прошёл месяц
Жасмин переступала с ноги на ногу, опираясь на руку сына. Левую ладонь сжало от давления, плечо ныло. — Мне дурно. Сынок, давай присядем. Лавочка оказалась как нельзя кстати; Вальтерсен поправил кепку козырьком назад и снисходительно посмотрел вокруг. Январский город казался спящим и понурым. — Ты что-то тихий в последнее время. Проблемы в школе? Сухие ладони накрыли колено ребёнка, согретое мягкой тканью джинсов. Жасмин была бледна, берет прикрыл короткую стрижку, накладывая тень на лицо. Пальто грело, но долго сидеть на холодном обоим не хотелось. — Нет никаких проблем. Челюсть еле двигалась — Исака словно отключило от всех функций. Он практически не разговаривал и словно стал меньше своей тени. По утрам чувствовал, будто все органы разом отказали. Затворничество сделало из него лишь подобие человека. Его лицевые мышцы свело — те болели с непривычки, — и Исаку приходилось думать, прежде чем говорить, чтобы не затронуть неприятную тему. Как бы не хотел, но он был убит отъездом Криса. Это, оказывается, неприятно узнать вскользь, мимоходом от Юнаса, который ляпнул и забыл «Шистад в другом городе, с нами больше не учится». Свалил, значит, слова не сказал, зато устроил прощальную вечеринку, где всем досталось. Хотелось ненавидеть, бить стекла, сбежать в невесомость. Шистад исчез, будто и не было его. — А что там парень твой? Давно не заходил. Если Крис стесняется, то не стоит. Я выгляжу неприглядно, но разговор поддержать смогу. Жасмин примкнула к сыну, желая подбодрить. Бумажная обертка зашумела, Исак предложил со своих рук попробовать булочку. Мама надкусила часть, где было больше мака. Чёрные бисеринки коснулись губ. Вальтерсен забил мякотью рот, чтобы не отвечать. — Не тебе машут? Адам какое-то время пытался привлечь внимание парня. Он опирался на машину, не смея подойти. — Я сейчас. Снежный хруст под ногами успокаивал, пробуждая воспоминания о детстве. Его малышом часами выгуливали, пока розовые щеки не пугали своим видом родителей. Как давно это было… Высотки, обвешанные билбордами, пестрили вокруг, боковое зрение на полпути выхватило знакомые очертания, вынуждая присмотреться. Шон. Баллотировался в депутаты. Большинство голосов за него, и это не могло оставить парня равнодушным. Этот мужчина взвалил на свои плечи чрезмерно много полномочий. Своим выходом в свет в качестве действующего депутата он мог вершить грязные дела, прикрываясь политической неприкосновенностью. Исак не сомневался — его семью обязательно коснутся перемены. Шистадов хотелось ненавидеть с большей силой. — Куда пропал? МакЛарен прятал руки в карманы. Взгляд упал на кончик курносого носа, где остались маковые росинки. Убирая, хотел подтянуться ближе, но Исак с силой отступил. — Растяпа, да? Адам не ответил, лишь улыбнулся. Он всегда светился и абсолютно не показывал отрицательные эмоции. Почему-то именно это напрягало Вальтерсена. Он, убежденный, что человек должен быть подобием калейдоскопа: способным проявлять различные эмоции, — был начеку, потому что никак не мог застать МакЛарена хотя бы чуточку раздраженным. Собеседникам стоило помолчать: разговор не клеился, словно обрушившееся разом городское движение. За пределами фокуса видимости заработали светофоры, ожил трафик, людей стало настолько много, что сделало Исака крошечным и совсем незначительным с его проблемами. — Юнас рассказал, что ты прогуливаешь школу. Я переживаю. — Не нужно, всё в порядке. МакЛарен кивнул: его неприкрыто не хотели видеть. Исак был потерян — он не хотел мучить парня, но тот, как скотчем приклеенный, ходил следом и находил везде. — Я дурак, да? — Вальтерсен зажевал булку, сгорая от невозможности дать взамен хотя малый процент человеческого общения, в котором его щедро купал собеседник. — Это я дурак. Тебе хочется гулять со сверстниками, поговорить, наверное, на темы, которые далеки от меня. Адама хотелось треснуть — рядом с совсем ещё юным Исаком тот загонялся о возрасте. Надумал сущие ужасы, боялся лишний раз приблизиться или сказать лишнее, что не отменяло его взглядов, которые скрывать не приходилось. — Это всё не из-за возраста. Ты не старик, но ведёшь себя, как дед. Выброси из головы чушь, которой ты её забил. — Тебе хорошо со мной? — вопрос с подвохом. Они говорили о большем, чем подразумевалось. Адам взглянул исподлобья, спрятав руки глубже. Он казался закомплексованным подростком, который даже за руку не держался. — Да, — насколько это возможно. Не так хорошо, о чём спрашивают. Не так, как… Чёрт, у Исака все сравнения опирались на Шистада. С ним была буря эмоций. Такие не повторить и даже близко не подойти к их грани. — Тогда что не так? Я по всякому пытаюсь подобраться, но в тебе будто блок стоит, — заговорило в голосе хозяина бара отчаяние. — Это что, из-за Криса? Если думаешь, что бить и кричать, как полоумный — норма, то у меня плохие новости. Исак, тебя обдурили, а ты повёлся. — Не говори со мной, как старший брат или отец. Ты ничего не знаешь. Я уже говорил и повторять не стану, Крис только кажется таким. Когда мы были вместе, я находился в своём уме. Никто мной не игрался. Кольнуло упоминание о возрасте. Их вечная проблема крутится вокруг взглядов под разными углами: Вальтерсен ещё мал, чтобы осознать, что здоровые отношения строятся на взаимном уважении, коего Адам не увидел. Он хотел дать Вальтерсену лучшую жизнь. — Не хочу учить тебя жизни. Просто пытаюсь донести, что ты достоин большего. Исак выбросил остатки булки — он больше не мог смотреть на еду. Парня затошнило: морозец прошелся по ногам Вальтерсена, и он обернулся к матери, которая раскрыла запечатанную сдобу и кормила ею голубей. — Тебе не стоит рассчитывать на меня, поверь, — отрицательно закивал головой Исак. Корочка на губах отколупалась, на месте разрыва заныла ранка. — Ты же не думаешь, что я позарился на тебя, как на малолетку, которой хочу присунуть? — А ты не хочешь? — они даже не целовались, и Исак был благодарен. Хотя бы один мужчина, не учитывая Юнаса, там сразу нет, не лез к нему в штаны. Парень прищурился с дерзкой ухмылкой. Адам не мог удержаться, чтобы не отзеркалить мимику. Конечно, он хотел. Хотел бы большее. Хотел получить взаимность, на которую рассчитывал. Всегда хотел. — Ты же зарядишь мне по лицу при первой же попытке. Удар у тебя поставлен, — вспоминает МакЛарен, насколько горело лицо Шистада. — Я жду момента. — Момента значит, — выдохнул Исак. Пугало, как фобия, вероятность ещё хотя бы раз оказаться с мужчиной. Целовать, трогать, отдавать себя и брать — все это было больше, чем ужасом. Вальтерсен задыхался, если долго думал об этом. Как пилить себя ржавой пилой, как пить хлорку, как заново пережить боль заживляющих гематом. — Надолго тебя хватит? Мне стоит начать переживать, скоро ли тебя сорвет? Мужиками движет желание вставить, выебать и уйти. Адам нахмурился — Исак говорил в слишком мрачном ключе. Так говорят только заядлые шлюхи, которые продают себя за двадцатку дальнобойщикам и прочему сброду. Вальтерсен был чист, как слеза, но говорил довольно пугающе и уверенно. Шистад вполне мог трахать его, прикладывая силу, а Исак вёлся на большое и светлое чувство. Мучитель и мученик — всё, что видел МакЛарен. Адам решил подойти ближе: он обхватил ледяные пальцы собеседника, согревая своими. Зелёные глаза блестели, отражая рисунки снежинок, собравшихся под ногами Вальтерсена. — С тобой такое делали? — тихо спрашивает МакЛарен, не ожидая услышать ответ. Они и не нужны: по затравленным глазам Адам видит пережитое. — Я не буду трогать тебя, пока сам не попросишь или не попросишь вовсе. Только не гони, хорошо? Я же вижу, как тебе необходимо уйти от… от себя, — Вальтерсен похож на собаку, пытающуюся сбежать от своего же хвоста. Исак мелко кивает, утирая нос. Говорить с Адамом о личном оказалось очень непросто. Было бы хуже, если бы парню понадобились фактические ответы. МакЛарен действовал аккуратно, не напирал. Он зрело нуждался в большем. В разговорах и эмоциях. Но понимал, что имеет дело с разбитым на части сосудом, который для начала следует восстановить. Голос охрип; Вальтерсен отстранился. — Это ничего не меняет. Тебе не следует привязываться: я не смогу дать хотя бы часть. Ты выкладываешься, ждёшь, но ничего не будет. — Нам нужно время. Вот я стою здесь, ты там. Делай что угодно, живи, как пожелаешь — со временем любая боль не уходит, но гаснет, и твою мы поборем. — Ты не понял, — Исак был обязан притормозить порыв Адама. Он ненавидел своё нестабильное здоровье и положение, в котором оказался. Многие вещи, если не вся жизнь, зависела от одного ебучего диагноза. — Внимательно послушай и не перебивай. У моей мамы болезнь Альцгеймера, она… — замолчал парень, — она умирает. Постепенно теряет память, это лишает её жизненных функций. В нашей семье есть предрасположенность, я нахожусь на обследовании и не знаю, каким будет исход. Тебе категорически запрещено общаться со мной вне работы, если хочешь — можешь уволить. И запрет этот больше не потому, что ты взрослый дядя, как думаешь. А потому что лично я не хочу. Знаешь, общение, тем более с тобой, обязывает к чему-то. У Исака возникло чувство, будто он идет по минному полю, готовый и вместе с тем нет разорваться на атомы. Адам вроде как держался — по крайней мере в его глазах не было ужаса, он не метался, судорожно придумывая повод сбежать. — Это всё? — А тебе мало? МакЛарен свернул к водительскому месту, а Исак впервые позвонил себе дышать. Не сразу, так сейчас уйдёт. Всё по сценарию. Никто не хочет брать на себя ответственность. Парень даже не сел в салон — он достал початую пачку сигарет и закурил. — Извини, по-другому не могу, — взмахнул Адам рукой. Он и вдвое не был столь хмур, каким Криса наблюдал Исак в гостиной, когда всё раскрылось. — Спасибо, что посвятил. Это важно для меня: быть ближе на шаг к тебе. Исак отказывался понимать, что здесь происходит. Парень усмехнулся, как психически неуравновешенный, выхватив глазами облако дыма. Адам смиренно сидел, нагружая голову очередным пиздецом в жизни малого, который будто вышел из телевизора, где нон-стопом крутили плохие новости. — Мне не нужны ответы и разговоры о твоих чувствах. Забудь, сотри из памяти и мне ничего не говори. То, что происходит со мной, не несёт за тобой никакой ответственности. Я просто сказал. — Сказал, чтобы мои пятки засверкали в обратном направлении? — мужчина считывал стремление Вальтерсена не навязываться. Он боялся быть личностью и держался на дистанции, отвергая малейший шаг к чему-то человеческому. Он даже дружить боялся. — Крис знает? — вопрос в лоб, как у мозгоправа на приёме. Адама никак не отпускала мысль о роли Шистада в жизни Вальтерсена. Исак прокусил ранку, слизывая кровь. Крис так или иначе выступал третьим, о чем бы они не говорили. — Почему ты опять говоришь о нём? — МакЛарен озабочен Шистадом больше, чем дозволяют полномочия. — Я бы хотел закрыть тему. Холодно, и маме не стоит простужаться. Адам не ведётся на вновь появившуюся стену. Исак парой тащил её за собой, думая, что успеет закрыться. — Ты думаешь обо всех, кроме себя, — продолжает МакЛарен упирать на строгость, чётко прорисованную в угловатом лице Вальтерсена. — Делишься со мной семейными проблемами, — последнее слово ему хотелось заменить, — За тебя говорит стремление найти логическое объяснение всему, что происходит, и отражает твои попытки контролировать и подчинить жизнь. Некоторые вещи нельзя предусмотреть. — У-у, сеанс психотерапии? — Всего лишь школа жизни, и, да, у меня есть кое-какое образование. А ещё, Исак, я не сопляк, который, услышав даже самый страшный диагноз, отвернется от близкого человека. Когда они успели стать «близкими», Вальтерсен подумает в следующий раз. Порой он забывает, с кем имеет дело. Адам — взрослый человек, и рассуждает согласно опыту и возрасту. Хочется поинтересоваться, откуда в нем столько спокойствия и рассудительности. И чёртовой безэмоциональности на плохое. — Ты потерян, потому что оказался один в такой сложный период, — сокращает МакЛарен дистанцию, отчего Исаку становится теплее и физически, и внутри. — Прозвучит цинично, но плевать мне, что будет впереди. Ты хороший, добрый человек и не производишь впечатление нынешних ветреных разгильдяев. Мне интересно с тобой. — Будь я чуть больше гулякой, шансов на твоё расположение, полагаю, было бы меньше, — щурится. Исак знает такую категорию людей: к тридцати ищут домашних и покладистых. В уши льют о большой любви, а на деле держат в ежовых рукавицах, заигрываются в папочку. Боже, Адам настолько святой, что приписывать ему тиранию не хочется. Но Исак больше не глупый мальчишка, который вслепую развешивает уши. Говоря о вкусах самого Вальтерсена, его тянет к одному конкретно отбитому, наглому хулигану. В котором тепла и добра хватает, если правильно подойти. Тряхнув головой, задвигает мысли о Шистаде глубже в подкорку. — Ты так громко думаешь, — шестеренки в голове Адама работали на всю катушку. — Ты же не сравниваешь нас с Крисом? Вопрос сравнения не стоит. Шистад, к счастью или сожалению, стоит на отдельном пьедестале. Его планка настолько высока, что другим парням при всем их желании за девять кошачьих и одну свою не дотянуться. — Предлагаю отвезти маму домой и продолжить, если захочешь, — Адам делает вид, что молчание Исака — красноречивый ответ на вопрос. — Тебе нельзя закрываться. Вот опять МакЛарен пытается закручивать гайки. Замашки босса в обычной жизни раздражают Вальтерсена. Наверное, он должен дать шанс? Мысли сбиваются в кучу. — Мама, — напоминает Адам. Пренебрегать здоровьем Жасмин Исак не хочет, поэтому подзывает её ближе. — Здравствуйте, — МакЛарен открывает заднюю дверь и протягивает пассажирке руку. Покрасневшие на морозе выраженные скулы женщины подчеркивают их с сыном сходство. — Крис, давно не виделись, здравствуй, — широко улыбается она знакомому. Рука Исака повисает в воздухе. Он осматривается в поисках, — ну, мало ли? — Шистада в радиусе десяти метров. Затем переглядывается с парнем. Женщина чувствует заминку, и не понимает, почему сын припал к двери. — Мам, это Адам, — заглядывает сын матери в глаза. — Вы не знакомы, а Криса здесь нет. Мам? Жасмин хлопает длинными ресницами; прихрамывая, она мнется на месте и не может понять, что же не так. Темноволосый, кареглазый, с трепетом, чуть ли не в рот заглядывает её Исаку, — без сомнений, это Крис. — Что такое? Ссоры у всех бывают, но не стоит играться и делать вид, что вы не знаете друг друга, — нашла она, что ответить. Сын сглотнул и выровнялся. — Это Адам, — повторил Исак строгим голосом. — Пожалуйста, запомни, — а Криса забудь и имя его не произноси. Вальтерсена колотит — мама была уверена, что видит Шистада. Тогда каким же она помнит его: силуэтом, выраженными чертами? Поставь сюда Криса, она скажет, что это Адам, Юнас, еще какой-нибудь брюнет? — Может, дома обсудим? — МакЛарен приходит на подмогу. Вальтерсен проносит это мимо ушей и просто садится. Паучьи лапки ползли выше по телу, соскребая кожу. Накрывшая Жасмин амнезия чудовищно вспорола на время притихшие страхи Исака. Авто плавно ехало, неожиданно взбрыкнув на кочке, которая, как спусковой крючок, вырвала наружу слезы. Парень отвернулся к окну, спрятавшись под слоями одежды. Исак давил их в себе, чтобы не напрягать остальных. Он чувствовал себя опустошенным. Он совсем один и терял маму. Женщина рядом всё меньше напоминала её. На светофоре рука Адама успокаивающе прошлась по спине Вальтерсена: он всё понимал. Обжигающий след от соприкосновения заголосил — всё не то. Не так должно быть, не с ним хочет, не здесь. Дорога тянулась дольше обычного, глаза пробежались по округе: чужие кварталы, незнакомые люди и места. На душе и без того было паршиво, так водитель решил покатать их по району. — Извини, заблудился немного, — словно читая мысли, заверяет Адам, но Исак не верит. Взмокшие глаза слепит покрывало белоснежного неба, когда они выходят наружу. Жасмин приглашает в дом гостя, не выпуская руку сына. — Не стоит, Адаму пора, — дежавю преследует повсеместно. Воспоминания, как вот так же прогнал Шистада, лишь бы не сталкивать их лбами с матерью, кажутся далёкими. Целую жизнь назад. — Я устал, — приходится смотреть в чужое лицо, иначе МакЛарен не поймёт. — Можно же зайти на десять минут, — не понимает Адам. Десятью минутами не ограничится. Это всего лишь повод. Вальтерсен — плохой и негостеприимный хозяин. Вместо того, чтобы обустроить добродушную обстановку, он шлёт недовольный взгляд узника Адаму. — Мама приглашает, как тут отказать? Это неприлично. Вальтерсен лучше промолчит, чем всё испортит. Сын спешит к Жасмин, только сейчас подмечая хромую походку. — Тебе нехорошо? — Что-то колени сводит. Прежде думаю, а потом иду, — всё равно улыбается она, принимая помощь на лестнице.***
Чай невкусный, еда сырая, а Адама хочется прогнать взашей. Он развёл маму на утку по-пекински, которая уже запекается в духовке. — Не дуйся, это всё твоя мама, — отпивает МакЛарен лавандовый чай. Исак с другого конца гостиной избегает гостя, прикрываясь бокалом. Сколько можно оправдываться мамой? Они заваривают горячий напиток уже третьим заходом, и с этого момента Вальтерсен больше не пьёт его. — В баре работы мало? — Когда ты хочешь отделаться от меня, всегда кроешь козырем в виде работы. Карен справляется, и сейчас белый день. — Седьмой час пошёл, — не унимается Исак. МакЛарен давится, поджимая губы. У Вальтерсенов мило и тихо, слышно как подвывает ветер за стенами. Радиатор работает на всю мощь, из-за чего они быстро раздеваются; МакЛарен гуляет вдоль гостиной, рассматривает рамки с фотографиями. Вот здесь Исак с отросшими пшеничными волосами гоняет футбол, вторая парная: Жасмин в положении и держит годовалого сына, заливаясь смехом, потому что мужчина за спиной ставит рожки. Исак плещется в ванной с мыльными пузырями, Исак за пианино, Исак уже взрослый, где на групповом фото весёлые ребята на пикнике: Вальтерсен, снимая кепку пытается надеть её Шистаду — тот был запечатлён в процессе, не успев откинув тёмную макушку. Здесь они другие: безумно счастливые на заре отношений. — Не знал, что ты музыкант. Сыграешь что-то? — В другой раз. Вальтерсен оголяет ноги, босым отстукивая нервный ритм. — Добродушием хозяев не стоит пренебрегать, да, — кивает МакЛарен. — Наверное, я пойду. Кстати, вы показали всё, кроме верхних этажей, — Адам зря время не теряет. — Не сегодня. Жирные намеки дошли до мужчины, который не спешит покинуть тёплое пристанище. — Не обижайся. Возможно, я перегнул — не стоило спешить, приходить сюда. Если переживаешь за Криса… — чешет работодатель парня за ухом. — Нас можно перепутать, да? — Нет. Исак жмётся у входа; в чашке до краёв плещется чай, который благодаря Адаму ненавистен и горек. — Скажи хоть что-то, или я подумаю, что тебя нельзя оставлять одного, — только не это. — Всё в норме, я устал и хочу спать. Нужно обдумать многие вещи. Позвоню позже, или увидимся на работе. — Ловлю на слове. Жду звонка. Адам слегка мажет по щеке пряными губами, на которых остался привкус сцеженных цветов. Исак даже почувствовать прикосновение не успел, как следом остался холод. Дверь запирается на ключ, и Вальтерсен со всех ног несется наверх, проверяет плотно закрытое окно. Находит телефон. Ему нужен доктор Арнольд. Консультация, хоть что-то.***
Вильям сбивал карты, но те не шли в руки. Прищурившись, парень рассматривал остальных за игральным столом. — Сдавай, не тяни. Сучишься проиграть, так не стоит, тысячей больше-меньше, ты все равно без штанов. Сознательно признать поражение не страшно, хуже — последствия. Ребята — отбитые ублюдки, которые всё мерили наркотой и деньгами, не оставят Магнуссона в живых. Он был на мели, перезанял у всех возможных друзей, знакомых и знакомых знакомых. — Ну так что? — напыщенный Эллиас, у которого карта была больше, наблюдал за метаниями противника. Тот держал себя в руках, не лез через стол, вымаливая разрешение отыграться — излишнее самолюбие. Вильям не опустится до такого. Расстегнутая на все пуговицы рубашка, растрепанные в солому волосы, закушенная изнутри щека без слов вывалили наружу все до единого страхи. Ему не выйти отсюда, если не отыграется, а карта не шла. — Четыре семёрки. Каре! Бакуш взмахом раскидал комбинацию, принимая поздравления. Мужики, не вынимая папироску, трясли проигравшего за плечи и макушку. — Пизда тебе, Вильям. Тот схватился за голову: недостаток карт, как колокол над головой, и так кричал о безвыходном положении. — Я отыграюсь. Глаза забегали, когда за спиной оказались Мутасим в паре с Микаэлем. — Допрыгался, — тяжёлая лапа легла на плечо подростка, сотрясая его тело. Магнуссон дёрнулся в порыве. — Торчишь нам с осени, а проценты и моё желание вспороть тебе кишки растут. — Я ж свой, ребят, — голос пловца дрожал. Круги под глазами Вильяма расширились. — На цепь, что ли, тебя посадить? Такой забавный, — Эллиас неспешно подошёл к свалившемуся на колени парню. — Интересный какой. Ты куришь нашу траву, долбишь наши колеса, торгуешь нашим товаром. Нашим, — подчеркнул барыга. — Ты всего лишь шестёрка. Много косячишь в последнее время и денег не приносишь, одни убытки. — Не трогайте, я верну, — умолял Вильям, то и дело шарахаясь. Парни обступили должника, угрожающе нависая. — Надоел ты мне. Магнуссон зажмурился, лихорадочно прикидывая, где взять ещё. Вернуть мешки с товаром он не может, потому что практически всё пустил в расход, а деньги прогулял. Пощады ждать нет смысла. Парни отработают на нём все приёмы, не оставив живого места. — Может, сломанная рука или простреленная коленка хоть как-то окупят доставленные тобой, — харкнул Эллиас в лицо, — неудобства. Им ничего не стоит случайно прострелить дыру во лбу или пустить по кругу, — такие не брезгливы, а Вильям не согласен на огнестрел. Не раз, гуляя по туннельным коридорам, слышал крики, молящие стоны, звуки бензопилы. Внутри всё содрогалось, стоило кому-то вырваться, сбежать. Беглецы кидались и на него, вымаливая вытащить их отсюда. Только вот затяжные должники не выходили живыми от Эллиаса и его людей. — Даже не думай дёрнуть отсюда, ноги переломаем. Мута, принеси кувалду, — ядрёной улыбочкой указал барыга на складское помещение. — Что? Нет, не надо, — голова Вильяма зашлась вправо-влево, глаза интуитивно искали металл, которым его приложат и тогда уж точно лишат возможности хотя бы уползти. — Не ссы, удалю пару нервов, — пообещал Мика, расправив плечи, как делали перед боем. — Ты даже не почувствуешь, — подмигнул амбал. — Для начала вырви ему пару дальних шестерок, — пальцы Эллиаса воняли машинным маслом. Слюнявый язык прошелся по ним, собирая густой привкус еще и земли. — Ш-шт зашем жубы, — Магнуссон говорил прямо так, клацая зубами между чужими пальцами, пристально изучающими ровные виниры. — Может, себе парочку забрать? — с видом делового стоматолога прикинул Бакуш. В глотку Вильяма ударили подушечки, вызывая у парня рвотный рефлекс. Амбал брезгливо отдернул руку. — Глотай блевоту, если пойдёт наружу. Пол чистый. Магнуссона мутило, стоило ему пропустить внутрь кислоту и выделения. По телу прошла волна, когда связанные за спиной руки затекли. Микаэль вернулся, волоча громадную кувалду; на подступе с легкостью закинул инструмент на плечо, давая понять, с какой лестью замахнется ею. Пыльный след тащился за дверь на выбоинах бетона. Вильям заморгал, когда вокруг замолчали. — Дай мне, — Эллиас вскинул руки, приложив свежеотлитый металл. — Новенькая, — бандит водил по всей длине кувалды, не сводя с нее туманных глаз. — Первым у неё будешь, — остальные заржали. Микаэль присел подле Вильяма, разведя ноги. Изучал, если знал такое слово, как неизведанную карту. — Хорошенький. Может отдашь его мне на пару ночей? — грязно обратился он к хозяину, во все глаза рассматривая свежее тело. — Таких чистых так и хочется потрепать. Вильям не был из плаксивых, но даже у него свело губы, а глаза обдало слезами. Лучше бы его убили, забили до смерти, но оставаться наедине с этим протухшим уебаном он не хотел. Эллиас выровнял дорожку героина, растягивая губы. — В очередь. У меня грандиозные планы на его жопу. Там бойцы давно не видели женского тела, — неистовая радость многообещающе осветила немытое лицо барыги. — Ты как вообще, драли когда-нибудь впятером? Мутасим, вырежи все зубы, только аккуратно с щипцами. Они мне с корнями нужны, — снюхал бандит дорожку, вдыхая вещество без остатка. Сосать без зубов, наверное, было целесообразно для этих зверей. Эллиас излагал это, опираясь на опыт, когда его людей кусали. Вильям задыхался, больше не сдерживая истерику. — По роже ему дай, — приказ привели в действие сиюминутно. Грудину забивали плотной подошвой берцов. На мычание и просьбы никто не обращал внимание, пока не последовал отбой. — Аккуратнее там, ему ещё булками трясти. — Ноги и руки этому зачем? — рассмеялся живодер-Мика. — Пжалста, Эл-лиас, я принесу дньги, — губы Вильяма онемели, а нижняя порвалась. — Мута, какого хера? Теперь зашивать придётся! — Вошел во вкус, сорян, Эл. — Пиздюлей давно не отхватывал? — Бакуша не трогали извинения, за которыми ничего не было. — Я сказал: зубы мне нужны в целости! И лицо ему не трогайте, стоять не будет на безобразие у потенциальных клиентов. Так странно, Вильяму хотели нанести швы и выбить челюсть. Какой абсурд. Эллиас с размаху пнул развалившуюся на стуле жертву по ребрам, слушая щелчок. — Минус одно. Рёбер у человека двенадцать пар, на три пары ног. Как итог, Вильяму недолго останется страдать от переломов, работать ртом он и без них сможет. — Ну что, красота, допизделся? Перебирать в голове возможные варианты бессмысленно — их нет. Только один возможный. — У мня есть. Криш, — говорить с разорванной губой невозможно. Он сам себя не понимал. — Шиштад. Парни переглянулись. Прекрасно знали обоих Шистадов. Сотрудничали с Шоном. Точнее, пресмыкались перед ним. Вот у кого водились деньги, так у их отбитой скамейки. — Телефон его сюда. Мутасим сбегал к столу. — Звони. Непослушные пальцы кровью мазали по экрану, набирая номер друга. — Живее, не на свидании, — из-за пинков телефон сколом выпал на бетонный пол. Экран треснул, но Вильям не собирался отступать. Сигнал ловило с переменным успехом, Шистад не брал трубку. — Ну всё, подруга, расчехляйся, — жестом Бакуша Мика вырвал телефон. Перед глазами зашлась кувалда, Магнуссон зажмурился, надеясь сдохнуть быстрой смертью. — Сукин ты сын. Какого хера тебе понадобилось в, — заминка, — в три ночи! Вильям встрепенулся, — не ослышался ли он, — и приподнялся, рассчитывая забрать телефон. Микаэль с немым жестом обратился к Эллису. Тот склонился ближе к динамику в руках подчинённого, поставив громкую связь. — Красавчика своего заберёшь, если привезёшь семьсот тысяч зелёных, — сухо озвучил Бакуш. — Место в промышленном районе, ты знаешь, куда ехать. Времени тебе до рассвета. — Не понял, — видимо ещё спросонья Шистад туго соображал. — Кого? Что? Блять, где я возьму такие деньги за два часа? Крис вскочил, на ходу прыгая в трико. В голове еще не прояснилось, о ком речь. На экране высветилось «Вильям», но разговаривал он не с ним. — Не ебёт. Раздались гудки, Бакуш выбросил непригодный телефон. Магнуссон часто моргал, бегая глазами от одного к другому и так по кругу. — Выдыхай, уёба. До рассвета остаётся уже, — сверился амбал с наручными часами, — два сорок. Если твой дружок опоздает хоть на минуту, знай — отыграюсь так, что мать не вспомнишь.***
Сборы проходили в Бергене, и Крис торопился, нарушая все правила скоростных ограничений. Омертвевшая трасса делала дорогу пустым катком. Шистад месяц не трогал Форд: спортивный комплекс включал и бассейн, и лицей, ориентированный на студентов, которые ещё не выпустились, поэтому машина пылилась на стоянке за ненадобностью. — Слушаю. — Эскиль, ничего не спрашивай. Вопрос дурацкий, но ты можешь перевести прямо сейчас триста тысяч? Извини, если разбудил. Взволнованный голос младшего кузена заставил парня включить голову раньше, чем заварился утренний кофе. — Что-то произошло? Крис? — Я же попросил денег, а не вопросы. Позже объясню. Это вопрос жизни. Тригвассон заходил по кабинету — в Ханое восемь утра. Он еще не ложился, до подъёма их семьи орудуя над улучшением формулы нового препарата. — Да, прямо сейчас переведу, только перезвони мне обязательно позже. — Спасибо. Я твой должник, — Крис хотел скинуть трубку. Авто не слушалось, съезжая с колеи на большой скорости. На въезде в город движение оживлялось, поэтому ему следовало быть аккуратным. — Можешь не возвращать, я не обеднею. — Нет, я не прошу безвозмездно, а беру взаймы. Смахнул вызов, удерживая руль. Шины скрипели по асфальту, покрытому слоем льда. Друзей ближе Вильяма у Шистада не было, поэтому без лишних слов он сорвался на подмогу этому безумцу. Ни один банкомат за раз не выдаст семьсот штук. Пришлось объехать город, чтобы набить сумку. Когда Шистад вырулил к очистным сооружениям, печка начала выделять едкий болотистый мор водяной тины. В ноздрях просел душок дохлых кошек, перееханных, с выдавленными наружу кишками. Крис плыл в огромном лабиринте складов. После четвёртого поворота в голове образовалась путаница, куда двигаться и как возвращаться. Спортсмен смахивает чёлку, накрывая голову черной шапкой. С хмурым видом он осматривается, сливаясь с неутешительной обстановкой бедноты и грязи. Единственная открытая дверь так и говорит «войди». Крис забирает спортивную сумку, жалея, что не прихватил травмат. Какого чёрта он остался греть бардачок, когда никто не знает, куда он пошёл. Возвращаться нет смысла, ведь Криса встречает знакомая физиономия Микаэля. — На вертолёте прилетел? — Шистад уложился в два тридцать. Мика огорчился, потому что рассчитывал выпустить кровь Магнуссону. — Пешком пришёл, ласточке окна полируют, — сыронизировал Крис, когда фары Форда отозвались на сигналку в руках. — Ключи, — потребовал амбал, подзывая гостя рукой. Шистад смерил немытого здоровяка презрительным взглядом и прошёл внутрь, играя кольцом на манер нанчаку. — Нарываешься, — подметил за спиной Мика. — Ты смертник или надеешься на папочку? — Рот вымой для начала и зови своего кокаинового принца. Эллиас уже шел навстречу, приветственно раскинув руки, будто они давние друзья. — Кри-и-с, какая встреча и скорость! — улыбаясь, барыга захотел поцеловал гостя в щеку, но передумал под суровым взглядом. — Где Вильям? — Отдыхает. Привез? Эллиас заглянул в сумку, с которой Шистад не спешил расставаться, но всё же не стал вырывать её силой. — Вильям. Потом остальное, — ему нужны гарантии. Мало ли, Магнуссона давно в овраге собаки доедали. Эллиасу не смели ставить условия, наоборот, боялись поднять глаза или дыхнуть громче, чем шёпотом. Бесстрашие Криса оправдывала лишь его фамилия. Жестом Бакуш велел притащить добычу. — Что ж, не научил друга манерам, и он только и делает, что спотыкается, — поддел зубочисткой Эллиас щель между зубами. Вильям заваливался, лицом, разбитым в кровь, он нашел друга. На своих двоих Магнуссон держался нестойко — его поддерживала парочка незнакомцев, благо, что они были на месте. — Может, разложим партию? Возможно, отыграешься, и долг не понадобится, — заманивал Эллиас в привычной манере, поднося пряник к занесенному кнуту. Крис смерил Магнуссона долгим взглядом: парня просто избили и, возможно, вывихнули плечо, — то как-то подозрительно висело. Только они выберутся, Шистад на цепь посадит кретина, который так и не научился вычислять жуликов. — Или же это? — мешок с белым порошком маякнул из кармана. Бакуш склонил голову, выдыхая с сопением, как бы обещая отменный приход. — А, понял, метим в олимпийские чемпионы. Допинг-контроль, папочка заругает, не отмоешься, — кивнул бандит. — А что если мы силой натрем зубки, м? Пара грамм, — балансировал мужик на месте, когда за спиной Криса выросли люди. Шистад глянул на них, но виду не подал, что хоть как-то озабочен. Парни могли и в кровь пустить дрянь, тогда — прощай, пропуск в мир большого спорта. Отстранение и дисквалификация только на руку отцу. Отец. Шон, сучий выродок, вполне мог воспользоваться услугами Эллиаса и устроить Вильяму приключения, чтобы вернуть сына в город и закрыть дорогу обратно. — Чего замолк? Или с совестью мы договоримся? — Бакуш предположил, что Шистад в конечном счете не будет против попробовать свежак, лучший в городе. — Хватит портить воздух пустыми разговорами. Вильям, в машину, — парень бросил другу ключи. В глазах у Вильяма двоилось, и потому они с лязгом упали на бетонный пол. Крис прикрыл глаза, сдерживая раздражение. — Отменный самоконтроль, — констатировал Бакуш, провоцируя проверить его на прочность. — Живее. — Куда ты так спешишь? А деньги? Шистад состроил гримасу, Вильям подошёл ближе. — Думаешь, я буду наёбывать с деньгами? — Их нужно пересчитать. — Затрахаетесь, — перебил амбала Крис, бросая сумку к ногам Эллиаса. — Там ровно семьсот. — А может, стоило больше просить? Как думаешь, не продешевил? Может, сдать подружку на органы, явно больше выйдет. — А может, мне отцу позвонить? — впервые прикрылся Шоном Крис. В голове до сих пор не укладывается, чьих рук это дело, был ли отец причастен, или же карточный долг реально выходка лживого наркоторговца и друга-кретина. Упоминание об авторитете старшего Шистада одним лишь именем сбило спесь с Бакуша. — Проводи их, Микаэль, — добродушная улыбка бандита посвящалась Крису, на которого смотрел Эллиас. — Но… Эй, ты обещал мне этого, — недовольный и очень расстроенный Мика не двинулся с места. — Закрой рот, я тебе ничего не обещал. Крис подхватил друга, с которым они вышли. Микаэль проследовал за ними, пиная железную дверь. Та ударилась о хромированную стену, обдавая звоном в ушах. — Мы ещё увидимся. Магнуссон завалился на заднее, с шипением откинув голову. Шистад представил, как сжигает после машину, потому что ему все зальют блевотой от тряски. Гравийная дорога обещает быть не из самых приятных. — Не шарю по помойкам вроде этой, — не мечтай, не увидимся. Спортсмен смахнул пот со лба. — Бывай. — Ты как со мной разговариваешь? — Как с говном. А тебя удивляет? В зеркало не смотришь? Чистый и ухоженный Крис, от которого даже сейчас в затхлом месте исходил аромат Армани, хорошо констрастировал с загорелым, обрюзгшим и облаченным в поношенную одежду Микаэлем. Неужели грязнон отрепье не нанюхало на приличную одежду, или их не выпускали наружу? — С дороги отошел, — Крис вырулил в опасной близости от ног Мики, который разве что успел поджать пальцы ног. Алые линии изгибов на капоте выше фар удалялись, растворившись в тумане. — Прыщ богатенький.***
Уверенным движением Эмма сдвинула шторы и открыла окно, впуская в душную спальню свежий воздух, сгоняя спертый. Лучи ударили по векам Найшейма, и тот заворошил одеялом, накрывшись в него с головой. — Подъем, соня. — Сумасшедшая, сколько времени? — недовольный голос парня приглушил пух: Эвен не планировал вставать раньше трех. — Я уснул только в десять. Подругу не смутил возглас мата, которым щедро одарили её или всё живое. — Скоро доктор придёт на осмотр. Мы с Джо приготовили оладьи — если поторопишься, урвешь кусочек. — Аппетита нет, уйди. Фигура девушки замялась у подножия постели; смятые простыни выбились наружу. — Не будь букой, выходи. На Холланд зарычали. Таблетки, которые Эвен регулярно принимал, повысили уровень агрессии. Он часто лаялся, придираясь даже к незначительным мелочам, и началось всё раньше, чем парень вернулся домой отбывать больничный. — Ты тупая или да? Шторы закрой и убирайся, пока в тебя не полетела книга. Ну?! Эмму задел тон друга, и она назло выбежала, не притрагиваясь к стеганой ткани у окна. Эвен был безжалостен к ней — напуган и зол по отношению к себе. — Дура, — ему пришлось подняться, превозмогая боль. Ноги парня плелись с опорой на палочку. Подтянуться к гардине, где спутались крючки, не вышло. Подпрыгивать парень не мог, а потому ругался под нос. Одна штора так и осталась висеть кое-как под тем углом, где выглядывало солнце. — Иди сюда, — рявкнул Эвен, будто зная, что Хол прячется за дверью. Хорошая девочка страдала от мук совести, потому что сделала хуже и никак не помогла нуждающемуся. — Закрой его, — он указал на табурет, который может помочь. Эмма привстала, опасно лавируя на скрипящем полу. Эвен закурил, находя точку опоры у стола. Выше пояса тело девушки затекло; она руками дёргала чёртовы крючки, которые не поддавались. — Их стоит заменить. Глаза упали на нестойкие ножки табурета — Найшейма подмывало пнуть одну из них. Было бы интересно, свались Эмма на пол. Она бы утёрла слезы и без истерик предложила очередную помощь, как будто Найшейм только в ней и нуждался. Убожество. — Мне душ нужно принять. Ты убрала стекла? — тогда Крис разбил панели монтировкой, и теперь у Найшейма от душевой осталось одно слово. С испытующим прищуром проследил за подругой, и та поморщилась выпущенному в лицо табачному дыму. Из-за низкого давления он застыл в воздухе, оседая в одежде неприятным запахом. — Давно уже. Мы может подкопить и заменить стекло, я узнавала, — поставят неродное, но так ты сможешь мыться и не зальешь ванную комнату. Холланд досуха вытирала залитый пол, ведь Эвен не мог корячиться с тряпкой. — И? Парень понять не мог, почему очевидные вещи не привели в исполнение, пока он дох в больнице. Сейчас же придется терпеть лишения, вытирая себя губкой. Плюс рабочие, которые растянут работу, поднимая клубы пыли фрезером. — Так это денег стоит, мне не хватает. — Мозгов тебе не хватает. Открыла рот и сказала — так и так. Зачем тянули до моего возвращения? Ещё пиздеть будешь, что со всем справляетесь. Да вы же без меня ничего не можете. Эвен злобно зыркнул, делая затяжку. Эмма поджала губы, предполагая, как они справятся без душа на первое время, но друг категорически стоял на душевой. — Может сходишь в ванную Джо? Для начала и там неплохо, — при острой необходимости можно и потерпеть плюшевые полотенца и сладкий запах бомбочек и пены. — Может, мне ещё в снег окунуться? Как думаешь? Бычок был потушен о крышку консервной банки, хотя руки чесались прижечь им глупую подругу. Внизу подъехала машина, и Эмма взглянула в окно, отвлекаясь. — Доктор приехал. Пойду открою.***
— У вас перелом тазовых костей, мистер Найшейм, и позади сложная операция. — Не нужно напоминать, память при мне. Эвен закинул руку за голову, выискивая незамысловатый рисунок на обоях. Выведенный контур так и демонстрировал мужской половой орган, как ни посмотри. — Восстанавливаться еще минимум месяц, но выходить за пределы спальни можно. Не стоит спешить при ходьбе, швы могут разойтись. — Может, скинетесь на хорошие нитки? — заговорил Эвен о медицинских. — Почему я до сих пор чувствую их? Доктор пристально осмотрел пациента, подмечая его грубиянскую натуру. Приезжать к таким не было желания даже за большие деньги. Старик сделал скидку лишь чистым глазам Эммы, которая упрашивала корифея осмотреть её друга. — Потому что вы живой человек, и ваш организм реагирует на инородное тело, но не отвергает. Нагноений нет, — глазами доктор проходится по розовеющим и белесым выпуклым линиям. Он отодвигает единственное яичко, на что пациент поджимается, выскальзывая. Эвен играет желваками, чувствуя неприятные касания. Осмотры в его случае были сущим позором. Валяться, раскинув ноги, когда трогали холодными перчатками — то ещё удовольствие. Его смущало и тем больше бесило сверкать анальным отверстием и голым отлеженным задом. Этот случай оставит травму на всю жизнь. — Долго ещё? — У вас давно образовались покраснения вот здесь? — док будто издевался, залезая практически в задницу лицом. Дед придирчиво присмотрелся. — Раньше их не было. — Запрел я, — отмахнулся Найшейм, только бы доктор отъебался. Эвен засуетился, накрылся одеялом. Лицо исказила истома боли. — Без резких движений, молодой человек. Доктор даже бровью не повёл, спокойно возвращаясь к записям. Сдёрнутые с шумом перчатки оказались у подножия лежака, распыляя больничную вонь. — Пропишу вам нейролептики. С вашей чувствительностью это поможет спать дольше. В остальном продолжайте курс приёма препаратов, которые были прописаны при выписке, и никаких лишних движений, — взгляд из-под очков упал к поясу Найшейма. — Желательно языком. Помолчать бывает полезно. — Ещё хотите посмотреть? — дернул пациент бровями, скидывая одеяло. Таз тряхнуло, стоило подкинуть бедра. Они предательски не поддавались, показывая парня полным слабаком. — Ах, чёрт. — Примите ромашковый чай, успокаивает. Или же ремнями прикуйте себя к постели. Резкие движения, которыми не пренебрегал Найшейм, оттягивали восстановление. — Нравится лазить в жопе и привязывать? — сыронизировал Эвен. — Особенно мальчики, да? Других не подогнать? Доктор отошел к двери, щёлкнув замком дипломата. Дома его ждала жена, с которой они прожили вместе без малого сорок семь лет, а душные комментарии сопляка не задевали. — Вас вероятно, мало пороли в детстве, отчего вы сейчас страдаете в одиночестве. Я же прав, с вами могут общаться только сестра и бедняжка-подруга, преисполненная чувством долга в попытках заслужить любовь, на которую вы не способны, — старческая ладонь натирала дверной косяк, будто считывая с неё потаенную информацию. Эвен смотрел вполоборота. — Поберегите здоровье, вряд ли в вашем окружении найдется доброволец, который захочет кончать с монорхистом, — док давно был на выслуге, а приструнить лишний раз недоумка никак не карается ни законом, ни совестью. Да он бы и при исполнении также высказался, делая настоящее одолжение. — Что? — Найшейм на пробу пристал, возвращаясь в лежачее положение. Перед глазами потемнело, док повеселел лицом, никак не меняя голос. — Я же достану тебя из-под земли! — Сначала догоните, — неэтично, зато действовало безотказно. — Всего хорошего. Кретин. Непослушное тело казалось чужим. Раньше Найшейм даже не думал о проблемах, с которыми столкнулся. Чистить зубы из стаканчика, есть, тщательно пережевывая, потому что болела даже челюсть, надевать одежду — целое испытание! — пока разомнешь руки и влезешь в свитер, пройдёт вечность: выдохнешься и успеешь пропотеть до трусов. — Паскудник, — зашипел Эвен, кое-как стараясь вытянуться. Сыпь никак не показалась на глаза с неудобного ракурса, он даже до зеркала дойти не мог. На одеяло опустился кулак, приподнимая облако выбитой пыли. Исак, из-за которого всё это произошло, приходил в кошмарах. Не смеялся, не издевался, только царапал нечеловеческими когтями глубокие раны. Швы от того заживали с переменным успехом: Вальтерсен скрябал узелки, как ножницами, делая надрывы на них. Эвен бился в жаре, подскакивал, в следующую же секунду жалея, что поднялся чересчур резко, как на пожар. Очнувшись, он всматривался в темноту, которая смотрела в ответ. Найшейм не доверял ни зрению, ни ощущению мнимой безопасности. — Джо! Эмма! Кто-нибудь из вас двоих, подойдите живо! Дом разразили капризы неблагодарного больного, заставляя бегать по струнке даже Джорджию.***
— А я сказал, не пойду. — Нет, пойдёшь. — Не пой-ду. — Мальчики, хватит шуметь. Исак, мы все идём, — Ева, наверное, весь баллончик лака убила на свои волосы, кружа перед зеркалом. Девушка прихорашивалась перед танцами; шлейфом лилось ее платье, которое прикрывало тело только сзади. Она развернулась, приподняв голову. — Как я вам? — Как барби. — Не слушай его, ты красавица, — Юнас поцеловал подругу в щеку, минуя губы. Ранее его уже чуть не избили утюжком за смазанный макияж, поэтому парень старательно избегал лишний раз двигаться, чтобы даже на расстоянии не получить от Мун. — Я имел в виду, ты выглядишь очень… помпезно, в хорошем смысле, — реабилитировался Вальтерсен. Он был не в духе, всем видом пытаясь доказать «валите сами на этот праздник жизни, куда меня не приглашали». — Меня что-то мутит, лягу сегодня пораньше, — прямо в одежде парень лениво приник к подушке. — Даже не старайся слиться. Я уже купила три билета, мы идём вместе. Исак, ты столько сидишь дома, что покроешься пылью быстрее, чем ваше пианино. — Я верну тебе деньги, — только не заставляйте страдать на ритуальных танцульках. Юнас на их глазах облачился в широкие брюки, Мун, довольная выбором, поправила пуговицы на свободной рубашке. — Меньше часа остаётся, нужно торопиться, пока веселье не началось, — веселья Вальтерсену только не хватало. Каждый день, как черная комедия. — Звони Адаму. — Его-то за что? — Как думаешь, дед оценит музыку современной молодёжи? — усмехнулся Юнас. — Спросишь при встрече, — поддел Исак, пропуская мимо шутку. Друзья относились к Адаму, как к старшему: Васкес всё-таки на него работал. Ева развернулась практически со слезами на глазах, откинула локоны и голову, чтобы не испортить макияж. — Не смей использовать грязный приёмчик. Я не поведусь, — Исак хорошо знал эти штучки. Не хватало им еще успокаивать подругу, которая проклянет каждого, кто завалит ей вечер. — Ева. — Или ты переодеваешься и делаешь этот вечер прекрасным, или ты безжалостный негодяй, который ненавидит меня. — Шантажистка, — Вальтерсен прихватил свой наряд с вешалки. Он сгорал от стыда в примерочной и сейчас шёл, как на убой, под невидимой пушкой, приставленной Евой к виску. Чёрное блядство, которым нарекли прикидом для танцев, маятником крутилось на ручке двери. Словно окунувшись в ледяную воду, он заглядывает в зеркало. Там отражается кто-то другой: тот, кто старше, угрюм, с погасшими глазами, — а-ля Бенджамин Баттон при рождении. Синяки сошли, но синюшные следы въелись под белесо-гусиную кожу. Парень скрывает метки под одеждой даже от себя, давит глубоко внутри причину их появления. Веселиться вовсе не хотелось; чуждыми стали люди, громкая музыка и выпивка. Одно успокаивало: там не будет Шистада, присутствие которого колючим тернистым венком царапало под сердцем.***
Сборище саранчи окружило обитель, куда всех троих привели ноги, ; принарядившиеся и пьяные одноклассники неприкрыто таращились на новоприбывших. Исак нервничал, одергивая проклятые брюки, открывавшие всё. Это даже не брюки, а шорты с ремешками, как на чулках, которые добавляли ткань ниже до голени. Легкий материал рубашки ложился ровным кроем у спины. Ремень перетянул аккуратную талию так, что хотелось ослабить его. Для парня она была чрезмерно элегантной и гибкой. Мимо пробежали девчонки, с откровенной завистью уставившись на Вальтерсена. Высокие часы у потолка медленнее и медленнее передвигали минутную стрелку. По телу электрическим разрядом растекался нервоз. Он, как последний неудачник, топтался у входа в шумный зал без пары. Переливающиеся волны серпантина окружили себя ребятами, одна блеском скатилась к тонкой шее, но Исак тут же содрал мишуру. Парни в стильных смокингах заглядывались на него, вынуждая Вальтерсена отвернуться. Юнас и Ева ожидаемо умотали танцевать, оставив друга на попечение пропавшего партнёра. Исак уже в сотый раз поправил волосы, окончательно испортив причёску. Старания Мун пошли прахом — а она колдовала около сорока минут, гоняя Васкеса за муссом, тонкой расческой и кучей непонятных девчачьих предметов для красоты. Вьющиеся волосы припали к лицу. Алые щеки пылали в крапинку, оттеняясь на липких губах. Спасибо Еве: та подскочила и внесла последние коррективы. Быстро, пока парни не успели одуматься, нанесла увлажняющий гель обоим, — для красоты! Исак пропах душистой малиной и багровел под стать ей. Вкупе с непривычной одеждой со стороны он видел себя проституткой на выезде, сверкая, как новогодняя лаковая игрушка, подвешенная на еловой ветке, в поисках клиента. — Чтоб я сдох. Свист фактически лишил возможности дышать — Исак не мог привыкнуть к издевательствам. Нездоровое внимание до конца принять нельзя, но и замалчивать — тоже. Парень развернулся, собирая волю в кулак, и пообещал себе уйти сию минуту, даже Адама не дождавшись. Ему хватило ощущений, как на панели. Возможно, МакЛарен погряз в рабочих делах и забыл предупредить. — Выглядишь, как портовая, — подмигнул Вильям, не договаривая: все поняли «комплимент». Парень поддел пальцем один из ремешков на бедре Вальтерсена — и получил по рукам. Вильям остался под впечатлением от нового образа Исака, подчеркнувшим, как оказалось, точеные бедра. Остальное не позволил разглядеть ракурс. Прежде недоносок одевался, как тинейджер, в одежду на три размера больше и бегал в своём балахоне. Сегодня же был прилично одет: ткани было достаточно, но всё равно мало. Магнуссон оценил по полной программе. — Не надует? Если втащить Вильяму прямо здесь, упекут ли Исака в психушку? Вот кому точно могло надуть с обратной стороны, так это задире Магнуссону, который разинул рот, как будто смотрел персональное шоу. — Под ноги не смотришь? — Исак не мог проигнорировать тоже новый для Вильяма образ раненого. Тонированное плотным нюдовым слоем лицо, корсет, прикрепленный к плечу, породил множество вопросов, где его могли отмудохать. Жаль, Вальтерсена там не было, он бы снял на камеру и любовался избиением Вильяма, комментируя каждый удар. — Беспокоишься? — Еще чего. Вальтерсен, прищурившись, высматривал детали, пока Вильям пожирал глазами короткие платья девушек. — Неужели набрался смелости и пришёл один? — похотливо усмехнулся Магнуссон. — Понимаю, тяжёлое положение. Ну, ты подходи, устроим тебе компанию. Вот, значит, кем он был в глазах окружающих. То есть с Исаком рядом не встанет даже самый затюканный бомж с заниженными ожиданиями. — А где твоя пара? Никто не захотел появляться в компании кретина даже за деньги? Понимаю, — в тон повторил Вальтерсен, опуская грузные веки. Вильям держал лицо, быстро вспомнив, почему он не выносил общество Исака. Малолетка ругалась, как дворняга с улицы. — Не оригинально. Обоснуешь? — Знаешь, как сказал классик, «нету интереса доказывать, что ты пидор». — Говорит маленький, всеми брошенный мальчик. Беги к мамочке поскорее. Вальтерсен вспыхнул. Нет, Вильяма не хотелось ударить, его хотелось закопать. — Тише, не закипай. Лучше вот, — ловким движением собеседник выловил блистер из кармана. — Прими. Ты же умеешь развлекаться, — очень мерзкая улыбочка коснулась лица недодилера. Что он имел ввиду и о чем думал, когда притащил в школу наркоту? Вряд ли Магнуссон станет развлекаться аскорбинкой, предлагая её Исаку. В зале подключили микрофон, приглашая гостей. По телу выступили мурашки: оставаться в пустеющем коридоре с Вильямом было тревожно, даже опасно. Исак было сделал шаг, как из-за плеча наркоторговца и тихушника Магнуссона показался Крис. Спортсмен, облаченный в абсолютно черную рубашку и брюки, смотрел в пол. Полоснула цепь на шее, часть загорелой кожи выпустила змей, он шел, перекатывая мышцами. — Пока найдёшь место на парковке — состаришься, — смахнул Крис заметно отросшие волосы, натыкаясь сразу на обоих. Шистад чуть замер — вот сейчас он должен был сказать хоть что-то. Секунда. Две. Три. Семь. Но он не издал ни звука, проглатывая слова. Крис избегал Исака с того случая в баре. Всё произошло быстро: парни ушли, оставив Вальтерсену недоумение и шлейф шистадовых хвойных ноток, приправленных дорогим парфюмом. Исак запоздало прошел вперёд; за спиной усилился шум звуковых дорожек. — Пришлось задержаться с Карен: она осталась за главную и боится провалиться сегодня, — слова Адама прошли по касательной. — Ты чего такой смурной? Заждался? — МакЛарен светился в своём смокинге, приобнимая Вальтерсена за пояс. Единственная возможность смыться ускользнула, когда оба вошли на площадку. — Как много народу! — Если тебя смущает столпотворение, можем уйти, — попытался ухватить имеющийся шанс Исак. — Останемся. Всё ради тебя, — радостно улыбнулся его партнёр, продвигая их к чану с пуншем. Крис вращался в своих кругах, будучи окружённым парнями из команды. Стайка девочек-одиночек пускала слюни на спортсменов, набитых мышечной массой: еще пара бокалов с обеих сторон, и они по классике смешаются. — Сегодня можно, — спасибо, что разрешил. МакЛарен предложил бокал, от которого ещё из коридора разило разведенной бодягой. — Тебе может не понравиться. Не удивляйся, эти ребята любят нарушать правила, — ядрёная зелень глаз Исака проследила за мужчиной. Адам сделал глоток, никак не проявляя хотя бы что-то близкое к шоку. — Я тоже учился в школе, и мы не упускали возможность выпить на танцах что-то покрепче. Цветочный напиток дымил, светодиоды рябили в такт басам. Вальтерсен осматривался, возвращая внимание спутнику, который не успел отвести взгляд. — Ужасно, да? — потирал Исак шею, чтобы занять руки и не метать ими в стороны. — Это всё Ева. Она настоящая террористка: если захочет, то добьётся своего. В горле пересохло от горящих глаз Адама, который смело придвинулся ближе, задевая дрожащее бедро парня своим. — Ты прекрасен, Исак. Не догадываешься насколько. МакЛарен знал, о чем говорил, потому что не раз за время их пребывания ловил вполне себе лукавые взгляды, отчего старался показать окружающим, кому принадлежит объект их интереса. Адам ослабил бабочку. Он не хотел выглядеть чересчур строго, чтобы его не приняли за старшего брата Исака. — Крис здесь, — посланный в противоположную шумной компании сторону взгляд проигнорировали. Шистад пребывал на своей планете и не видел никого вокруг. — Мне стоит переживать? — не накинется ли спортсмен с коронным удушающим в этот раз. — Да? А я и не заметил, — голос сфальшивил на полутон. Исак откашлялся, жадно отпивая. — Вы что, так и не виделись? — Если мы будем говорить о Крисе, я — пас. Можешь подойти, если хочешь, поговорите, как старые друзья. — Старые? — спрятал улыбку МакЛарен. Если Исак взвоет на луну, в этом будет виноват Адам. Чем больше МакЛарен цеплялся за любую отсылку на возраст, тем больше он думал об этом. Парень правда сумел стать занудой под стать старику. — Погляди, Шистад не один, — указал спутник на блистательную брюнетку. Хлоя назойливо тёрлась рядом и хохотала. Сладкая парочка практически не была новостью: там, где Шистад, ищи поблизости хвост. А какой — неважно. Крис менял его с завидным успехом. — Хочу танцевать, — Исак врал. Он хотел перебить здесь всё. Появление Хлои в короткой сорочке, которую безмозглая перепутала с платьем, не прикрывала и половину задницы. Отвращение к Крису, который согласился прийти с этим возросло. Вильям осушил бокал пунша, на который Крис не взглянул, брезгливо осматриваясь вокруг. — Потанцуем? — Ниссен не стала дожидаться, пока Шистад решится пригласить её, и сделала первый шаг. — Желания нет. — Но это же медленный танец, Крис! Ты не можешь отказаться, — насупилась девица. — Я тебя сюда не приглашал, поэтому давай-ка ты погуляешь в стороне, — Шистад махнул: желающих было хоть отбавляй. Хлоя сама изъявила желание приехать и вертелась ужом вокруг, поднимая под ногами стеганые блестки. Мягкие полутона мрака погружали в особенную атмосферу. Атмосферу дерьма, где купаются против воли, известью, до волдырей разъедая кожу. Они были вдвоём. Тонкие кисти Исака легли поверх плеч Адама, практически обвивая чужую шею. МакЛарен не отказался от нежелательных для Вальтерсена касаний. Увиденное, как клеймо, впечаталось под рёберные кости грудной клетки. Он никогда не забудет этот момент. Вплоть до секунды чувствовать, как в тебя тычут предательскими ядовитыми иголочками. Исак. Делал это из раза в раз с таким отчаянным и уверенным рвением. Высмеивал Криса в глазах других. Одноклассники посмелее поглядывали в направлении Шистада, недоумки держали вопросы при себе. Парень откупорил фляжку, которая спокойно помещалась в нагрудном кармане пиджака. — Куда катится твоя мораль, мистер крутой пловец, — насмешка Вильяма не трогала. Отношения с ним натянулись — Шистад не на шутку загрузился, анализируя, в какую задницу затащили друга его выкрутасы. В ту ночь всё чудом сложилось удачно. Если бы дорогу замело, или Крис не нашел всю сумму, могло произойти неизбежное. Сколько Шистад говорил не связываться Вильяму с Эллиасом! На слова Криса положили, отчего Магнуссон пал в глазах товарища. Как бы то ни было, но Шистад переживал, не сорвётся ли друг вновь. В порыве он даже допускал мысль обратиться к отцу, если бы Эскиль не помог. Черт, к отцу. Вильям, зная, какие в их семье натянутые отношения, всё равно рискнул. Чистая безответственность — трещина в их дружбе. — Крис, можно с тобой поговорить? Мы так давно не виделись, я… ты должен кое-что услышать, — Лауриц не был похож на себя. Облачился под стать Шистаду в черное, добавив последний штрих в виде смокинга. Крис виду не подал, только на горизонте замаячило одиночеством: Вильям как увильнул вслед очередной юбке, так его и след простыл. — Это может быть важно. Гравли говорил тихо, постоянно оглядываясь, будто ища кого-то. Как параноик. — Мне нет. — Я что, так много прошу? Всего минута времени. Гравли надкусил заусеницу и даже бровью не повёл. Чтобы этот парень — и грыз ногти? Шистад, однако, продолжил игнорировать попытки друга развязать ему язык. Лауриц с некоторой завистью нашел силуэт Исака. Парень танцевал под романтический мотив тянувшейся композиции, склонив голову к плечу партнёра. — Мы столько лет знакомы, а тебе так трудно посмотреть мне в глаза? — неприятная правда постепенно доходила до парня, и Лауриц только сейчас начал задумываться, а не плывет ли он против течения. — Кажется, я люблю тебя больше самого себя, — ничего позитивного в его голосе, а только усталость от забега длиною в полжизни. — Это такая пытка. Пытка, представляешь, а я и не осознавал раньше. Думал, за тобой всего лишь нужно побольше побегать, и меня даже мотивировали старания обратить твоё внимание, — горько усмехнулся отверженный, выбирая самые точные слова. — Всё это — мишура, — очертил Лауриц неразборчиво стену между ними. — Да, я, может, не такой классный, как он, — Исак витал где-то поблизости. — Думал, смогу пересилить себя. Чтобы когда-то в далёком будущем, мы смогли быть счастливы. Хотел иметь шанс. Шанс. Когда у тебя ничего нет, мнимая надежда окрыляет. Гравли сжался, всхлипнув. Музыка загремела, сменяясь и заглушая его. Сквозь дымку и слезы парень взглянул, чтобы продолжить. — Послушай, Лауриц, — Крис был серьёзен, желая достучаться до друга и убрать слезу с уголка его подкрашенного глаза. — Меня начинает напрягать твоё состояние. Ты же давно в курсе: я не смогу ответить взаимностью. Лучше не продолжай, зря время теряешь. Гравли смахнул чужую руку, начиная злиться. Он еще не договорил, а всего лишь выиграл время, потому что не был смел. — Дослушай. — Я ухожу. — Да выслушай ты! — впервые повысил голос Лауриц, привлекая не только внимание Шистада. — Не трогают тебя мои чувства и желания? Окей. Я приму, потому что только сейчас понял… С ума можно сойти, бегая за тем, кто не отвечает взаимностью. Ты — хороший, самый лучший мужчина и нет другого такого. И ты не заслуживаешь, чтобы тебе лгали все вокруг, — утирая слезы, усмехнулся Гравли, представляя лицо Вильяма в этот момент. — Оказывается, моя совесть победила самолюбие. — О чем ты? — Крис отыскал глазами друга с вывихнутым плечом, который спешным шагом направился к ним. Забивать голову очередной серией бреда, которую стабильно, раз в триместр, вываливал Лауриц, он устал. Шистаду не было дела до того, что происходит в голове Гравли. Они слишком разные люди, дальше, чем соседи, чем прохожие на улицах. Как бы это не выглядело циничным, Крису пле-вать. — Достаточно. — Я почти закончил. Помнишь… — Гравли задохнулся от сильной руки, мощно свалившейся, как волна. Напор Вильяма чуть не сбил с ног, вынуждая парня пошатнуться. — Вот вы где! У-у, такие серьёзные лица! Умер чей-то котенок? — на одном дыхании пропел Магнуссон, заглядывая в лицо то одному, то другому. Лауриц тут же постарался вырваться, но оказался зажат в тиски. — Убирайся. — Почему опять глаза на мокром месте? — заботливо поинтересовался Магнуссон с улыбкой, не коснувшейся глаз. Вильям въедался искрящимися зрачками под кожу Гравли. — Глицин? — намекнул недодилер на свои колеса. — Малыш, ты что-то нервный. Крис, скажи? От одного упоминания дури, полной карманов, Лауриц был готов раздаться новой порцией слез. За этот месяц он многое передумал, постепенно дистанцировался от Магнуссона и больше ему не доверял. — Блять, ты же обещал! — Крис вырвал содержимое из рук друга. — Тебе что, мало долга в семьсот кусков?! — Какой долг? — Гравли ничего не знал. Нехотя, он покосился на Вильяма. Тот всё ещё присматривался к нему, пытаясь ответить на единственный вопрос. Шистад отмахнулся, с отвращением морщась, стоило неоновому лучику ударить в лицо. — Неважно. Лауриц, осведомлённый стилем жизни Магнуссона, тут же сложил два и два. — Ты что?! Ты… ты… ты! — кинулся он на Вильяма и ударил того в грудь. — Ты что, попался?! Сколько я тебе говорил выбросить эту дрянь? Магнуссон даже не отбивался, схватив Гравли за шкирку. — А ты! — Крису тоже досталось. — Помог ему? И что, вы теперь должны? — прикинул Лауриц озвученную сумму. — Вильям! Сукин ты сын, после всего, что было, как ты только посмел влезать в долги и Криса за собой тащить?! Откуда у вас такие деньги? — Спокойно, мамочка, — попытался утихомирить Магнуссон разбушевавшегося парня. Лауриц отряхнулся, уставившись на друзей, как на слепых котят. — Люди же смотрят. — Почти миллион! Ты где нахватался таких долгов?! Тебя посадят — не жалко, пусть забирают, а у Криса вся карьера полетит, если он будет уличен с наркотой. Хотя бы на секунду задумался об этом? Кретин, какой же кретин безмозглый. Реакция Гравли шумом прошлась по Шистаду. Но намек о статье, об их безопасности вдруг чуточку растопил лёд. Лауриц впервые не думал только о себе, защищая не свои интересы и даже не Криса, а будущее спортсмена. — Хватит кричать, — рявкнул Вильям. — Прокурор херов, это не твоё дело. Лауриц не нашёлся, что ответить. Он хотел выпотрошить Магнуссона. — Знаешь, что? — Ну и? — Случайно найду номер ФСКН, и тебя закроют. Вот же несчастье, — не скрывая безразличие, вздохнул Гравли. — Ты не посмеешь, — зарычал Вильям. Прежде они не говорили в таком тоне, всегда лавируя между сарказмом и наигранным отвращением. — А ты проверь, — отвернулся парень, сложив трясущиеся руки. Сейчас в Лаурице говорила злость, но заявить на Магнуссона было даже во благо. В противном случае он сам себя уничтожит, прихватив всех, до кого дотянется. — Сту-кач. — Ну ты и гондон. — Пошёл-ка ты отсюда. — Что, ручки ещё не трясутся? — от ломки. — За кокаином не сбегать? — Прекратили оба, — Крис пришёл в себя, тут же заканчивая перепалку. — Лауриц, иди воды выпей. Гравли даже не обернулся, исчезая: главное — быть подальше от Вильяма. — Ты что устроил? Не мог промолчать, он же может растрепать дальше, — Шистад надавил на костяшки, те с хрустом щёлкнули. — Повелся, как ребёнок. — Я сейчас, — Магнуссон не упускал из виду Лаурица. Вильям выхватил приятеля плечом в коридоре и зажал у ближайшей стены. — Ты что, сука, власть ощутил? Тебе кто разрешал пиздеть? — Руки убрал, — Гравли всё ещё был зол. Как отбитый, он решил идти до конца, никак не прогибаясь под напором Вильяма. — Ты — урод, который не ценит бескорыстную дружбу. Крис все для тебя делает, не зная, какое ты хуйло. Лауриц ахнул, стоило Вильяму вцепиться в челюсть. Тот, не теряя самообладание, вдавил пальцы глубже, перекатывая между ними чужие десны. — Хоть слово скажешь или подойдёшь к Крису — задушу. Ты даже не проснёшься. — Он всё равно узнает. Ты рно или пздно проколешься, — тиски на зубах сбивали речь. — Если уже не сделал это, — догадался Лауриц, догадается ещё кто-то внимательный. — Лауриц, тебе бы украшать собой общество какого-нибудь мужика. Но неймётся тебе, да? Почему? Хочешь услужить Крису, который даже стоять рядом не хочет? На что надеешься? — Тебе лишь бы выгоду поискать, да? А я не могу так, он уже кошмарах преследует меня. Не могу я так с Крисом! — Тихо, — Вильям воровато огляделся. Танцы во всю мощь продолжались, серпантин частями валялся под ногами. — Ты сам не знаешь, чего добиваешься. — Я тебя не боюсь. Хоть убейся, правда вскроется, — упирался Лауриц. На глазах его выступили капилляры, краснея вместе с рукой Магнуссона. — Что там было на самом деле? — таращит глаза парень, как одержимый. — Чтобы Исак взял и переспал с Эвеном? — голос сошёл на шёпот. Гравли не до конца был уверен в чистоте преданности Вальтерсена. Но Вильяма передернуло, что вполне сошло за ответ. — Это всё ты, зараза. Нихуя мне не показалось. Он выпил из твоего стакана. Объебался колесами, а Эвен… — возможно, Найшейм воспользовался беспомощным положением парня. — Блять, какие же вы суки. И не надейся ходить спокойно — когда Крис узнает, похоронит тебя на месте. — Заткнись! — затылок Гравли вошел в стену. Перед глазами потемнело, в ушах встал звон. Вверх от пальцев ног побежал холодок. — Думаешь, сольёшь меня? Уверен? Ты был там с нами. Быстрее соображай, как долго до Криса будет доходить, что ты мне тоже помогал? — дыхание Вильяма помогало Гравли ухватиться за момент и не провалиться в нарастающий звон. Шум затягивал, полуприкрытые глаза хлопали, будто парень руками барахтался в воде, чтобы не позволить себе утонуть. — Мне нсрть на тви угрзы. — А мне на твою жизнь. Откроешь рот — пойдёшь на дно вместе со мной. Лауриц упал, не успев даже руки выставить. Колени стерлись, больно отстукивая пульсации к стопе. Он закашлял, выхаркав вязкую слюну. Тело билось в конвульсии, Вильям бросил последний предупреждающий взгляд, припоминая сладкие губы парня в рождественском поцелуе, которые сейчас отличались отвратной трупной синюшностью.***
— Сделай веселое лицо, — Адам поддел парня, лягнув бедром. — Может, выпить хочешь? — Думаешь, если напьюсь, веселье само придет? — Ну, на моей планете иногда этот способ работает, — Вальтерсен был невозможно тих, и ничто не радовало его. — Извини, если не могу повеселить тебя, — не разобрать, шутит или злится. Адам дёрнулся к карману. — Звонок, секунду. Исак был не против остаться наедине с собой. Деловые переговоры делали ему одолжение, воруя МакЛарена. Притихнув на лавочке, Вальтерсен игрался ленточкой брюк, когда в дверном проёме показалась уже смазанная спина Вильяма, который бежал следом за Лаурицем. Никогда прежде он не показывал даже намёка на яростную тревогу. Сейчас же в его движениях явно прослеживалось желание настичь и разорвать. Угольный профиль остался недвижим. Боковым зрением парень почувствовал внимание Шистада; тот без прежней агрессии будто интересовался состоянием Вальтерсена, смотрел издалека. Исак смахнул волосы, крепче цепляясь за влажную кисточку, которую терзал уже вспотевшими ладонями. Адам вернулся, загруженный разговором. — Карен требуется помощь. — Хорошо, — Исак хотел домой. — Работай. — Нет, оставайся здесь. Я выберу место потише и созвонюсь по видеосвязи. — Это из-за меня? — не хотел доставлять неудобств парень. — Поехали. — Если поедешь вместе со мной сначала в бар и посидишь там до закрытия, без проблем, — энтузиазм Адама был радужен, но Вальтерсен тут же присел обратно. Он хотел сразу домой — без баров и Адамов. — Это займёт время. Не хочу дёргать тебя. Лучше позвони отсюда, если удобно, — а лучше поезжай на работу. — Не скучай, — МакЛарен чмокнул парня и умчался за пределы видимости. Исак, как лишний, кружил вокруг танцзала, не зная, куда прибиться. Ноги вели туда, где музыка затихала, отбиваясь где-то на периферии. Скромная арка, откуда раздавался тихий стук, пригласила войти в кабинет, вроде игровой. Дымка света трех низко висевших ламп, широкий стол с плотно натянутой зеленой тканью — стол для бильярда. И Крис. Кружит неслышно, прицеливаясь к следующему шагу в игре. Вальтерсен даже не вошёл, а сделал шаг назад вслепую. Но он ударился локтем и зашипел от своей неловкости. Как бегемот, парень нарушил чужой покой и решил по-тихому уйти от греха подальше. Нет, греха, конечно, не будет, но мало ли. Обстоятельства всегда играли с ними, как пешками. Исак затоптался в темноте, теряясь в направлении выхода. — Да заходи уже. Не съем. Шистад даже голову не поднимает, гоняя кием номера шаров. Выступ оконной рамы пропускает полоску лунного света, ноги ступают неслышно. Кроме стола нет ничего, куда бы можно было примкнуть. Пиджак Шистада лежит у края — сетка одного угла переполнена и не участвует в действии. Иногда людям не о чем говорить. Им, возможно, тоже. Запредельная тишина давит. В противоборстве чему-то связки болят от желания закричать, пока лёгкие не разорвёт. — Слышал о твоих успехах. Ты молодец, — Исак даёт себе мысленную оплеуху. Лучше бы не открывал рот. Какая разница, каково его отношение к делам Криса? Вальтерсен откашливается, чувствуя онемение, когда молчание затягивается. — Господи, как глупо. Его поведение, тупая попытка «ты ненавидишь меня, но давай-ка дружить или попробуем сделать вид» выглядят убого. Крис будет морально терроризировать заслуженным молчанием, потому что вот оно — самое лучшее решение. — Постой. Кий глухо приземляется о пол. Шистад выжидает, сдержанно смотря с противоположной стороны стола. — Извини за это, — жестом он указывает на шею гостя. — В прошлый раз я был не в себе. Не нужно было подходить ко мне. Исак машинально трёт место, где смыкались пальцы Криса. И только один раз это было жестоко и по-настоящему больно. — И только? — всё? «Сорян за неудавшуюся попытку придушить?». Шистад настолько контролирует интонацию, отчего кажется, что он говорит неискренне. — Больше не за что, — и возвращается к игре. То есть он по-прежнему считает Вальтерсена дешевой подстилкой. «Подумаешь, слетел с катушек пару десятков раз и выместил на тебе зло! Я же извинился!» — драматично утрирует парень. — Зачем ты вернулся? — Исаку правда интересно. Без Криса — это без Криса. Никак. Вальтерсен умирал, завывая в постели, думая, что больше не увидит его. Увидел. Думал, будет лучше. По крайней мере, без агрессии. Исаку хватило бы смотреть со стороны. Но Криса словно подменили: равнодушный, безразличный, чужой. Никто не рассчитывал на тёплый приём. Но окунание с головой в холодящую душу реальность лишь усиливает прежнюю режущую боль. — Зачем всё это? Зачем остановил меня? — казалось, Исак разговаривает сам с собой. — Нравится, да, пытать меня? — Себе это скажи, — Крис имел в виду Адама. Шистад силой воли, как на казни, терпел ублюдка рядом с Исаком. Месяц прошёл, а голубки всё ещё вместе. Пока он там до седьмого пота сгонял агрессию, до судороги переплывал бассейн, бился в воде, как проклятый, корил себя за пьяную выходку, наказывал себя. Глаза закрывал, в красках вспоминая, как чуть собственными руками не навредил Исаку. Был готов переломать его шею, и сделал бы это, будь они наедине. Подыхал тогда и прямо сейчас. Они, молодцы, время зря не теряли, строили любовь. — Не говори так. Мы с ним просто дружим. — Исак, я не просил оправдываться, — прозвучало как-то по-отцовски. В интонации «ебитесь, но обязательно не забывайте предохраняться». — Ты не обязан, а я не хочу выслушивать. Говорить об Адаме, не обозначая его имя — странно. МакЛарен — как смертельно опасный вирус. Не произносить вслух, и его вроде как не существует, скажешь — уничтожит. — Я понимаю, тебе неприятно видеть нас, — пальцы Исака выгнулись под цепким взглядом Шистада. — А я не хочу. Ничего не хочу знать. Ты уже все сказал, — Адам был красноречивым ответом, который говорил «Исак пошел дальше». Вальтерсен чересчур хорошо знал Криса Шистада. Не присущий его натуре откровенный похуизм и и самообладание ввели парня в ступор. — Не будешь больше лезть в мою жизнь? — это было важно — ещё раз подчеркнуть нежелание видеть его рядом. Крис орудовал кием, как гарпуном. Точным движением он отправил шар прочь с плотно натянутой ультрамариновой ткани. Не лезть в мою жизнь. Не лезть в мою жизнь. Не лезть в мою жизнь. — Ага, разбежался, — Крис достанет Исака и в следующей жизни. — Непокорный, — с долей усталости Вальтерсен вздыхает, наблюдая за игроком. Шистад не обещает и не даёт гарантии. Он берет и делает. — Так будет лучше. — Для кого? — Крис дуется, как ребёнок, которому не досталось сладкое. Даже если это сладкое мнется напротив. — Ах, да, вам с Адамом. Не староват ли он, или вы нашли общий язык? — Не говори так. Он не имеет отношение к нам. Исак выхватывает шар, к которому Шистад прицелился, и встает в позу, получая неодобрительный взгляд. Вальтерсен приосанивается, выдерживая зрительный контакт. Он мог хоть до утра так простоять. Пойти на принцип и не уступать, разговаривая с Крисом на его языке. — Мы можем хотя бы раз поговорить, как взрослые люди? — Адам тоже подойдёт? Шистад бьёт по взрослости МакЛарена и занимает себя ненужной игрой, загашая ярость, которой в нём больше, чем воды в океане. — Адам, Адам, Адам! Можешь хотя бы на минуту забыть о нём? — Что, по больному? Даже заговорил со мной, чтобы твоего драгоценного женишка никто не трогал. — Крис! Твоя ревность бьёт рекорды. Не нравится он тебе — ладно, только ты должен зарубить на носу: твои выходки делают мне больно. Я же знаю тебя, если твоё — это надолго, — даже если мы разошлись. — Только услышь наконец, я не хочу, — голос леденел. Исак врал напропалую, чтобы уберечь Шистада от самого себя. — Не хочу, чтобы ты добивался мнимой справедливости. Я не конь, которого вы делите. Твои поступки унижают нас обоих. Исак дернулся, отрывая руку от края стола. Шар Криса с силой влетел в лунку, аккурат отстукивая от пальцев Вальтерсена. Грудь Шистада приподнялась — он довольствовался результатом. «В яблочко» или «Заткнись, Исак» еще надолго оставят жгучую пульсацию под ногтями. Парень всосал подушечку, дуя на неё. — Всё сказал? — бровью не повел Крис на тихий стон, полный боли. — Меня теперь послушай. Я готов на говно изойти, только рядом с тобой никого не будет. — Ты несправедлив. Я не твоя собственность. — Не моя, но его тоже рядом не будет. — Это кто сказал? — чем дальше заходил разговор, тем больше Исаку хотелось доказать свою независимость. Шистад отправил красноречивый взгляд. — Допустим, я не с ним, хотя, повторяю, мы с Адамом друзья, — Исак закусил зубами щеку изнутри на вырвавшийся смех Шистада. — Он не делает ничего такого, — зачем-то оправдался парень. — Пусть только попробует. У меня во владениях тысячи гектар пустой земли: хватит каждому Адаму по участку пять на два. Заметь, я на пределе, но сдержан. Крис умудрялся одновременно говорить, кружить коршуном вокруг стола и играть, выбивая шар за шаром. Исак засомневался, что шутка между строк о могиле для МакЛарена оказалась шуткой. — Не уйду, пока не вобью в твою голову, что вот так поступать и думать нельзя. Ты ведёшь себя, как одержимый. — Значит, придётся задержаться, — лет на восемьдесят. — А как же… — в висках застучало, и Исак решил зайти с козырей. — Как же… — измена. Он, как ни пытался, не мог раскрыть рот. — Это другое, — Крис не простил. — Значит ты эгоист. — Тоже мне новость. Стук тупого конца кия уничтожил шар, который пролетел в опасной близости от Вальтерсена. За пределами видимости играла набирающая обороты музыка. Адам не возвращался, по полной погрязнув в работе. Ему вряд ли понравилось бы застать парней вместе, но Исак буквально ощущал собственное бессилие разрешить ситуацию самостоятельно. Чудом они еще не перегрызли друг другу глотки, разговаривая относительно неплохо. — Хочешь пари? Крис отложил инструмент, заинтересованно посмотрев. Вальтерсен сменил тактику. У Шистада ноги подгибало, когда Исак делался пластичным, ведущим, дурманя вибрацией в голосе. Поиграть они любили, только вряд ли сейчас произойдёт хотя бы что-то приближенное к прежнему. — Обыграю тебя, и ты оставляешь меня в покое, — пожалуй, так будет лучше. Вальтерсен лёгким движением кисти пригладил края стола, повиснув. Свет лампы притуплял взор, подчеркнув очертания тела, бросил тени на выраженные скулы и линию открытой шеи. Он сам не знал, насколько удачно пользуется положением, пробуждая в Крисе встать на задние лапы и откинуть язык в сторону. — Ты не умеешь играть, — в одного Шистад и так удачно забивал. — Максимум крестики-нолики, но это бильярд. — Ничего страшного, я долго наблюдал за твоей техникой и раньше… , — тоже видел. — Играем, или ты испугался? А в крестики-нолики поиграй с Хлоей. Её интеллектуальный диапазон как раз осилит нарисовать две черточки и кружочек. Ирония разрядила обстановку: Исак тоже не был равнодушен к партнёрам Шистада. Что второго не могло не повеселить. — Ну так что, неужели не хочешь сыграть? — Скорее не хочу слышать, как ты расплачешься, — Крис собирал шары в треугольник с лёгкой усмешкой. Его сложно взять на слабо. — К тому же особый вид удовольствия смотреть, как ты сосёшь, — проигрываешь, но зачем же облегчать Исаку страдания, на которые он пошел добровольно. Вальтерсен жадно глотает воду, пропуская жидкость у края губ, и это пульсом бьёт в висок. Футболка мокнет, и парень пропускает мимо ушей глупые шутки Шистада, чтобы тот не передумал играть. Крис разбил пирамиду; игра началась. Стратегия — залог успеха партии и соответственно выигрыша. Исак ставил на кон свободу. Стратегии у него не было, только энтузиазм. Всё понятно — ему пиздец. Но, как говорится, попытка не пытка, он попробует. Напоследок Шистад прошёл по партнёру важным взглядом, не передумал ли тот. Для примера, чтобы игра шла легче, решил идти первым. Сменил градус попадания, поменял траекторию, не усложняя позиции, — так уж и быть, поможет мальчику, у которого глаза бегают от шара к шару, — биток вышел отменный. Номера фактически находились у сеток. — А твоё желание? Я его не услышал. — Потому что я его не озвучил, — спокойно, Исак, желание Шистада тебе не понравится. Зачем напрягаться раньше времени. Крис вел с заметным отрывом, играя не как любитель, а как настоящий гроссмейстер, если говорить языком шахматистов. Воздух накалился до предела, воском растопив связку рук и кия. Тот тяжёлым грузом, как ёж, перекатывался в руках. У Криса это выходило совсем легко, а на деле оказалось неудобно, даже тяжело запустить хотя бы один шарик в лунку. — Эй, ты чего? — Исак лягнул парня затылком, когда тот завалил его к столу. Поверх рук легли настоящие лапы, жёсткие, с грубоватой кожей, которые потрясли тело Вальтерсена, как желе. — Ты зажат, как струна. Расслабься, отпусти голову, прицелься, когда будешь уверен, что наконечник смотрит в центр сферы, бей. Крис не думал распускать руки, превращая игру в разврат. Стеснять Исака было забавно, но намеренно выбивать его уверенность — низкий ход, который Шистад исполнит. Околопрофессионал в нём негодовал: игроки готовились к игре сезонами и умели многие вещи, а Вальтерсен никак не мог сродниться с кием, удерживая его, как палку. — Тебя ждёт провал, если будешь размахивать кием, как будто от комаров отбиваешься. — Отойди, мешаешь, — острый локоть ткнул собеседника в бедро. Шистад добавлял груза, стеной встав со спины, никак больше не подбираясь. Крис закатил глаза, приласкав вид сзади. Вальтерсен выгнулся, оттопырив зад и загибая руки. Шистаду открывалась полоска тонкой кожи на пояснице; даже пыхтение Исака не портило момент. Вальтерсен ойкнул, стоило Крису надавить на лопатки. — Плечи разведи, грудь до упора ниже. Нет, не ложись, приложи к грудине кулак и держись на этом расстоянии, — убрал он руку, под которой кожа горела касанием по выпирающим позвонкам. — Уйди, говорю, я так не могу, — Исак взмок, купаясь в жаре. Какая там стратегия — он не мог соображать в двух направлениях: спереди куча непокорных шаров, сзади Крис. Просто Крис. Следить за углом попадания и за ним, специально душившим своим телом, Исак не мог. Шар полетел в сетку, сбивая три соседних, Вальтерсен вскочил с криком, подкинув кулаки вверх. — О, боже, ура-ура! — попрыгал парень и замер, развернувшись. Оба вовремя сообразили, что Исак чуть не кинулся на шею Крису в порыве радости. — Я практически выиграл. — Ты побьешь здесь всё: работать руками нужно аккуратно. Обращаться, — как-то по-лисьему глаз Шистада опустился ниже, — постепенно набирая темп, но не швыряя шары. В конце концов, они не виноваты, что ты глупый новичок. Крис обошел стол, выбирая цель. — Всё равно я классно ударил, а ты просто вредина. — Серьёзно, Исак? Вредина? — Крис засомневался, что разговаривает не с малышом из яслей. Слов, что ли, других не нашёл. Вальтерсен был счастлив: впервые вышло ударить и не промазать. Стоило ему отпустить себя и отключить сознание, как шары легли как по команде. При желании они могли в воздухе повиснуть, настолько парень поверил в себя. — Последний заход, — Крис накалял обстановку, не выпуская Исака из виду. Решающий момент собрал Исака, который выбил свою партию. Шистад как был спокоен, так и остался при своём. Его противник переходил на злость, понимая, что остаётся в меньшинстве. — Пообещай не загадывать чушь. — Не отвлекайся, — у Криса в лексиконе не было такого слова. Вальтерсен забил в лунку, не зная, радоваться или нет. Шар прошел по касательной, сдвигая два других. Шистаду будет сложнее загнать сразу пару. И у него вышло. Крис выпрямился, удерживая кий рукой и разглядывая смену всех оттенков красного на скулах Исака. — Это невозможно. — Еще раз посмотри, убедись, — довольная ухмылка, которая расплывалась по лицу Шистада, бесила. Вальтерсен хотел бы попсиховать, рассказывая Крису, какое он мудло. Но не станет. Они играли честно. «Не хочу услышать, как ты расплачешься» Как раз единственное, чего хотел Исак — поплакать. Дурацкий Крис даже в дурацком бильярде оказался хорош. Вальтерсен жалел себя, понимая: хрен ему, а не условия выдвигать. Раскатал губу тягаться с Шистадом. Крис видел все внутренние метания парня и при других обстоятельствах дал бы ему порадоваться победе. Только игорный долг — святое. Сказал — делай. Исак взял себя в руки, задвигая выпяченную нижнюю губу обратно. С вызовом, хамовато спросил: — И чего ты хочешь? Они стояли нос к носу, будучи готовыми сорвать предохранители: игра, какой бы по итогу не вышла, вернула им прежний язык общения. Общение, где было много желания, стёрло прошлые конфликты. Первые эмоции от победы ушли, заменяя собой неловкость. — На колени, — нагло, чётко, с некой строгостью выдвинул Шистад. Исак раскрыл рот, забывая, что хотел сказать. А сказать ему было что. — Ты ахуел, — не вопрос. Крис молча ждёт, убирая руки в карманы брюк. Время остановилось, растягивая ощущения шока, осознания и безысходности, как этапы, идущие в быстрой перемотке. — Я… я… ты… Блять, ничего же умнее не придумал! Сам вставай на свои колени или сходи нахер. Я не буду, хоть убей, — Исак сложил руки на груди и отвернулся, вздернув нос. Трясло его от категоричности обнаглевшего в конец Шистада. — Тебе что, мало моих унижений, решил добавить? Ты, Крис, такой… такой! Думаешь только о себе. А я? А о моих чувствах ты подумал? Шистад, настолько банален в своих тупых желаниях, и я даже не удивлён! Парень смахнул каменное выражение лица, рассмеявшись. Слушать вопли Исака, который испугался, — как песнь для души. — Хотел убедиться, как далеко ты зайдёшь. — Ах, ты! — толкнул Вальтерсен в грудь, на что получил недвусмысленный рык. — Надо было встать, посмотрели бы, кто из нас поржал в итоге. — Ну так падай, — с неким равнодушием подталкивает Крис. — Это желание? — с издевкой интересуется Исак, ругая себя за длинный язык. Крис может психануть и не жалеть его. Ведь пойдёт до конца. Соблазн дать положительный ответ был велик. Но кому это принесёт удовольствие по-настоящему? Только не в такой момент — Крис уже победил, когда не получил по роже. Шистад кутается в кислотный перелив глаз напротив. Вальтерсен строит из себя уверенного героя, но боится, чем по-прежнему раззадоривает. Шутка про колени была удачной проверкой: Исак не сбежал, не обиделся, а ждал желания, как будто сам хотел остаться. «Пошли Адама, чтобы даже не думал возвращаться», — первое и единственное, что кричит в голове. Крис мог потребовать, что угодно, Исак бы, ввиду своих упрямости и принципов, не посмел сдать назад. Пари есть пари. Выполняй требование или уёбывай с позором. Шаги с внешней стороны усиливаются, парни отступают. Крис изучает взволнованное лицо Исака, который робеет и шлет ему просьбу не изводить Адама. МакЛарен ожидаемо неожиданно нашел их, выдавая облегчение. — О, вот ты где! Думал, что потерял тебя, — Адам тянется вперед, заглядывая в распаренное от духоты лицо. — Не скучал? — Не скучал, — отвечает Шистад. Спортсмен сидит на краю стола, тыча кием в пол. Настроение мгновенно меняется — нет в нем былой игривости и доброй насмешки. — Ты тоже здесь? Надо же, не заметил, — МакЛарену слабо удаётся разыграть удивление. Как если бы сарказм ему не подчинялся. — Ну так годы берут своё. — Пошли отсюда, — Исак разворачивает мужчину, чтобы не слышать, как соперники в очередной раз начнут лаяться. — Исак. Вальтерсен выдыхает, под кожей чувствуя царапающий взгляд Криса, который еще не отпускал его. Как магнитом тянет обернуться, подойти, выслушать, и удавиться, потому что он ведёт себя непозволительно покорно. Исак бессловно просит спутника о минуте времени наедине. Адам выходит за порог, и неважно, каким недовольным выглядит его лицо. — Желание. Ты торчишь его. Теперь ты — мой, — пока я не сказал, чего хочу. Быстрым шагом Исак подлетает ближе, чтобы не кричать через всю комнату. — Шистад, твоя долгая прелюдия уже подзаебала меня. Вальтерсен закрывает глаза, разжимая кулаки. Крис тепло улыбается, как кукловод, который играется с любимой игрушкой. Бесит быть здесь, бесит слушать злоебучий тон принца, бесит подчинятся. Бесит. Бесит. Бесит. — Быстро говори, что нафантазировал, а я, так уж и быть, подумаю, — жаром дыхания Вальтерсен оставляет ожоги на своём личном дементоре. — Знаешь, как-то нет желания возиться с тобой, когда меня ждёт мужчина, который может придумать для нас занятие поинтереснее. Шистад спрыгивает, пульсация большой вены отдаёт в висок. Ему ничего не стоит выйти за порог, где томится мужчина с интересными, блять, занятиями. — Не беси меня. — Это ты начал, — взгляды жарят, Исак совсем чуть-чуть играет с огнём, вполне полагая, что может отхватить. — Неужели ты сам не видишь… Крис, я правда понимаю тебя, но лучше прекратить попытки отвоевать меня у невидимого врага. Ты ничего не говоришь о том, что было. О моей… — неподтвержденной болезни. — Так не пойдёт. Разберись в себе, и только потом я выслушаю и слова поперёк не скажу. Шистад сдулся: он так запутался. Ненавидел и тянулся к Вальтерсену, запутавшись, как сбитый маятник. — Вот видишь, тебе нужно время, — Исак договаривался, как с террористами, когда тех без оружия просят выпустить заложников. Крис вновь накинул молчаливую маску. Ругаться и тормозить Вальтерсена не было ни желания, ни сил. Только досконально подумав, он сможет говорить без эмоций. Повесив нос, Исак был готов оставить Шистада наедине с мыслями, отвадить Адама и оказаться в ванной. За сегодня на него столько налипло, что даже внутренности нуждались в тщательной промывки органов. — Исак, — задержал его Крис, тихо прикоснувшись костяшками к холодным пальцам. Мимолетный контакт пробудил забытое, нежное, родное и… — Желание. Мое желание сейчас и до конца дней: никаких мужиков рядом с тобой. Гони к чертям Адама, — подцепил набедренную ленточку, выбивая дух из груди. Полоснуло жаром, зрачки разверзлись до размеров Вселенной. Исак машинально двинулся назад, упираясь задницей в край стола. Отступать было некуда, и он, как загнанная дичь, задержал дыхание, подпуская охотника ближе. Пальцы проникли в местечко, где ткани, будь она неладна, не было, — сними с себя всё, — нежно так надавили на пробу, — И больше, пожалуйста, не выходи из дома в этом. Только не тогда, когда у людей есть глаза. — Крис, ты, — подними руку выше, — совсем… совесть потерял? Отойди. Давление усилилось, побуждая накалиться каждую клеточку. Тепло оставило горячий след, пылающие скулы резали согласием, страхом и бегло сменяющимся недоумением. — Такси. Едешь домой на такси. Без Адама. Сейчас же, - с ним я разберусь, не беспокойся. Исак опустил глаза; Крис отстранился, подбирая руки. Шистад не обнаглел — он всегда был таким. Вальтерсену не повезло, он приручил дракона. За безграничную власть приходится расплачиваться и не ныть по каждому поводу. Берешь — отдавай. — Большое желание, — все слова закончились; Вальтерсен пытался забить тишину, которая в головах кричала до свиста. — Оно одно, — и ты понял какое, не строй дурака. Шистад избегал подходить ближе — он и без того весь вечер ловил взгляды уёбских парней. Все без исключения таращились на вызывающий вид Исака, даже Вильяму досталось по почке. Вальтерсен удивил всех. Его Исака, который «да, прикиньте, прятал под одеждой прекрасное тело, и оно моё». Желваки до зуда сводило — так хотелось прикоснуться к недосягаемому. Крис обладал, но возможностей у негоконец второй части