***
— Да куда ты конём на моего короля? Ловким движением фигура Вильяма летит с доски. — Вот так, ты в меньшинстве, сочок. — Мы что, действительно будем сидеть в пятницу вечером и играть в шахматы, как два деда? Не, друг, ты рано отправил нас на пенсию. Крис поднял голову. Он вёл партию и не чувствовал себя странно в отличие от друга, который психовал из-за каждой фигуры. Горизонт стороны противника был в меньшинстве. Короля Шистада прикрывал единственный ферзь. Тот берег самую ценную фигуру, сбивая слонов ладьями одной за другой. — Тебе просто не нравится проигрывать. — А кому понравится сосать пятый раз подряд? — игроки рассмеялись, уловив юмор. — Это же сублимация в чистом виде. Тебе некуда девать энергию, которая раньше уходила, — на Исака, — Может к пацанам? — Крис и бровью не повел, склоняясь над столом. — Или к девчонкам? Кого ты хочешь? Подгоню на любой вкус. По улыбке Магнуссона хотелось зарядить с вертухи. Заделался сводником, расхохлился, как петух, щелкая пальцами. Он уже не играл, принимая победу Шистада, который выводил его фигуры. — Блондинка, да? Или блондин, — парень кивнул своим мыслям, прикидывая, кого же подложить под друга. — Не много ли на себя берешь? Тебе какое дело, с кем я сплю? Шистад раскинулся в кресле, по-хозяйски откинув руки. Широкие ноги разошлись, футболка от натуги стянулась. Крис тренировался как не в себя, загонял, часами пропадал, чередуя зал и бассейн. Вырубался без задних ног с пустой головой. Делал все, лишь бы уничтожить малейшую мысль, которая затуманит разум. — А ты спишь? Чувак, — Вильям опустил руку на плечо сокомандника. Прощупывались каменные мышцы, веяло напряжением. Крис терпеть не мог, когда нарушали личные границы, а потому распрямился, отгоняя друга. — Чисто для здоровья. Не, я вижу, как ты стараешься, заметно стал крупнее. Но это не тот уровень выброса адреналина. Да кому я рассказываю? Раньше мог за день троих сменить. Где мы только не были! А сейчас что? Шахматы! Пиздец! — Я тебя не держу. И рот свой закрой. Оставь читку морали кому-то другому, только отъебись. Крис с победоносной ухмылкой сбил ферзя, следом и короля противника. Он выиграл, оставив свою пару целой. Вильям закурил, — какая неожиданность, Шистад игрался фигуркой, — в открытое окно, собирая волосы в лёгкий хвостик. Открывшийся обзор выходил на угол дома параллельно кабинету Шона. Магнуссон заметил его спину. Мужчина с кем-то спорил, разговаривая по телефону. Отмерял неспешным шагом кабинет, натирая висок. Буйный Крис напоминал своего отца: всё-таки гены — не шутка. В подреберье зачесалось, вспомнилась их недавняя встреча. Шон был не в духе и оттаскал Вильяма за волосы, приложив грудью к кофейному столику. — Нет, правда, чего ты жмёшься. Оттрахай кого-нибудь гибче и мягче Вальтерсена. Я не говорю про чувства, — на лице спортсмена появилась улыбка, больше напоминавшая оскал. Услышь Исак их разговор, разъебал бы комнату вместе с этим безбожником за попытки подложить Крису паренька. — Или что, так и будешь ходить целкой? Типо честь беречь. Вильям запнулся, будучи впечатанным в подоконник мощным ударом. Ладони горели от удара и резкого соприкосновения с твёрдой поверхностью. Крис кипел, сжав кулаки. Он бы еще пару раз швырнул друга, да вот только даже смотреть на него было омерзительно. — Ты чего? Ладно, понял я! — Магнуссон выругался на траурное настроение Шистада, которого точно подменили. Убивался в тихую, гробил себя, стал затворником, насколько это возможно. Над этим можно было только посмеяться: Крис даже не смотрел на шкур, которые и рады будут присесть на его хуй, в то время как Исак снискал популярность третьесортного мальчика для ебли. Собачья, никому не нужная преданность — для слабаков, чувственных недоумков. Шистад падал на глазах. — Я больше не предупреждаю. Допиздишься — случайно выброшу в окно вместе с мусором. И хватит проедать мозг советами, заебал! Вильям отступил, думая, что бы выпить. С этим придурком было невозможно находиться рядом. Озверел, на людей кидается. — Почему, нет, не так… — Крис задумался. Не хотел больше поднимать тему той херни, которая вверх дном перевернула нутро. Но вспомнил кое-что. Момент был подходящий. — Как ты относишься к Исаку? Вильяму показалось, что он ослышался. Вновь этот неравнодушный тон, заинтересованность, желание, голодная жажда дорваться до правды и отхерачить любого, кто хотя бы косой взгляд пошлет ненаглядному. — Как-то на похуй. Эй, — Вильям просит убавить уровень недовольства, который Шистад распространяет вокруг так, что реально ощущается приступ асфиксии. Так можно и в психушку загрести от постоянных тревог неуравновешенного друга. — Я не питал к нему любви, и это понятно. Как откроет рот, так даже у Сатаны случится паническая атака, и это взаимно. — Потому что ты распиздяй, — а Исак хороший мальчик, который на дух не переносит трепло, — Дальше что? Ты к сути переходи. То есть, когда я попросил всего лишь раз присмотреть за ним, ты даже слушать не стал. С ним что угодно могло приключиться в твоём притоне, но ты вытер ручки и бухал? — Э, нет, дорогой, с хера ли я должен быть ему нянькой? Я приглядывал, ходил он рядом, пока в какой-то момент он не исчез из поля зрения. Я и решил, что он, психанув, умотал домой, — Вильям всё же вскрыл бутылочку и грохнул глоток прямо так, не разливая. — В остальном даже оскорбительно звучит. Какой же это притон? Я там живу, — парень пронаблюдал за трепетанием ноздрей Криса и практически не выдал рвущийся наружу смех. Если Магнуссон сейчас будет крутить хвостом, то получит от Криса по зубам. С него станется навалять. — Если настолько не был уверен во мне и твоих, между прочим, друзьях, которых ты всех в лицо знаешь, то почему не забрал Вальтерсена с собой? И ещё: в твоих словах явно прослеживается наезд на возможное покушение на честь Исака, который, как мы знаем, со свистом… кхм, ладно, молчу, — выставив вперед ладони, Вильям делает еще пару шагов подальше. Он не хочет получить в висок какой-нибудь гирей, которой Шистад решит проверить стены на прочность. — Не говори про него в таком тоне, — строгий голос Криса звучал, будто из преисподней. «Какой же он сопливый стал», — думает друг. Крис знал, каким идиотом выглядит, затыкая рты остальным. Но, как бы не проебался Исак, он оставался в мыслях чистым и ранимым, как девка. Однако Вальтерсен сходил с ума, запираясь в кабинке туалета, чтобы заглушить бесконечный треп и смешки в спину. Крис знал это не понаслышке. Пару раз пловец тормозил у самого входа в толчок, подпирая стену, пока Вальтерсен не выйдет, утирая слезы. Шистад своими габаритами и внешностью ретривера распугивал любого, кто желал нарушить покой Исака. Крис делал это не во благо, а просто на автомате, что ли. Обычно парень неспешно шёл вдоль коридора — делить писсуар с Вальтерсеном не возникало желания. Когда он сбавлял шаг, так и выходило: пока шум коридора не вырвет Шистада из вороха мыслей, Исак уже выходит. Парни делают вид, что они не знакомы. Все выглядит по-настоящему. Крис словно стал невидимым. Растворился в воздухе. Вальтерсен хорошо исполняет роль слепого, проходит, ни на градус не меняя направление, по дуге, или в обратную от Шистада сторону. Строго вперёд — и как можно дальше. — Так, блять, — Крис вздыхает, натирая до красноты лицо. Спортсмен исчезает в ванной, возвращаясь через мгновение с влажной футболкой в руках. С волос и ресниц капает вода. Он охладился, по грудь смывая с себя всякую чушь в виде эмоций. — По порядку. Когда в последний раз ты видел его? — Вчера на биологии. Это было около десяти, — Вильям присел смирно, чересчур задрав голову и сложил ладони на коленях, как примерный ученик. Парень играл роль шута, не представляя, что они до сих пор говорят о прошедшем всерьёз. — Боже, ты вообще перестал понимать шутки? Серьёзный до пизды. Об тебя стекло можно резать. Крис, дружище, давай выпьем? Магнуссон закатил глаза на стальной взгляд друга. Он был обязан вывести Шистада в люди, чтобы какой-нибудь умелец взял глубже за щеку и вытащил подыхающего весельчака наружу. Пара хороших концов — и дело в шляпе. — Ты бы ещё через год спросил. Я откуда помню? Исак шатался где-то рядом, с Лаурицем они точно говорили. Ну и Найшейм. Позже Роби сказал, что эти уже пару часов занимают спальню. Роберт, который первым делом на утро запел «ушла твоя давалка» ни черта не соображающему Крису. Фантик в руках шуршит, Магнуссон отправляет в рот карамель, вгрызаясь зубами. Сладкое жрут те, кто подохнет раньше времени от ожирения или кариеса. Вильям считает себя бессмертным, поедая одну за другой. Под немым и пристальным взглядом друга, парень прячет обертку в карман, чтобы не разводить мусор. За дверью раздались шаги — парни обернулись, встречая Гравли. — Кто-то умер? — подведенные глаза вошедшего перешли от одного к другому. Вильям привычно восседал с приевшейся ухмылкой и с насмехающимся выражением лица, но на него быстро махнули. Крис вернулся к Магнуссону, складывая руки на груди. Лауриц сглотнул, сбрасывая брендовую сумку. Расписная спина Шистада горбилась от перекатывания мышц. В горле пересохло от вычерненных аспидов, обвивающих плечи и грудь. Резинка спортивных трико сидела низко, на что Лауриц поймал приступ тахикардии. Казалось, здесь душно, но ветерок поддавал в окно, поэтому парень валил все на гормоны, которые, как заряженные атомы, работали в хаотичном порядке рядом с Крисом. В одежде или без неё, но Шистад оставался чем-то возвышенным, недосягаемым, как звезды, для Гравли. — О чем трёте? Крис глянул через плечо, на что все в помещении затихли, и Магнуссон проглотил очередную шутку. — Вильям говорит, вы с Исаком о чем-то разговаривали в тот день. Что ты ему сказал? Опять хуету про прошлое? Лаурицу не понравился резкий тон, с которого начал Шистад. Он до сих пор не мог отпустить Исака. Искал какую-то правду. А она была на поверхности. Только Крис не хотел принимать её и мучал окружающих. — Да так, — растерялся Лауриц, боясь признаться, что, да, говорил о прошлом с перспективой на будущее. Если Крис не верит в них — не страшно. Сейчас был реальный шанс воплотить все мечты в реальность без всяких Исаков под ногами. — Он сказал, чтобы мы не дружили. Ревновал, похоже. Гравли уловил насмешку, исходящую со стороны Вильяма. Он был там и прекрасно мог подслушать их разговор. Всё было с точностью наоборот. Но кого это парит? Исака больше нет в их жизни, а на войне как на войне. — Исак послал меня, вот и всё, — говорит Гравли, чтобы добавить убедительности, но Шистад не отстаёт. — Что ты так смотришь? Иди, у него спроси, — допрашиваемый тут же жалеет о сказанном. С Криса не убудет, если он реально поедет сверять показания. Они вроде как не разговаривают с Исаком, поэтому этот порыв нужно пресечь. — Он уже пьяный подвалил ко мне, я вычленил главное. Они с Эвеном быстро смылись наверх. — Я свидетель. Вильям выходит из-за спины гостя, приобнимая Лаурица. Тот строит из себя каменное изваяние, выдерживая холодный взгляд, который излучает Крис, ища ложь — но её нет. Гравли хлопает ресницами и быстро отталкивает чужую лапу с плеча, когда Шистад отворачивается. — Совсем охуел? Я тебе не подружка обжиматься, — парень шипит, сталкиваясь нос к носу к Магнуссоном. Глаза Вильяма опускаются ниже к шёлковой блузочке, он одобрительно облизывает пересохшие губы. — Мы еще посмотрим. — На хуй сходи. — Может ты на мой? — спортсмен не сдерживается и улыбается вспыхнувшему другу, который тычет в лицо средним пальцем. — С характером, да? Крис слышит шушуканье двоих за спиной, забирает бутылку у стола. Он жадно глотает воду, как пустынник, дорвавшийся до заветного колодца. Бодяка режет нежную кожу горла, и пловец жмурится, но пьёт, как наперегонки с невидимым конкурентом. Лауриц оказывается совсем рядом и опускает наконец-то руку с затекшим пальцем. — Аккуратно, развезет же, — он гладит плечи Шистада, ласково воркуя на ухо, как после дешёвой бодяги Вильяма организму Криса будет плохо. — Десятку за нее выложил, не пизди мне тут. Нормальное пойло. Вильям разливает всем, Крис забирает бутылку, прибавив музыку. Басы бьют, а тихая встреча перерастает в вечеринку. Магнуссон под шумок выскальзывает из спальни: Шистад просит-приказывает, как смертному рабу, выбросить фантик. — Хули ты мусоришь? Конфеты притащил, — перед глазами плывет, пальцы мнут фольгу. Вильям посылает привалившемуся к груди друга острый взгляд, на что Лауриц, уже устав закатывать глаза, прогоняет его. — В последнее время ты такой… тихий, — замок щелкает, Гравли возвращается к пригретому месту, запирая дверь. Крис пьяно мажет по лицу напротив, раскидывается, но не прогоняет собеседника вслед за первым. Гравли вдыхает терпкий привкус древесины и геля для душа. Шистад совсем близко и что-то говорит, отпивая остатки. Бутылка катится вниз по полу, в груди всё давит — горят уши, губы, шею сжимает, пальцы подрагивают. Крис возбуждающе смотрит прямо в глаза. — Тихий говоришь? Что-то не нравится? — если бы он не был в стельку пьян, звучал бы привычно пренебрежительно-строго. — Ты же хороший, — шепчет Гравли и цепляет губы Криса своими. Поцелуи жадные и кусачие. Крис усаживает Лаурица сверху, принимая толчки через ткань, подмахивая бедра вверх. От трения горят яйца, ткань тоже, кажется, плавится вместе с кожей. В уши бьет первый стон, тягучий, тихий и долгожданный. Шистада уносит, он представляет совсем другое. Другого. Сжимает задницу, где сразу наливаются синяки. Стояк давит на ткань, Лауриц входит в кураж, раздевается. — Да, Боже, да, — он шепчет на грани слышимости, стоит остаться без трусов. — Крис, ты хочешь? — Заткнись, — требует Шистад, затыкая рот новым поцелуем, который больше не похож на что-то нежное. Давление на затылке становится сильнее, Лауриц опускается ниже, когда руки тянут за волосы. Слизывает вязь с головки горящего члена. Откидывая безумно больную голову, Крис закрывает глаза и проваливается в свои фантазии. Воображает, как насаживается в горло Исака. Тот давится, глядя наверх из-под пшеничных ресниц. Парень улыбается, потому что ему нравится. Веснушчатым щекам идёт, когда за ними мажут головкой. Им даже нравится, что член Криса не до конца умещается во рту Исака. Вальтерсен внутрь также принимает с трудом, и поэтому Шистад растягивает его тремя пальцами, разводит, слушая, как Исак скулит, называя скотиной, потому что ему больно. Позже привыкает, уже самостоятельно насаживается, двигается, и они находят общий ритм, встречаясь где-то в середине. — Ай, Крис, ну больно, — Лауриц жалобно выпускает член: слюна течёт, оставляя вязкую связующую дорожку. — Может, мы уже? — он кивает, подсказывая, что неплохо бы перейти уже к основному блюду в меню. Окрашенные волосы путаются на лице, блеска в глазах нет. Только радость, превосходство, без румянца, который, — блядство — горит в Исаке. Не так трогает, не так смотрит, не так говорит. Они должны любить друг друга, желать ублажить любой каприз. Крис не хочет даже пальцем ноги повести, чтобы сделать приятно Лаурицу. Другое тело. Другие руки. Другой, мать его, человек. — Уходи. — Что? — губы Лаурица надуты, как у обиженного ребёнка. Руки лежат на разведенных бёдрах, он скребется ногтям, выпрашивая разрешение остаться. — Давай я сделаю по-другому? Как ты хочешь? Только скажи. Шистад не хочет слышать, как скулит Гравли. Не хочет видеть его голое тело рядом с собой. Блять, у него встал на Исака. Ему сосал другой. Другой! А вместо этого в голове был только Исак. — Сука, — Крис собирает чужие вещи, выталкивает Лаурица за дверь, чувствуя себя грязным, извалянным в выделениях свиньи. Кому продать душу, чтобы вытравить его из головы? Он забирается в кабинку под буйную струю. Стояк не уходит, до боли сжимая внутренности. Оргазм, сука, был где-то рядом. Крис стоять не мог, загибаясь от желания. Тупого, животного желания. Холодный кафель покрывается испариной вместе со стеклянной дверью. Криса трясет, как при лихорадке, вода шумит, не занижая гром в ушах. Голова раскалывается: за закрытыми глазами всё ещё Исак. Шистад жмурится, прогоняя морок. Исак улыбается и просит. Хочет закончить. Кулак стучит по стене до крови, лопая кожу на костяшках. — Блять-блять-блять, — Крис повторяет, надрачивая. Венки наливаются кровью, проступая наружу, яйца наливаются, до боли стягивая узел нервов. В груди рябит сладкий проводок, опускаясь ниже. Крис кончает, склоняясь к сгибу локтя, до жжения сжимая клыками бицепс. Тело слабеет — сперма брызжет. Он столько не трахался, переживая приступ оглушения, и готов расплакаться сейчас. Не потому что кончил, а потому что он дебил. Белесые остатки мешаются с проточной водой, стекают в слив, за чем следят глаза. На коже наливается синяк — слепок зубов вмятиной остаётся глубоко в коже. Напоминает постыдное: он только что дрочил на Исака, представлял, как зажимает член, трется между половинок его задницы, пока ему подмахивают. Боже, одна мысль о том, как у них было раньше, разбивает до осколков, как граната, на части рвёт мозги. — Псих.***
Шон швырнул телефон, а затем и Вильяма, который притащил свой зад в кабинет. — Папочка сегодня злится? Шистад шлет палящий, раскаленный взгляд, который Магнуссон пропускает через себя. Мужчина возвращается к креслу у стола, он на взводе из-за стартовавшей предвыборной кампании. Не всё шло гладко, работники нарушали сроки, встревая в недостачи. Шон терпеть не мог неожиданные повороты, которые устроила враждующая партия: они ввели нового кандидата. Люди Шона рыли землю в поисках подноготной на новичка. — Мальчик, а ты обнаглел в край. Это мой дом, где живут мои жена и сын. Проваливай живо, пока я сам тебя не вынес, — вперед ногами. — Может, сделаешь со мной что-нибудь другое? — Вильям вел себя, как кошечка, совсем иначе, чем в обычном состоянии. Объелся таблеток, теперь мечтал о члене в жопе и грубой силе, которую Шон обеспечит. — Ты не понял? Свалил, шавка! Магнуссона пихнули под зад, но он вернулся и присел на колени мужчины. — Трахнешь меня? Я так хочу. Поганец проехался по члену Шона, двигаясь так, чтобы без намёка было ясно, чего он хочет. Шистад, сидя безучастно, внимательно заглянул придурку через плечо. Крис буквально через стену, а паскуднику приспичило адреналина хватануть. — Я тебя не вызывал. — Поэтому я сам пришел, — улыбка не сходила с розового лица подростка. Правильно сложенный парень водил руками вдоль тела, задавая нужный темп и стонал горлом, будто уже ебался. — Ну, давай, по-быстрому, приложи меня вон к столу, можешь без смазки. Только выеби так, чтобы я ничего не чувствовал. Магнуссон сидел на своих «друзьях», покидая серый мир с его тухлым ощущением пустоты, трахался только с уродами, которые тащились, въёбывая партнёру пожестче. Ему, как воздух, была необходима боль до скрежета зубов. Только в эти моменты он вкушал хоть какой-то цвет жизни. Шон отшвырнул парня, как ненужную тряпку. — Уебал быстро. Вильям вздохнул, прислонившись к дверному проему. Распластался, как выблядь. Их могли увидеть на пороге, но Шон не боялся. Он охранял семью. Всё должно быть чинно, красиво: хорошенькая жена, целеустремленный — недоумок — сын и никаких проблядованных и объёбанных мальчиков, которых нагибает будущий депутат. Репутация превыше всего. — Вернусь к Крису. Пожалуй, ты прав. Он там как раз с Лаурицем Исака забывает. Когда я уходил, они снимали друг с друга одежду, — Магнуссон сладко пел, кусая губу. — На троих организуем, — он звонко расхохотался. По коридору прозвучало эхо. Шон втащил малолетнего наркомана за шкирку обратно. — Так-то лучше, — поддел Вильям, прогибаясь над бумагами. Он вспомнил о фантике, и быстро закинул его в корзину под характерный «вжик» ширинки сзади.***
Юнас с ходу ловит тело Исака, когда тот теряет равновесие. — Эй, ты как? Говорил же оставаться дома. Вальтерсен неспешно следует вдоль рядов к своему месту. Это не его место. Раньше они сидели с Крисом, грели последний ряд. Сейчас же Юнас приютил друга между ними с Евой, которая отвоевала недостающий стул у другой группы. Исак бахнулся на место, как мешок с цементом. Картинка плыла. Бледное лицо могло посоревноваться со стеной по качеству чистоты. Похоже, что парень лидировал, чувствуя тряску в теле. Утро он провел за плановым забором крови и сдачей анализов. Вальтерсен не ел тогда, и сейчас ругал себя за неосмотрительность и недомогание. — Что у нас? — Химия. — Отстой. — И не говори, формулы, эти пестики-тычинки, голова прям кругом! — Это же биология, — Исак занимает немного места. Он все равно чувствовал себя не в своей тарелке, словно приживалка, которую приняли из жалости. — Один хрен, ничего не понимаю, — улыбка Юнаса помогла справиться с напряжением. Рядом с другом и его шутками, что хорошо отвлекали, и неоднозначные переглядывания одногруппников становились не такими назойливыми. Слабость рубила. А спорить с кем-то, кто троллит спустя столько времени, сил не осталось. Заполненный класс омрачило появление золотой тройки пловцов. Они вошли с шумом, тяжело стуча подошвами. Вильям не преминул обогнуть ряды и прошёлся, якобы случайно не вписываясь в проём. Он задел плечом край парты Исака с охом. Ухмыльнувшись, показушник пролавировал дальше. — Упс, — Магнуссон перекатил чупа-чупс во рту, стреляя в Вальтерсена глазами. — Олень, — Юнас придвинул стул друга ближе. Исак даже не почувствовал притяжение. Вальтерсен вытянул руки перед собой, опуская голову между ними. — Шоколадку будешь? Может, тебе сахар нужно поднять? — Поспать тебе нужно, — Ева выглянула, засматриваясь на явно больного друга. Мраморная кожа, дыбом стоящие волоски, болезненно закатанные глаза. — Мешки под глазами такие, что в них можно завернуться, как в одеяло. Исак, ты чего добиваешься? Юнас чмокнул подругу в висок. — Заботливая. Исак, может, правда, поспишь? Со звонком вошёл преподаватель, обещая лабораторную. — Мне точно крышка, — заверещал Васкес. Тетради летели по сторонам. — Тогда и нам, я тоже не шарю, — Исак приподнялся, собирая инвентарь. — Троим, мальчики, — под слова Мун ребята расхохотались. — Помирать — так с песней, получать неуд так на химии, да? На шум обернулись. По спине Исака прошёлся холодный пот. Первый опыт оказался плёвым, что-то вроде развести огонь. Ко второму принесли аммиак и другие пахучие вещества. Вальтерсен дышал в сторону: голова кружилась, баночки-скляночки поблескивали на свету. Плескались и воняли. Несмотря на то, что они были плотно закупорены, Исак слышал их душные запахи, что проседали в лёгких, вынуждая прокашляться. — Горловой также делаешь? Глотаешь или сплевываешь? — выкрик из толпы вызвал ещё и багровый румянец. Даже уши горели. — В жопу пошёл, — Вальтерсен даже не оборачивается. — Только не в твою. Там, говорят, кого только не было, — голос довольный, но, как ни странно, не принадлежит Вильяму. Исак жмурится, стойко выслушивая смешки. Учитель призывает к разуму нарушителей дисциплины. Громадный класс невозможно услышать с другого конца, и женщина продолжает рисовать маркером на доске следующие инструкции и задачи. Ребята разводят спирт растопленными кристаллами, взбалтывают полученное. Юнас щурится на полученные… сопли. Они точно завалят курс, если хотя бы кому-то не скинутся на разбирающиеся в химии мозги. — Почему оно зелёное? Вроде фиолетовое должно получиться? — А то, что консистенция не та, кого-то кроме меня волнует? — Ева манерно смахивает копну волос и забирает полученное, пока Васкес не распробовал жижу на вкус. Вальтерсен чуть не роняет колбу, нервно кусая губы. — Исак, выпьешь? Кто здесь любитель налакаться до беспамятства? — ребята с соседнего ряда хохочут. — Пасть закрыл. Думать мешаешь, — все оборачиваются к месту у самого конца аудитории. Перед глазами сверкают щипцы, которыми Крис легко играет, как четками. — Пиздишь много. Парень тушуется и отступает, будучи проглоченным своей группой. Исак машинально обернулся к Шистаду, но тот уже вернулся к объекту исследования. Внутреннее сопротивление чуждо отзывалось на помощь Криса. Как будто беспомощный Исак не был в состоянии отбить новый удар, но он обессиленно махнул рукой — главное, все замолчали. Голова кружится. Он однозначно не ел с прошлой жизни: джинсы обвисли в талии. Впервые Исак надел ремень, который мало чем помогал, и, по ощущениям, больше натирал тазовые кости, чем удерживал. Рука дернулась над столом, голова упала. Перед глазами заблестела, а затем уже каплями заструилась кровь. Текло из носа. — Проклятье, — он выругался и запрокинул голову. — Ох, ебать, Исак, возьми, — Юнас придержал друга, Ева вложила в руки бумажную салфетку. — Что там у вас? Мы же работаем, ребят, — преподавательница высунулась в проем. — Потише. — Ничего, — Исака никто не услышал за шепотом. — Кровь носом пошла. Можно нам выйти? — Юнас повел друга вдоль ряда. — Раковина в углу, помоги Вальтерсену — и на место. Исак плёлся на ощупь. Глаза щемило, в носу горело, бумага пропиталась кровью, просачиваясь под кожу. Разлепив слезящиеся глаза, он привалился к столу, вдыхая тошнотворный душок аммиака, выходящего из трубки. Дрянь проникла под кожу, прокрутив органы в мясорубке. Колени подкосило, тело проехалось чуть вперед и завалилось. Вальтерсен, как ни старался, больше не мог оставаться здесь. Тяжёлые веки накрыли глаза — Исак напоследок успел увидеть шок на лице друга, услышать крики и шум приближающихся шагов. Тьма поглотила сознание. — Эй, что там? — локоть Вильяма пихнул Криса в бок. — Не ебёт. Крис только слушал, отстраняясь подальше отсюда. У Исака прыснула кровь, он свалил инструменты, разбивая на осколки колбы. Парень упал с грохотом, заставляя всё внутри сжаться. — Он без сознания! — заверещала девка из класса. Вальтерсена обступили любопытные вороны. Весь класс сбежался посмотреть. Посмотреть, блять! Помогать не спешили. Учительница присела, хлопая студента по щекам. Тот не приходил в себя. — Сбегаю за врачом! — Юнаса и дух простыл. — Так, кто-нибудь скорее отнесите его в медицинский пункт! — на просьбу учителя ребята лишь пожали плечами, кто-то отступил назад. — Я пас. — Тоже не хочу рисковать. Вдруг подхвачу ВИЧ или сифилис, — хохот продолжился. Звонкий подзатыльник привел шутника в чувство. Грудь Криса толкнула парня в спину. — Долбоёб, гонорею забыл, ага. От интонации Шистада парню свело поджилки; голова на месте удара звенела. — Ну и нахер всё это? — Вильям игрался палочкой чупа-чупса. Ему была непонятна помощь друга мелкому засранцу. Крис подхватил Исака. Он казался легче, чем обычно. Чем раньше. Голова свисала, в мыслях спортсмена пронеслось, как же у Вальтерсена после будет болеть шея. — Предлагаешь оставить здесь и потыкать палочкой, пока он не откинулся? — Ребят, расступитесь, — учительница прервала спич, жестом подталкивая Шистада унести ношу. Его встретил Васкес, который хотел бы поспорить, но не стал терять время. Парень придержал дверь, чтобы ненароком не снести голову друга. — Сюда, давай, клади. Умиротворенное выражение на лице Вальтерсена сменили спазмы. Медсестра поднесла к носу подростка ватный мякиш. Исак задергался, будто собираясь проблеваться. На его лице подсохли разводы крови. — Где я? Шистад вышел. Больше ему нечего делать подле чужого человека. Крис на корню обрубил тревогу и порывы вроде подождать, разузнать, почему так вышло, что этот недотёпа потерял сознание. В кабинете возвращались к работе: осколки валялись в ведре. Под абсолютную тишину, — не смели опрашивать, — Крис забрал пачку сигарет и пошёл прочь. — Мистер Шистад, мы не закончили, — учитель притормозил любимца человечества. — Ну, так продолжайте. Я разрешаю, — он закурил, зажимая зубами сигарету, и больше не обернулся.***
— Как думаешь, почему Исак упал? — Лауриц заговорщицки клюнул Вильяма в плечо. — А ты что так радуешься? Уже пляшешь на его могиле? — улыбка в голосе дала понять, что Магнуссону также похер на состоянии Вальтерсена. — Так и мечтаешь вернуть бывшего любовника? — Фу, как грубо. — Я забыл, мы ж существа нежные. Нам прелюдия нужна, — Вильям притянул парня за талию. — Нужна. Только не от тебя, грабли убери. Место за школой, где даже птицы срать не садились, оказалось безлюдным. Согнутые в коленях ноги Шистада оголились выше лодыжки. Он курил, всматриваясь дымчатым взглядом в заваленный горизонт. — Дружище, жрать не пришел, лови хотя бы яблоко. Крис на лету поймал фрукт, Вильям довольно присел рядом. Лауриц забрался на скамейку ногами и сел напротив, поравнявшись. — Что за дела? — Типо? — Исаку там скорую вызвали, истощение говорят. Прикинь, — Магнуссон залился смехом, — Васкес разорался, что поедет с ним. Типо они семья, все дела. Вот кому в здравом уме захочется связываться с Исаком? А, ой, прости, друг. Парень заметно отстранился, поняв, что ходил по тонкому лезвию со своим километровым языком. — Ой, дура-а-к, — Гравли махнул рукой. — Закройся. Тебя жизнь хоть чему-то учит? — Скулишь на ухо, как заведенный, Исак то, Исак это! Надоело! Или въебать разок, чтобы уж так дошло?! Шистад спрыгнул на землю, хватая друга за грудки. Вильям принял стойку, когда перед глазами блеснул перстень. — Мальчики, да хорош! Вы чего? — Гравли протиснулся, накрывая лицо Криса ладонью. — Тихо, пока сюда все не сбежались. Шистад харкнул в сторону, отталкивая обоих. — Ладно, друг, сорян. В последнее время меня не удержать. — В последнее ли? Язык Магнуссона прошелся по кромке зубов, парень отряхнулся. — Вильям не так уж и не прав. Лауриц осторожно подошёл ближе под сверлящий взгляд Криса. — У Исака реально не все дома. Ты, например, знал, что у него мама того, болеет? — Мне отправить ей фрукты или лукошко с котятами? — брови Криса надменно изогнулись. Он вопросительно и с наигранной обеспокоенностью посмотрел на обоих. Вильям не был в курсе того, что сейчас выкинет Гравли, поэтому с интересом уставился, склонившись ближе. Очередная байка на вкус уже не была столь сладка. Однако Магнуссон вырывал свою дозу кайфа, когда Крис от любого упоминания о бывшем метался, как непришибленный. — Короче, из достоверного источника известно, что у матери Исака Альцгеймер. Я почитал: такая страшная штука, может передаваться следующему поколению, — пальцы Шистада сцепились между собой. Лауриц отпрыгнул, как ошпаренный, но был привален к скамейке. — Не пизди. — Да я клянусь! Мы с ним даже виделись в клинике. — С кем, с ним, ты же про маму говорил? — дребезжащий взгляд Криса пробирался куда-то между глаз Лаурица. Тот не моргал, боязливо вздрагивая от малейшего шума. — Да, про маму. Но в больнице был Исак. Один, — взгляд Гравли стал осознанным. — Подожди, а мамы-то рядом не было. Он ещё вышел такой потерянный. Может, у него тоже? Ну, передалось, что там? Старческий маразм. Крис выпустил Лаурица, и тот съехал вниз, чтобы не упасть. — Ахуеть, — свистнул Магнуссон и закурил. — А ты не оборзел, мальчик? — спросил он у товарища на вырванную из пачки Лаурицем сигарету. — Новую возьми. Не видишь, у меня стресс. — У меня тоже. Сигареты уже из-под носа воруют. Выпущенный в лицо дым заслезил глаза. — Жмот. — Крис, ты куда? Шистад в ступоре валил всё дальше, оставляя вмятины следов на траве. — К нему? — Нет. Не мои дела. Крис не был не в духе, он был в бешенстве.***
Крис торопился к Тору, пролетая мимо отцовского кабинета. Личная тренировка — дело первостепенной важности перед предстоящими соревнованиями. Завибрировал телефон, и Шистад на ходу снял звонок. — Да? Быстро говори, я занят. — Не суетись, сынок. Неосторожно споткнешься и полетишь вниз с лестницы, — Шон даже на тон не ускорился, растягивая слова. Он по-деловому не спешил. — На моем столе папка синяя. Возьми её и передай Винсенту. Шистад скинул звонок, возвращаясь назад. Проклинать родственничка не было времени. Быстрее будет бросить папку в рожу посыльному и умотать из особняка на день. Расписанная граненой эмблемой отцовской компании папка лежала у края стола. Крис сходу выхватил её, внезапно опуская глаза, перед которыми блеснула знакомая фольга, ниже. Парень прислонился к столу, пристально вглядываясь — не хватало еще в мусоре рыться. Он закатил рукав, брезгливо поведя носом: в корзине лежали смятые комья бумаг. Крис порылся в мусоре, радуясь, что не наткнулся на огрызок. В руках оказался конфетный фантик. Повеяло вишней в сахаре. Перекатив между пальцами бумажку, Шистад встал с кортанов. Расправив плечи, он навёл фантик на свет. За пару дней заваленный мусор практически поглотил обёртку. Крису она показалась знакомой — Вильям грыз их. — Что за хуйня? Отец подобным не баловался. В жизни этого человека нет улыбок, счастья в общепринятом смысле и тем более конфет. Крис спрятал находку в карман: он конкретно опоздал из-за злоебучей папки. И уже забыл о Вильяме — сиюминутное подозрение растворилось в сознании, как полный бред.***
Исак дожевал кекс, языком пройдясь по щеке изнутри, убирая остатки теста со стенок, и вспыхнул. Вальтерсен развернулся, нутром чувствуя на себе чужой взгляд. Стол золотой тройки был полон его представителей. Шистад склонился к воркующему на ухо Лаурицу, кивая. Крис смотрел на свои руки. Показалось. Змеиный взгляд Гравли прошелся по ребятам, аккуратно задерживаясь на Вальтерсене. Оба вспыхнули. Исак кипел от этой парочки, а особенно от обнаглевшего сосунка, который всем своим видом демонстрировал «вот он, я, рядом с Крисом, а не ты». Интересны ли Шистаду копания, было неясно. Он блокировал себя. Никак не проявлял истинное отношение. Спортсмен сидел с отстраненным видом, потому что нужно быть здесь. Потому что в столовой его друзья, а не горячий обед. Исак направился вдоль пролета, вытирая щеки от остатков пудры. Он был чумазый, но никто даже глазом не повёл, чтобы намекнуть. — Притормози, — Эмма преградила путь. — Сказать кое-что нужно. Вопросительный взгляд красноречиво отвечал за себя, — Исаку не нужно. Тем более с ней. Девочка, которая лижет зад насильнику, не его компания на ближайшую жизнь. Вальтерсен прошёл мимо в туалет. Хол — совсем свихнулась, — проследовала по пятам. — Я всё равно не уйду. Сложенные руки прятали кулаки, Исак усмехнулся: как будто они могли подраться. Тоже не сегодня, ага. Шум воды заглушил «цок», Вальтерсен, не торопясь, натирал руки жидким мылом разве что не до локтей. Эмма закатила глаза. Девушка прекрасно понимала, что говорить с ней не будут, так хоть поиздеваются. Исак сполоснул лицо, прикладывая бумажные полотенца. Одно за другим. И ещё. И ещё. Уже кожа остыла, а он всё пялился в зеркало, начищая пёрышки. Перед глазами Вальтерсена оказывается плотная грязно-белая нитка. Парень присматривается с прищуром и замирает: рука тянется потрогать часть шнурка с его недостающим четвертым эглетом, — тут же одергивает ладонь. Страшно притронуться к собственному шнурку. — Эвен передавал привет, — говорит она с большим нежеланием. — Только не приходи к нему. Я не разрешаю. Хол хотела бы добавить еще пару ласковых, только Исак бледнеет на глазах, контрастируя с белёсым полотенцем. Зубы мелко стучат, и вот он наконец-то смотрит на неё большими глазами. — Передай ему, чтобы шёл нахуй. Пусть засунет в жопу следующие послания. Эмма схватила парня за рукав. — Да как ты смеешь? Шистад избил его до полусмерти, а ты… Да ты просто чудовище бесчувственное. Исак вырвался, крепко сжимая лямку рюкзака. — И я ему благодарен, — врёт. Крис бил за задетое эго. Он бы и Исака забил. Ничего, касающегося лично Вальтерсена, в том нападении не было. — Скажешь адрес больнички, и я твоему обрезку кислород перекрою. Ну так что? — Он страдает, а ты ведёшь себя, как скотина бесчувственная, — Эмма не понимает, как к Вальтерсену можно хоть какое-то доброе чувство испытывать. — У тебя что, совсем сожаления нет? Вы же… — она не может говорить об этом. — Дура ты. Дверь широко распахивается под смешок Магнуссона, уставившегося на Эмму. — Подруга, ты не заблудилась? — он смеётся, заглядывая ей в лицо. Та морщится, когда парень нагло присаживается на бочок и закуривает. От незнания Холланд поднимает голову на датчик дыма, который… не мигает. Вот же черти, обустроили «убежище» под себя. Сквозь дым сверкает улыбка Вильяма. — Или я свиданке помешал? Могу отвернуться. Двух минут хватит? — он подмигивает Исаку. Чисто теоретически: будь у них с Эммой свидание! В туалете! Вильям, этот рвущийся до всех сплетен планеты интриган, в жизни не отвернулся бы, давая им две минуты «уединения», а себя лишая удовольствия смутить, поиздеваться, посмотреть. Он как есть пялился бы в оба глаза, только попкорна не хватает. — Придурок, — Эмма выходит, когда дверь за Вальтерсеном с хлопком заходится вперёд-назад. — Осталась бы, — сидит Магнуссон змеем искусителем, затягиваясь. — Напряжение тебе не идёт! — выкрикивает он вслед. — Проходной двор, — Лауриц оценивающе мажет накрашенными глазами по обвисшим дешёвым джинсам Хол, застревая в проходе. — Надымил, — Гравли разбивает путь сквозь кумар. — Недотрах? — Озабоченный. — Разве что тобой, — подмигивает Лауриц, который специально громко смывает, чтобы заткнуть болтуна. Оставленного шнурка на месте не было.***
Исак мучительно долго выбирается из постели. Ему прописали режим полудохлого крота и отпустили на все четыре. Доктор Арнольд звонил справиться о состоянии, на четвертый раз Вальтерсен заверил, что не нуждается в надзоре строгого режима и скинул. Док больше не набирал. — Мам? В ответ удушающая тишина. На глаза попался яркий стикер, Жасмин пишет о прогулке. — Ну куда ты ушла, скоро ночь. Никто ожидаемо не ответил, и Исак заварил кофе: из телевизора репортёр доносил о плохой погоде, беженцах и нестабильной экономической обстановке. Ничего нового — парень, с писком выключив устройство, погрузился в тишину. На душе кошки скребли. После грандиозного шоу, которое устроила сирена скорой, Вальтерсен не покидал стены дома. Школьная рутина оказалась сложнее, чем ожидалось. От него что-то требовали и ждали. А Исак уже и сам не знал, чего хочет. Послать всё нахер и повеситься — всё, с чем он засыпал и просыпался. Тело стало душной клеткой, жизнь зациклилась, потеряв краски. Равнодушие граничило с борьбой за поиск чего-то там. Исак потерялся в себе, из него выдернули с корнем ниточку, отвечающую за смысл жизни. — Мама? — он вскочил за стук, рассекая гостиную, и быстро щелкнул замком, лишь после соображая: Жасмин открыла бы своим ключом. От резкого подъёма потемнело перед глазами, перед которыми прорисовался образ Криса. Кожанка гостя намокла, повисшие руки оставались непослушно болтаться. Исак тут же попытался запереть дверь, но стойкая поза и сила Шистада не дали и шанса на сопротивление. — Пошёл вон. Незваный и нежеланный гость пропустил мимо ушей ласкающее слух приветствие и вошел, как к себе. Спортсмен скинул куртку, оставаясь в футболке. На вопросительный жест хозяина Крис присел на подлокотник дивана. Шистад сложил руки на груди, внимательно рассматривая жующего губы Исака, принимающего правила игры, в которой он ни черта не понимал. — Что пришёл? Посмотреть? Посмотрел. Теперь уёбывай. Крис извёлся, не желая думать и разбираться в чужих семейных делах. Ночами он не спал, не сумев отключить тревогу, возвращаясь к чужеродной мысли, болен ли Исак. В интернете писали всякое: от ужасов вроде «слабоумие косит уже после двадцати пяти», до «может незаметно протекать, с течением жизни проявляя симптомы, которые невозможно вылечить, а человек постепенно теряет рассудок, превращаясь в овощ». Крису нужны были ответы. Он больше не мог. Спать, жрать, дышать не мог! Ноги сами привели сюда, куда дорога давно заказана. — Это правда? Про маму, — на последнем слове улыбка сошла с лица Вальтерсена, — она болеет? — Твоя? Не в курсе. Слушай, сейчас наберу одного человека, мы с ним как-то пересекались. Он-то в курсе, что с его женой. Исак заёрничал, набирая импровизированные цифры в «телефоне». Было бы смешно. При других обстоятельствах Крис бы снял трубку, отвечая за отца. — Мне не до шуток. Вальтерсен скинул руку, намереваясь выгнать этого… больше непонятно, кто перед ним. Шистад был чужим. Исак не знал этого человека. — Ты что сюда пришёл? Думаешь, у тебя осталось право вот так подваливать в мой дом и устраивать допрос? — голос Вальтерсена повышался. Исак двинул к двери, и легко её распахнул. — Мерещится всякое, так сходи и поставь свечку за здравие! Себе! Крис посмотрел исподлобья. Вымораживало, как перед ним крутили хвостом. С улицы неприятно подуло. Исак ёжился на ветру и даже не думал сойти с места. Его ступни и спину обступил мороз. Крис легкой походкой забрал куртку и прошел мимо. Вальтерсен ждал, уставившись перед собой. Провожать он не будет, так — просто захлопнет дверь, чтобы поддать ветру в попутном направлении. Замок щёлкнул так быстро, что Исак не успел сориентироваться, как оказался прижатым к входной двери. — Я тебе задал всего один вопрос, — рука Шистада давила на грудь хозяина ниже горла. Пусть Крис и был всегда выше, но сейчас он казался недосягаемым, как демон. — Не трогай меня! Припёрся, ещё пугать вздумал! — Исак пихнул бывшего. Тот без сопротивления отступил. — Тебя пасёт, что с моей мамой? — Я слышал, что с ней. — Слышал? Молодец, гуляй вальсом. С Крисом вот так никто не смел разговаривать. Разве что Исак в край свободу почувствовал и не сдержал внутреннюю язву. Вальтерсен сделал круг и уставился на гостя. — А ты? В груди обоих бухнуло, надорвалось. Крис, спрашивая, Исак, зная ответ, идут ко дну, пятками доставая до вязкого и ледяного песка. Настал момент, которого Вальтерсен так тщательно избегал, оберегал от лишних ушей. Столько сил положил, чтобы Шистад ничего не узнал. Чтобы свалил подальше, чтобы жил без этой гребанной мысли, что где-то там без него умирают. Они хоть и разошлись, но всё случилось относительно недавно. Такие разные люди были связаны больше, чем просто симпатией. Крисово созвездие Скорпиона жило в Луне, породившей в сумраке Исака. Поэтому его как магнитом тащило обратно. И он сходил с ума от неподчинения тела разуму. — Я что? Да заебись у меня всё, — злая, глупая усмешка была совсем не к месту. — Пожалуйста, уходи. Крису прогоны Исака были до фонаря. Его внимание цепляло другое: Вальтерсен бегал глазами, заламывал пальцы, избегая говорить о себе, о болезни. — Скажи нормально, что происходит. Мне это нужно. — А зачем? Помнится, недавно ты слал и гнал меня. А здесь вдруг захотелось Крису Шистаду, подумать только! И что? Я теперь по щелчку обязан выложить тебе всё? Ой, погоди, опять же в том, — после Роджера, — разговоре, ты знать ничего не хотел, когда мне нужно было поговорить. Припоминаешь? Исак предугадывал: Шистад сыграет амнезию, как баран, стоя на своём. Стервозная натурка Вальтерсена не могла не припомнить Шистаду что-то эдакое. Они играли баш на баш. Парни не умели разговаривать без выебонов, задевая по больным местам при случае. Делаешь мне больно — я сделаю в разы хуже, чтобы ты скулил, как сука. За всем этим ором Крис понял одно: Исак уходит от темы. Значит, есть, что скрывать. Вальтерсен растягивает рукава, отсчитывая время. Мысль «пусть прямо сейчас им на голову упадёт метеорит» кажется не такой глупой, когда ноги Шистада ведут ближе и ближе, а в воздухе между ними не остается даже пылинки. Лист застрянет на лету, застыв между напряженными телами. Грудину обдает теплом, ощущение горячей кожи невидимыми волнами проникает в мозги, под ноги, забивает ноздри. Исак дышит и дышит только им. Или задыхается. На Криса смотрят глаза, полные негодования, неверия и чего-то еще, он не успевает прочитать и ловит кисти Исака, блокируя очередную попытку ударить. Больше Крис не намерен получать по лицу. Вальтерсен не успокаивается, пиная ногами бывшего, даже прицеливается к паху. Крис может делать с ним всё, что хочет: тело в руках натянуто, как струна. Шистад разворачивает Вальтерсена, словно в танце, и заводит руки за спину. — Говори, — ухо обдает кислотно-палящее дыхание. Исак хочет сдохнуть прямо под Крисом, в его руках, и вместе с тем хочет удавить Шистада. Крис играется, насилуя слух жертвы выдохами через нос, скрежещет зубами. Исак жмется ближе, без разбора толкаясь назад, кожей сквозь ткань осязая давление чужой груди. Заваленный на спинку дивана, запыхавшийся, он ни в чем не уверен. Что они делают, дерутся или обжимаются? Шистад — сама выверенная сталь — беспощадно удерживает, крошит уверенность Вальтерсена. Тот теряет самообладание от контакта, от звуков, голоса, дрожи. Исаку следует перестать изгибаться, вызывать совершенно другие эмоции. Шистад млеет и подыхает одновременно. Крис даже не выдохся — Исак ненавидит: над ним точно насмехаются, будто с тараканом играют, выдирая ножки одну за другой. Шистада не на шутку ведёт, стоит Исаку выгнуться, прижимаясь ближе. Вальтерсен часто дышит, прикрывая глаза, и давит затылком назад. Он ищет опору, пытаясь влиться в тело Криса. Они дошутятся, и произойдёт очередная херня. Контроль. Он необходим, чтобы не совершить ошибку. Исак готов пойти на заклание, проклиная себя, прежде чем Крис ослабляет хватку и выпускает, ведя носом от шеи выше, не задевая, выдыхая пряничный запах мягких волос. Шистад сглатывает вязкую слюну, выдергивая ошпаренную руку, коснувшуюся оголенного участка на впалом животе. Страсть была настолько глубока и мимолетна, как у голодных, у нуждающихся в физическом контакте друг с другом. Чёрные глаза Криса смотрят отчужденно с неприязнью на Исака, оставляют мерзкий осадок. Вальтерсен считает, что с таким лицом смотрят на расчлененку отбитые безэмоциональные извращенцы. Хочется переодеться, сжечь одежду и себя — настолько Шистад не сдерживает отвращение. Даже отпустил жертву, задев голыми руками. Они остаются на расстоянии и держат руки при себе — если бы не потрепанный вид, усомниться в минувшей борьбе было бы невозможно. — Ты же сам себя задерживаешь. — Что тебе сказать? Какая правда тебя устроит? — заебало. Как заебало вот это всё. Исак решает идти ва-банк. Прибьет его Крис или пошлёт — плевать. — Правда, — к которой Шистад не готов. Вздох — и назад пути нет, он расскажет, как есть, хоть и будет потом жалеть, как всё зашло далеко. Хуже некуда. — У мамы Альцгеймер. Отец сначала держался, сейчас ушёл. Мы остались вдвоём, — сдержанно и сухо говорит Исак, но Крис смотрит прямо в глаза, как бы подталкивая продолжить. — У меня… Не знаю что. Тоже походу есть шанс остаться на этой стороне, — палец Вальтерсена стучит по виску. — Сюрприз, — и парень разводит руками с тем туповато-позорным смешком, от которого хочется вскрыться. — Когда… — Крис пытается пропихнуть ком в горле, — когда ты узнал? Что ты вообще знаешь о себе? — Подозрения появились около полугода назад. Мама наблюдается в хорошей клинике, доктор выявил по нашей линии какие-то там аллели, короче, не важно, — взгляд Шистада жарил собеседника на раскаленной сковородке. — Мой дед умер от деменции, мама… я, похоже, следующий. Русская рулетка, что б её. Сказать оказалось легче, чем это представлялось. Видимо, Исак потихоньку срастался с мыслью о самом плохом. Крис молчал. Долго молчал. — Каковы прогнозы? Вальтерсен жмет плечами. — Мне рано ставить диагноз: клиника экспериментальная, они делают тесты, чтобы на ранних этапах проследить, как всё пойдёт. — Как все пойдёт? — эхом отозвался Крис. — А что, ты до сих пор не понял? Возраст лишь оттягивает неизбежное! Каких-то пара или лет пять, и со мной случится тоже самое, что с остальными. — Нужно проконсультироваться у других докторов, — Крис пока что не воспринимал действительное, как есть. Он был в хорошем таком ахере и просто слушал. — В стране множество профессоров. Эскиль также занимается разработками лекарств. Исак как-то странно посмотрел перед собой, затем взглянул на Шистада. — Тебя куда несёт? Я говорю на иврите, или ты оглох? Мои дела — только мои. Я не просил помощи, — ему нужно выгнать Криса, который пришёл бередить только затихший всепоглощающий ужас. — Я не хороню себя, но бегать от одного дока к другому не буду. Мы выбрали одного из лучших в своём деле. — Тебя пронаблюдают до восемнадцати? — Да, и после. Изменения же не вышлют имейл «мы пришли». Исак заметно нервничал, прикрываясь сарказмом. От него веяло холодом, таким, какой не выдавал и айсберг. Колючий, раздраженный и боязливый. Зелёные глаза хищно, пытались, только пытались читать по лицу Шистада хотя бы одну узнаваемую эмоцию. Крис впервые сгорбился, лишив свой облик идеальной осанки. Он казался подбитым в печень, подстреленным вороном, потерянным ребёнком. Крис, ничего не делая, Исака пристыдил. — Шансы же есть? — Ты смешной. Я тебе только что сказал, гарантий ноль. Живу, как на пороховой бочке, — Вальтерсен извелся, — Я не строю воздушных замков. Крис, я ко всему готов, — не готов нихуя. Крису сложно понять услышанное. Он будто киношку смотрит. Не с ними всё. Остаётся выключить коробку плохих, неутешительных новостей, заесть пиццей и вернуться к жизни. Только Исак всем видом даёт понять: они здесь не в шутки играют. — А мне ты когда собирался сказать? — не собирался его никто ставить в известность. — Ты, как к собаке, ко мне! Нужно-пришел, не нужен-вали! Шистад больше не церемонится, но Исак не отступает. Он тоже боится и напуган до чертиков. Парень тычется лбом, припадает к стене, чем ещё больше удаляется. — Уходи, я тебя уже попросил. Не нужно больше ничего. Моя возможная болезнь или её отсутствие ничего не поменяют. Всё плохо, так плохо, мы всё испоганили! У меня сил не осталось бороться ещё и с твоими тараканами. Я устал! — Ты устал? Это ты устал?! — чужие руки давят на плечи; Вальтерсен болтается, как кукла. — Ты был обязан сказать мне сразу! Мы вместе должны были принять решение! — Какое?! Ты всё равно бросил меня и бросил бы со временем! Потому что с хера ли тебе лезть во всё это? — Не говори так, — предупреждение отдает угрозой. — Заткнись. — Сам заткнись! Я варюсь в этом годами! Это так ебет нервную систему. Ты постоянно ждешь плохих новостей: мама вышла из дома, а ты караулишь, ждёшь и ждёшь, накручиваешь себя, потому что она может потеряться. Тупо забыть, куда шла и откуда идёт! Она забывает всё: ёбаный цветок, когда день рождения, зачем включать газ, меня скоро не узнает. Она пугается шумов, когда я всего лишь прошел за дверью, — глаза пеленой застилают слёзы, — Иногда кажется, что она теряется в пространстве и времени, забывая, что живёт со мной. В один день у неё всё хорошо, а потом она неделями лежит в постели, не ест, не разговаривает. Просто лежит с пустым взглядом. Я как в вечность смотрю. Хочешь сказать, тебе захочется тащить с собой груз потерянного меня? Кормить с ложки, подтирать слюни и менять гребанный подгузник? Если я забуду, как ходить, потащишь на руках? Сомневаюсь. — Ты не мог решить за меня! Я должен знать! А ты всё скрывал! Какая к черту разница, кто кого потащит: если бы мы были вместе, в любом случае делали бы это. Потому что отношения, прикинь, строятся на взаимной помощи, а не на кидалове при первом же колебании. — Ты такую серьёзную вещь, как деменция мозга, называется колебанием? — горькая улыбка исказила черты Вальтерсена, — Чувак, ты оптимист. Ты не знаешь, о чем говоришь, потому что живёшь в своём, в хорошем мире, — непослушные волосы касаются угловатой скулы, лаская золотым отливом. — Ладно! Можешь въебать мне разок, выпусти злость. Меня уже не трогает, — Исак поморщился; его пальцы глубже впились в кожу. Крис бы ударил, но руки не поднимались, потому что он чувствовал вину. — В тебе говорит эмоциональный порыв, только вот он станет меньше, как только появятся реальные симптомы. К такому нельзя быть готовым, поэтому я отступаю сейчас, пока не поздно. Я уже привязался и привык к тебе по самое «не могу». Мне, думаешь, легко вот так всё разорвать?! — Поэтому ты переспал с ним? — Шистад бьет ментальную пощечину. Узнай он сейчас, как Эвен с Исаком «переспали», не стал бы срываться на крик или силу. Его уничтожит правда. Исак столько раз лгал. Он больше не хочет выяснений, которые ничего хорошего не приносят. Вальтерсен берет передышку в капкане чужих рук. Шистад не отпустит, пока не переломает кости своими тисками. — Думал, так будет лучше. Злая насмешка искажает красивое лицо. Крис убедительно кивает, припоминая слова Лаурица и Вильяма. Три человека врать не будут. — Теперь уходи. Большие руки тянутся выше, заключая в травящие душу объятия. Исак зажат от неожиданности и необходимости не поддаваться. Шистаду нужно коснуться, впитать родной, такой убивающий запах. Пока они еще могут. Футболка горит от слез, которые Исак не может сдержать, как бы не умолял себя не позориться. Он колотится, жмется, как к заветной теплой подушке. Крис никуда не торопится, лаская вьющиеся волосы. — Прекращай хоронить себя, — голос Криса звучит откуда-то сверху. Шистад посадил Вальтерсена на подлокотник, обернув лицом к себе. — Так не пойдёт. — Это не твоё дело. — Моё. Ты… ты мой, понял? Я не отдам своё ни маразму, ни тебе, потому что ты не отдаёшь отчет действиям. Исак приподнимает голову: он совсем запутался. Но в одном он уверен на двести процентов. — Нет, не понял! Мы разошлись, я больше не принадлежу тебе, забудь. Отпрянув, Крис складывает ладони на худосочных бедрах, как на опоре. Он больше не знает, как себя вести и что чувствовать. Ненависть разъедает его душу, но остаётся туго натянутый канат, ведущий к Исаку. К больному, здоровому, злому, весёлому, играющему с ним, главное — к живому. Он — плоть и кровь, энергия, которая один раз свела с ума и продолжает поглощать. — Хватит устраивать шоу. Ты мне не нужен. Я не хочу. — Просто разреши быть рядом. Я к тебе не подойду, только не будь таким… Не пизди, — Крис просит без жести, без резких слов, о которых Исак будет жалеть. Шистад делал больно и плохо, как будто не ценил их связь, грубил. Много грубил. Но он никогда не хотел уничтожить Исака, который сейчас делал всё возможное, чтобы это свершилось. Крис искренне хотел помочь поддержать хотя бы моральное здоровье парня, пусть Исак и приложил руку к разрушению их отношений. — Твой отец прикончит нас обоих, если между нами что-то начнется. Тёмные волосы нежно валятся чуть выше чужого колена. Шистад готов перекусить Шону сонную артерию. Его уже не остановить, Исак правду говорит. Остаются измена, больная мама и абсолютное «непонятно» в голове Вальтерсена. — Тебе самому не стрёмно валяться у меня ногах? Крис, поднимайся и уходи. Глупо всё так. Крис мечется — он и рядом, и нет его. Обещает поддержку, отношения — нет. Всё из-за отца. Шистад валит Вальтерсена назад, сгребая под себя. — Да, я — говно человек и сделал хуеву тучу ебанины. Тебя обижал, сделал много нехороших вещей. Вся моя жизнь — бессмысленная хуйня и ошибки, но кроме тебя, Исак. Плохо мне с тобой, а без тебя вообще никак. Что ты, блять, сделал со мной? — глаза Криса бегают по лицу жертвы, чернь зрачка выедает роговицу. Исак дёргается, но фактически остаётся на месте. — Что мне сделать, чтобы вырвать сучью боль, которая травит мою кровь? Может, я уже того, откинулся, а? — взгляд гостя облепило вязким безумием. — Я как будто сдох. Как мне жить, когда ты хотя бы постараться не можешь, чтобы… жить? Или попробовать не загонять себя дурными мыслями? — Крис, мне же больно, не нужно так сжимать руки, — забарахтал Вальтерсен, пробудив в Шистаде спящих демонов. Исак будто мимо ушей всё пропустил. — Больно тебе так? Под этим уёбком ты по-другому орал, да? — Криса повело, он взорвался от злобы и портил всё, что пытался починить. — Может, мне трахнуть тебя, как он? А? Как там у вас было? Исак колотил руками, вырывая правую ногу. Пятка судорожно билась о пояс Шистада. — Отпусти! Ничего ты не сделаешь! — А если сделаю? Ты ж ничего не сможешь сказать. Потечёшь, как миленький, ещё подмахивать начнешь. Ну как? — рука Криса обхватила вялый член, проникая в домашнее трико. — Теплый, влажный, как всегда, да? — злость Шистада граничила с провокацией. Гость шептал-шипел в лицо, посылая страх дальше гулять по чужому телу. Пальцы ног покалывало, Исак предвкушал приступ, если хотя бы увидит чей-то член. Крис надрачивал уверенно, толкаясь навстречу, говоря неразборчиво на ухо, кусая кожу шеи и ожидая одобрения, как будто под ним лежит радостное, а не полуобморочное тело. — Я скучал. По всему тебе. — Ты мне никто, не хозяин, который захотел и взял. Не трогай, — навзрыд просил Вальтерсен. Сбоку образовывается синяк от пинков истошно-доведенного до крика Исака. Он, как не родной, боится: не был бы сдавлен, сбежал бы. — Я не твой хозяин, но ты мой громоотвод, — гланды Шистада сдавило. — Блять, не веди себя так, будто я тебе противен! Ты не можешь! Им больше нельзя, так неправильно. Стояк Криса бился в бедро, между ног, послушно-непослушно раздвигая их. Кулак в трусах горел, давлением сжимая так и не вставший член. Исак хныкал, откинув голову — он был себе омерзителен, Шистаду нельзя было касаться испорченного тела и вести себя, как ублюдок. Вальтерсен сдался, больше не сопротивляясь. Пусть Крис убьёт его. Осознанно Шистад посмотрел, когда в комнате затихло. Спаренный и бледный Исак не двигался. Парень закрыл глаза, раскрыв рот. — Блять, — Крис отскочил, как ошпаренный кипятком. Спортсмен стряхнул наваждение, выхватил куртку. Он посмотрел на разорванного в клочья Исака, чья одежда задралась, оголяя в сбитых до полутонов синее, безобразное, затравленное тело. — Откуда это? Гематомы давно сошли, но их края остались на местах. Исак ходил весь клеймённый в мерзких следах Найшейма. Они горели и чесались сквозь одежду. А сейчас Шистад таращился, присматривался и даже подумать не мог, насколько безобразно разбиты ноги и спина Исака. — Не твоё собачье дело! — Какая же ты сука, Исак. Дверь с грохотом закрылась, и Вальтерсена скрутило ужом. Он остался в тусклом полумраке гостиной, слыша, как резко ноги Криса ударили по газам, набирая обороты скорости. Парень свернулся в клубок, заливаясь отдававшими горечью слезами. Перед глазами рябило, и Исак посмотрел ниже на выпирающие ребра, аккуратный живот. Вальтерсен подтянул домашние трико, свитер вернулся на место, скрыв следы под одеждой. Поступок Криса был последней каплей. Исак не сможет подпустить к своему телу ни одного мужчину, и Шистад — первый в этом списке. Так по-животному грязно он не позволял себя вести, сейчас почему-то решив, что имеет право. Лучше Исак сдохнет, чем позволит Крису касаться себя. Телефон громкой трелью, заставил вздрогнуть. Время клонилось к ночи, поэтому звонок был неожиданным. — Как ты, чума? — голос улыбается над удачной, как ему кажется, шуткой. — Адам, я хочу есть. Если организуешь доставку на дом, подумаю, не скидывать ли трубку, потому что юмор у тебя специфический, — хозяин бара, где Исак до сих пор не работал, звонил не в первый раз. Они успели подружиться, насколько это возможно. — А как сейчас шутят подростки? — Как-то не как ты, — лицо Вальтерсена постепенно обсыхает. Интересный факт: кажется, к нему подвалил дядя в полтора раза старше. — Хорошо, реабилитируюсь, — одобрительно делает пометку мужчина на том конце провода. Слышно, как собеседник съехал в место, где становится тише. — Что ты хочешь? Может, вместе съездим куда-нибудь поесть, отдохнём, — Исаку как раз прописали больше покоя. — Например, в твой бар? — Нет, там я могу только работать. Нас будут отвлекать, — Вальтерсен улыбается, как глупый мальчишка, и откидывается головой на спинку. — Ну так что, выйдешь? — В другой раз. Но от доставки я бы не отказался. Ногтем он скребет обшивку, и -удивительно — ничего внутри не кричит в попытке избежать компании. Исак всего лишь хочет есть — впервые за долгое время. — А я смогу войти, или ты еще не приглашаешь в гости? Поздно всё-таки, завтра в школу, — не сдерживает мужчина смех. Ему-то на работу, что кажется несколько лучше, чем торчать на уроках. А вот это уже наглость. Адам потянулся навстречу Вальтерсену, который ведет себя, как царевна Несмеяна. Молодой парень не слепой и соображает: они встретились в трудное для Исака время. Поэтому не торопит его. — Скажи, что тебе привезти, — Адам сразу понял немой ответ. Никаких гостей сегодня. — Обещаю только транспортировку еды до дома. Уйду сразу же, — Адам подбадривает, чем топит холод внутри Исака, который улыбается уголком губ. — Могу предложить тебе чай. Там, кажется, дождь пошёл. Что он творит, предлагая паршивый чай? Вальтерсен сам не понял, как сказал это. Потому что в голове оказался Крис, который уверен в своей безупречности и их, — утрирую, — «навеки вместе». Исак понимает, что ввязывается в очередное дерьмо. Сука оно или нет, но Адам неплохой друг, поэтому с ним будет неплохо провести время, что однозначно оттолкнет Криса.