Как сильмариллы все изменили

Сразу после того, как я ко мне начало приходить осознание случившегося, произошло довольно знаменательное событие. Не будь во главе нолдор такого вдохновенного оратора и отчаянно смелого и решительного руководителя, как Феанаро, многих бы сбило с курса, который указал новый король. А произошло вот что: порыв ветра снес голоса переговаривающихся эльдар и походных труб, захлопал знаменами и навесами повозок, взлохматил, как рукой, волосы и гривы. Теплый ветер Запада, из Валмара, донес такое родное благоухание вечной жизни и красоты. Ну и Эонвэ в придачу. Не сказать, чтобы посланнику Манвэ кто-то обрадовался. По крайней мере в первых рядах длинной колонны во главе с Первым Домом послышался лишь взволнованный ропот. Я увидела, как омрачилось лицо отца. Правда, вскоре эту тень он спрятал за насмешливой улыбкой. Остановившись посреди дороги прямо перед Феанаро, Эонвэ казался сначала смерчем и поразил всех, отвыкших от истинного облика айнур, великолепием и силой. Потом поднятая пыль улеглась, и Эонвэ снова стал похож на себя прежнего. Хотя и говорил не так приветливо и спокойно, как раньше, и ветер беспокойно вился вокруг, донося до самого конца колонны каждое слово посланника Манвэ. Я, как и многие, ожидала наконец прихода, или, вернее сказать, прилёта гонца и его речи. Но то ли я все еще пребывала в слабосознательном состоянии, то ли сила Эонвэ так действовала на восприятие мира, то ли устами посланника говорил сам Манвэ, но, прочувствовав весь смысл его речи, я не смогла запомнить слов, которыми он донес до нас послание. Похоже на те песни, которые я слышу иногда. Ветерок, звеневший совсем рядом, передавал его голос, прекрасный, как и все, что связано с Валар… Нет, уже не так! Просто прекрасный, но полный горечи и не слишком скрываемой укоризны. Этот ветерок, звенящий на всю степь, в которой остановилось доблестное войско нолдор, говорил с нами, как с непоседливыми детьми, ослушавшимся родителей. Нет, отчитывать нас никто не собирался, но суть послания состояла в том, что наши намерения считают бредом гордецов и результатом глупости и слепоты. И поэтому нам следует вернуться, чтобы не стяжать беду, вместо славы, и не сделать Арде своими решениями лишь хуже. Оставить все сокровища Мелькору, а самим наслаждаться «оставшимися в Амане счастьем и покоем». И вообще, не заботься мы так о сохранности камней, не понес бы народ невосполнимые и гораздо более тяжелые потери. В нашем походе Валар не станут нам помогать, но и мешать тоже не будут. А уходим мы по глупости. Посланник не говорил все прямо, знал, что этим он может возбудить лишь гнев гордых нолдор, но внимательного слушателя не могли обмануть ни тщательно подобранные слова, ни кажущиеся мудрыми фразы, ни показная мягкость, с которой они восприняли нашу «ошибку». Одним из таких слушателей был Феанаро. Он вникал в каждый произносимый Эонвэ звук. И ни накрученные фразы, говорящие о нашей, якобы, свободе, ни даже резкие выпады вроде «против глупости Феанаро можем дать лишь один совет», не смогли затуманить его разум. Ничто не могло заставить Пламенного Духа усомниться в своей правоте, и показать это было главной его заботой. Он не внял предостережению, будто он и все, ведомые им, бессильны против Валы Моринготто. Не знаю, что на самом деле происходило у него в голове, но на лице продолжала играть лишь презрительная усмешка. Переиначивая слова посланника Манвэ, отец не удостоил того ответом. Он обратился сначала к народу, который уже привык считать своим. Его желчный смех прокатился по покрытым тенью холмам и предгорьям, вытесняя голос самого ветра. — Значит, доблестный народ отправит меня, наследника короля Финвэ, в «изгнание», — он с призрением выплюнул слово, использованное Эонвэ, — лишь с моими детьми? Предпочтет вернуться и всю жизнь провести в несвободе и покорности? Тем же, кто не испугается и пойдет за мной, я скажу: вам предрекают страдания? Скорбь? Ново ли это для вас? Разве не познали мы этого сполна здесь, в безбедном краю? — Феанаро махнул рукой в сторону зловещих гор и бескрайних просторов, утонувших во тьме. — От нашей блаженной жизни мы пришли к скорби. Но конец ли это? Теперь наша цель — через муки и боль достичь радости и свободы! Кончилось время, когда радость давали нам с излишком, и ничего не будет, как прежде, кто бы вам этого не обещал. В наших силах лишь сделать выбор и добывать справедливость своими руками. Строить новую, полную жизнь, которая даст больше счастья, чем тихое угасание в темноте! Нолдор слушали, затаив дыхание. Стоило оратору закончить, как по рядам прошел одобрительный шепот, переросший в довольный гул. Никто не хотел угасать. Все хотели, зажжённые фитилём Феанаро, светить сами. Видя, что достиг желаемого результата, Пламенный Дух вновь повернулся к Эонвэ. Довольный собой, он громко обратился к посланнику. Вернувшаяся уверенность в том, что его статус и вера в его слова не могут быть оспорены, дала Феанаро снова черпнуть и щедро разлить силу, мощь и красноречие. Я была, разумеется, на стороне отца, хотя и не воспринимала в штыки все предостережения Эонвэ. — Скажи Манвэ Сулимо, Верховному королю Арды, что, если Феанаро не может низвергнуть проклятого Моринготто, он, по крайней мере, не станет скорбеть и печалиться, отсиживаясь за стеной Пелори! Не зря призвал я Эру в свидетели, может, он вложит в меня огонь гораздо больший, нежели ты думаешь. А врагу эльдар и Валар я нанесу такие раны, что даже Могучие в Круге Судеб будут немало удивлены и в конце концов последуют за мной!.. Прощай! Феанаро словно сам надел корону короля Арды. Его голос, властный и повелительный, грохочущим эхом прокатился по просторам Амана. Не удивлюсь, если он достиг и Тириона, а то и Валмара! Уж Манвэ-то с его глазами должен был видеть, что происходит, несмотря на темноту. Может, он еще и слышит прекрасно? На меня, привыкшую к выходкам грандиозным речам отца, его слова не произвели сильного впечатления. Но нолдор были покорены, а посланник — поражен. Глаза Эонвэ округлились до размеров тарелки, брови взлетели на лоб, а челюсть вот-вот была готова отвиснуть. Если бы ситуация не была такой серьезной и патетической, я бы прыснула от смеха: не каждый день увидишь бесстрастного помощника Манвэ таким эмоциональным. Всё же, несмотря на все старания, мне не удалось сдержать улыбку. Отец был слишком поглощен своим триумфом, но от взора пораженного Эонвэ она не укрылась, поэтому я поспешно уставилась в землю, прилагая все силы, чтобы придать лицу подходящее выражение. Пока я была занята своим, несомненно, важным делом, гонец сделал нечто, вызвавшее невольный вздох удивления у всех эльдар. Я быстро подняла глаза и увидела Эонвэ, почтительно склонившимся перед Феанаро. Ветер поклонился огню. Отец, похоже, подобного не ожидал, и в самый первый миг он не сумел скрыть своего удивления. Выпрямившись, Эонвэ снова предстал перед нами с кислой миной бесстрастным ликом, по которому уже нельзя были угадать его мысли. Был мой черед глядеть на него во все глаза, однако ему было не до улыбок. Больше не сказав ни слова, он на прощание окинул взглядом колонну изгнанников, теряющуюся в темноте. Взмахнув рукой, новым порывом ветра затушив несколько факелов, Эонвэ взлетел и растворился в воздушном потоке. До меня донесся только негромкий удаляющийся голос: — Живу без тела, говорю без языка. Мне тайна ваших душ и дум понятна. Услышьте голос мой, когда издалека Предупрежу: «Идите на попятный…» — Вот еще — ветер слушать! — буркнула я через некоторое время, решив, что Эонвэ уже далеко. — На «попятный»! И это после речи отца! — Да, речь что надо, — глубокомысленно поддержал мой монолог Турко. — Тайна дум ему понятна! — не унималась я, найдя слушателя. — Чьих дум? — Да наших! — С чего ты взяла? — Турко уставился на меня так, будто я только что заявила, что добровольно уйду в Мандос. — Да он… А, ну понятно. Просто замечательно, опять! — я махнула рукой. Брат, пожав плечами, поскакал вперед. Пора бы мне привыкнуть и не спрашивать у других объяснения слов, которые слышу только я. Может, и правда в Мандос пора? Тело устало, мерещится опять чушь какая-то. Я думала, это было подростковое, пройдет. А тут… Должно быть, Эонвэ сразу полетел доложить обо всем Манвэ, но ветер еще долго гудел в расщелинах близлежащих Пелори, не ленился доносить свои послания и до меня. Услышьте песнь мою, когда, взмахнув крылом, Предупреждаю: «Будьте осторожней!» Внемлите мне, спою я о былом, О том, что было вам всего дороже. Для суетливых и неверных дум, Мой разум слишком чист, прозрачен. Когда поднимется средь крон древесных шум, Мой голос разберет лишь верно зрячий. Эру, что это все-таки такое? Если Эонвэ, то что он делает здесь? А если ветер? А может ли ветер вещать? А отделимы ли друг от друга Эонвэ и ветер? Когда морские волны разобью о скалы, Когда я искры от костра развею вверх, Подумайте, вы знаете так мало, А думаете, что умнее всех. Это уже слишком! Чтобы мне, дочери короля Феанаро, какой-то голос, непонятно кому принадлежащий, говорил, что я глупее… Надо было подольше задержаться в Тирионе, отдохнуть после случая в Форменосе, а то сейчас взбудораженному разуму и ослабленному организму и не то может показаться. Конечно, мысль о том, что этот таинственный голос вовсе не означает мое помешательство, не раз приходила мне. Я даже воображала, что действительно есть некто, пытающийся через меня передать какие-то сведения остальным. «Эру избрал меня пророком! — вдохновенно мечтала я. — А вдруг это и есть сам Илуватар?» И всё же я старалась не слишком верить своим мечтам и предположениям. Обидно, если я всерьез решу, что это Эру, а окажется, это всего лишь шутки Эонвэ, нашедшего себе новое развлечение. Устанешь глашатаем короля Арды быть, надо как-то отдыхать... Да и голос — последнее, о чем мне следует сейчас беспокоиться. Пока он, по крайней мере, не вредит мне. Пожалуй, Лебединая Гавань была единственным местом, где темнота небосклона не внушала ужас. Телери предпочли море свету Древ, но их плач, подобно крику чаек, был слышен еще до въезда в город. Все жители Амана скорбели по утраченному свету, были ли это жители Валмара или далекие от столицы моряки. Но в рядах нолдор, покидавших Тирион, эту скорбь старались не показывать. То ли это считалось проявлением слабости, достойной «трусов», остававшихся в Валиноре, то ли другая печаль, возможно, более сильная, начинала терзать сердца некоторых "изгнанников". Одно дело, уходить от погибших Древ и мертвого короля, другое — оставлять свой же город, который без своих горожан точно не проживет. А может, никто не хотел нарушать тот боевой, в некоторым смысле искусственный дух, царивший в рядах бравых нолдор. Кое-кто опасался реакции командира, особенно его дети. Мамина рубашка тонким льном прилегала к телу, такой же толщины отцовская кольчуга защищала невесомыми мифриловыми колечками, надетая сверху туника с гербом рода скрывала от глаз дары родителей. — Эй, Кена, выше нос! — взволнованно улыбаясь, отец на своем лихом гнедом жеребце скакал вдоль колонны, поддерживая дух войска. Войска… Эльфы, многие из которых никогда не держали в руках иного оружия, чем охотничий лук или гарпун, никого никогда не убивавшие, кроме разве что дичи, называют себя войском и идут воевать. Сколько в этом строю эльдар, которые выросли не в безбедной стране под крылом Валар, кому приходилось выживать в темном Эндоре, которые убивали, чтобы защитить себя и свою семью? На лицах этих нескольких настоящих воинов сейчас не застывает глупо-восторженная улыбка. Они не рвутся «бить Моринготто» и не трясут выданным оружием. Я подозреваю, что и идут они не потому, что пламенные речи их нового короля вдохновили их. Они идут защищать или пытаться защитить своих отчаянных сыновей и дочерей, которые потащили с собой своих супругов и детей, или уже внуков, родители которых благоразумно остались в городе. — До Гавани осталось совсем немного! — долетел до меня бодрый крик отца. — Ага, зато до Эндоре еще идти и идти, а у меня уже задница болит трястись по этим камням в темноте! — донеслось ответное бурчание Карнистира, но уже тише. — То ли еще будет, Морьо! — злорадно-жизнерадостно вздыхает Турко, кому лошадиная спина после многих лет охоты стала удобнее дивана. — Боюсь, твоей нежной заднице пора привыкать к тяготам суровой походной жизни! — Суровая походная даже не начиналась! — неожиданно непутевых братьев нагнал отец. — И нечего зазря страдать! —  От его угрожающего тона Тьелькормо нервно сглотнул. — Отец, я же шучу... — начал было Турко, но Феанаро его резко оборвал. — Раз шутить силы есть, лучше бы помогал мне смотреть за дисциплиной в строю, а не дурью маяться! — рявкнув на сына, Куруфинвэ вновь ускакал в конец цепи оповещать, что Альквалондэ близко. — Позор! — в один голос воскликнули мы с Морьо. — А еще старший брат называется. Лицо Тьелькормо мгновенно стало похоже по цвету на его красную тунику. Фыркнув, третий королевский сын развернулся и поехал к своим друзьям из Второго Дома во главе с Ириссэ. — Мало того, что специалист по задницам, так еще и предатель! — присвистнул Карнистир, проводив брата взглядом. — Надо было его поддержать, — я вздохнула, тоже провожая Охотника глазами. — Ничего, не помрет, — в голосе Морьо сомнение. — Потом поддержим, — решил более уверенно. — Все равно всем достанется. Я согласно хмыкаю. Под горячую руку к Пламенному Духу попасть было легко и раньше, а сейчас — и говорить нечего. — Кстати, что у тебя с Илитаром произошло? Морифинвэ был, пожалуй, самым внимательным и проницательным из детей Нерданель, но его окутывал постоянный орел скрытности, и проявлял он эти сильные свои качества настолько редко, что многие теряли бдительность и забывали, что эта тёмная лошадка ловит и понимает каждое слово, каждый взгляд и оценивает каждый их поступок. — С чего ты… — Я видел его, — перебил меня брат, махнув рукой, чтобы я не задавала ненужных вопросов. — Поссорились из-за твоего ухода? — Не то что поссорились. Но… Я его кое-чем обидела. Незаслуженно, наверное. Но он сам виноват в каком-то смысле. Рано или поздно наши отношения должны были прийти к этой развязке. — Ты его отшила, — решил Карнистир, даже не смотря в мою сторону. — Да. — Похоже, это произвело на него сильное впечатление, — на меня был брошен хитрый взгляд проницательных глаз. — Вот спасибо! Без тебя не знала! — я нахмурила брови и гневно сверкнула глазами в ответ. — А я что могу сделать. Я и так была по возможности тактична. — О Эру, он не знал, с кем связался! — Морьо возвел глаза к небу и сокрушенно покачал головой. — Я уже представляю. От твоей «тактичности» парень был белее, чем мраморная лестница, на которой стоял. — Не думаю, что ты бы смог объявить ему, что надежда, которой он жил полжизни… — Во-первых, — перебил меня Морьо, — мне не пришлось бы ничего объявлять парню. Мне это не интересно, еще не хватало. Признаки такого интереса подавал Турко в раннем юношестве. Хотя почему подавал... — Я закатила глаза. — Во-вторых, не надо преувеличивать, он же не с Башни Ингвэ бросается из-за тебя. Ну и в-третьих, наш отец, конечно, неимоверно порывист, и многих это впечатляет, но не стоит использовать манеру общения Феанаро для объяснения в романтических и даже дружеских отношениях. До добра это не довело и самого Феанаро. — Морьо, спасибо, что ткнул меня носом в очевидное, но, пожалуйста, не надо меня учить. Мне пока просветителей хватает. — Да неужели? — саркастически изогнул бровь Карнистир. — Хорошо, как знаешь. Просто я хотел предупредить тебя, пока ты не… спугнула очередное возможное счастье. — Эй, ты про что? Какое еще очередное счастье? — М? Да так, — пришпорив коня, Морьо поскакал вперед и присоединился к Нельо, оставив меня ломать голову над его словами. Не-на-ви-жу! После довольно долгого и скучного путешествия мы наконец добрались до Альквалондэ. Дорога с вещами, повозками, пешими, да еще и практически в полной темноте обещала быть сложной и долгой, когда мы выходили из Тириона, но, когда мы достигли Арки, мне показалось, что прошел день. Хотя, возможно, это и так. Теперь нет Древ, по которым мы раньше определяли смену дня и ночи. О том, что он собирался делать, Пламенный Дух не посчитал нужным осведомить собственных детей. Он находился в таком порыве желания действовать и был так уверен в удачном исходе своих последующих решений, что вел себя довольно странно, полностью пребывая где-то в мире собственных планов и грез. Постоянное движение Феанаро скорее создавало суматоху, чем поддерживало дисциплину в «его войске», но он упорно продолжал, ничего не замечая. Толпа вооруженных нолдор, шедшая по улицам города прямо ко дворцу Ольвэ, не могла не удивить и не взволновать морских эльфов. Отряд Первого Дома — члены королевской семьи и ближайшие соратники, который отец взял с собой к Ольвэ (остальных он направил прямо на пристань), быстро обрастал какими-то любопытными, бездельниками и кучей кричащих детей, взволнованных странным шествием. — Говорить буду я, — единственные слова, которые сказал нам отец. И на том спасибо. А нет, не единственные, он еще распорядился, чтобы Майтимо построил наш отряд на главной площади. Сам же Пламенный Дух, вскочив на широкий бортик фонтана — фонтан почему-то был неотъемлемой частью центральных площадей в городах Амана, начал вещать телери то же, что и нолдор в Тирионе, разве что пропустив торжественную клятву и немного смягчив призыв мстить Моринготто. Однако телери остались верны себе и морю. Ну и Валар. Папа не мог понять, почему в их сердцах нет того огня жажды свободы и славы, какой он зажигал в нолдор. Он не понимал, как они довольствуются теми крохами, что имеют, отказываясь верить его мудрому гласу. Жители Альквалондэ же не понимали, почему нолдор не сидится на месте, и зачем искать счастье непонятно где, если оно рядом. Возникло недопонимание, перераставшее в жаркий спор, потому что Феанаро не мог признать истинными убеждения, которые расходились с его мнением. А наши добрые морские родичи упрямо пытались втолковать новоиспеченному королю нолдор, что именно он не прав. И все было бы еще ничего, в конце концов, им бы надоело спорить, но тут отцу пришла «гениальная» мысль: не хотят в Эндоре — не надо, мы сами поплывем, только корабли дайте. На это заявление уже после продолжительных пререканий телери не могли отреагировать со свойственным им мудрым спокойствием. Для них предложение — или требование — отдать корабли было равносильно требованию оставить сильмариллы для Феанаро. Не-воз-мож-но. И чем упорнее отец настаивал, тем более сильный и злой отпор он получал. Получал от всего народа, хотя говорил больше с королем. Гул голосов местных жителей часто заглушал слова самих правителей. Ветер поклонился, но морские эльфы не желали ни зажигаться, ни склоняться. А мы что? А мы молчим: говорить будет Феанаро. Правда, я была одна из тех немногих членов «свиты» Пламенного Духа, кто не воспринимал отказ телери как личную обиду. Мне были вполне понятны их чувства, несмотря на то, что у меня самой никогда не было того, во что я вложила бы столько души и любви, сколько вложили морские эльфы в свои корабли, сколько Феанаро вложил в сильмариллы. Логичнее было бы предположить, что именно отец должен понимать их, как никто другой… Но, ослепленный жаждой вернуть камни, страхом потерпеть поражение и потерять расположение войска и власть над ним, а также терзаемый желанием что-то кому-то доказать, самому себе показать, что его жизнь еще имеет смысл, отец был глух к отказу. Впрочем, и телери тоже были слишком взволнованы и возбуждены пререканиями (что было им не свойственно), поэтому не могли оценить всю силу чувств и желаний Феанаро. Я пыталась оценить ситуацию беспристрастно. Скорее от нечего делать, чем от желания вмешаться. Для меня эти вещи, которые так превозносила каждая сторона, оставались всего лишь неодушевленными предметами. С одной стороны, отец имел больше прав рассчитывать на помощь родичей (не его конкретно, но все же): ведь одной из его целей было попытаться найти своему народу в Эндоре счастливую жизнь, которая была невозможна для самого Феанаро в Амане. А заодно уничтожить Врага мира, угрожающему и телери, оставшимся в темных землях. С другой стороны, он имел право лишь рассчитывать на помощь, а не требовать её. Как ни крути, обе стороны одинаково правы. Точнее, неправы. Участвовать в конфликте я не видела смысла. Если бы я попыталась немного умерить пыл папы, он бы решил, что я на стороне «врагов», а попытаться втолковать разозленной толпе чужого народа, что мы пришли с миром (в чем уже никто не был уверен), было бессмысленно. — Эти корабли — наша жизнь! Мы потратили не один десяток лет, чтобы создать столь прекрасные творения, наши жены и дочери ночей не спали — ткали паруса, мужчины, не жалея спин, таскали бревна… — к голосу Ольвэ примешивался рев толпы, становившейся все больше. Площадь была почти забита недоброжелательно настроенными телери. Оставался чист только проход в гавань. — А взрослые и дети моего народа будут вынуждены не спать и не есть сутками, преодолевая путь до Эндорэ по суше, если такое вообще возможно! Или страдать вечность здесь, в этой темнице! — гнева и решимости Пламенного Духа хватало, чтобы самостоятельно вести борьбу с целым народом. Хотя, разреши он, многие из его окружения уже давно бы к нему присоединились. Чем все могло закончиться, не знал никто, но напряжение все нарастало. Многие уже начали всерьез опасаться чего-то непоправимого и страшного. Все было бы намного проще, если бы беседа проходила исключительно между королями. Но, похоже, Феанаро надеялся зажечь сердца чужого народа, склонить еще одно племя на свою сторону. Ольвэ же либо не хотел заставлять буйных эльдар молчать, либо был не в силах. Думается мне, дисциплина — не самая сильная сторона телери. Турко и Курво прилагали все усилия, чтобы не нарушить приказ отца. Поскольку рот они обязаны были держать закрытым, им оставалось только метать гневные взоры. Но все-таки этим они не могли ограничится и то и дело непроизвольно что-то шипели или кричали. После очередного восклицания Куруфинвэ отец бросил на него взгляд, но не уничтожающий, а скорее сосредоточенный и без тени неодобрения. Мне не понравилось, как пристально брат смотрел в глаза Феанаро. Возможно, они только что обменялись осанвэ. Став серьезным, Курво развернулся и поспешно направился по единственному свободному проходу — в гавань. Со стороны это выглядело, будто король отослал сына из-за его чрезмерно возбужденного состояния, но отца и брата я знала достаточно хорошо, чтобы понять, что они что-то задумали. «Зачем он ушел?» — осанвэ спросила я у Майтимо. Тот, нахмурив брови, провожал взглядом младшего брата: «Отец что-то замышляет. И мне это не нравится…» Рыжий выглядел непривычно мрачным и взволнованным. Он подозревал, что Феанаро сейчас не в том состоянии, когда нужно принимать решения. Мы с братьями ожидали, что вот-вот должно произойти что-то важное, и смутно боялись этого. Скоро напряжение сгустилось настолько, что уже было тяжело даже стоять посреди этой площади. Я видела, как Морьо украдкой поводил плечами, Турко пытался незаметно размять затекшую спину, а меж бровей Нельо то и дело ложилась глубокая складка, которую он пытался расправить всякий раз, когда ловил себя на этом. У меня тоже уже болели плечи и поясница от долгой неподвижности. Первый раз в жизни я видела столько злобы, недовольства и упрямства на лицах. Первый раз я поняла, что чувствую в окружении эльдар себя не в безопасности. Учитывая их перевес в количестве, довольно неприятное положение. И вдруг, совершенно неожиданно для телери, спор был прерван…