и плачу вашею слезой

Выстрелил! Попал! Он стрелял в Эрика, и пуля точно не просвистела мимо – в этом Рауль готов был поклясться чем угодно. Волнение смешалось со смутным ликованием – он почти прикончил зверя! Пусть тот и сбежал, поджав хвост – шутки шутками, а и такие слухи бродили местами по театру – по водосточной трубе, как очередной кот, все же это был он, Эрик, и Рауль чуть не стал причиной его долгожданной гибели. А может быть, и стал – просто слегка отсрочил, попав не в самое сердце. Что ж, бывает. В жизни всегда есть место небольшой простительной оплошности. Рауль в тот день был абсолютно счастлив. Счастлив, что смог убить живого человека – на тот момент уже ни у кого не оставалось ни единого сомнения, что он был непременно живым и непременно человеком. Самым настоящим человеком, все, что бы ни твердил проклятый облик - лишь зрительный обман. Раулю отчего-то нравилось быть убийцей. Нет, не убийцей – рыцарем. Благородным рыцарем. Там, где роскошный блеск доспехов, там и благодарный поцелуй прекрасной дамы, которую рыцарь удосужился спасти от своими руками убитого чудовища. А потом – хоть под венец, хоть не под венец... Что душе угодно. Или же как карта ляжет. Дело оставалось за малым – вызволение Кристины. Раулю больше не было страшно. Какой тут страх, когда рыцарские доспехи уже приросли намертво, даже с кожей не отодрать! Смелости хватило до первого же шага в промозглое подземелье. Гул шагов от подземного эха и снующие под ногами крысы уже подкашивали на корню, ослабляли дух в геометрической прогрессии. Их одних бы хватило, чтобы виконту захотелось трусливо повернуть назад. Что уж тут говорить про хваленую камеру пыток. Рауль никогда в жизни не видел ничего подобного. И вовек бы предпочитал не видеть. Человеческий гений в сочетании с нечеловеческой жестокостью порождал нечто неземное, нечто адское – и в то же время прекрасное в своей дьявольщине. Свист над головой. Языком по гладкому зеркалу. На шее – проклятая петля. И до него добралась – наверняка ж под него была и заточена. Вязалась с единой мыслью – о нем. Персональная. Эрику бы на такое точно ума хватило, расчетливости и злорадства тем более. Когда Рауль был свободен, было уже не до доспехов и не до поцелуев прекрасной дамы. В подземелье воцарилась тишина, капала только где-то вода на том конце озера. Эрик на коленях, разбитый, раздавленный в осколки – не этого хотели, виконт? И Кристина. Кристина, которая и смотреть не желала на Рауля – на Эрика и подавно. Не удостоила ни одного из них взглядом, отделалась поцелуем. Под венцом надо в губы, на отпевании – в лоб. Она сделала правильный выбор. Кристина сбежала, не разбирая дороги. Не трусливо, не поджимая хвоста. Гордая, так и не склонившая головы - но сбежала. Когда знаешь, что путь тебе больше не преградит ни одна смертельная ловушка, слишком тяжело стоять на месте. После пережитого ее и ловушки бы не остановили – слишком силен был соблазн вырваться на волю и бежать, бежать, бежать... Забыть про все, забыть про всех, как будто не было этих страшных дней и этих долгих, мучительных лет, пока тянулась прелюдия к смертельному ужасу. Не сможет она вылечиться от этой травмы до конца, не забывается такое никогда и ни за что, как бы ни старалась психика задвинуть самое болезненное на такие задворки сознания, откуда и при всем желании не откопаешь. Но пока был шанс на хоть какую-то нормальную жизнь в этом брезжащем в конце тоннеля "после" - бежать, бежать, бежать! Рауль тоже хотел, безусловно, бежать. Бежать даже не столь за ней, сколь отсюда. Он-то, может, и не так глубоко разорван изнутри этим кошмаром, как рыба, угодившая на убийственный крючок – но и его жизнь уже не срастется до конца, как и жизни всех невольных очевидцев. Сам того не желая, Эрик ломал судьбы и шел по головам. Уже не замечал, уже привык, свыкся, прикрыл глаза, чтоы не травмировать психику хотя бы смертельно. Потерял счет жертвам, прекратил их страдальчески отпевать, кляня поганое чудовище, которым являлся сам. Ломал, ломал, ломал, только морщись от хруста, только подбирай осколки. Не великой цели ради, а уже просто по велению глубоко затуманенного разума. Боже, прости этого грешного, не ведает, что творит. Боже не простил. Кара настигла его слишком неожиданно – под самый-самый конец. Жуткая, страшная, смертельно болезненная кара. Осознание. Эрик словно очнулся, включился, словно щелкнул внутри решающий тумблер – и он в ужасе посмотрел со стороны на кровь на собственных руках. Обернулся, глянул с тоской на оставленные за собой осколки невинных - и раскрошился сам, на куда более мелкие частицы. Распался на атомы. Умереть бы теперь хорошо, прямиком в адский котел. Но и такой легкой доли, видать, не заслужил, раз жизнь теплилась, упорно не хотела покидать безобразное тело. Ни пуля не берет, ни безумие. Верно говорили - стало быть, смерть сама ему сестра. Или просто устала от него, устала подбирать за ним осколки. Мучайся теперь. Живи, чудовище. Рауль тем временем хотел было уже бежать – но что-то его держало. Стало быть, и вправду было у него что-то общее с неудачливой рыбой на металлическом крючке. Внутренности рвет на части, прокалывает нещадно, но если сорваться, будет хуже в разы. Инородный предмет закупоривает сосуды, не дает умереть от кровопотери, не дает жизни покинуть тело, и выхода больше нет. Сорваться – окончательно разорвать себя в клочья. И Рауль стоит на месте. Смиренно и покорно. Будь что будет. В голове крутится глупая мысль – Эрику, наверное, сейчас тяжелее. Куда тяжелее. Даже если не брать все то, что было в прошлом – будушее его было куда страшнее. Истории его Рауль до сегодняшнего вечера и вовсе не знал, а как узнал, до сих пор не мог прийти в себя, поверить наконец. И это все... он? Тот самый? Тот самый, про кого только и слышно было – ну я прикончу этого падлу... Убить зверя, загнать мертвеца в его могилу, в этом видели избавление, а в нем – только лишь угрозу. И среди них был Рауль, Рауль! Упавшая пеленой на глаза любовь к Кристине не давала разглядеть ничего за этим бешеным желанием мстить. Да и любовь ли? Шаньи уже давно не был уверен в своих чувствах к ней, и были все причины. Он снова и снова прокручивал в голове их игру в догонялки, никогда не знавшую честных правил – в их паре он догоняет, она убегает, и никогда не наоборот! – и все становилось кристально ясно. Желание обладать и нежелание принимать никаких больно царапающих самолюбие отказов – вот и вся его хваленая любовь. Несчастная Кристина. И еще более несчастный Эрик. Рауль дергается с места. Решительный шаг, стоивший ему слишком много. Только дергается – и тут же замирает снова. Гробовую тишину подземелья прорезает голос. Больше не грозный, больше не навевающий ужас, но не растерявший еще остатков былого величия. Посидите со мной.