Бег времени. Тысяча семьсот.

Ты есть то, что ты сделал; то, что ты сделал, остается в памяти; то, что ты помнишь, определяет, кто ты есть; когда мы забываем свою жизнь, то перестаем существовать — еще до смерти. Джулиан Барнс. Нечего бояться Я слышала голос, и он повторял имя. Совершенно не мое, чужое и ненавистное по началу. Но ставшее мне опорой в незнакомом месте, которое я полюбила не по принуждению, а по собственному желанию. Спустя огромное количество времени, спустя множество слез и обид, страха и боли. И вот она я. Стояла посреди улицы, которую не знала. У дома, который видела впервые. Ливень беспощадно бил по лицу, грозя снести меня с ног, но я держалась за стоявший рядом фонарь и старалась совладать с нарастающей паникой, забывая бояться чего-то настоящего, вроде грабителей или пьяных преступников. Хотя кто, кроме меня вообще был способен выбраться на улицу в такую погоду. Казалось, что небо решило огородить меня от глупостей, а я все равно пошла ему наперекор. А все, потому что больше не было сил терпеть. У меня и раньше были проблемы с терпением, но теперь я кричала от боли, ведь моя голова взрывалась от вспыхивающих воспоминаний, застилая перед глазами мир белой вспышкой. Теперь они были везде - воспоминания. Помпезные балы, уютные вечера у камина, споры со служанками, столь легкая дружба с Гейнсборо и невероятная, утягивающая меня, любовь к человеку, что всегда стоял рядом, никогда не отпуская меня ни на минуту. И в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас. Хотя именно так смерть и поступила в самое скорое время. Как так получилось, что он – единственное, что я могу вспоминать? Дело в том, что это было совсем недавно? Или в том, что это чувство сильнее привязанности к семье и друзьям из настоящего? Это было совершенно не важно. Сейчас мне хотелось лишь одного – возможности вынести невыносимую тоску, что сжимала мое сердце все сильнее, пока я так же цеплялась за фонарь. Я скорее старалась пробить дверь, чем постучать. Никто не подходил, и я ударила кулаком еще раз. Ну же, открой. Я пассажир Титаника, что вот-вот потонет. Будь милосерден. Ливень все сильнее старался снести меня с порога, порывами ветра отталкивая меня назад. Секунду, еще одна и дверь открылась. - Гвендолин?! Я старалась разглядеть его из-за воды, застилающей мои глаза, все еще занеся руку для удара по двери, но все что видела – это размытое пятно. И это пятно тут же схватило меня за протянутую руку и резко потянуло на себя так, что показалось, будто бы из меня вытянули весь воздух. Разительная перемена температуры воздуха застала меня врасплох, заставляя меня трястись от холодной и прилипающей к телу одежды. Зуб не попадал на зуб, от того я просто смотрела на шокированного Гидеона, не в силах произнести ни слова. - Я… - в горле застрял комок боли, горло горело от невыносимого тепла. - Ты с ума сошла?! – закричал он, вскидывая руками и тут же исчезая за поворотом, чтобы вскоре вернуться с сухой одеждой и огромными полотенцами. – Решила убить себя?! Наконец-то я могла видеть, но лучше бы продолжала блуждать в пятнах. Гидеон выглядел, как самый настоящий лев – разъяренный, грозный, невероятно сильный. И он был чертовски взбешен. - Ты только что поправилась и теперь решила, что прогулка поздней ночью под холодным ливнем прибавит тебе здоровья?! Я стояла там как нашкодивший ребенок, забывая о цели своего прихода. О том, о чем мне категорически нельзя было забывать вновь. Вот только теперь это стало граничить с чувством вины за свой проступок. Как сумасшедшая, я выбежала из дому под проливной ливень, не заботясь ни о здоровье, ни о безопасности. Даже забыла взять плащ, не то чтобы зонт. Все это было мелочами, о которых у меня не было сил заботиться. Я просто бежала вдоль улиц, сама не зная куда. У меня даже не было конечного пункта, ведь убегала от самой себя, от воспоминаний, что все равно догоняли меня за очередным поворотом. Я сходила с ума или мир и вправду кружился быстрее? Полночь. Час ночи. Два. - Помоги мне, - прошептала я, разрушаясь с каждым словом, словно песочный замок, - Пожалуйста, Гидеон. Я откидываюсь к стене, не в силах более держаться на ногах, казалось, что кости стали ватными, от того и подкашивались. - Господи, Гвенни, ну что же ты творишь? Переоденься, быстро, – его голос все еще был полон злости, но теперь был… разбавлен нежностью. Словно его и вправду заботило мое состояние, не смотря на то, что я всегда была всего лишь «занозой в заднице» для него, раздражая и заставляя опекать меня, словно маленького и несносного ребенка. Он протянул мне полотенце и одежду и легким толчком направил в гостиную, в то время как сам направился на кухню, где было слышно, как зажег огонь и поставил на плиту чайник. А я продолжала стоять на пороге, не решаясь сделать шаг вперед. Все в этом доме кричало мне о том, что я глупая. Что не получу того, что хотела. Я могла бы закрыть глаза и очутиться где угодно и у кого угодно с таким же успехом, с каким Гидеон мне бы помог. Бесполезно! Как же все бесполезно. Я осторожно сняла промокший до нитки, невероятно тяжелый свитер, за ним и прилипшие к ногам джинсы, от чего тут же стало еще холоднее, поэтому укуталась в огромное белое полотенце, понимая, что если надену сухую одежду, то это ничем мне не поможет. Да и что мне вообще способно помочь в этот момент? Ни одно успокоительное, ни одно обезболивающее… Напрасная трата времени. Развернулась, а он стоял на пороге с подносом на руках, смотря на меня словно обреченный. Казалось, что именно так выглядели люди, готовясь к смертной казни. Что же ты придумываешь, Гвендолин, когда сама и вправду отправляешь себя саму на казнь, где гнить тебе на смертном одре вечность? - Прости, за вторжение, - произнесла я, избегая его взгляда. - Что случилось, Гвендолин? - Шарлотта. И все-таки посмотрела в его глаза. Он будто перестал дышать, смотря уже не на меня, а сквозь. - Так я назвала себя, верно? Никаких ошибок, никаких переворотов в истории. Ты должен знать об этом. Словно кадр из фильма – это было так же ярко. Горящий Манор Хаус, пуля, что разорвала мое легкое, заставляя меня истекать кровью и умереть не то от боли, не то от потери крови. В восемнадцатом веке, совершенно неожиданно, в семнадцать лет. Будто бы так и было заложено в моей судьбе. - Ты был там, и ни слова не сказал мне. Неужели я не заслужила правды? Осторожно поставив поднос на кофейный столик, он сел на диван, будто не выдерживая веса тела. Казалось, что он вот-вот сломает себе переносицу, так сильно он ее тёр. - Я думал, что мы договорились поговорить завтра, - прошептал он, все еще не поднимая взгляд. - Нет, больше никаких «потом» или «завтра». Или сейчас или никогда. То, как резко он поднялся на ноги, заставило меня отпрянуть на пару шагов назад и почти отпустить полотенце, тут же подбирая его. - Тогда я выбираю «никогда». Слова могут убивать, вы в курсе? Я истекала кровью, не в силах даже закрыть рану руками. - Ты обещал, – прошептала я, качая головой, не в силах поверить, что и он и вправду перерезает мне последний путь к отступлению. Казалось, что моя единственная надежда уходит ко дну, хоть я и стараюсь поймать ее рукой. - Я обещал поговорить с тобой завтра, Гвендолин! – прорычал он, продолжая гневно сверлить меня взглядом. - Что от этого изменится? Ты не успел придумать как бы покрасивее солгать мне? – с иронией спросила я, не в силах больше сдерживать бурю внутри меня. Его нынешнее поведение никак не вязалось с утренним, и я всячески отказывалась верить, что виновата в этом я. - Прекрати. - Нет, объясни мне! - Тебе нужно успокоиться. - Нет, это тебе стоит успокоиться! Казалось, что наши крики лишь подпитывают ливень за окном. В подтверждение этого небо разразилось шумом – это гром перекрывал абсолютно все, от того я вздрогнула, наконец-то отвернувшись от ставших темными глаз Гидеона. В приглушенном свете лампы, они казались черными, а не зелеными, что заставляло мое сердце болеть еще больше. И не только от тоски, а от того, что единственный человек, который, как мне казалось, сможет мне помочь, только что отвернулся от меня и поставил жирную точку на моей глупой надежде. Смотря в пол, я отошла от него на пару шагов и скинула полотенце, оставшись в одном нижнем белье. Стало абсолютно плевать на все. Теперь я понимала, что моя жизнь стала бессмысленной в тот же момент, когда я открыла глаза в этом мире, закрыв их в абсолютно другом. Стало ли это еще одним последствием комы? Определенно. Стоило ли думать о том, что что-то станет лучше завтра? Определенно нет. Не произнося ни слова, я стала натягивать на себя мокрые джинсы. Гидеон продолжал смотреть на меня, но и на это мне было плевать. - Что ты делаешь? – спросил он, еле сдерживая гнев. Казалось, что он вот-вот сорвется и начнет кричать громче грома. Я не ответила, а лишь натянула на себя и свитер и направилась к входной двери, но он поймал меня, когда я проходила мимо него. - Гвендолин, прекрати. Пожалуйста, дай мне время и я все тебе скажу. - Ты уже все сказал. Наверное, мне стоило сдаться еще на полпути сюда. - Нет, не все. Прими душ, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать. Его голос надломлен и это каким-то образом действует на меня, успокаивая, позволяя знать, что я добилась своего. Нечестно, болезненно, но все же действенно. Я кивнула и через несколько минут уже стояла под горячими струями воды, разительно отличающимися от холодного порыва ливня. Слишком много воды для одного дня, но волшебным образом, она успокаивала мои оголенные как провода нервы, а не наоборот, зажигая ярость и уничтожая. Какая-то часть меня знала, почему Гидеон поступал так со мной, но это часть была наглухо закрыта на замок, в то время как другая, та, которая кричала мне о Бенедикте, жаждала объяснений и правды. И эта сторона перевешивала чашу весов в свою пользу. Равная аналогии с волками, где побеждает тот, кого ты кормишь. Только мой волк начинал пожирать того, кто слабее. Когда я вернулась в гостиную, Гидеон, сгорбившись, сидел на диване, опустив голову и сцепив руки на затылке. И я мысленно умоляла его о прощении, в итоге не произнеся ни слова. Мне бы хотелось, чтобы ему стало со мной легче. Но каждый раз мы ругаемся, словно старые и брошенные судьбою люди – со всей яростью, накопившейся за долгое время. Нам просто противопоказано быть вместе. - Тебе лучше? – спросил он, когда наконец-то поднял голову и взглянул в мою сторону. Я кивнула, не понимая, как объяснить себе этот вопрос и для чего он был задан. - О чем ты хотела поговорить? Вот так вот в лоб. Словно и не было ссоры, где он напрямую заявил, что не собирается ничего говорить. На мгновение я даже растерялась, забывая все то, что хотела спросить. От того молчание немного затянулось. - Как долго я пробыла в 18 веке? - Почти год, - Я была замужем? - Да, за Бенедиктом Бенфордом II. Услышав знакомое имя, мое сердце словно пропустило удар. Удерживая слишком большие для меня, пижамные штаны Гидеона, я села в кресло, стоявшее рядом с диваном. И не отрывая взгляда от де Виллера, продолжила: - У меня были дети? Гидеон будто проснулся от глубокого сна и с удивлением уставился на меня. - Что? Нет! - Я любила его? Продолжая сверлить его взглядом, я ждала ответа, как удара по наковальне. Ведь он решал абсолютно все в моей жизни, от рождения до смерти. Поэтому я ждала ответа, сама до конца не понимая, какого же именно ответа ожидала. И молчание становилось невыносимее с каждой секундой. - Да, - наконец-то произносит Гидеон и я ликую, словно победитель, хотя приз может обернуться пулей в спине. И вот, все мое мироздание сосредоточилось на том единственном, что мне хотелось больше всего. На том, ради чего я выбежала из дома, хлопнув дверью и разбудив тем самым большую часть семьи, которую не знала и не помнила, не важно, ведь я покинула их давным-давно. Поэтому мои слова звучали для меня как лекарство от рака. Я лечилась ими, и сердце мое переставало болеть. Я знала ответ до того, как задала вопрос. И все, что оставалось Гидеону – это лишь сказать правду. - Я хочу вернуться в 18 век. Могут ли слова становиться и приговором? Безусловно. От того Гидеон выглядел, словно молния попала точно в него, а не в дерево за окном. Почему же мне казалось, что это я, я виновата в его состоянии? Довела его до белого каления своими подозрениями и беспредельной наглостью. Заявилась в час ночи и требовала невозможного, что могло бы уничтожить его статус в Ложе. - Нет, - он мотал головой, отворачиваясь от меня. Избегая моего взгляда, - Нет. Ни за что. - Почему нет? Меня ничего не держало здесь. Ничего, что я не могла бы оставить сейчас. - Здесь твой дом. - Я даже не помню этот дом. - Но ты вспомнишь! – он снова сорвался на крик. Вскочил на ноги и мерил шагами комнату, сжимая кулаки так, что белели костяшки. В испуге я вжалась в кресло, продолжая гнуть свое не смотря ни на что. - Какая к черту разница, вспомню я или нет? Я помню Бенедикта и этого мне достаточно, чтобы жить дальше, - прошептала я, отворачиваясь к стене. Буря за окном стала сильнее или это сердце разрывалось на части с громким треском? Было не важно, я упивалась воспоминаниями, они стали моими детьми и я укачивала их в душе, заставляя заснуть, но… боль все равно выходила на первый план. - Ты знаешь недостаточно! – гневно прошептал он в ответ, а затем с криком снес абсолютно все, что стояло на облицовке камина. Фарфоровые вазы с треском разбиваются о паркет, в то время как металлические часы оставляют на нем глубокую царапину. И я клянусь, что слышала, как бешено колотилось сердце Гидеона, пока он пытался придти в себя, сложив руки на той же самой облицовке камина и опустив голову. Эта ночь стала агонией не только для меня. Молчание затянулось на вечность, утягивая нас в зыбучие пески непонимания и гнева. Сколько можно пытаться изменить свою жизнь? Вот оно - мое море попыток, и оно ждало своего часа – либо утопит меня, либо выплыву. - Я не могу этого сделать, - наконец-то прошептал он, не поднимая головы, все еще смотря на камин и не сдвинувшись с места. – Просто не могу, Гвендолин. - Не можешь или не хочешь? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я подумала, как жестоко обвинение. Но воробей вылетел и исчез в небе. - Зачем ты так со мной? – задал он вопрос, только вот не мне, себе под нос, будто не я его собеседник, а глупое провидение. Оно резало его на части. - Я сделаю это с тобой или без тебя, - я поднялась на ноги, чтобы подойти к нему ближе, но не рискнула обниматься с ножами из его спины, от того и осталась стоять на месте словно приросла к этому паркету. С каждой секундой становилось тяжелее дышать, чтобы бороться со слезами обиды, но кто я, чтобы решать за кого-то другого? Девушка, запертая в ненавистном ей веке не силой, а рождением. В веке, где не было бы никого, кто бы понял эту темноту в центре жизни – ни памяти, ни чувств. Все то, что когда-то было моим - стало чужим. Все прожито зря – все шестнадцать лет, из которых только семнадцатый мучил своей яркостью, разгоняя тучу над головой и внося луч свет. Почему этого никто не видел? Когда люди успели, стать такими безразличными к чужому горю? Вот оно выжигает меня дотла. Разве вы не видите? - Пожалуйста, это все о чем я прошу, - теперь я умоляла Гидеона, не находя другого выхода. Злость отступала от меня, подходя к нему все ближе. Его плечи напряглись и слышно было как клацнули зубы, от того как сильно и резко он сжал челюсть. - Ты умерла для 18 века. Последний круг для утопающего. Я все равно не успела ухватиться и ушла на дно. - Все можно начать сначала. - Он, возможно, уже не примет тебя. Ложь. Он принял бы меня и ждал, даже если бы я попала в ад за самые ужасные грехи. - Я верю в иное. И вновь молчание, что стало моим вынужденным спутником. Секунда шла за другой, и, опустив руки от бессилия, я направилась к выходу, подобрав свою мокрую одежду с пола и наплевав на то, что всё еще нахожусь в Гидеоновских пижамных штанах и майке, попутно жалея о том, что вообще подумала, что смогу найти здесь помощь. Мне хотелось кричать от безысходности, ведь я умирала от тоски, и никто, абсолютно никто, не собирался вылечить меня от нее. Лекарство же было заперто в одной точке, в одной цифре, которую многие бы и вовсе не смогли преодолеть. Но я могла, мне стоило сделать только шаг, а я не приросла к земле, на которой не хотела стоять. Моя рука уже тянулась к дверной ручке, когда я услышала скрип половицы. Я обернулась, ожидая увидеть там Гидеона, но вместо него увидела застывшего посреди коридора Рафаэля, что смотрел на меня, сдвинув брови на переносице. Что не было шоком – наверняка он слышал наши крики, странно, что собирать трупы он вышел только сейчас. - Прекрати, Гвендолин, - сказал он, а я стояла и смотрела на него, протянув руку к двери. Не понимая и понимая одновременно, отчего он смотрит на меня с таким сожалением, - Прекрати ломать его, словно свою игрушку. Мне хотелось возразить. «Нет, это не я его ломаю, а он меня» - хотела сказать я, но слова застряли в горле, от того так оно першило. Поэтому я просто возвращала ему тот же сожалеющий взгляд, надеясь, что он понял – силы мои иссякли при другом споре. - Кем же ты стала? Это даже не было вопросом, потому что он схватил телефон и уже набирал чей-то номер, чтобы через несколько секунд вызвать мне такси. Вот так вот просто. Хотела уйти сама, а меня выгнали, как собаку. Я бы ушла, не дождавшись машины, чтобы быть более самостоятельной, нежели сейчас. Но в коридор вышел Гидеон. Красный от злости, но уже собранный, смотрящий прямо на меня. - Я обещаю подумать. Обещаю, что утром скажу тебе свой ответ. Не успела я обезуметь от внезапного облегчения, когда с моих плеч свалился огромный камень, как услышала крик Рафаэля: - Что? Гидеон, ты спятил? Ты же не можешь просто так взять и отправить ее в другой век! Дядя убьет тебя! Ты сам себя убьешь! Как же в гневе они были схожи. - Иди спать, Рафаэль, - сухо ответил ему Гидеон. - Нет! Я сейчас позвоню Фальку и пресеку это безумие! – младший де Виллер тут же вновь начал набирать номер дяди, но его брат тут же выхватил из его рук телефон, швырнув его на диван и преграждая Рафаэлю путь в гостиную. - Это не тебе решать. - Как и не тебе! Казалось, что в этот день я наслушалась криков настолько, что они въелись в мою память. Они спорили, а я не двигалась с места, боясь спугнуть кошмар, отвлекающий меня от кошмара похуже. Они замолчали лишь тогда, когда за окном послышался скрип колес подъехавшего такси, что стало для меня отправной точкой в будущее. Я уходила, понимая, что уже никогда не вернусь в этот дом снова. Не в этом веке, не с этими людьми. Возможно, это заняло бы много времени – вернуться туда, откуда я начала свою историю, но теперь я собиралась попрощаться с этой жизнью, с этим неоновым и новым Лондоном, чтобы повернуть реку вспять и войти в нее дважды. Я знала, что видела Рафаэля в последний раз в этой жизни, но люди так устроены – все мы встречаемся и расходимся, наши первые секунды становятся последними так же просто как моргнуть и не заметить этот миг. Это не было поводом опускать руки, даже если мое сердце разрывалось на части, отговаривая, умоляя смириться, ничего не менять. Крупье завел барабан. Ставки были сделаны. Ставки больше не принимались. Иллюстрация к главе: http://radikall.com/images/2014/05/23/Qw53Z.png http://radikall.com/images/2014/05/23/CQqzA.jpg