Как сильмариллы все изменили

После рокового пророчества Мандоса, значимость которого вполне понять мы в то время не могли, прошло около четырех суток. Мы все продолжали идти, и, даже когда первое потрясение прошло, стало казаться, что, в сущности, ничего не изменилось. Конечно, это была ложь, но ко всему привыкаешь, а в нашем случае — привыкаешь довольно быстро, чтобы не начать сомневаться в том, что делаешь. Ведь именно мысль, что мы правы, и держала на плаву, когда мы шли против того, чему нас учили всю жизнь. В минуты сомнений мы вспоминали последнюю речь Феанаро. В чем в чем, а в умении зажигать сердца ему не откажешь. — Мы дали клятву, нелегкую клятву, но мы сдержим ее! Сдержим! «Чего бы это ни стоило нам и другим», — должно быть, хотел добавить он. Из принесших клятву рядом со мной тогда были только отец и Тэльво. Кано отправлен поднимать песнями боевой дух в середину строя вместе с Питьо, Турко и Морьо замыкали отряд, Курво и Майтимо вообще были на воде, но это не мешало королю говорить за всех. — …нам пророчат многие беды, и первая из них — предательство. Но об одном сказано не было: что нас погубит страх! Что нам предстоит страдать от боязни и трусости! Ой как мне не понравился блеск, появившийся в глазах младшего принца. Телом-то рыжик взрослый, а умом… Впрочем, как я недавно узнала, я сама еще тот ребенок, наивный и легковерный. — И я заявляю: мы пойдем дальше! И предрекаю, что никогда не забудет Арда дела, которые мы совершим, ибо они будут воспеты в песнях и сохранятся до конца веков! Голос Намо был слышен до самых последних рядов войска нолдор, но слова Феанаро били прямо в сердце. Когда Пламенный Дух говорил, его лицо светилось, глаза сверкали — так он верил в свою правоту. Его слова были не щитом против пророчества — противодействующей силой. И те, кто нашел в себе отголосок этой силы, выпрямили спины и гордо подняли головы. Однако, не все были согласны с речью короля. Сразу после исчезновения фигуры Намо к отцу прорвался разъяренный дядя Арафинвэ. Таким самого разумного и уравновешенного сына Финвэ я еще никогда не видела. Лагерю пришлось остановиться, и единокровные братья отошли вперед, чтобы говорить без лишних свидетелей. Начал дядя, еще сдерживая злость, но потом до нас долетали громкие упреки с переходом на личности. С одной стороны слышалось: слепец, себялюбец, отчаянный смельчак, кровопроливец и мятежник, с другой — ослепленный дурак, трус, бесхребетный, позорище и предатель. Кончилось все тем, что оба сына Финвэ разругались в пух и в прах и дядя Арафинвэ, «забрав» часть своего народа, повернул обратно. Как позже сказал отец, пророчество Севера было решетом, отсеявшим лишних трусов. Но даже за колкими словами Феанаро не смог скрыть, что ему жаль, что наиболее разумный его родич вместе с частью его войска ушел. Радовало лишь, что сыновья и дочь Арафинвэ не разделили отцовских убеждений и продолжали поход. Вот в общем-то и все, что произошло за это время. Честно сказать, сильного впечатления на меня это не произвело: я была настолько погружена в собственные проблемы, что не было сил переживать из-за того, что всё равно уже не изменить. Дядю не вернуть, слова Пророчества не забыть, надо жить дальше. Что еще остается? А вот о том, что делать с Финдекано, к примеру, я беспокоилась больше. Кузен, после того как поймал меня при моем падении с лошади, не заговаривал со мной, если не было необходимости. Я думала, что такие веские для всех события как Пророчество или уход Арафинвэ сблизят нас, как сблизило Альквалондо, название городо теперь приобрело другой смысл, но нет. Много времени Отважный проводил с родичами из Третьего Дома, оказывая посильную поддержку Инголдо. Должно быть, Финдо думал, что я счастлива с Льяцом. Кстати о Льяце. После моего «возвращения» в тело, когда первые разбушевавшиеся эмоции утихли, я захотела разобраться с этой «проблемой» как можно скорее, дабы недокот не натворил больше бед и мне не лицезреть его наглую рожу в напоминание о собственной глупости. Однако все оказалось не так просто. После моего гневного выпада в его сторону и приказа валить подальше от лагеря майа надел маску доброго друга, сказал, что шептуны, хоть и заставляют выворачиваться на изнанку, всегда все перевирают, и что он, конечно же, не такой дурак, чтобы экспериментировать с такого рода вещами на принцессе нолдор. Признал, что, конечно же, вел себя как настоящий негодяй тогда (когда именно, Льяц решил не уточнять) и ему стыдно. Надо отдать ему должное: говорил он настолько убедительно, что могло сойти за искреннее раскаяние, но я, заработав горький опыт совсем недавно, решила раз и навсегда закрыть сердце и разум от слов этого лицемера и довольно стойко выполнила свое намерение. Тогда он начал играть на Пророчестве, говоря о том, что он сможет раскрыть мне глубинные смыслы и чуть ли не научит видеть будущее. Пообещал еще распространиться наконец по поводу слышимых мною голосов. На это ответить жестким отказом мне было уже проще, ведь я тут же припомнила ему, куда меня последний раз завели его уроки. — Только не говори, что тебе не понравилось! — хитро улыбнулся Льяц, хватаясь за новую ниточку. Призвав Моринготто и всех его тварей на голову майа, я опять во взбудораженном состоянии отошла от Льяца. Несмотря на то, что сам по себе дух излучал силу, моих сил на общение с ним уходило слишком много. Велась постоянная борьба, в которой у него неизменно было преимущество. И мне была необходима поддержка, чье-то крепкое плечо рядом. И это возвращало меня к мыслям о Финдекано. Я дважды пыталась поговорить с кузеном, но то он ссылался на то, что очень занят, то меня вдруг прямо в начале разговора выдёргивал отец с каким-то поручением. Сейчас я шла, чтобы предпринять третью попытку. Дело было не только в том, что я нуждалась в его помощи, но и в том, что я чувствовала себя виноватой: он мне признался, сделал предложение, по сути имел все основания претендовать на взаимность или по крайней мере на честный отказ в вежливой форме, а я только с ним ссорилась и использовала его. Но была еще какая-то причина, что-то, что я сама еще не очень понимала. Очередная остановка, костры, отвар малиновых листьев с квениласом вперемешку из больших котлов, лепешки, разговоры… — Финдо, — я осторожно подошла к компании: старший Нолофинвион, Артаресто, Айканаро, Ангарато и Артанис. Отважный повернулся на зов, на губах у него еще играла улыбка, и первые мгновения он словно не мог понять, кто я и чего хочу. Затем улыбка померкла, он напрягся и, чуть нахмурившись, встал и пошел ко мне навстречу. Мы снова отошли подальше от чужих глаз и ушей. Я много раз думала о том, что и как ему скажу, но под прямым взглядом принца Второго Дома начать было непросто. Что мне, собственно, волноваться? Я же ему не в любви признаваться пришла. Да даже если бы в любви, то что? — Финдекано, во-первых, я хочу извиниться, — кузен приподнял брови. — Я не хотела видеть, как все это выглядело с твоей стороны. Тебе было неприятно, а я только смеялась. Мне жаль. Все это я проговорила на одном дыхании, и всё же почувствовала, что это немного «не то». Финдо молчал, сложа руки на груди. — Ты всегда был мне верным другом, мне стоило прислушаться к твоим советам… — Так я был прав? — не утерпел Отважный. — В некотором смысле, — уклончиво ответила я, но под грозным взглядом пришлось добавить, — я имею в виду, что основания меня предостерегать у тебя и правда были… Вот опять не то! — шепотом разозлилась я на себя. Но я же не могу ему сказать, что он во всем был прав, а я такая дура. — В общем, по некоторым причинам я решила прекратить общение с Льяцем… Финдекано молчал. Я ждала. Он все еще молчал и буравил меня взглядом. Меня это начало раздражать. — Ну? Что ты молчишь? — нетерпеливо воскликнула я. — Можешь радоваться, все ведь так, как ты хотел! Я прикусила губу: только что ведь извинялась. — Ты… Не обращай внимания. Я немного не в себе последнее время, — я развернулась, не ожидая получить ответ, и пошла обратно к кострам. — Оно и видно, — неожиданно спокойно сказал Финдо. Я с удивлением обернулась. — То есть?.. — Я рад, что ты одумалась и нашла в себе силы признать мою правоту, — я изо всех сил старалась не закатить глаза, — но насчет Льяца хотелось бы узнать поподробнее. — Ну-у, — протянула я, решая, что именно стоит знать кузену. — Сейчас, в связи с нестабильностью настроений в лагере, мне не хотелось бы подвергать поход еще какому-нибудь испытанию. Я не думаю, что Льяц способен серьезно навредить, но рисковать не хочу. — Тебя же это не смущало совсем недавно? — Ой, Финдо, я второй раз извиняться не буду, а если тебе не нра… — Ладно, ладно, не кричи, — Отважный улыбнулся и сделал шаг с намерением примирительно обнять свою «глупую сестренку», но остановился. Я хоть и призналась, что между мной и котом-духом ничего нет, но это не означало, что с Финдо что-то будет. И его признание и слишком несвоевременное предложение стояли меж нами стеной, лишавшей нас какой-либо определенности в отношениях. Любовь Финдекано мне льстила, но серьезность пугала, все это казалось таким странным, ненатуральным. Пока что поддержка брата давала мне меньше радости и сил, чем забирало ее обеспечение. Поминутно во мне боролись желания использовать и щадить, играть и относиться серьезно. Финдекано же в моем обществе чувствовал себя неловко, однако постоянно стремился быть рядом. И я думала о том, что, если бы Льяц не оказался такой скотиной и со временем ответил бы мне взаимностью, все было бы гораздо проще. Но это было невозможно, поэтому я, заручившись поддержкой кузена-поклонника, начала выживать недокота из «дружных рядов» войска нолдор. А Льяц, предчувствуя, что против него собирают ополчение, стал просто шелковым. Против чар внимательного и послушного майа было нелегко устоять. Каждый раз я буквально заставляла себя вспоминать боль разочарования от его лжи. Однако мысли о том, как все могло бы быть, не оставляли меня. В конце концов в вину духу я поставила и мою неопределенность в отношении к Финдо: не появился бы в моей жизни Льяц, влюбилась бы я в кузена и все было бы просто и понятно… «Но скучно» — вспоминала я вкрадчивый голос помощника Мандоса. Однако, как бы я ни боролась с сомнениями, не мои чувства позволяли Льяцу оставаться в лагере. Пред нами встала другая проблема: мы просто не могли избавиться от майа. Разумеется, о том, чтобы с ним поговорить по-хорошему, попросить исчезнуть из нашей жизни, и речи быть не могло. На сделку с ним же Финдекано бы никогда не пошел и уж точно не дал бы мне, а опять договариваться с духом за спиной брата у меня желания не было. Прошло четыре «дня» с моего путешествия в мир иной, а попытки выжить Льяца не увенчались успехом. На нас обоих как будто давило его присутствие, не позволяя расслабиться ни на секунду. Финдекано сидел у костра, нахмурившись и обхватив голову руками. — Ты бы поел, — предложила я, кивая на нетронутую миску с дымящейся похлебкой. Отважный встрепенулся, рассеянно оглянулся и снова углубился в размышления. — Для борьбы с духом нужны силы, — напомнила я, но вряд ли мой голос дошел до слуха кузена. — Ну это уже ни на что не похоже! — я ударила рукой по камню, на котором сидела. — Мало того, что это пугало не желает выметаться, так оно еще и превращает нашу жизнь в кошмар! — Ну, с кошмаром ты, сестренка, погорячилась, — подскочил Питьо. — А на твоем месте, Питьяфинвэ, я бы ротик прикрыла! Напомнить, кто притащил его в лагерь? — Что было, то прошло, — невозмутимо ответил подошедший Тэльво. — А кто его приголубил и удержал, это поважнее будет… — Никто. Никого. Не. Удерживал, — произнесла я ледяным тоном, от которого близнецы по привычке чуть вжали головы в плечи. — Можешь сколько угодно сверлить нас уничтожающим взглядом, — быстро оправился Тэльво, — но делу это навряд ли поможет. — О, тогда, может быть, у вас есть идея, что поможет? — Есть, — скрывая торжество ответил Питьо. — Сделка с духами? — я кипела от негодования, выслушав блестящий план Амбаруссар. — Да ты послушай! Мы же не предлагаем обращаться к сильным и недружелюбным майар, вроде Уинен или Оссэ. Но наверняка во всей Арде найдется парочка духов, не обозленных на нас, которые согласятся помочь за небольшую услугу! — доказывал Тэльво. — Позволь напомнить, что наша проблема появилась именно из-за «желания помочь», возникшего у одного… — Ничего другого не остается! Согласись! Я колебалась: с одной стороны, сделка с другими силами казалась единственным вариантом, но с другой — я боялась идей Амбаруссар, так как знала, что для них было важнее разлечься, а к проблеме с Льяцем они вообще не относились серьезно. — Вот, спроси Отважного! — поддакнул Питьо. Я ждала, что Финдо отреагирует так же, как я, но он лишь устало потер глаза и негромко сказал, что это, похоже, единственное решение. Далее мое согласие им не требовалось. Троица начала выпытывать да выманивать у старших о духах, припоминать дедушкины рассказы. Мне им помогать не хотелось совершенно, да я и не верила, что они действительно чего-то добьются. Ближайшие дни меня занимали дела и вопросы лагеря, беспочвенные стычки с отцом, попытки найти в себе силы помириться с Артанис и прочие бытовые неурядицы. Разумеется, и Льяц не давал мне покоя, точнее, мысли о нем, а сам майа превратился в угодливого и ласкового котика и не лез ко мне. Из-за всего этого я и думать забыла про навязчивую идею братьев и была удивлена, когда Амбаруссар, запыхавшиеся, с горящими глазами, прибежали ко мне и объявили, что они «нашли». Что именно они нашли, как нашли и что будут делать, мне, конечно, не объяснили, просто схватили под руки и потащили к самому морю. На вдававшихся в воду камнях, заливаемых волнами, уже стоял Финдо. Вокруг не было ни огней, ни светильников, но даже в тусклом свете звезд ясно виделась его бледность и необычайная серьезность. На контрасте с Амбаруссар, распаленными и галдящими наперебой, мрачный и молчаливый кузен выглядел жутко. Не обращая внимания на болтовню рыжих, я вопрошающе уставилась на Отважного и спросила объяснений. Финдекано отвечал серьезно, сдержанно, но в голосе чувствовалась небольшая дрожь. Оказывается, за время с нашего прошлого разговора они достали половину бестелесных жителей Арды, но многие отказывались даже говорить с ними, не объясняя причин, поэтому они, как только нашли возможный вариант, сразу решили ухватиться за него. — И где же ваш дух? — настороженно спросила я. — Здесь, — ответил Финдо, кивая на прибрежные камни. — Здесь, там, повсюду, — легко перекрывая шум волн, пропел чей-то голос совсем рядом. — Кто ты? — Я вечно бодрствующий страж из мира грез. — Еще один майа Намо? — я снова повернулась к Финдекано. Тот кивнул. — Верно, — опять влез голос, — они дольше додумывались. — О, ужас! — с улыбкой произнесла я, чувствуя себя польщенной. — Итак, — дух обращался ко всем, — перейдем к делу. Я бы мог забрать от вас этого лентяя и предателя и просто так, но вам нужно преподать урок, поэтому предлагаю договор: Льяц испытывал ваши души, я испытаю разум. Если вы окажетесь достойными моей помощи, то за мной дело не станет, а если нет… — дух замолчал. Его тембр и тон отдавали той же хитрецой, что и у нашего майа. Видимо, серьезные помощники Валар сделками с детьми Эру не занимаются. — Предлагаю простую игру: загадки. Я спрашиваю — вы отвечаете. Отвечаете на все правильно — я забираю бродяжку-Льяца. На каждый ответ у вас м-м-м… Одна попытка. — Начинай, — негромко сказал Финдекано. Ему хотелось побыстрее закончить с этим делом, ведь новому духу он тоже мало верил. — Очень хорошо, — насмешливо произнес майа. — Первый вопрос, простой: кто прожорливее всех? Я быстро кинула Амбаруссар осанвэ, чтобы держали рот на замке. Начался недолгий мозговой штурм, и все согласились с ответом. — Огонь, — Финдекано нес ответ за нас всех. — Верно. Но это разминка. А ну-ка… Что летит быстрее ветра? — Турко, когда от взбесившегося отца удирает, — прошептал Тэльво и засмеялся, быстро прибавив, — это не ответ! — Мысль. Мысль быстрее всего. — Ах, это слишком легко, как я погляжу… Говорит, зовет, меж пальцев пройдет — в землю уйдет. Финдекано чуть сильнее сдвинул брови, близнецы притихли. Камни, на которых мы стояли, то и дело омывали холодные волны… «Вода!» — радостно обратилась я к кузену. Тот кивнул и улыбнулся. — …ну слушай, — с досадой проговорил дух после еще пятерки вопросов, начиная новую загадку: Мой первый слог предупреждает, Преграды строит и ломает, Препятствует и прекращает. Второй мой слог всегда согласен, С лица — красив, в душе — опасен, Отказа в просьбе он не знает. А третий слог мой заключает В себе сердца и души прячет. Он кровь и кость, но только мягче. Сложи в одно — возненавидишь, Забудь — вновь брата в нем увидишь. Это сложно. Сложнее, чем десяток загадок, которые дух сыпал на нас до этого. И всего одна попытка! Хорошо, что время неограниченно. Мы несколько раз попросили духа повторить загадку по строчкам. Итак. Если идти от значения целого слова, с конца, то получается, что слово меняет наше отношение к близким. Эру, да есть сотня вещей, которая меняет отношение к кому-либо! Ладно, начнем сначала. Первый слог. Что он там делает? Предупреждает, строит и ломает преграды, препятствует… Что за ерунда? «Пре», — с волнением бросил мне осанвэ Тельво. «Пре? Причем тут?.. Эру, да ты не совсем потерян для мира, Тэльво!» Финдо, которому я тут же передала идею брата, одобрительно похлопал рыжика по плечу. Питьо фыркнул. Что ж, уже что-то. Что нужно сделать на «пре», чтобы попасть в опалу? Пре… дать? Я вздрогнула. — Предатель! Близнецы и Финдо моментально повернулись ко мне и одарили злобными взглядами. Мое сердце учащенно билось, а во рту пересохло: дух томил молчанием. — Начинается на пре; второй слог, не знающий отказа, — «да», третий — плоть. Тело. Но мягче, «тель», — скорее для собственного успокоения произнесла я. — М-м… Что ж… — издевался дух, а парни тем временем были готовы испепелить меня взглядами. — И это… верный ответ. Финдекано шумно выдохнул, близнецы издали победный клич, а я подумала о том, что все духи одинаковые засранцы. То есть не одинаковые, разные, но засранцы. Как бы то ни было, уговор есть уговор. Майа пришлось сдержать свое слово, и он пообещал, что к концу привала Льяца с нами не будет. — Твоя опрометчивость могла погубить все дело! — отчитывал меня Отважный по дороге назад. — Я была уверена в своем ответе и оказалась права! А то, что не посоветовались с вами, ну не сдержалась, какая теперь разница? Все закончилось! — Разница есть! — Ох, эти женщины! — драматично вставил Тэльво, чувствовавший себя по меньшей мере героем. Я зло посмотрела на него. Тоже мне, мужчина нашелся! Недавно за пятьдесят перевалило, а уже самый умудренный! Я была в плохом настроении. Странно, я много раз думала: Льяц уйдет и заживем. Но никакого подобия радости не ощущалось. Было ли мне грустно с ним расставаться? Не знаю. Но я знала, что уйти он должен. Он всегда попадался мне на глаза, мельтешил, раздражал, а теперь, сотни раз отрываясь от дел и оглядываясь вокруг, я его не видела. Может, его уже забрали? Но он даже со мной не попрощался? Впрочем, что этому обманщику со мной прощаться? Свое отношение ко мне он высказал еще тогда, в поле шептунов. Однако мне всё равно было обидно, и за это я злилась на себя еще больше. «И все-таки он мог проститься. Не упустил бы он случая поехидничать в последний раз!» — думала я, вскакивая на спину лошади, тысячный раз за полчаса оглядывая лица и землю кругом. Прислушивалась, но ничего кроме шума моря, голосов, ржания и ударов копыт нетерпеливых коней не было слышно. «Ненавижу!» — на глаза непроизвольно навернулись слезы. «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» — поводья я сжала так, что костяшки побелели. — Что буйну голову повесила, белка? — раздался рядом голос. Но не тот голос — это был лишь Турко, лихо промчавшийся в конец строя. Я даже не заметила, что вновь еду замыкающей. — Отстань, — тихо сказала я и больше ничего выдавить не смогла, боясь расплакаться. Шумно вздохнула, тряхнула головой. Не помогло. — Что, опять с дружком поссорилась? — засмеялся Тьелькормо. — Не смешно, Турко! Что ты постоянно все выворачиваешь наизнанку, над всем подшучиваешь? Не думал, что можешь играючи попасть по больному? Я отвернулась и, укусив зубами кулак в перчатке, заплакала. Меня выдавали если не всхлипывания, то трясущиеся плечи, поэтому даже Охотник должен был понять, что что-то не так. Последний раз я давала волю слезам при Турко… ну, очень давно, поэтому немудрено, что Тьелькормо совершенно растерялся. Может, он и видел женские слезы, когда еще был охотником до девичьих сердец, но сейчас тот опыт ему вряд ли мог пригодиться. — Так с кем ты поцапалась? — уже осторожно спросил брат. — Неважно. — А… ну… наш кузен имеет к этому отношение? — Косвенное. — Так кто тебя обидел? Все, сейчас пойду с ним разберусь! — Как у тебя все просто, — сквозь слезы улыбнулась я. — Так, может, у тебя все слишком сложно? Возможно, Турко был прав, но утешить меня тогда это смогло мало. Единственное, чему я была рада, так это тому, что ехали мы в самом хвосте, поэтому моих слез не могли увидеть ни войско, ни отец, ни Финдекано. Роль утешителя пришлось взять на себя Тьелькормо. Я долго не могла успокоиться: вспоминались все псевдосчастливые моменты с Льяцом, потом его злые слова, его шёлковое поведение в последние дни… Но Охотнику стоит отдать должное: он мужественно держался и поддерживал меня, даже будучи непосвященным в суть дела, сочувственно хлопал по плечу, лохматил макушку, обещал, что все будет хорошо, а если не будет, он сам найдет моего обидчика и… ну, и все будет хорошо. Прошло много времени с тех пор, как ехидное чудовище в лице майа Мандоса покинуло наш лагерь. Я пыталась примерно подсчитать сутки, но даже в расчете, что мы в дороге всегда один и тот же промежуток времени, выходило слишком размыто. Жизнь стала однообразной до невозможности: большую часть времени ты ехал верхом, так что иногда нижняя часть тела просто деревенела и половину привала приходилось разминать затекшие конечности, на привалах ты мог либо слушать песни или нытье, либо решать вопросы, возникавшие роем из ниоткуда, иногда ты спал, и вот это время было самым прекрасным, потому что во снах все было хорошо, ярко и интересно. А затем ты просыпался, не зная, зачем ты каждый раз открываешь глаза и возвращаешься в этот мир, и снова начинались монотонные безвременные дни. Вечная темнота, вечные звезды на небе, вечное море, вечный ледяной ветер… Спустя некоторое время я открыла для себя, что, когда едешь замыкающим и отца нет поблизости, можно заваливаться на обоз и спать там. Правда, это не очень удобно, да и рискуешь получить от Феанаро нагоняй, но оно того стоит. Я мучительно скучала. Одолевшая меня тоска делала меня невосприимчивой к жизни. Порой, я жалела, что Льяца нет рядом. То есть как порой — часто. Мне хотелось снова послушать его рассказы, поотгадывать его загадки, даже просто поговорить, почувствовать легкую обиду от его вечного ехидства… С Финдекано я так и не помирилась. Точнее, мы не сильно поссорились, но уход Льяца нас, вопреки общим ожиданиям, разобщил. Меня не интересовало ничего. От скуки я сотни раз смаковала в уме Пророчество Севера, пытаясь заставить себя чувствовать благоговейный ужас, злость на Валар, хоть что-то, но с уходом вредного, доставучего майа из моей жизни ушло и все остальное. Так мне казалось, пока однажды сорока в лице Ириссэ не принесла мне новость: Финдо больше не одинок. Оказывается, за нолдорским принцем увивается какая-то девушка и, по слухам, Нолофинвион к ней благосклонен. Это известие меня взбесило. В какой-то мере я была рада, что наконец смогла что-то почувствовать, но все остальное перекрывала пелена злобы. Скоро после получения известия я начала присматриваться к кузену. За ним, и правда, бегала какая-то эльфийка. Не знаю, насколько она своего добилась, но Финдекано я часто видела с ней. Он не отмахивался от девушки, как от назойливой поклонницы, не источал холодную вежливость, напротив, был вполне доволен ее обществом. — Не твой он, не твой, — повторяла я себе, но это не работало. Оказывается, моя ревность к близким усилилась, стоило кому-то приблизиться к кузену, которого я сама отвергла. Мне доставляло какое-то самоуничижающее удовольствие наблюдать за образовывающейся парой. Но я точно знала, что никогда не позволю этому зайти далеко. Как-то раз во время остановки я подошла к группе, сидевшей у одного из костров. Кроме Финдекано и вьющейся рядом с ним девушки, к ней принадлежали Артанис, Инголдо и несколько эльфов из знати Третьего и Второго Домов. Да-а, хорошо, что отец не видит меня в такой компании. Я приняла веселый вид и, легко порхнув в круг, уселась ближе к Финдарато. Неожиданный раскол семьи и оказавшиеся в руках бразды правления уже наложили на старшего Арафинвиона отпечаток. Последнее время я много времени проводила с ним, разговаривая и по мере возможностей помогая одному из самых любимых кузенов, но даже в своей апатии я не могла не заметить появившуюся в нём серьезность и растущую напряженность. До моего прихода группа начала какой-то разговор, который сейчас был в самом разгаре. Они не стали его обрывать при моем появлении, что мне польстило, ибо некоторые эльфы Третьего Дома имели напряженные отношения с перводомцами, тем более с близкими Феанаро, но меня, благодаря хорошим отношениям с их новым главой, приняли за свою. Не вмешиваясь и не особенно вслушиваясь, я неприкрыто интересовалась неизвестной мне прежде эльфийкой. Я сидела, наклонившись вперед, придерживая рукой голову, и, сузив глаза, наблюдала за нолдиэ. В моем взгляде не было открытого высокомерия, но сквозило очевидное понимание превосходства. Губы сложились с неподвижную полуулыбку. Я изучала каждую деталь ее внешности, оценивала каждое движение. В разговоре она не участвовала, то и дело неуверенно на меня оглядывалась. Могу себе представить, как я должна была выглядеть для нее в отблесках пламени. Надеюсь, хотя бы зловеще. Разговор, перешедший в спор, не заканчивался довольно долго. Финдекано, принимавший активное участие в нем, раз пять-шесть оглядывался на меня, но выражение его лица было сложно определить. Однако, похоже, что его волновало мое пристальное внимание к эльфийке, благоговейно ловившей каждое его слово. — Хм, странно: я раньше не видела тебя в лагере. Как твое имя? — сладким голосом спросила я вскоре после окончания разговора. — Лайрэ, принцесса. — Лайрэ. Луг? — Верно, госпожа. — Прекрасно, — я еще больше прищурилась. Финдекано чуть нахмурился. — Ты из Второго Дома? — Лайрэ дочь Оторно, советника моего отца, — ответил за свою спутницу Финдо. — Как интересно, оказывается, я так мало знаю о новом окружении глав Домов, — я наивно похлопала глазками. Мое высказывание не очень понравилось представителям знати Второго Дома: я назвала их любимого короля «главой Дома». — Очень правильно, я считаю, что принц Финдекано укрепляет отношения с верными. А что ты думаешь, Лайрэ? «Какова твоя цель?» — осанвэ спросила Артанис. «Любопытство». Вряд ли сестра мне поверила, но пока предпочла лишь наблюдать. Девушка же, смущенная моим вопросом, неуверенно оглядывалась по сторонам. — Я согласна, — робко ответила она. — Чудно. Однако в таких вещах важно не заиграться, никогда не знаешь, как все может закрутиться, — я сверкнула глазами, уловив беспокойный взгляд Финдо. Наследственность Племенного Духа требовала полностью разгромить противника, а заодно напомнить главам Домов, что все они под началом короля нолдор, единственного и законного. Однако сложившаяся ситуация и так не улучшала шаткого положения Феанаро, поэтому «играть» нужно было осторожно. И как бы мне ни хотелось затронуть правление Нолофинвэ и подразнить знать Второго и Третьего Домов, делать этого было нельзя. Далее «беседа» состояла из скрытых в сладких речах намеков. Борьбу я вела, по сути, не с напуганной девочкой, а с Финдекано, но это понимали очень немногие из присутствующих. Мы проговорили всю остановку, а когда пришло время собираться и большинство сидевших у костра повскакивали с мест и отправились руководить сборами лагеря, я бросила напоследок несчастной Лайрэ, что мне очень бы не хотелось осложнять отношения между Домами и моему дорогому кузену тоже не мешало бы укреплять связи со своими любимыми родственниками-перводомцами, ведь в случае чего мой отец король будет недоволен своим старшим племянником, а дядя Нолофинвэ, пожалуй, не пожалеет сил разобраться, что или кто был причиной размолвки. Бедная девушка к концу разговора сидела белая, как лист, и едва ли могла вымолвить несколько слов. Роль еще сыграла не слишком хорошая слава семейства Феанаро, приход к власти которого после нескольких лет спокойной и размеренной жизни под руководством Нолофинвэ повлёк за собой государственный переворот и другие непривычные и неприятные действа. И теперь даже по одиночке отпрыски Пламенного Духа вызывали если не страх и ужас, то по крайней мере опасения. Когда я, вполне собой довольная, выразила радость по поводу знакомства и пошла в сторону расположения перводомцев, кто-то крепко схватил меня за локоть и оттащил в сторону. Развернувшись, я встретилась с горящими глазами Отважного. — Какого. Моринготто. Ты. Творишь? — Финдекано от ярости тяжело дышал. — Что творю? Знакомлюсь с твоей поклонницей? — Не притворяйся! — кузен сильнее сжал пальцы. — Ты угрожала ее отцу! — И ты теперь хочешь мне руку сломать? Нолофинвион, словно опомнившись, отпустил меня. — А угрожала, не угрожала, это уж от нее зависит. Если девочка меня правильно поняла, то наша беседа не причинит ни ей, ни ее семье никакого вреда. — Зачем тебе это? Ради чего, Моринготто побери, ты ведешь себя как… — Ну? Как кто? Давай, давай, скажи, мне очень интересно! — Я никогда не думал, что ты такая… — с горечью произнес брат. — А ты подумай. Подумай в следующий раз, когда будешь делать кому-то предложение! — Ах, так вот в чем дело? Не ты, так никто! У меня внутри тоже все кипело. «Это не пустая блажь… Я уверен в своих намерениях», — вспоминала я слова Финдекано. Тоже мне… — А ты вспомни, что я тебе сказала в ответ на твою просьбу связать с тобой судьбу, — несколько секунд мы сверлили друг друга взглядами, а затем прозвучал рог, и я побежала к перводомцам. Отец в довольно хорошем расположении духа. В первый раз с момента ухода Арафинвэ. Вообще все события, касавшиеся нолдор, отражались на Пламенном Духе даже очень заметно: он сильно похудел, под глазами его легли темные тени, между бровей — глубокая складка. Все держалось на нем, и все он держал в себе. Рядом с ним не было жены, отца, сильмариллов, он не мог заниматься любимым делом, его положение было непрочным, собственный брат уже покинул его и забрал часть его народа… У Феанаро были только идея (она же клятва), непрерывно давящая на него, и дети, которых он не мог нагрузить своим горем. При этом Пламенный Дух практически всегда был на ногах, в думах, в движении. Когда последний раз он позволял себе расслабиться? У меня сердце кровью обливалось, когда я видела папу без его непроницаемой маски непобедимости. Но чтобы не расстраивать нас еще больше, отец делал все, чтобы не показывать свою слабость. — Кенамиэн, помнишь наш разговор по поводу твоего двоюродного брата? — спросил Феанаро вскоре после окончания привала. — Да, папа, помню. — Ну и ты решила что-нибудь? — Да, я все решила. Больше не будет ни двусмысленности, ни неопределенности. Отец одобрительно хмыкнул и бодро поскакал в начало строя.