Карнистир рассказал, как он со мной приехал в почти пустой город, но Нерданель, сердцем предчувствуя беду, оказалась дома. Остальные братья вместе с народом дождались гонцов с Таникветиля и тоже поехали в Тирион. Окончив свой рассказ, братья вопросительно уставились на меня. Теперь от меня требовали мою историю… Я взглянула на маму и поняла, что при ней я точно не буду рассказывать про тот безумный ужас. — Я пыталась спасти сильмариллы, но у меня, как вы знаете, ничего не вышло, по остаткам крепости выбралась наверх и тоже убежала в лес. — И все? — возмущенно и разочарованно в один голос воскликнули Турко и Амбаруссар. — А дошла до сокровищницы-то? А где была? Видела, кто был с Моринготто? Говорят, паук. Где тебя так побило-то? — троица засыпала меня вопросами. Я обратилась с отчаянным взглядом «они совсем дураки?» за помощью к самому разумному старшему брату, но Нельо не поймал мой взгляд. Он сидел, уставившись на мой перевязанный и торчащий из-под одеяла локоть, и о чем-то напряженно думал. Вдруг он словно что-то понял, так как был не только разумный, но и догадливый, вздрогнул и наградил каждого из любопытных братьев грозным взглядом. Потом Рыжий переглянулся с Курво, тоже не обделенным смекалкой, видимо, что-то у него спросил осанвэ, на что искусник только покачал головой. Наверняка Майтимо понял правду, и помогли ему как раз наводящие вопросы младших: и до сокровищницы добежала, и там и побило. Нельо понял и решил промолчать. В этой правде, по сути, не было ничего ужасного — только грязь с долей трагического героизма, который мерк, наверное, перед подвигом деда, но Майтимо, как и я, знал, что если моя история станет достоянием ушей наших родственников, в особенности маминых, то ничего хорошего из этого не выйдет. Особенно неприятно мне в этой истории было то, что Финвэ, хоть и погиб, но погиб героической смертью, спасая свой народ, а меня могло задавить падающим камнем, и я бы умерла глупой бесславной смертью, спасая и так и не спася (не спася!) три камушка… Но не умерла же! И это было особенно приятно.