Как сильмариллы все изменили

Вечер, как и вообще последние сутки, был так наполнен событиями, что я все никак не успевала хорошенько обдумать происшедшее и происходящие. Нет Древ, нет света, нет деда, нет сильмариллов, но есть ужасные, тщательно (или не очень) скрываемые воспоминания, есть убитый горем отец, есть полная неопределенность будущего. На главной площади сумятица, в бывшем королевском доме траур, в нынешнем — обезумевший от утрат Феанаро. Кто может объяснить, что будет теперь? Чувство беспомощности волной нахлынуло на меня, когда, ища в лицах соотечественников поддержку, я нашла только такое же непонимание или страх. Только Финдекано казался вменяемым. Я в который раз поразилась его самообладанию. Наверняка у него внутри творится то же самое, но он умело это скрывает. У меня, к сожалению, в силу родства с Пламенным Духом, такого таланта не было. — Ириссэ и Нэрвен с Финдарато должны быть где-то неподалеку. Думаю, вам будет приятно увидеть друг друга. — Да… У вас здесь наверняка столько всего произошло. — Да и у вас не меньше. Я Курво видел. После реплики про изменения в семье Курво я начала опасаться, что вместе с кузенами и кузинами ко мне сейчас выбегут полдюжины маленьких эльфят. А вдруг у Финдо, который сегодня весь вечер тут со мной, дома уже есть своя семья? Я не успела хорошенько испугаться: ловко лавируя среди толпы, Финдо вывел нас к фонтану, около которого стояли «представители королевской семьи». Не заметить их было сложно: Турукано, как маяк, возвышался над площадью. Да и от фонтана словно веяло каким-то королевским духом (из-за Нэрвен, конечно). Оказывается, вместе собралось гораздо больше наших родственников, чем предполагал Отважный. Рядом с Ириссэ, одетой в неизменные белые одежды, стояли не только Артанис и Инголдо, но и два их брата — Ангарато и Айканаро, а также Турукано с какой-то златовласой эльдиэ и девчушкой лет семи… Первый момент я почувствовала себя не в своей тарелке: они все были заняты разговорами и своими заботами, но при виде меня никто не оборвал фразу и не замолчал. Они, казалось, отнеслись к моему появлению довольно спокойно, тогда как меня обуревали чувства. Все они казались уставшими, подавленными и растерянными. Все же немного вымученная, но очень добрая улыбка осветила лицо Финдарато. Ангарато и Айканаро сощурили глаза и ухмыльнулись, но уже не так, как в раньше, не было в них уже той чистой веселости и беззаботности. Выдохнула и посветлела Ар-Фейниэль, расправились морщинки на лбу. Нэрвен не просияла, но и у нее на лице выразилось какое-то облегчение, а в глазах — нежность. Артанис первой заключила меня в объятия. Обнимая младшую сестру, я поняла, что ниже ее ростом. За почти семь лет разлуки Нэрвен вытянулась и повзрослела. Утешала я себя тем, что мы с Ириссэ по крайней мере одного роста, а Эленвэ, как мне представили жену Турукано, была заметно меня ниже, особенно низко присевшая в поклоне. Вообще-то, она была из ваньяр, что легко узнать по одному лишь цвету ее волос, и, следовательно, кланяться принцессе нолдор не была обязана, но останавливать я ее не стала. В объятиях же Турукано я почувствовала себя почти такой же крошкой, как его маленькая дочурка, смущенная появлением нового лица и спрятавшаяся за мамину юбку. У меня разбегались глаза: я не знала, на кого первым смотреть, с кем говорить. Хотелось со всеми сразу и, как раньше, обо всем волнующем. Кузены и кузины, похоже, забавлялись моими растерянным видом. Я знала, о чем спросила бы их, если бы не общая трагедия. Говорить сейчас о чем-то, кроме происшедшего, было неуместно, а радостных оваций или слез не было. Потомки Финвэ были потрясены смертью короля более, чем кто бы то ни был. На их лицах читалась та же негласная скорбь, что и на лицах всех королевских подданных, но присутствовала тень непонимания, неверия: как могло так произойти с их дедом? Как оказались они, ничего не делая, втянуты в эту ужасную историю? И все же они должны были понимать, что семейству Феанаро сейчас тяжелее, и что именно нашей семье придется играть важнейшую роль в дальнейшей жизни нолдор. Нэрвен поинтересовалась, как я себя чувствую. Я хмыкнула и ответила: «Так себе». «А как Феанаро?» — был ее следующий вопрос. Артанис и мой отец никогда друг друга не жаловали. Она считала его заносчивым гордецом, он ее — высокомерной девчонкой, за то только, что держались с ним спокойно и без подобострастия. Так что и ее вопрос, и непритворное волнение, и сочувствие во взгляде показывали, как сильно все опасались за состояние нового короля. — Тяжело, — я вздохнула. Гнев на отца забылся, осталась только жалость и сочувствие. Первый раз я видела такую безысходность и горе. Да и не я одна. В детстве: мама наказала, на праздник не пустила, — горе. Потом: с Турко поссорились — горе. Позже: вижу, мама плачет, у нее горе — и у меня горе. Моринготто крепость разрушил, меня чуть не убил, страшно, плохо, но пройдет. Все проходит: и на празднике появлюсь, и с братом помирюсь, и мама вытрет слезы, улыбнется, даже Моринготто улетел, и я дальше живу. Но тоска, безысходность и отчаянье в глазах отца не пройдут никогда. Я, как все, боялась того, что мог бы наделать Феанаро в таком состоянии. Тут же я подумала, что неплохо бы сейчас пойти домой и незаметно последить за ним. Но здесь я впервые за семь лет увидела рядом любимые лица, и в первый же миг встречи поняла, как сильно по ним скучала. — Я с ним говорила, но ни к чему хорошему это не привело. Не думаю, что сейчас он вышел из того состояния. — Тогда иди домой, а по дороге мы сможем поговорить, — сразу поняла меня Нэрвен. — Толком ничего не успеем обсудить, — вмешалась Ириссэ. — Не лучше ли встретиться позже? Например, в Час… — она осеклась. — Всю ночь будут прощаться с Финвэ. Мы можем встретиться здесь, когда на Башне зажгут поминальный огонь. — Не знаю, получится ли у меня вечером. Может быть, мне придется сидеть с отцом. Или с мамой. Кузены переглянулись. — Что? — Нерданель сегодня всю ночь будет во дворце. Индис нелегко пережить такое одной, — просветил меня Артаресто, говоря об этом, как об очевидном. — А почему именно моя мать пошла в сиделки? — Кена, почему так жестко? — Ириссэ неодобрительно покачала головой. — Бабушке сейчас так же тяжело, как… — видимо, предупрежденная чьим-то взглядом или осанвэ, она замолчала. Не дав мне прицепиться к словам сестры, в разговор вступил тактичный Финдарато. — Тётя Нерданель и бабушка сильно сдружились за время вашего отсутствия. Ага, не с детьми и мужем (все еще мужем), а с женщиной, которую наша семья всегда недолюбливала. Я понимаю, что вдове нужна поддержка, но как же семья? Или же она больше не считает себя ее частью? Как все меняется! У меня хватило самообладания воздержаться от комментариев вслух. — В таком случае, мне нужно домой. Сдам отца на попечение братьев или присмотрю за ним сама. — Тогда поспешим, — сказал Ангарато, окинув бурлящую толпу беспокойным взглядом. Мы двинулись прочь от бывшего королевского дома. Говорить при движении и гуле толпы было сложно, поэтому я мимоходом изучала глазами моих родственников, от которых успела отвыкнуть. Айканаро. Я внимательно вглядывалась в облик кузена, ища изменения. Вырос, возмужал, как и остальные. Когда успел? Недавно ещё с Амбаруссар проказничали… Теперь хитро-веселый прищур глаз теряется под завесой сосредоточенного, взволнованного взгляда. Золотая шевелюра, некогда окаймлявшая его лицо наподобие одуванчика, теперь напоминала гриву льва. Но легкость походки никуда не делась, как и вредная, еще мальчишеская привычка постоянно потирать нос. Когда осанвэ я с улыбкой спросила его, до сих пор ли он повторяет этот жест, он смутился и надулся. Ангарато, подобно брату, сохранил некоторые свои детские замашки. Широкие плечи и уверенная походка делали его похожим на взрослого, но взволнованный, бегающий взгляд будто выдавал в нем потерянного ребенка. Артанис, как и Ириссэ, подросла, расцвела. Несмотря на всю любовь к темным волосам нолдор и рыжим рода моей матери, не оценить сияющие в полумраке золотистые пряди Нэрвен было невозможно, как и светящиеся светло-голубыми глаза и всю тонкую красоту лица. Сестра и сама бы выглядела вполне довольной собой, если бы та же тревога не наложила на нее свой отпечаток. Эта же тревога искажала черты Ар-Фейниэль, впитывалась в легкое белое платье, вплеталась в тяжелые черные косы, ложилась вертикальной морщинкой на чистом лбе. Я невольно сравнивала себя с сестрами. Взрослые девушки выглядели как настоящие принцессы в своих изысканных платьях. Только я в каком-то уже маленьком мне зеленом платьице с узором из золотых листьев Лаурелина, а в слабом синеватом свете светильников мои волосы казались темно-серыми. Вся моя одежда была погребена заживо при нападении Моринготто, и я была вынуждена надеть старое тирионское тряпье. Да и выглядят они благороднее со своими темными и светлыми косами, светлыми глазами, блестящими в голубом свете так же, как перстни и ожерелья, украшающие их пальцы и шеи. Все мои украшения, как и многое остальное, пропали в Форменосе. А карие глаза в темноте наверняка не так сияют. Мне срочно нужен золотой свет Лаурелина! — Ты расскажешь, что случилось в Форменосе? — как только мы вышли из толпы, спросил любопытный Айканаро. — Айканаро! Может, Алассэ не хочется об этом говорить! — тут же одернул брата Финдарато, хотя у самого в глазах читалось желание все узнать. Младший Арафинвион прикусила язык и пробубнил: — Будто тебе не интересно. Я не смогла сдержать улыбку: отношения у взрослых с виду братьев все те же. — Курво сказал, что Моринготто вместе с Унголиант побывали у вас сразу после гибели Древ, — даже голос Инголдо, одного из самых добрых и спокойных внуков Финвэ, дрогнул от злобы. Боковым зрением я уловила несколько брошенных на меня сочувственных взглядов. — Да, а потом они разрушили крепость и забрали сильмариллы, — ледяным тоном дополнила я. — И убили Финвэ, — решил «напомнить» мне Турукано. Только сейчас я заметила, что своих жену и дочку он не отправил домой, а они шли рядом с нами, правда, храня молчание. Видимо, он, как и Атаринкэ, хочет ввести их в нашу большую семью. — Именно, — процедила я. — История краткая и трагическая. Но я до сих пор толком не знаю, что было на самом Таникветиле. Добрые кузены в красках расписали мне один из самых значимых дней в истории Амана и заодно поведение Феанаро. Возбужденно, расходясь в деталях, жарко споря и отчаянно жестикулируя, они заставили меня усомниться в здоровье отцовского разума. Странно, что никто из них этого не подумал, по крайней мере не озвучил эту мысль. Хотя, они ведь не видели его сегодня. Домой я дошла небыстро. Меня тормозило желание наконец-то узнать то, что я пропустила. У самой калитки, где я прощалась с кузенами и кузинами, теперь уже ненадолго, мы заметили, что из дверей моего дома вышли две тени и направились к нам. Когда свет светильников упал на их лица, я узнала Майтимо и какого-то светловолосого эльфа рядом с ним. Со спины долетел смешок Инголдо, похоже, он знал второго. Не может быть… Я, наверное, выглядела полной дурой с раскрытыми ртом и глазами-блюдцами, и тем не менее Илитар не выказал удивления. — Илитар уже второй раз хочет тебя проведать, Кена. Тебе следовало бы изобразить некоторую благодарность, — усмехнулся Нельо моему ошеломлено-недоверчивому взгляду. Я все еще во все глаза смотрела на старого… знакомого. Очень странно, что я его не узнала: он не изменился. Совсем. Значит ли это, что его черты успели совсем изгладиться из памяти? А еще эта толпа родственников! Им заняться, что ли, больше нечем, кроме как наблюдать за нашей встречей? — Ты, Майтимо, не беспокойся, — съязвила я, — мы уж разберемся. Рыжий еще раз усмехнулся и поднял руки, мол, пожалуйста, я ни при чем. — Ладно, пойдем, — Финдарато развернул за плечи уже вовсю улыбавшихся Ириссэ и Нэрвен и сам направил их прочь от калитки. Перед уходом Финдекано кинул на ваниа непонятный мне взгляд, на который Илитар с присущим ему спокойствием отреагировал легким поклоном головы. Финдо попрощался, и они с Нельо направились вниз по улице, а остальная компания — вверх. Мы же с соседом остались стоять на месте. — Рад тебя видеть, — нарушил Илитар повисшее в воздухе молчание. — Да… А ты совсем не изменился. — Ты судишь с одного взгляда? Впрочем, ты права, сильных перемен во мне не произошло. — Думаю, во мне тоже, — я чувствовала, что говорю невпопад. Я уже забыла, что мне всегда было тяжело с ним общаться. — Нет, ты все-таки немного другая, — он словно присматривался. — Чем ты занимался все это время? — я решила сказать хоть что-нибудь, чтобы заполнить повисавшие паузы. — При правлении принца Нолофинвэ мой отец стал членом Городского Совета, а я постоянно был при дворе. Учился. У меня было несколько идей, как усовершенствовать подачу воды и использовать свет Древ, но… Сейчас это уже не важно, — Илитар выглядел расстроенным. Но он тут же опомнился и опять спросил, — а ты как себя чувствуешь? — Лучше, все… А знаешь, пусто как-то внутри, — я положила руку на сердце, — дело не только в Финвэ и Моринготто с сильмариллами, но меня гложет что-то. Как будто предчувствие. Этот день — словно затишье перед следующей бурей. Сама не зная как и почему, я начала откровенничать. Наверное, привычка: находясь рядом с Илитаром, я часто говорила вслух как сама с собой, а мой молчаливый друг лишь слушал. — У тебя нет такого? Не пугает тебя мучительная неизвестность впереди? — А что же неизвестность? Король новый, новые порядки, но что же тут страшного? — Думаешь, с моим отцом вы будете жить так же, как при Нолофинвэ и Финвэ? Что-то мне так не кажется. — Это должно зависеть от тебя самого, как ты будешь жить, — философски рассудил Илитар. — А если обстоятельства меняются и этих изменений не избежать? Как ты будешь жить по-старому в новых условиях? — Я могу не жить по-старому, я могу жить так, как считаю верным. Изменение обстоятельств не должно пугать тебя, следовать своему выбору можно в любых обстоятельствах, только было бы желание. — Ну, мир под твои правила подстраиваться что ли будет? Надо приспосабливаться к новым условиям, даже чтобы «следовать своему выбору». Нельзя не обращать внимания на изменения, если они касаются тебя, — как всегда, стоило нам встретиться, мы уже были несогласны. — Согласен, но и бояться их нечего. — А если я чувствую, что что-то нехорошее должно случиться? — Что ж, не думай об этом. Предотвратить ты это не сможешь, так как не знаешь, что именно случится. Только испортишь себе настроение. Мы дошли до одного из моих самых любимых мест сада — качелей. Когда-то я так достала братьев, что они готовы были на все, лишь бы отвязаться от меня. Так и родилась идея создать нечто, что впоследствии получило название качелей и широкое распространение по всему Тириону и за его пределами. Эти качели имели свою особую магию — разгонять плохие мысли. Когда-то они помогли отцу. Теперь им, конечно, уже не облегчить его положения, зато, быть может, возвращение к детскому развлечению позволит мне разобраться в своих мыслях. Я села на дощечку-сидение и взялась за веревки. — Раскачать тебя? — тихо спросил Илитар. — Ага, — почти прошептала я, боясь спугнуть подступающее ощущение расслабления и спокойствия. Вперед. Резко. Воздух в лицо. Эру, хоть воздух-то все тот же. Света нет, зато какие звезды! И я лечу к ним, в высоту. Назад. Невесомость. Падение, пустота в животе. Воздух все тот же! Все тот же, что и в Форменосе. И темнота та же. Вперед. Сильнее. Выше! Прочь от этой земли! В полет свободный от переживаний и страхов. К этим «средиземским» звездам. Назад. Опять неприятное ощущение в животе. Я крепче цепляюсь за канаты. Какой тут полет! Куда лететь? Не лететь — падать. Я зажмуриваюсь. Вперед. Снова распахиваю глаза. Какой ветер! Какая легкость! Зачем бояться? Чего бояться? Что мне мешает жить? Столько всего еще впереди. Жить дальше, больше... Назад. Чем лучше вперед, тем хуже назад. А что меня впереди-то ждет? И кто? Семья разваливается, разбредается. Умирает. Ни Света, ни сильмариллов (Эру, как было ужасно!), а отец вообще не в себе от горя. Как жить? Зачем? Не птица — не улечу. Вперед! А все равно! Сердце раскрывается навстречу небу. Ветер выдувает всю грязь из него. Вижу ясно: нет страха, нет сожалений. Все отпустить, жить снова, жить дальше. Жить лучше. Лететь. Вверх! Вперед! В эту добрую темноту, в эту завораживающую неизвестность! Там жизнь. Охваченная восторгом полета, я боялась нового «падения» в безрадостный, изматывающе-нервный быт. Ну зачем вниз? Почему нельзя только вверх, только вперед? Я не хочу растерять это чувство легкости души. Почему ее должны омрачить страх или скорбь? Повинуясь порыву, я подалась вперед, когда качели летели к верхней точке, отпустила канаты и полетела. И не нужно вниз и назад, вот же, свобода... Мой полет был прекрасен. Безмерное счастье длилось всего несколько мгновений, но это делало их тем более ценными. Но, как и всему хорошему, полету было суждено закончиться. Я еще не полностью осознала, что падаю по-настоящему, когда летела к земле. И почти не почувствовала, как ветка зацепила и оцарапала плечо, как тонким прутиком резануло по щеке. Все происходило настолько быстро, что я не успевала приготовиться ни к ловкому приземлению, ни к боли от жесткого столкновения с землей. В ушах свистел ветер, улетая вверх, к звездам, уже без меня, как тот теплый луч... Вдруг тело утратило невесомость. Меня тряхнуло. Чьи-то руки сомкнулись на спине, неудобно придавили мои руки к телу. Я успела только выдохнуть. По-прежнему широко раскрытыми глазами я уставилась на того, кто остановил меня. Отец. Мгновение потребовалось мне, чтобы осознать, что, если бы не он, меня ждала бы малоприятная встреча с землей. Выходит, не остановил, а спас? — Дура что ли? — первые слова, которые я услышала. Их со всем гневом и недоумением произнес Феанаро. Ожидаемо. — Вот что это было? — Извини, — я сама сообразила, какой глупый это был поступок. — Я не для того называл тебя Кенамиэн, чтобы ты с неба на меня падала, — немного смягчился Феанаро. — А ты, — сдвинув брови, отец напустился на Илитара, — не мог уследить, чтобы она не вылетела? Папа все еще держал меня на руках, как поймал, и я не видела выражения лица раскачавшего качели соседа. Тем не менее, я почувствовала, что снова нужно его защищать. — Он не виноват. Я просто задумалась и случайно отпустила канат. — Значит, ему надо было меньше раскачивать, если ты не можешь удержаться. — Виноват, — послышался голос ваниа. — Мне стоило быть внимательнее. Отец хмыкнул. Его удивило хладнокровие Илитара. Не имея возможности видеть обоих собеседников, я разглядывала Феанаро. Лучше ли ему? Внешне кажется, что да. Выдавали его по-прежнему тяжелое состояние только залегшая за несколько дней глубокая морщина на лбу, глаза с лихорадочным блеском и та чрезмерная сила, с которой он все еще прижимал меня к себе, точно котенка, словно боясь, что меня заберут, подобно Финвэ и сильмариллам из его жизни. Но во взгляде больше не было беспомощности и растерянности, теперь он стал решительным и уверенным, но только тверже и как-то жестче, чем раньше. Не поздно ли я пришла? Я пошевелилась, давая понять папе, что он может меня отпускать. Не очень охотно, но аккуратно я была поставлена на землю. — Кстати, Кена, я как раз тебя искал. Нужно собрать твоих братьев: я хочу кое-что вам сказать. Я обернулась к Илитару. «Вот нам снова не дают поговорить. Извини, что так неожиданно выпрыгнула, я и сама не ожидала… А над твоими словами я подумаю. До встречи». «Ты можешь подумать, что хочешь мне рассказать, чтобы случайно не выдать чего-нибудь важного», — Илитар улыбнулся уголками губ, затем поклонился королю и направился прочь из сада. Не спросив, однако, когда мы встретимся в следующий раз. — Это тот парень, который за тобой бегал? — почти равнодушно спросил отец, когда златовласый скрылся из поля зрения. — Да, это Илитар. — Не думаю, что он окажется верным. — Что ты имеешь в виду? — Не побежал он за тобой, когда увидел, что я рядом. — И что в этом такого? Он просто понял, что ты поймаешь, — оправдывала я моего поклонника. — Я бы побежал. А вдруг не поймал бы? Да он захотел бы при мне показать, как тебя любит! Но нет, он даже и не дернулся к тебе на помощь. Довериться ему было бы ошибкой… — Я не собираюсь доверяться кому-либо, но твои выводы необоснованны. Феанаро пожал плечами, видимо, сказав все, что хотел, он утратил интерес к предмету разговора. «Иди в дом», — бросил он мне, удаляясь по дорожке в темноту сада. В доме было непривычно пусто. И тихо. Помощники сейчас прощаются с королем, как и все эльдар; мама там же, с Финвэ и Индис; Майтимо куда-то ушел с Финдекано; Курво сейчас наверняка в доме родителей своей жены. Судя по отсутствию больших охотничьих сапог в прихожей, Турко тоже не дома, а Амбаруссар, наверное, с ним. Как и Морьо. Дом казался спящим. Проснется ли он когда-нибудь? За эти почти семь лет мы выросли, а дом постарел. Благодаря трудам верных нолдор, в запустение он не пришел, но потускнел, посерел, где-то со стен осыпались куски фрески, где-то рассохлась дверь, большая часть мебели была накрыла белой тканью… Я обошла первый этаж. Ни в гостиной, ни в столовой, ни в кухне, ни в мастерской, ни на террасе — ни-ко-го. Сверху послышались звуки настраиваемой лютни. Похоже, дома был только Кано. Я поднялась на третий этаж в комнату Макалаурэ. Менестрель и правда был тут, подкручивая колки и перебирая струны. Его комната больше была похожа на детскую, чем на комнату взрослого: большое окно было открыто нараспашку, и ветер с улицы тихо звенел подвешенным на карнизе «ветерком», над большой кроватью висел «отгоняющий злобных духов» амулет, дверцы большого платяного шкафа тоже были открыты, по всей комнате валялась одежда и листки с нотами и стихами. Творческий хаос. Кано смотрелся здесь вполне органично: он, повзрослев, не стал внешне резче или грузнее, подобно братьям. Те выросли из маленьких прутиков в высокие и крепкие клены и ясени, а Макалаурэ остался тонкой и хлесткой вишней… — Кано? — я обратила внимание музыканта на себя. — Папа сказал, что хочет нам всем что-то сказать, и куда-то ушел. Да и где все? — Сейчас придут. Как ты, кстати, себя чувствуешь? — Этот вопрос дня! — я фыркнула. — Все в порядке. А как ты? — Я? Ну я… Не знаю. Все происходит очень неожиданно и очень непонятно. И быстро… — Макалаурэ устало потер переносицу. — В отличие от тебя, я не спал с того утра, когда отец уехал на Праздник, только что-то все равно в голове все не укладывается. — Нужно привыкнуть, только еще непонятно, к чему. — Отец придет — скажет. Садись пока, если хочешь, подожди, — Кано попытался убрать с кресла кучу тряпок, среди которых завалялись флейта и старая нотная тетрадь. Он выглядел смущенным своим беспорядком, но, как только освободил для меня пространство, тут же вернулся к своему прежнему делу и, видимо, крепко задумался. Макалаурэ было нелегко вызвать на откровение. Он был не из тех, кто любит рассказывать, что у него на душе. Но от матери Кано досталась необыкновенная чуткость, поэтому он понимал, когда кому-то нужна помощь и поддержка, и оказывал их. Вот и теперь после его слов мне стало спокойнее: не одна я так переживаю. — Холодное чёрное небо, лишь толика звёзд на моём пути… — вполголоса пропел Кано, обратив взгляд за окно. — Прекрасная ночь для побега от силы земли — выходи — лети, — я вспомнила свое ощущение полета. Макалаурэ хмыкнул и продолжил молча перебирать струны. Скоро снизу послышался топот, по лестнице застучали сапоги, и нашу мирную идиллию нарушил нестройный хор голосов. Тут же дверь распахнулась. На пороге стояли Морьо с Турко, за ними виднелись рыжие головы близнецов. — Хватит на звезды выть, пойдемте вниз, отец ждет, — скрывая напряжение за насмешкой, сказал Тьелькормо. — Мы, между прочим, вас долго ждали! — огрызнулась в ответ я. — Дела были; у этих старших столько забот! — махнул рукой Амбарто и тут же получил подзатыльник от Морьо. Питьо только закатил глаза и первый стал спускаться. За ним остальные. Я уловила на себе внимательный взгляд Турко, но ничего не сказала: надоели мне вопросы про самочувствие! Мы все сейчас в одном положении. — Явились, наконец, — Феанаро ходил взад-вперёд по столовой. Мы уселись за большой стол, за которым всегда проходили важнейшие семейные собрания. — Я целый день обдумывал, как мы все будем жить дальше, — начал Пламенный Дух, — сейчас я как никогда должен заботиться о благополучии моего народа. Однако забывать обиды, как вы знаете, я не склонен… Мы оказались в довольно неприятном положении, не так ли? Но все, что случилось, было неслучайно. Все к этому шло уже давно, но мы наивно надеялись, что гроза пройдет мимо… И вот, наша семья стала печальным и поучительным примером для всех эльдар! Я не буду сейчас говорить о том, как мне жаль, что я не был в Форменосе тогда, о том, какая это утрата особенно для нас с вами, нет, я буду говорить только о том, что нам делать теперь. Моринготто преподал нам урок. Пора исправить свои ошибки, чтобы снова не платить за них такую высокую цену. Буду краток: у нас с вами еще есть дела сегодня. Великий и мудрый Мелькор оказался насквозь прогнившим Моринготто. Впрочем, гнили не лишены и его братья и сестры. Единственное отличие между ними в том, что Моринготто открыто показал всю сущность нам, а Валар все еще строят из себя невинных овечек. Пора народу открыть глаза и увидеть, что происходит на самом деле! Мы жили в иллюзии, что могущественные светлые Валар защищают нас от всякого зла, но думали ли мы, что нам нужно защищаться еще и от них? Темному они противостоять боятся, а держать в плену сотни эльдар — нет? — он обвел нас внимательным взглядом, словно проверяя реакцию на его слова. В его глазах плясали все те же лихорадочные огоньки. — Нам лгали всю нашу жизнь. Лгали, что они наши спасители, лгали, что Моринготто не опасен, лгали, в Эндорэ не может быть нормальной жизни. А мы ведь сами там были! Предупредили ли нас об опасности моринготтова чудища? Сказали ли нам про людей, что придут позднее? Нет. Вам, наверное, непонятно, к чему я веду? Так вот, хватит нам жить во лжи, не будем наступать снова на те же грабли. Мы уйдем из Амана, уйдем в Эндорэ. Феанаро остановился перед нами. Вокруг я видела такие же пораженные лица с неумело скрываемым удивлением и недоверием. — Отец, — осторожно начал Нельо, осанвэ приказав нам всем молчать, — многие пришедшие из Эндорэ, рассказывают, что жизнь там больше похожа на постоянную попытку выжить. — Ну живут же синдар, чем мы хуже? Тем более, что их сведения устарели. — Пусть так, но многие из твоего народа не проверят этому, они могут не пойти за тобой. — О, об этом не волнуйся. Главное — правильно преподнести им эту мысль. В этом как раз и заключается вторая часть моего объявления, — Феанаро говорил спокойно, с какой-то страшной усмешкой и угрозой в голосе. — Но сначала скажите, каждый из вас, готовы ли вы идти за мной? Идти в, не скрываю, опасный и долгий путь, со сложной целью и отказом от прежней жизни? Мы переглянулись. «Он точно вменяем?» — не удержалась и осанвэ спросила я Майтимо, хотя еще не была полностью уверена, что не говорю почти вслух, как с Финдекано. «Вменяем или нет, но он наш отец, и ему нужна наша поддержка», — как хороший сын ответил Рыжий. Этот же вопрос я повторила Тьелькормо. «Наверное… В любом случае, в Эндорэ столько неизведанных охотничьих угодий!» — был ответ. Я еле не закатила глаза. Один раз я уже пошла за отцом, и если вспомнить, к чему это привело… Но что сейчас делать в Амане? Прежней жизни не будет, как и света, а Эндорэ — это что-то волшебное, таинственное, дикое, прекрасное. Я вспомнила яркие звезды, чащи лесов и волшебное озеро на Баларе. — Да, — одновременно сказали мы с Курво и Турко. — Да, — ответили Морьо и Кано. — Да, — в один голос подхватили Питьо и Тэльво. Майтимо с гордостью обвел взором своих младших и изрек: — Мы все с тобой, отец. — Хорошо. Я от вас другого и не ожидал, — Феанаро тоже выглядел гордым и довольным. — Теперь пойдемте. Пора рассказать народу правду. На главной площади незаметно вырос дощатый помост. С него Феанаро сейчас обращался к народу, задействуя все свое ораторское мастерство. Он говорил им почти то же самое, что и нам, но вкладывал столько чувств в свою речь, делал свой голос таким убедительным, что даже нехотя начинаешь прислушиваться и верить. Но тут он начал говорить о том, о чем не упомянул при нас… — Вспомните все, что сделал Моринготто! Он лишил вас короля — отца всех нолдор! Толпа согласно загудела, перенимая недовольство оратора. — Он лишил вас света! Посмотрите, на что похож наш Аман без него! Но жизни Короля и Древ ему оказалось мало! Он забрал, подло украл лучшие ваши творения, нолдор! Он украл гордость нашего рода — сильмариллы! Скажите, нолдор, достоин ли Моринготто прощения? — Нет! — ответил громкий гул. Речью Пламенного Духа нолдор были впечатлены настолько, что, казалось, сейчас готовы пойти и в огонь, и в воду, только бы он сказал, что так надо. Освещаемый факелами помост, казалось, сам горел только от того, что Феанаро был там. — Тогда слушайте, нолдор, мою клятву! На помосте тут же появились семеро моих братьев, встали рядом с отцом и обнажили мечи. Погодите… Какая еще клятва? Да, отец отзывал братьев ненадолго перед речью, но неужели они тогда решили принести самую настоящую клятву? Я, затаив дыхание ждала их слов. — Кто бы ты ни был: враг или друг… — начал Феанаро, подняв свой клинок к небу. Братья повторили его жест и подхватили: — Иль порождение Моргота вдруг. Светел и чист иль несущий грех, Или придущий вослед человек. Ни закон, ни любовь, ни мечей борьба, Ни страх, ни мольба, ни сама судьба Не защитят от кары тебя, Если посмел возжелать для себя, Украсть, сохранить или выбросить вон, Даже если возьмешь в ладонь Трижды священный кристалл сильмарилл, Мы клянемся лишить всех сил. Горе тому до скончания Дней. Не существует клятвы сильней! Эру Отец, повергни нас в Тьму, Если мы камни уступим кому! Коли мы дела не совершим, Пусть будет вечно проклятье души! Их голоса гремели громом над затихшей площадью: — Манвэ и Варду ставим в свидетели нашей чести: Вечно преследовать и не отступать от мести! Мести!.. Вот в чем дело! А он говорил про народ, про благо, а на самом деле все гораздо проще и прозаичнее — месть. Ох, отец, а я уж поверила, что ты можешь думать о ком-то, кроме себя! Выходит, нет? И зачем эта страшная клятва? Думал ли ты, что обрекаешь не только себя, но и своих детей на те же муки, ту же тьму, если не исполнить клятву?.. Хотя, нельзя отрицать, это производит впечатление: ты хочешь показать, что настолько силен, что не вернуть свое для тебя невозможно! И даже вечная тьма не страшна. Хороший ход, вот как вдохновилась толпа! Тем, кого ты переманиваешь на свою сторону сейчас, уже не отступиться… Только вот какой ценой? Зачем было привлекать своих сыновей к этому? И да, конечно, сыновей! Опять не сказал мне. Сам велел мне придумать, что сказать народу, но вдруг произносишь обет. Снова ты семью расшатываешь? У тебя же ближе нас никого нет, а ты нам врешь, значит, не доверяешь, да еще и вовлекаешь непонятно во что! Что же ты делаешь? Я пыталась тут же уловить, как отреагировали эльдар на площади: в глазах многих я увидела тот же лихорадочный огонь, который горел сейчас в зрачках нового короля. Несколько эльфов выглядели напуганными, несколько — встревоженными, кто-то сокрушенно покачал головой. И, хотя большинство разделяло чувства Феанаро, я все же хотела дать всем понять, что клятва не касается непосредственно всех нолдор. К тому же я не могла допустить появление у кого-то даже мысли о том, что я не была поставлена в известность относительно клятвы, или, что я не способна как-то поучаствовать в делах моей семьи. Я видела, что Нолофинвэ и Турукано были недовольны словами Пламенного Духа, они начали громко выступать против. Дядя Арафинвэ, как всегда, пытался уладить конфликт, призывая всех успокоиться и хорошенько обдумать слова короля. Даже Артаресто, всегда восхищавшийся Феанаро, тогда присоединился к своему отцу. Надо было заглушить их слова. Стараясь не выказывать страха и беспокойства после клятвы, я буквально взлетела на помост. Меня охватило чувство, то самое чувство, которое, наверное, испытывает отец, когда видит перед собой такое множество лиц— чувство восторга, желания говорить, желание управлять общим сознанием. Сначала спросить, пойдем ли мы за тобой и в огонь, и в воду, а потом клясться, чтобы не отказались… Я не клянусь, я не клялась, но от своего слова я не откажусь, хоть ты и поступил нечестно. Теперь я буду думать о народе и о себе, а ты о себе думай сам. Впрочем, ты прав во всем, кроме клятвы. — Нолдор, племя гордое, Дом не стены нам — где наши лорды знамёна подняли — Там будет наша высь. Дальше пошла импровизация. Чувства сами преображавшись в слова, сами складывались в строки, сами летели над переполненной эльфами площадью. — Слово — твёрже твёрдого Переплавлено из гнева… Словно лентой чёрною Связана им жизнь. Я бросила взгляд на отца. Он внимательно следил за мной. Боялся, чтобы я не сказала лишнего? — Мой лорд, что же теперь поделать? По краю ленты белой за тобой идти… Мой лорд, нам остаётся смелость. Будешь ли в этом первым? Кого я обманываю? Я пойду за тобой, отец. Что бы ты ни сказал, что бы ты ни сделал, я не оставлю тебя. Можешь рассчитывать на меня, хоть я и не клялась, я хочу помочь тебе не сойти с ума, не потушить в тебе огонь жизни, не упасть в призванную тобой тьму. И пока я смогу, я буду помогать. — Веди! Нолдор, речи ложные Будут выжжены, тёмные орды станут ножнами Наших стальных слов. Эльдар, кто же первыми Встанет рядом с безумцами? Кто вы, что будут верными Выбору без оков?.. Я плохо помню, что происходило дальше. Из-за возбуждения я словно пребывала в не здесь. У меня было чувство, будто я в одиночку выпила несколько бутылок крепленого вина: я понимала, что я говорю, что я делаю, но не могла ни остановиться, ни подумать, надо ли мне говорить или нет. Я помню безумный рев голосов, безумные глаза Феанаро и три лица из толпы: Нэрвен, которая тоже поднялась на помост и призывала эльдар покинуть Аман; маму, которая, прикрыв руками рот, смотрела на мужа и детей; Финдекано, который был, как обычно, немного спокойнее и разумнее остальных, но говорил об исходе с той же убежденностью, что и члены Первого Дома, но выступал против призыва к вечной мести. Я помню распри. Голоса тех, кто был не согласен с Феанаро, просто поглотил рев вдохновлённых нашей речью эльдар… Я понимала, что иду против того, чему меня учили всю жизнь, но рядом были самые дорогие мне эльфы, и они думали так же, как я. Остальное меня уже не заботило. _____________________________________ Использовались: Ясвена — «Клетка» Дженерлен — «Веди (Нолдор)»