Как сильмариллы все изменили

— Кто бы ты ни был, отзовись! Покажись! Я просыпаюсь, опять не получив ответа. Впрочем, никто и не говорил, что самостоятельный поиск обладателей голосов, предупреждавших меня с самого пятидесятилетия, будет легким. Еще одна причина скучать по Льяцу? «То, что запретно, всегда сладко», — говорили Валар и призывали бороться с искушением. Они пугали нас, что непобежденное желание выжжет душу. Так было с Мелькором. Сейчас бы они сказали, что это грозит и Феанаро. — Алассэ, мы с Артанис пойдем слушать Кано! Он сегодня снова дает концерт. Присоединишься? — С удовольствием, — улыбнулась я. Подумать только, Ириссэ зовет меня к родному брату. Кстати, о братьях: наверняка там будет и Финдекано. Что ж, интересно узнать, подумал ли он над моими словами. «Кано, а давай вместе споем, как раньше», — я заговорщически подмигнула менестрелю. «С чего это вдруг? Уж не для кузена ли?» «Всего лишь захотелось попеть с любимым братом! Что ты сразу подозреваешь корыстные цели?» — надулась я. «Заводи», — улыбнулся Певец. Я выбрала романс, сочиненный Кано еще в Форменосе. В отличие от большинства эльфийских песен, эта меняла ритм, начинаясь плавно, почти заунывно, и ускоряясь к концу. Пока я небрежно, распеваясь, тянула первый куплет, на музыку подтягивался народ, в том числе и старший сын Нолофинвэ, и Лайрэ за ним. Я сделала вид, словно их приход значит для меня не больше, чем приход троюродного брата друга жены бывшего советника Финвэ и продолжала спокойно выводить ноту за нотой. Конечно, все шли с расчетом послушать лучшего менестреля среди эльдар, но затыкать дочь Феанаро никто не решился. Я пропела два куплета, не меняя темпа, а затем мы впервые использовали идею Кано: ловкие пальцы менестреля задвигались на порядок быстрее при переборе струн лютни, и я повторила первый куплет в новом темпе, затем быстрее, еще быстрее. Я не знала, как выгляжу со стороны, ну чувствовала, что внутри преображаюсь вместе с музыкой: сердце стучало быстро и легко, по рукам, которые я поднимала к небу, как будто читая проклятие в согласии с текстом романса, как будто бежал огонь, волосы растрепались от движения, расползлись из свободной косы и рассыпались огнем по плечам. Движения движения стали резкими, а голос продолжал набирать силу, звуча мощнее и громче. Если поначалу я пела «для всех», то теперь, не скрываясь, обращалась к Финдекано, с широко распахнутыми глазами, не моргая, смотревшему на меня. Песня была сильна, но проста, и мою импровизацию не заметил никто, кроме Кано и Финдо: — И тебе никуда не деться: Все преграды — мое сердце! Я сверкнула глазами и вскинула голову. Не гулять с другими отныне: Все связало мое имя! Мой взгляд, мои руки, плечи — Отдаю тебе все навечно. Так бери по своей воле, Ведь я сжечь могу нас обоих! Я зашлась в каком-то исступлении. Пожалуй, это могло бы сойти за песнь силы, ибо столько сил я не вкладывала еще никуда и никогда. И это чувствовала не только я: стало теплее, костер сам по себе взметнулся высоко вверх, ветер раздувал во все стороны снопы искр, и в конце концов на незыблемой лютне Кано оборвались две струны. Ничем бы хорошим это не закончилось, возможно, чтобы утихомирить поднявшееся изнутри меня и выплеснувшееся наружу нечто, пришлось бы привлечь других сильных певцов, которые смогли бы сообща подавить лихо. Однако все завершилось гораздо проще: от бьющей ключом силы, давящей изнутри на тело, температура сильно поднялась, тело не понимало, что происходит, и пыталось любым способом остановиться. Не допев в последний раз строчку, я упала без сознания на черную, промерзшую, неживую землю. — Не торопи события: не лезь туда, о чем не знаешь, — прозвучали у меня в памяти слова Льяца. Легко сказать, да с моим любопытством, с моей увлекаемостью… Пора быть осторожнее уже с такими вещами. Может, сначала поучусь на более мелких? С чего мне начать? Неужели сначала? Первое, что я ощутила, — жажда. Неимоверное желание получить хоть пару капель воды! Меня словно высушили, выжгли… «Но вовремя потушили, кажется», — я мысленно усмехнулась. Сильное чувство опустошенности делала воспоминания о недавней полной силе какими-то далекими и чужими. Что ж, наверное, так и должно быть, когда впервые превращаешь внутреннюю силу во внешнюю. «Придется быстро восстанавливаться, никто тут со мной возиться не будет, еще отец накричит, если заболею», — с тоской подумала я. Что было странно, так то, что ради чего все это было, я не вспоминала. И я вообще сейчас не думала ни о ком и ни о чём, кроме себя. Слушая, как сердце бьется тяжело и медленно, разнося кровь по вновь приходящему в норму телу. Этого мало, нужно о себе еще позаботиться. Я с усилием вернулась из полудремы, разлепила тяжелые веки и сухие губы, отодрала прилипший к небу язык: — Дайте воды. Меня незамедлительно приподняли, и губ коснулась чудесная жидкость. Было совсем неудобно, но пила я жадно. Утолив жажду, отвернулась. Несколько капель упало мне на шею и показались холодными и неприятными. Я дернулась и раздраженно поморщилась, даже глаза открыла, чтобы если не словами, то взглядом выразить недовольство. Финдекано. Ну да, кто же еще! Я заерзала, потому что положение мне показалось недостаточно удобным для того, чтобы выразить свое недовольство. Финдо заботливо попытался угодить мне, подняв чуть выше, но от его рук мне стало жарко, и я поморщилась и дернула плечом. Меня опустили обратно на прохладное подобие постели и накрыли сверху чем-то. Это уже показалось мне верхом невнимательности, и я, собрав все силы, скинула теплый плащ, оставшись в одном платье на севере Арамана. Долетел холодный ветер и потрепал волосы. Наконец вздохнув свободно, я немного заносчиво поинтересовалась, где это мы и сколько я уже тут лежу. — Ты быстро замерзнешь, накинь хотя бы на плечи куртку, — первое, что сказал мне Финдо. — Мне и без того жарко! — не дождавшись мгновенного ответа, я оглянулась оценить обстановку. Мы ехали в крытом фургоне, из которого мы по возможности убрали тюки с вещами. Однако я всё же лежала на ровно уложенных мешках, покрытых подобием матраса и тонко выделанными шкурами. — Так мы здесь? — я снова повернулась к Финдекано. Тот со смесью беспокойства и непонимания глядел на меня. Я приподнялась на локтях, желая облокотиться на недалеко стоящий тюк. Отважный дернулся, чтобы помочь, но я небрежно отмахнулись. — Странная ты… То ласкаешься, то кусаешься, то всю себя готова отдать, то тронуть не даешь. — Не более странная, чем все. А противоречий довольно и в тебе. Мы промолчали. Меня злило, что кузен все не может дать ответ. И только я открыла рот, чтобы в третий раз спросить, как Нолофинвион обратился ко мне: — Может, я не идеальный пример, но ты, ты всегда уходишь в крайность! Я тебя с трудом могу понять, и жить с тем, кто изводит себя и других… Посмотри, что ты сделала. Не жаль тебе хотя бы себя? Если уж не меня жалеть, я, может, и заслужил, то братьев, то Ириссэ с Артанис… — Брось, им я не сделала ничего! — …Феанаро в конце концов! — А вот об этом говорить не смей! Пожалей Феанаро! — передразнила я брата, — да вы каждый день его изводите и еще предлагаете мне его пожалеть? — от крика, царапающего пересохшие горло, и негодования, разрывающего изнутри, мое дыхание сбилось, я поперхнулась, да еще и из глаз полились слезы. Я вообще не понимаю, как Финдекано мог продолжать не просто сидеть со мной, но еще и хлопать по спине, поить и успокаивать. Либо выглядела я уж действительно жалко и моя бессильная злоба была очевидна, либо Отважный действительно меня любил. — Прости. Прости, прости! — я уткнулась лицом в грудь кузена, и его руки прижали меня крепче. И было плевать, что жарко и что не хватает воздуха. Прошло около трех суток с тех пор, как я вылезла из своего укрытия-фургона на свет Эру, а в нашем случае — на темноту. Шуму, конечно, наделала. Теперь я прилагала все усилия, чтобы не дать волне потревоженного моря-лагеря меня смыть. И, если убедить себя в том, что все, что говорят вокруг, не имеет никакого значения, это было не так сложно. Но были и те, на чью реакцию не обращать внимания не хватило даже моего упрямства. Моя песня была публичным заявлением того, приближение чего я только начинала чувствовать. Не знаю точно, насколько это понимали те, кто меня третировал, например, Морьо, радостный оттого, что нашел повод «поиздеваться». Или близнецы, которые всегда кричали громче всех о том, чего не понимали. Или Турко. Или дядя Нолофинвэ, для которого мое выступление было громом средь бела дня, и который, вызвав нас обоих на серьезный разговор, нервничал и сбивался. Или хихиканья Ириссэ с Артанис, которые дольше всех ждали, пока «это» наконец произойдет, но не могли не подразнить меня. И все в один голос говорили, что Финдекано герой и мученик, что отважился терпеть меня. Впрочем, все это было утомительно, но довольно безобидно. Обычно, если в моей жизни что-то безобидно, это компенсирует отец. Феанаро был и без того загружен, а уж очередная моя неприятность, прогремевшая на весь лагерь, подтолкнула его к намерению разобраться со всем как можно скорее. В отличие от дяди Пламенный Дух говорил с нами по отдельности. И сейчас Финдекано оказался в гораздо худшем положении, но о чем именно они разговаривали и к чему пришли, он мне прямо не сказал. Что касается остального, меня не особенно волновало повышенное внимание втородомцев, к примеру, или перешёптывание целительниц. Открыто никто, никто не стал обсуждать, а еще, не дай Эру, порицать отношения дочери короля и наследника «любимого государя» Нолофинвэ. Да даже если бы стал, это не расстроило бы меня. Думаю, Финдекано тоже, особенно если учесть, что последние дни он буквально летал и светился. В отличие от бедняжки Лайрэ, напуганной еще моими первыми словами. Но после моего выступления она вообще избегала меня и Финдекано. Я поделилась с кузеном возникшей мимолетной мыслью — извиниться перед ней, — но тут же сама рассмеялась и забыла о ней. Еще через несколько дней мы увидели впереди зловеще мерцающие вздыбленные глыбы Хэлкараксэ и огни наших судов неподалеку. Лагерь жил предвкушением встречи со своими друзьями и родичами с кораблей. По Финдекано было видно, что ему не терпится поделиться своим счастьем с Майтимо, а мрачнеющий с каждым днем Финдарато с содроганием представлял, как воспримут «предательство» Арафинвэ остальные нолдор. За всем этим у меня почти не оставалось времени думать о Льяце. Почти. Однако если это всё же случалось, мне приходилось скрывать свое разбитое состояние. Ослепленный и окрыленный Финдо навряд ли сейчас заметил бы мою задумчивость, даже наверняка не сразу бы понял, о ком речь, напомни ему кто о Льяце, но Артанис была куда более проницательна и несколько раз уже намекала мне на причину моего расстройства. С Нэрвен мы не то, что помирились, формально мы и не ссорились, но стали терпимее к обществу друг друга и иногда говорили довольно искренне и спокойно. — Он такой счастливый ходит, — замечала сестра, — а ты, наоборот, угрюмая. — Может быть, — я устало терла переносицу. — У меня голова в последнее время болит. — По кому болит-то? — смеялась Артанис. Да вот и я не знала, по кому. Один все обещал научить меня уму-разуму, а до дела так и не дошел. Точнее дошел, до своего — использовал меня и глазом не моргнул. Второй вроде и доказывал свои чувства поступками, но как только обещание дал, так и забыл через несколько дней. — Ему надо было за тобой бегать, как собачке, что ли? — защищала брата Артанис. — Если ты его отвергла… — Во-первых, никого я не отвергала! А он, раз уж слово дал, мог бы и постараться выполнить обещание! — Но сейчас-то тебе чего не хватает? Вновь верен и предан, чуть ли не на руках повсюду носит! — Не всё так просто, — отвечала я, — умом понимаю, а сердцем… — Однако при себе держишь. — В нашей семье вообще не принято от своего отказываться. Что наше, то берем, кто руку протянет — укусим. Вот он — уровень жизненных принципов Первого Дома. Правда, войско и клятва, пожалуй, лишние, но не мне сейчас об этом судить. Пока все, что я могу, — это сплотить Первый и Второй Дом крепче. Но, разумеется, на первом месте у меня стояла не практическая польза… Наверное. — Финдекано, а, Финдекано? — я хитро улыбнулась. — Как думаешь, что тебе Нельо скажет? Ты как-никак лучший друг, а сестру совратил! — Я по крайней мере, как обещал, тебя сберег, — весело отвечал Отважный. Я нахмурилась. Тоже мне, сберег он… И от кого? От Льяца-то? Финдо, заметив мое недовольство, подошел, присел передо мной на корточки, совершенно кошачьим хитрым и просящим взглядом посмотрел на меня исподлобья и вдруг схватил, поднял и закружил. Мы сидели поодаль от костра, но я была уверена, что на наш смех оборачивались и, кто с недовольством, кто с улыбкой, качали головами. И вроде все хорошо, все налаживалось, но только нет-нет, да и охватывала меня тревога. Особенно в часы сна. Мне снился расплывчатый образ Льяца с его незабываемыми горящими глазами, снился печальный отец, мама, но в каждом сне обязательно было море. Не та черная вода, брызги которой до нас доносил восточный ветер, а Внешнее Море, бескрайнее, светлое, таинственное и манящее, ощутимо зовущее… Просыпаясь, я не сразу вспоминала, что Льяца больше нет рядом, а есть — Финдекано. Милый, добрый, чудесный Финдекано, терпящий мои выпады, выполняющий капризы, но все еще менее реальный в моем сердце, чем Льяц во снах. — Вот уж не думал, что за такой короткий срок всё так изменится, — качал головой Майтимо. Ещё бы: не успел он сойти на заиндевелый берег, как сразу его оглушили новостью о Пророчестве и уходе Арафинвэ. Впрочем, изменения в наших отношениях с его лучшим другом Нельо тоже не мог не заметить. Уверена, что сегодня друзья захотят поговорить с глазу на глаз. И, кроме прочего, что же они будут говорить обо мне? Почему-то идея узнать это крепко засела у меня в голове, превратившись в план: я собиралась дождаться, пока суматоха в лагере немного утихнет и Финдекано придет поговорить с Майтимо, который, скорее всего, останется ночевать на берегу. Скорее я это затеяла от скуки, чем от интереса, но причины не исполнить план не видела. В мыслях все было так просто и понятно, однако на практике оказалось, что план не так хорош: я не учла, что они долго будут обсуждать Исход и Пророчество, затем примутся за свои «мальчишеские» беседы, и только потом, может быть, они вспомнят обо мне, произнесут несколько фраз и опять сменят тему. Я стояла на холоде, прячась от братьев за пологом палатки. И я даже не подумала о том, что можно было бы хоть потеплее одеться. Я уже думала, что бы такого сделать, чтобы заставить братьев как-нибудь вспомнить про меня, как меня отвлек теплый ветерок. Теплый ветерок сейчас, когда мы почти дошли до Хэлкараксэ, мог значить только то, что я замерзла настолько, что воздух начал казаться мне теплым. Однако будь это так, я бы давно отправилась к Мандосу. Тогда что еще может послужить причиной? Дуновение от костра? Но его языки порывы ветра гнут в другую сторону. Я уже решила, что все это игра моего воображения, как легкий бриз снова заставил меня вздрогнуть. Какой странный ветерок. Напоминает… Внешние Воды! Но как, откуда? Я резко забыла и о подслушивании разговора, и о том, что все мои стремления к «неизвестному» еще ничем хорошим не заканчивались, и поспешила за ускользающим ветерком. Когда-нибудь я стану умнее, усмирю любопытство, но только не сейчас. Ветер вел меня прочь из лагеря, откуда-то доносилось тихое пение, словно сквозь завесу, слов не разобрать. Однако, чем дальше я уходила от лагеря, тем отчетливее слышались мелодичные голоса: — …косу расплетать, Косу длинную Подруженьки. Не ходи, не ходи искать, Не ходи наших цветов рвать, Да не слушай нашего голоса. Будет голодно месяц, холодно, Будут волны стелить путь супружеский, Будет лед тебя целовать. Песня закружилась вокруг меня, набрав силу. Я была уверена, что на самом деле вокруг меня сейчас с десяток невидимых мне духов, почти ощущала их, и порядком струхнула, настолько, что даже толком не вслушалась слова песни и поспешила поскорее в лагерь, к огню и квенди, в очередной раз пообещав себе больше не искать приключений. Впрочем, еще ни разу подобное обещание я не сдержала… Обидно было то, что я, промерзнув до костей у дурацкого шатра Нельо, так ничего и не узнала. Зато, кажется, нарвалась на собрание местных духов. Что они там пели? Вроде предупреждали… Да кто их разберет! И снова не хватает Льяца. Валар учили, все кругом живое, все чувствует, однако осознавать, что вокруг тебя постоянно незримо обитают духи, не больно-то приятно. Словно за тобой все время следят. Слушают. А может, роются в сознании. Как Льяц. Так, все, нужно прекратить думать о нем! И привыкнуть, что мысли мои читать никому не нужно, тем более у меня сознание закрыто. Хоть чему-то научил. Льяц. Выпала редкая возможность поспать, а я, как назло, глаз не могу сомкнуть. В голове рой совершенно ненужных, даже вредных мыслей. В конце концов после безуспешных попыток заснуть я решила пройтись по лагерю, может, кто еще не спит: время сейчас нелегкое. Поплотнее закуталась во вновь обретенную куртку Финдекано и тихо выскользнула из шатра, стараясь не разбудить сестер. Было тихо. Непривычно тихо для лагеря. Казалось, низкие температуры и близость «края земли» погружали мятежников в задумчивое и усталое молчание вес чаще. Я глубоко вдохнула и подняла глаза к небу: на черном небосводе горели крупные звезды, сверкал Серп Варды, недобро светились неподалеку синие льдины. В такую ночь хорошо в одиночестве думать о прошлом, о будущем, копаться в глубине себя. Собрание местных майар должно было уже закончиться, навряд ли мне будет кто-то мешать, я всего лишь пройдусь. Я беспокойно оглянулась и пошла в сторону границы моря и ледяных глыб, смотря на огни судов и не отходя далеко. Ветра не было, от каждого шага хрустели камешки или покрывавший землю иней. Все-таки приятно после вечной черноты видеть снег на земле. Он напомнил мне ослепительную вершину Таникветиль. Я присела на корточки и провела пальцами по земле. Приятный морозец куснул руку. Я улыбнулась. Интересно, что сейчас творится в Валмаре? А в Тирионе? Я прикрыла глаза, мысленным взором увидела белые стены родного города, прямые улицы, высокие башни. Как воспримет город возвращение Арафинвэ? Примут ли его Валар? Я и не заметила, как погрузилась глубоко в воспоминания, как воображаемые картины увлекли за собой в мир фантазий. Нет, я не заснула, скорее задумалась настолько, что забылась. Впервые за долгое время я получила то, чего так не хватало: уединение и тишину. Спокойствие… Как хорошо. Я жадно глотала холодный туманный воздух, вслушивалась в гул ветра, шум моря, стук собственного сердца. Надо сказать, идея получения расслабления от единения с миром в гордом одиночестве совершенно захватила меня. Пройдя еще немного вперед, лагерь осел: король решал, как быть дальше, а народ получил возможность ненадолго отдохнуть от путешествия. И я пользовалась этой возможностью: каждый раз после отбоя уходила ненадолго из лагеря. Я старалась не привлекать внимание, чтобы никто не нарушил «священное» уединение, однако однажды это всё же произошло. С прихода на место стоянки прошло пять отбоев и подъемов, именно в них измерялось время для нас. С каждым днем мы все больше страдали от холода и тоски, навеваемой мрачным Хэлкараксе. На третий день отец созвал «военный совет», на котором мне было не разрешено присутствовать, однако несколько надежных источников передали, что определялся дальнейший маршрут Исхода. На общем совете, куда были приглашены главы других Домов, ничего конкретного не решили. Тогда Феанаро собрал нас, своих детей, и держал «тайный совет». Случаи, когда отец интересовался нашим мнением, можно пересчитать по пальцам, а когда он прислушивался к нему — вовсе не припомню, поэтому тот факт, что Пламенный Дух может в чем-либо сомневаться, насторожил меня. — Нет, я еще понимаю, почему он мог позвать Майтимо, Морьо и Курво, ну и Кену, может быть, но что здесь делает Певец? Или Турко? — вполголоса «возмущался» Питьо. — То ли дело мы: можно сказать, единственная опора и поддержка!.. — подхватил Тэльво. Старшие, понимая, что для близнецов само разрешение посмотреть на подобное — уже больше, чем честь — показатель их взрослости, — лишь снисходительно улыбались. А я, сознавая всю шуточность поведения Амбаруссар, всё же была польщена их словами. Приятно думать, что кто-то считает тебя доверенным лицом Феанаро. — …итак, у нас два выхода, — отец склонился над картой, — либо погрузиться и пройти на судах, либо идти пешком, избегая опасности плавающих ледяных глыб и непредсказуемого ветра с Внешних Вод, но рискуя потерять много времени. — Или замерзнуть, — добавил Турко. — Разумеется, — Пламенный Дух как-то странно посмотрел на сына. — Я думаю, возможно погрузить весь лагерь, лошадей, но тогда придется отказаться от части припасов и всех повозок и телег, — рассуждал Майтимо. — Телеги нам в Эндорэ не понадобятся, — загадочно произнес отец. Никто не рискнул спросить, почему. — У нас уже были проблемы с морем. Не думаю, что морские духи будут рады снова нас видеть, — мне не хотелось полагаться на случай. Уж лучше на своих двоих, так, по крайней мере, от тебя зависит больше, чем от капризных стихий. — Однако нас не тронули, когда мы вышли в море второй раз, — напомнил Курво. — Не думаю, что это гарантия безопасности… — О безопасности речь и не идет, — перебил Феанаро, — у нас всего два ресурса: время и войско, наше дело решить, чем мы можем пожертвовать больше. — Учитывая, что мы и так потеряли время, вряд ли переход пешком сильно усугубит положение, — Кано тоже не горел желанием возвращаться в море. — Вот именно! Мы и так потеряли много времени! Нужно ускорить поход, а не растягивать его! — спорил Атаринкэ. — Я тут пересчитал, — негромко произнес Нельо, — даже если убрать все повозки и две трети припасов, нам не хватит судов, чтобы перевезти всех одновременно. — Остальные не согласятся здесь ждать, — быстро сказала я. — Это еще почему? — наивно поинтересовался Тэльво. Остальные помрачнели: страх, как ночной туман, окутывал нолдор, смущал умы. Войско теряло сплоченность с каждым днем. — Мы не знаем дорогу через Вздыбленные Льды. По темноте, в холод… Невозможно. Мы потеряем больше половины войска, — прикинул Турко. — Надо решать скорее, нельзя больше медлить. Через два дня я снова соберу совет. И придется выбирать. Все разошлись в подавленном настроении. Ситуация казалась безвыходной, а жертвы — неизбежными. Чтобы рассеять тоску, я пошла к Финдекано. Старший Нолофинвион сидел у входа в шатер и задумчиво смотрел вдаль. Что он надеялся там увидеть, кроме темноты и неизвестности? Я села рядом, взяв руку кузена и перекинув её через свое плечо. — Тебе не хватает ласки или просто холодно? — со смешком Финдо прижал меня к себе. — Может, я тебя грею! Не подумал? — фыркнула я. — Только ты-то меня и греешь, — улыбнулся Отважный и заставил улыбнуться меня. — Куда ты без меня! — я спрятала лицо в его меховом воротнике. Как хорошо было сидеть, спрятавшись от всего мира в объятиях друга, вдыхать запах костра и мороза, которым пропах мех на его куртке, и не думать ни о чём. Вот оно — счастье в спокойствии! А его мне дарило только одиночество (и то не всегда) и теперь еще Финдекано. К сожалению, ничто не вечно, и у нас, как у ответственных за народ своих Домов, были свои обязанности и дела. До самого отбоя мне пришлось решать, что делать с распространявшимися простудой и обморожением, сколько запасов целительных трав и снадобий можно использовать, сколько пресной воды тратить и так далее. Окончательно озверев от этих вечных ежедневных проблем, я испытывала непреодолимую тягу, даже потребность, уйти ненадолго из лагеря. Меня не пугали ни холод, ни туман, сквозь завесу которого не видно было даже звезд. Мне просто нужно было немного посидеть там, где бы меня постоянно не дергали. После отбоя, как всегда, укутавшись во все куртки и плащи, не шумя, я отправилась на свое место. От целого дня разговоров на морозе в горле немного першило, и я то и дело сдерживала кашель. В этот раз надо не задерживаться, а то еще простужусь. Наконец, я села, вдохнула и закрыла глаза. Эру, что может быть лучше умиротворенной тишины? Туман почти поглощал шум моря, лагерь спал. Я снова погрузилась в воспоминания, в размышления, позволив мыслям ворочаться в голове и перетекать друг в друга. В этот раз я задумалась как-то больше и глубже ушла в себя. Мысли я пустила совсем на самотек. Глубже, дальше… Еще дальше… А вот этого делать не надо было! — Кенамиэ-э-эн, — прошипел бесполый голос. Я вздрогнула, но очнуться почему-то не вышло. — Ала-а-а-ссэ-э… Значит «радость»? Хм, материнское имя всегда несет особый смысл, ты знала? — продолжал голос, а я силилась проснуться. — После четырех сыновей дочь — и правда, радость для Нерданель, да только ты же знаешь, что Майтимо она всегда любила больше. Больше каждого из вас… Но не расстраивайся: ведь был еще отец. Он, правда, избрал в любимчики Курво. Тебя он любит, пожалуй, больше, чем, к примеру, Кано, но ведь ты не сын, не наследник, не воин, не искусник… Он тебя не воспринимает всерьез. Как и твой любимый Турко. У него есть Ириссэ, помнишь? Ну ладно, ладно, только не плачь! Давай вспомним что-нибудь веселое. Дедушка Финвэ. Знаешь, Артанис он любил больше, называл ее звездочкой, а тебя огоньком или вообще белкой. Но это, правда, мало о чем говорит. Зато влияние на него оказывала проклятая Индис. О, она уж точно невзлюбила отпрысков Феанаро. Зато в своих внуках души не чаяла! Взять хоть Финдекано. А в нем определенно есть ее гадкая кровь. Хочешь, чтобы род был смешан с кровью златовласых зануд и зазнаек? Впрочем, это тебе не грозит. Илитара уже не будет, а Финдекано… Едва ли его чувства серьезны! Ты, помнится, сама хотела так думать? А он, кстати, не пошел с тобой в Форменос. Хотя говорил потом, что всегда любил тебя больше, чем сестру… Но что мы все о других да о других, вернемся к тебе! Кого ты там полюбила? Льяца? Влюбилась, как дура, даже узнав про обман, не разлюбила. А он даже не простился с тобой! Только «пташка» да «принцесска», а на деле… Впрочем, ты все сама знаешь, Алас-с-сэ. Холод страха сковал тело, подобрался к легким и мешал вздохнуть. Вернуться в мир, вернуться в мир, вернуться! Я распахнула глаза. Все лицо, оказывается, было мокрое от слез, замерзающих прямо на щеках, но меня это не волновало. Я тяжело дышала, не в силах подняться. — Эру… Да что же это? Что это? — онемелыми губами прошептала я. — Я все это ненавижу! Вот и думай теперь: происки ли это Моринготто, шутка духов или темная сторона собственного подсознания. Я надеялась, что всё же первое или второе. И почти знала, что третье. И все равно, сколько раз я уже жалела о том, что вообще связалась со всей этой братией духов, сколько обещала себе не копаться в сознании, не улетать разумом за пределы реального мира! Однако жаловаться и обещать — одно, а сделать — совсем другое. Как ни прискорбно, приходится признать, что ни с чем справляться я еще не научилась. Впрочем, в этом есть львиная доля вины Льяца… Опять! Я со злости ударила рукой по земле и закричала в пустоту. Как мне все это надоело! Я соскребла покрасневшими от холода руками иней с камней и растеряла им лицо. Взбодрившись, поспешила встать и отойти подальше от этого места. Как будто дело в месте. От себя не убежишь. Но я попытаюсь. Спать я теперь боялась, быть одной — тоже, но видеть кого-то из родственников, упомянутых голосом, не хотелось. — Не сиделось Кене в Тирионе! — ворчала я, подходя к лагерю. — Вот понесло… Приключений захотелось. Свободы! Я остановилась, решая, куда идти. К себе я точно не пойду, будить кого-то нехорошо, хотя… Финдо будить можно. Я, крадясь, направилась в шатер Отважного. Вот в чем преимущество иметь только одного брата (уже со своей семьей) и одну сестру — у Финдекано была собственная палатка. Я аккуратно подняла полог и юркнула внутрь. Здесь было теплее, хотя спать можно было только одетым. В середине шатра, завернувшись в шкуры, в плаще спал Финдекано. Подбираясь ближе, я думала над тем, как же его разбудить, и остановилась на… — К оружию! Нас атакует Манвэ! Перепуганный моим криком кузен, заспанный и растерянный, выглядел донельзя смешно и мило. Я залилась смехом, а Финдекано, начиная понимать, что произошло, насупился. — Ведешь себя хуже Амбаруссар! — фыркнул он. — Хорошо, я им передам, что они теряют форму. — Чего ты… — А, ты не рад? — я сделала вид, что собираюсь уходить. — Нет, нет! Рад… — поспешил остановить меня Финдекано, для надежности схватив за руку. Какой же он все-таки милый. — У тебя руки ледяные! Почему ты не в перчатках? — Отважный начал растирать мои руки. — Ай, больно! — Потерпи, сейчас… — Брось, я уже согрелась. — Так почему ты не в перчатках? — В них неудобно. — Неудобно что? — Ой, просто неудобно! Не дразнись! — Стой, а ну-ка подвинься к свету. — Да не надо… — Подвинься, подвинься! — Финдекано насильно потащил меня к светильнику. Мои мокрые от слез ресницы покрылись инеем. — Ты что, плакала что ли? — Нет, жизни радовалась! — огрызнулась я и тут же пожалела об этом. — Прости. — Ничего, я привык. — Финдекано! — Да шучу я! Так ты скажешь, что случилось? А, Алассэ? — Почему ты всегда называешь меня материнским именем? — я чуть нахмурилась. — Не припомню, чтобы ты хоть раз назвал Кеной. — Так уж повелось, — Финдо пожал плечами, — радость она и есть радость. Впрочем, не думай, чтобы я это делал нарочно. А ты, между прочим, не называешь меня Отважным. — Тебя хоть кто-нибудь так называет? — Мать, Турукано, Инголдо, Нэрвен и Нельо, правда, редко, можно и почаще. — Что мне, присоединяться к ним, что ли, — буркнула я. — Ириссэ тоже почему-то его не любит, — Финдекано осекся. — Мне не пятьдесят лет. — Тебе она не нравилась меньше нескольких месяцев назад. — А я, может, повзрослела! — Смешно. — Ха, ну ты-то у нас, конечно, взрослый и важный до невозможности! — А почему бы и нет. — Дурачок ты, — я погладила кузена по нерасплетенным волосам. — Почему косы не расплел? Хочешь меня на весь лагерь опозорить своим неряшливым видом? — Я утром переплетусь. Мне Майтимо иногда помогает. — Какой молодец, — сквозь зубы проговорила я, вспомнив неприятные слова о Нельо. — Он-то чем виноват? — Ничем, — привычно отмахнулись я. Потом, подождав немного, осторожно добавила. — Наверное, это ужасно, когда ты завидуешь близким… Я, знаешь, никогда об этом не думала, а сегодня вдруг поняла. Причем явственно. И так страшно стало и мерзко. А ведь это всегда было, и Моринготто здесь абсолютно не при чем… — Я, когда только начинал дружить с Нельо, — помолчав, сказал Финдо, — его тогда мало знал и думал только о том, как же ему хорошо живется: старший сын самого Феанаро! Работает с ним, может поговорить, когда захочет, столько тайн мастерства ему откроется! А я… Ну, в общем, о дяде я тогда тоже знал только по нескольким официальным приемам да со слов родителей, но почему-то был уверен, что лучше него нет никого во всей Арде… С Майтимо когда сходиться стали, поначалу он мне вообще не нравился. И дело было не в том, что он плох, нет, но мои предположения о нем не дали сразу разглядеть его настоящего. Я тогда понял, что глупости все то, что себе навоображал, и как-то даже дышать легче стало. Однако годы шли, а полностью избавиться от дурных чувств мне не удалось: то я опять завидовал Нельо, то ревновал отца к Турукано, то меня жутко доставали ваши девчачьи штучки… Я понимаю, что эти чувства низки и беспочвенны, но порой они всё равно берут верх над разумом. Никто не идеален, но то, что ты осознаешь свою неидеальность, уже делает тебя лучше. — Ты уверен, что твой отец не Феанаро? Уж больно речист, — я улыбнулась. От слов Финдо действительно стало легче. Хоть это я сама прекрасно понимала, но слышать их от Отважного, благородного Финдекано, было особенно убедительно. — Так он мне в некоторой степени родственник! — А не откроешь тайну: ты до сих пор являешься верным обожателем моего отца? — Детский пыл, конечно, угас, но Феанаро до сих пор уважаю. Он совершал страшные поступки, которые способны подорвать веру или напугать, но он не только сам преодолевал все последствия, он выводил из них народ. А это чего-то стоит… — В таком случае спешу тебя обрадовать: к тебе, из всех племянников и племянниц, папа относится наиболее терпимо. Еще к Финдарато, пожалуй, но про тебя он мне сам сказал. — Терпимо, значит? — Я бы употребила другое слово, но мы же говорим о Феанаро! — я засмеялась. — Ну? — Что? — А что твой отец думает по поводу меня? — Я бы не сказал, что он в восторге, но… Находит в тебе довольно хороших качеств, — выкрутился Нолофинвион. Я, разумеется, с довольной ухмылкой потребовала перечислить все эти «хорошие качества». С Финдекано мы разговаривали до самого подъема. Я знала его практически всю жизнь, но по-настоящему начала узнавать только сейчас. Некоторые открытия были приятным сюрпризом, от некоторых мне хотелось вправить непутевому кузену мозги, но чем глубже я погружалась во внутренний мир Отважного, тем больше радовалась, что именно он полюбил меня. Разговаривая с ним, я невольно подмечала мимику, перенятую от Нельо… Или это Майтимо перенял от него? В моем сознании образы Финдо и Нельо становились более схожими. Но Финдо был проще, легче, был больше подвержен вдохновению. Мне предстоит еще много узнать о нем, привыкнуть к тому, что иногда в нем говорит кровь ваниар, а иногда — Финвэ. Финдекано же в счет своей влюбленности был куда внимательнее ко мне. Оказалось, что ему известны некоторые вещи, насчет которых я была уверена, что о них не догадается никто. Эта внимательность подкупала. Я не хочу думать сейчас о том, что интересы его Дома, возможно, будут для него на первом месте, или о том, что скажет на это Пламенный Дух. Хочу просто сидеть, укутавшись, в палатке друга, слушать его смех, видеть его глаза, улыбку… Почти под самое «утро» я поведала Финдо о своих волнениях по поводу того, что влезла в то, что не могу контролировать. Что некоторые вещи меня угнетают, а иные — откровенно пугают. Кузен не обрадовался этому известию, но дал слово, что поможет мне разобраться с этим. Эх, как же ты мне можешь помочь?.. — Уже? — Финдекано вздрогнул от шума трубящего рога. — Как незаметно время пролетело. — Давай не пойдем никуда. — Алассэ, ну ты же знаешь, что… — Ну Фи-и-индо, ну пожа-алуйста! Ты ведь такой хороший, такой добрый! Ну и в конце концов имеешь право на отдых. — Даже не думай, хитрюга! Мне-то точно надо идти, а тебе я бы мог предложить поваляться дальше, но, боюсь, ты сама не рада будешь, если тебя здесь кто-то застанет. — Я не стыжусь того, что о нас думают, — просто ответила я. — Я не стыжусь своих чувств, но тебе пока нет надобности связывать меня с собой так… — Иди уже! — весело перебила я Финдо. — И передай Майтимо, что я проверю годность твоей прически! Окрыленный и улыбающийся во весь рот Финдекано вылетел из палатки. Не могу сказать, что чувствовала то же, но даже видеть его таким было приятно. И еще приятнее — осознавать, что это моя заслуга. Я вышла из палатки, не встретив ни души, добрела до своей: квенди, хотя и спали одетыми, достаточно долго укутывались, прежде чем выползти наружу. Бодрым и легко одетым, как всегда, был только Турко. Обменявшись утренними колкостями, мы разошлись. При входе в палатку я столкнулась с сестрами. — Выспалась? — хитро спросила Артанис. — Как у Финдо дела? — вторила ей Ириссэ. — Ой, отстаньте! — отмахнулись я, а кузины, переглянувшись, рассмеялись. У меня было приподнятое настроение, и заниматься делами совершенно не хотелось. Однако долг зовет. Я могу только постараться побыстрее закончить со всем этим. Еще совет… Нужно будет что-то придумать. Первой ко мне подошла главная переводомская целительница, жалуясь, что пресной воды мало, а готовить отвары от простуды и мази от обморожения из морской воды она не может. Пообещав что-то придумать, я направилась ближе к краю лагеря, где меня не смогли бы сразу найти другие «просители». «Может, всё же попробовать? — размышляла я, — Ну, а что: сильный вред это навряд ли способно причинить, да и не все они хитрые и коварные. В конце концов, пора научится ладить с ними!» Сама себя убедив, я вздохнула поглубже и, оглядываясь по сторонам, мысленно попросила добрых духов простить за вторжение на их территорию и подсказать, где можно найти пресную воду. Я ждала, что на меня сейчас опять посыплются невнятные песни, предостережения, требования игр и загадок или, на худой конец, что никто не ответит мне. Однако, спустя некоторое время, тонкий мелодичный голосок поприветствовал меня, сказал, что он знает о нашей нужде и готов отвести меня к источнику. «Источник, так источник, ничего страшного», — решила я и пошла вслед за ведущим меня голоском. Мы отошли от лагеря в сторону Хэлкараксе. Я несколько раз пожалела, что не догадалась взять с собой светильник. Дух, конечно, мог меня предупредить о каких-нибудь расщелинах, но со скользкой землей и туманом мне приходилось справляться самой. Чем дальше мы шли, тем более толстой коркой льда покрывалась земля. — Долго еще? — Нет. Источник находится на границе Хэлкараксе. До него совсем чуть-чуть. Приободряемая майа, которому я интуитивно или уже по опыту доверяла, я шла дальше, прикидывая пройденное расстояние. — Нам надо подняться на вершину вот этой льдины. Ступай аккуратно. — Может, ты покажешься? А то я в этом тумане ничего не вижу. — Я бы с радостью, но мной проигран спор, и еще триста лет я не смогу принимать видимый облик. Я буду голосом тебе подсказывать. Я могла бы сейчас развернуться и уйти, но, пройдя около двух миль, было жалко остановиться здесь. Скрипнув от досады зубами, я осторожно начала подниматься по огромному бугру, покрытому настолько толстой ледяной коркой, что его можно было принять за ледяную гору. К счастью, склон был местами пологий, а местами неровно замерзшие комья снега помогали карабкаться вверх. Дух вел меня, предупреждая об особенно крутых местах. Я ни разу не подумала о том, что могу сорваться и упасть, прежде чем добралась до вершины. Правда, мысль о спуске меня удручала больше. Наверху туман был реже, и я могла видеть очертания раскинувшегося передо мной пейзажа, сурового и холодного. Плоская вершина ледяного хребта вела к другой, более острой, и обрывалась черной расщелиной. Прислушавшись, я уловила плеск воды. — Здесь? — Да, нужно пройти немного дальше. Пройдя еще вперед, я увидела бьющий из высокой скалы фонтанчик, непривычно весело журчащий среди угрюмого молчания. Фонтанчик действительно был незамерзающим, но от его брызг неровная покрытая снегом часть ледяной глыбы была очень скользкой. Вода текла по желобку из стыков замерзших громад и небольшим водопадом срывалась в расщелину. — Глубока расщелина? — скорее в шутку поинтересовалась я. — Глубока, еще как, и подземными водами соединяться с Эккайя. — Внешним Морем! — Да. Но я провела тебя скрытым путем, а за все надо платить. Мне много не нужно, только ответить на один вопрос: что тебе ближе всего к сердцу? — Мамина рубашка, — попыталась я отшутиться. — Неправда, неправда, неправда, — тихим эхом отозвались глыбы. — Кто это?! — Мы знаем, что тебе ближе… — Ха, так ответьте! Облегчите мне задачу! — Льяц, Льяц, Льяц, Льяц… — теперь эхо исходило от ручейка. Я почувствовала необычный, но знакомый запах ветра с Внешних Вод. — И что с того? — я жадно втянула воздух манящего моря. — Хочешь узнать о нем… — …Его… — … Своего… — продолжало чье-то эхо. — Не слушай! — взволнованно пискнул мой проводник. — Лишь подойди… — …загляни… — …испей… — …получи… На разный лад искушал меня голос. — Кто ты? Вы? — я оглядывалась кругом. — Неважно, кто Мы, важно — чего ты хочешь. Ну же… Подойди… Я осторожно ступила несколько шагов вперед. — Я быстро, — улыбнулась я невидимой майа, и подошла ближе к источнику. Вокруг него красивой короной замерзли сосульки. Я протянула руку. Воздух больно щипал, но вода не была холодной. По крайней мере, так показалось моей замерзшей коже. Плавно поводив рукой под струями, я сложила ладонь лодочкой, чтобы «испить», чуть подалась вперед и… Жуткое ощущение потери равновесия и полного отсутствия контроля над собой. В животе что-то ёкнуло и завязалось узлом. Передо мной сверкнули брызги источника, и земля ушла из-под ног. Я почувствовала, как на мгновение ударяюсь спиной о ледяной спуск и стремительно лечу вперед и вниз. И вдруг я перестала чувствовать перед собой какую-либо опору. Невыносимо тянуло и рвало напряженное тело, крик застыл в горле, не давая даже вздохнуть. За свистом ветра в ушах я уловила слабый тонкий голос моего проводника, жалобно и напугано кричащий что-то сверху. Нет! Нет! Нет, нет, нет! Все не может так закончиться! Мгновение, всего мгновение назад все было в порядке! Как отмотать это мгновение назад? Как исправить? — Не ходи, не ходи искать, Да не слушай нашего голоса. Ветром донеслась знакомая песня. «Я не буду, не буду больше! Только прекратите это! Верните меня наверх!» — …Будет лед тебя целовать. «Верните. Верните! Все не может так закончиться! Глупо, нелепо… Не может!» Я зажмурилась, хотя вокруг и так была непроглядная темень. «Нет! Эру, прошу! Помогите!.. Нельзя, так нельзя! Я же всегда выкручивалась! Всегда спасалась! Всегда спасали! Всегда, всегда…» _________________________________________________ Дорогие читатели, спасибо за ожидание! Автор будет стараться не задерживать проду