butterfly effect

— Скажите, когда он придёт в себя? — Похоже, парня сильно потрепало. — Тогда может отвезти его в госпиталь? — Серьёзных травм нет, он просто спит, совсем истощал. Гул голосов вокруг сдавливал черепную коробку как в тисках. От него хотелось убежать, закрыться подальше и проспать ещё несколько недель. Тело ломило, словно все кости пропустили под пулемётную очередь, а сверху накрыли каменной плитой. Но каменная плита оказалась лишь громоздкой шкурой, которой был накрыт сверху Матвей, оттого так тепло наконец стало ногам и всему его телу. — Я уже говорил, что все проблемы из-за женщин?       Голос Алекса слышится отчетливее других голосов, словно вырывается из потока этого шума. Чей-то смех звучит совсем отдалённо и на миг Матвею кажется, что он снова вернулся в тот вечер, когда все они собрались на старом заброшенном корабле. Но там было промозгло и ветрено. Тут же ароматно пахло свежим хлебом, варёной картошкой и травами. Такие часто собирала его мать или перекупала у других женщин, когда была ещё жива. Но этот аромат так стойко въелся в его воспоминания, что заставил открыть глаза. Всё вокруг находилось под лёгкой пеленой только что ушедшего сна. Во главе высокого стола сидел Алекс, вокруг его головы был обмотан какой-то застиранный бинт, рубашка совсем поношенная и явно не с его плеча. Рядом сидели Муха и Граф, налегающие на тарелки с густым супом, а Чингиз, повернутый спиной к Матвею, чистил картошку, скидывая ту в глубокое деревянное ведро. От аромата горячей еды желудок свело в приступе требовательной боли, от которой хотелось свернуться калачиком, обнимая себя под коленки. Не может быть, чтобы всё это не было дурным сном. В Алекса выстрелили и он упал под лёд, а всех ребят арестовал жандарм. Но их тёплый смех и непринуждённый диалог словно твердил об обратном и заставлял Матвея не закрывать глаза, как тайный канцелярист, исподтишка наблюдая за преступниками. Комната, сначала показавшаяся совсем маленькой, при постепенном её осмотре оказалась вполне большим залом, заставленным деревянными полками, столешницами и шкафчиками. Но главное — это самодельный кирпичный камин, ногами к которому лежал Матвей. Дрова в нём негромко трещали и жар шёл даже больше, чем от печи в его собственном доме. В центре стола возвышался кувшин, заставленный по кругу чашками с недопитым чаем, а в углу были сложены связки сушеных грибов. Деревянная дверь в соседнюю комнату была чуть приоткрыта, но сквозь эту щель было совсем никого не увидеть. Матвей шевельнулся. Ладони от чего-то покалывало. Кажется, он лежал на настиле из сухого сена, смешанного с ветошью, оттого было так по-странному мягко. Попытался стянуть шкуру хоть немного вниз, давая себе чуть больше свободы, но это движение тут же привлекло внимание Алекса, чей взгляд сначала обратился к парнишке, глаза его вдруг сощурились, словно в попытке приглядеться, а уже после на губах появилась широкая усмешка, схожая скорее с попыткой улыбки. Это заметили и другие ребята, тут же обернувшись в сторону Матвея, который так и замер под взглядом четырёх пар глаз.  — Ожил, герой-любовник? Алекс захлопывает книгу, которую держал до того момента в руках и, кажется, даже не читал, лишь смотря пустым взглядом в одну точку на странице. Теперь он откидывает ту обратно на полку и первым подрывается к лежанке Матвея. Цокает языком, вертя головой то на один, то на другой бок, осматривая поджившие ссадины на щеке рыжеволосого юноши. Тот не выглядел слабым, скорее сонным и голодным, а это давало большие надежды на его скорое выздоровление. — Тебе повезло, что мы мимо проходили и заметили твоё распластавшееся тело, а то пиши пропало, — голос Алекса растяжимо-насмешливый, но совершенно беззлобный, совсем не такой, как был прежде. — Скажи спасибо, что Алекс подорвал нас как гончих собак на твои поиски, — отзывается Муха и его фраза тут же сопровождается всеобщим смехом среди компании. Только один Алекс поджимает тонкие губы, недовольный, что кто-то перечит ему. Он резким движением руки призывает к молчанию и поднимается с корточек. — Господа, больному предписан полный покой и крепкий сон, оставьте разговоры. — А мне кажется, ему был предписан плотный ужин и теплая одежда, сворачивай спектакль. Чингиз самым последним встаёт из-за стола, откладывая ножик на стол и вытирая руки и без того затёртым полотенцем. Под действием его голоса успокаивается даже Алекс, фанфарно откланиваясь и пропуская мужчину к койке Матвея. Все замолкают не сговариваясь, дожидаются «вынесения приговора» от старшего товарища. Он склоняется над юношей, серьёзным взглядом окидывая его осунувшееся лицо, но сам незаметно подмигивает, дабы не терять железной стойкости перед остальными. — По моему экспертному, но скромному мнению, коллеги, наш больной абсолютно здоров и нуждается только в горячей картошке и паре стопок водки. Муха рассмеялся так громко, что Матвей даже приподнял голову, дабы посмотреть на это, а его сразу же поднял под руки Чингиз, заставляя сесть на лавке. От такой неожиданной смены положения, у юноши закружилась голова и он тут же сдавил ладонями виски, пытаясь этим привести себя в чувства. Некоторое время прошло для него как в молчании пока ребята накладывали для него в тарелку отварную картошку. Граф уверенно откупорил графин с водкой, наполняя не только стопку для Матвея, но и для всех остальных под одобрительные возгласы Мухи и Алекса. Матвей опустил взгляд. Только сейчас он заметил, что его рубаха висела и сушилась в углу комнаты вместе с остальными вещами, а сам он был в одном только нательном комбинезоне, да и то не его собственном. Уголок рта Алекса растянулся вдруг в неприметной улыбке, кажется, всё это время он наблюдал за юношей, но уловив встречный взгляд, безразлично отвернулся в сторону, хватая со стола наполненную водкой стопку.  — Я вообще-то не пью, слушайте, — негромко попытался привлечь к себе внимание Матвей, но его слова оказались проигнорированными сразу после того, как Муха сунул в его руку стопку. — За чудесное спасение нашего бессмертного друга и соратника Алекса и за Матвея, прошедшего боевое крещение и ставшего полноправным членом нашего тайного ордена, — Муха поднимает руку со стопкой вверх и с улыбкой осматривает своих товарищей, опрокидывая в себя водку. Матвей выпивает следом машинально, морщась от горького, обжигающего горло вкуса. Всё это время он ощущает себя пьяницей, вставшим не с той ноги ранним утром, — вчерашний день для него всё ещё кажется каким-то размытым и нечетким, словно всё это произошло в его сне. Стопка в руках сменяется тарелкой картошки так внезапно, что Матвей чувствует себя каким-то беспомощным.  — Ребят, а где мы? — всё же задаёт юноша волнующий его вопрос, поднимаясь со своего своеобразного спального места, сильно закусывая нижнюю губу от ноющей боли в ноге, тут же давшей о себе знать. — В доме моего отца, — откликается Чингиз, скручивающий на столе самокрутку. — Он согласился принять нас всех, только вот.. ничего лишнего знать ему не нужно, идёт? Матвей улавливает серьёзный взгляд Чингиза в отражении зеркала и неуверенно кивает, отставляя на стол уже пустую миску, а сам молчаливо отходит к веревке с одеждой. Снимает с неё свои брюки и шустро натягивает те на себя, затягиваясь длинным ремнём. — Тебе не о чем беспокоиться, я ничего не расскажу, потому что не останусь. Я благодарен твоей семье за всё гостеприимство, но мне кажется, что мы уже.. всё обсудили и я должен вернуться домой. И я не хочу утруждать вас никакими заботами, — быстро добавляет юноша последнюю фразу, видя, что Муха вот-вот хочет что-то сказать. — Давай ты просто не будешь делать таких поспешных выводов, — Граф поднимается из-за стола и упирается рукой в столешницу, словно преграждая Матвею выход из комнаты. — Мы ведь тоже не можем заниматься всем этим до конца жизни, начнём всё сначала. Наше первое знакомство не задалось, но мы же команда, эй! Граф ободряюще хлопает ладонью по чужому плечу и оборачиваясь ищет поддержку среди других ребят. Но они молчали. — Скажите же что-нибудь! — Пусть идёт. Прерывая всеобщее молчание, Алекс шумно втягивает носом воздух, пока его холодные осколки-глаза скользят вверх и вниз по фигуре Матвея. Юноша заправляет рубаху за пояс и поднимает взгляд, встречаясь им со взглядом Алекса.  — Он ведь.. не вор, не лжец, не алчный и не распутный, тогда что ему делать тут, в компании преступников, — выплевывает слово за словом Алекс, всё ближе подходя к Матвею, пихнув его ладонью в плечо, заставляя поднять голову и посмотреть на себя. — Ты ведь такими нас считаешь, верно? — Ты неправильно понял мои слова. Юноша поднимает взгляд тёмных глаз и делает шаг назад, словно опасаясь того, что Алекс снова ударит его по лицу. Но тот лишь прячет ладони в карманы собственных брюк. Видно, как от раздражения желваки под кожей его лица неприятно зашевелились. — Ты ж сказал, что мы уже всё обсудили, тогда скажи, что ты не договорил, давай, расскажи нам, — мужчина склоняется ещё ближе, будто в попытке окончательно загнать растерянного Матвея в угол. Дверь позади них хлопает, впуская морозную прохладу в помещение. — Что за шум, братцы? Вашему другу, вижу, уже лучше. Громкий голос старика заставил замолчать всех в помещении, а Алекс сделал шаг назад, подавая шинель в руки Матвея. Кажется, что их взгляды всё это время будто соприкасались друг с другом как скрещенные ножи в руках опытных солдат. — Всё в порядке, отец, Матвею срочно.. срочно нужно уйти. Взгляд взрослого мужчины задержался на сыне и медленно скользнул по каждому из присутствующих ребят в комнате, останавливаясь на Матвее, который так и прижимал к своей груди собственную потёртую шинель.  — И в такую-то ночь? Там погодка такая, что самый плохой хозяин пса во двор не выкинет. Оставайся сегодня, сынок, да и потом.. утро вечера мудренее будет. Старик переводит светлый и внимательный взгляд на Алекса, наконец опуская из рук на стол ящик с тушками каких-то забитых животных, кажется, кроликов. От запаха сырого мяса тошнота поднялась к самому горлу, и Матвей наспех накинул на свои плечи шинель, обходя Графа и Муху, толкнув плечом тяжелую дверь в сени.       Холодный ветер остужает разум. Чужие валенки, надетые не по размеру, не согревают ноги, но своих юноша при выходе не нашел. Тёмные снеговые тучи закрывали словно всё небо над ним, а из-за темноты местность казалось абсолютно незнакомой Матвею. Кажется, дом Чингиза находился на самой окраине Петербурга, потому дома тут были такими редкими, а ближайший свет фонарного столба виднелся совсем далеко. Матвей вздыхает судорожно, облокачивается спиной на деревянные подпорки навеса и прячет ладони за шинель на груди. Пытается собрать разрозненные мысли в единую кучу, найди между ними хотя бы ниточку связи, но всё рассыпается при первом же вопросе: что будет дальше? Как он вернётся домой? Будут ли его разыскивать до последнего, если знают, что он до сих пор жив? Дверь хлопает снова. Он не оборачивается. Смотрит всё также куда-то далеко, или наоборот слишком глубоко в себя. Слышит аромат сигаретного дыма. А приближающиеся шаги становятся всё ближе до тех пор, пока не замирают за его спиной. Алекс же смотрит сверху вниз на Матвея, прямо на его макушку. Выдыхает дым в воздух и накидывает на плечи юноши какую-то ватную телогрейку. Никто из них не берётся первым нарушить молчание пока Алекс ни сжимает собственные пальцы на чужих предплечьях, склоняя голову так, чтобы говорить на ухо и это было бы понятно только им обоим. — Если сейчас ты вернёшься в дом вместе со мной, а всем остальным скажешь, что передумал, то я расскажу тебе о своём плане.