Звездчатка

— Знаешь, что в тебе мне не нравится больше всего? В гробовом молчании лишь настенные часы траурно тикали, отсчитывая секунды до полуночи. — Ты очень долго сопротивляешься. Резкий запах формалина оседал в носоглотке и заставлял глаза Инженера слезиться. Перед ним в коляске сидело безжизненное тело Романа Стрельникова, умершего насильственной смертью восемнадцатого августа тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Он даже не понял, в чём, собственно, был виноват. — Ты говоришь, что не хочешь больше со мной общаться. Жить под одной крышей больше не хочешь… Что тебе странным кажется без двух дней п-полтора месяца дома б- находиться, — губы Инженера дрогнули. Он погладил Романа по волосам. — Не хочешь, чтобы я запрещал тебе… встречаться с друзьями, звонить им, гулять с ними долго… и устраивать свои разборки бандитские. Кеша посмотрел в иссохшие, тёмные от серых пятен глаза Лидера, помутневшие зрачки которых в полумраке комнаты источали как будто мерцающее голубое свечение. Снова провёл рукой по сухим прядям, некоторые из которых успели поседеть за то время, пока когда-то Роман, тяжело дыша, наблюдал за приближающимся к нему Инженером. Несколько волосинок отошло с кожи головы — Инженер опасливо одёрнул ладонь и приподнял лицо Романа за подбородок. Стоило только опустить руку, голова его снова упала на грудь. — Спасибо! — резко вскричал Инженер и едва не подпрыгнул от радости. — Я же знал, что ты, ну, шутишь так… И что ты никуда от меня не уйдёшь. Никуда не денешься. Ты ведь и в самом деле хороший такой. Мягкий… Настолько мягкий, что, случайно нажми на бедро посильнее, и кожа с омерзительным хлюпаньем разъедется в разные стороны. Кеша до сих пор корил себя за то, что во время бальзамирования что-то пошло не так, и он не сумел спасти парализованные ноги Лидера. Всё-таки он был не патологоанатомом, а учёным-химиком, да пару дней работал охранником морга. Но всё равно запах разлагающихся ног перебивало смешение формалина, спирта, каких-то дешёвых духов и ещё чёрт знает чего, что смог добыть Инженер в надежде устранить тошнотворный запах гнили. Всё это душило мёртвой хваткой, заставляя периодически глотать слёзы и откашливаться, прочищая дыхательные пути. Вот и сейчас Инженер зашёлся в диком кашле. Он опёрся рукой о подлокотник коляски Лидера и, зажмурившись, склонился над коленями Ромы. — Да что ж ты меня так не любишь, Ром… — задыхаясь от бившего в мозг зловонья, спросил Инженер. — Я тебе и то, и другое, а ты… Ты хоть знаешь, как сложно было отмывать тебя? Знаешь? Ты ведь тяжёлый. И сам не ходишь. Будь Лидер сейчас живым, он чувствовал бы себя виноватым за то, что Кеша, скорчившись, сидел перед ним едва ли не на коленях и слёзно что-то говорил. Однако во мгновение Инженер ощетинился, гордо поднялся с пола, и глаза его запылали дьявольским огнём. Мозолистые пальцы, между которыми всё ещё чернела чужая застывшая кровь, непроизвольно сжались в кулак — до боли, царапая ладонь грязными ногтями, под которыми когда-то застряли кусочки Роминой кожи. — А с этими волосатиками как тяжело договориться было… Чтобы они, ну, из морга всякие прибамбасы притащили… Инженер махнул рукой в угол, где валялись использованные тряпки, куски пропитанной спиртом ткани, сломанные шприцы, скальпели, троакары и работающий через раз прибор для введения консервантов — Кеша явно старался, вон из кожи лез и тянул из себя жилы, чтобы, по его мнению, «успокоить Романа». Угол этот уже стал рассадой для мелких личинок копошащихся в складках ткани насекомых. А над всей этой кучей как будто поднимался чёрный туман неизбежной смерти и вселял страх и ужас даже в Инженера. — Они, ну, спросили, зачем мне это всё… А я хитро так улыбнулся: с мёртвыми шашни крутить, конечно. Долго они со мной спорили. Последняя фраза прозвучала очень неоднозначно, и Инженер отвёл взгляд. Рома осуждающе смотрел на Кешу, и тому это очень не нравилось. Кеша видел в поблёкших глазах Лидера вымученный стон и слышал в них его побледневшее лицо. В память врезались его предсмертные всхлипы и сдавленное хрипение, после которых одиноко затикали в коридоре часы. — Но я их всё равно уговорил, да… Не смотри на меня так, Ром… Это же всё ради тебя. Кеша взял Лидера за руки и заглянул тому в лицо. — Я не… — он охнул и пошатнулся. Оттолкнув от себя коляску так, что тело Ромы съехало набок, а голова его неестественно запрокинулась назад, Инженер отошёл на пару шагов в сторону. — Я не убивал тебя! Не говори так! Замолчи! Рома, замолчи! — Инженер накрыл ушные раковины руками. Гробовое молчание. Ноги Кеши ослабли, и он осел на пол, сжимаясь и дрожа. Прибился к стене, как к последней опоре, и подтянул к себе колени. По щекам поползли непрошеные слёзы. Инженер не мог утереть их — зажимал уши, чтобы не слышать крика, что стоял у него в голове. Чтобы не слышать его, он и сам пронзительно закричал, оглушая себя и, вероятно, всех соседей в округе. В ушах раздавался звон, из груди вырывался стон, и он долго мог бы ещё так кричать, бесконечно кричать, до хрипа, до потери голоса, до разрыва связок, но к нему в квартиру постучали. Инженер не мог открыть. Он был парализован и, скорчившись, сидел на полу и надрывал глотку. Крик, душераздирающий, нарастающий, застрял у него в голове, бился о черепную коробку и с каждым ударом становился всё сильнее. Он приковал Кешу к полу так, что, казалось, опусти он руки, крик вырвется наружу и натянутые до предела ушные перепонки разом лопнут, оставляя Инженера без слуха. В принципы Жилина обычно не входило вламываться в квартиры хороших людей, учёных людей. Но в этот раз на него пожаловались волосатики — те самые, обычно на которых жаловались. Сказали, мол, вонь невыносимая у соседа стоит, а в последнее время он так часто кричит, что не только их, но и лес вдали от дома оглушает. А раз этот крик для волосатиков был громким, значит, дело было серьёзное.