The risk I took was calculated, but man, am I bad at math

— Любой творческий коллектив, в котором минимум три человека, состоит из клишированных персонажей, — с умным видом говорит Сокджин. — Угрюмая булка, добрый накачанный чувак и гиперактивный хомяк. — Почему хомяк? — спрашивает Юнги. — Потому что, не спорь с хёном вообще, — хихикает Сокджин. — Но я те клянусь, это прям непреложная истина! Юнги хмыкает тогда и не отвечает. Юнги смотрит на Чана, и смысл слов Сокджина начинает медленно до него доходить. — Это Джисон, а это Чанбин, — Чан представляет их и улыбается. — Очень рады будем с вами поработать, сонбэ! — и кланяются синхронно все трое. — Ой, да ладно, какие мы сонбэ, — Намджун смеётся неловко. — Заходите уже, чего на пороге стоять. В маленькой студии становится тесно и шумновато; Юнги утыкается в телефон и делает вид, что его тут нет. Чан это, очевидно, добрый накачанный чувак: Юнги смотрит, как тот разговаривает с Намджуном, и проводит вполне очевидные параллели. Чанбин это, видимо, угрюмая булка: он улыбается, кивает на всё внимательно, но Юнги чувствует в нем какую-то подозрительно родственную душу. Джисон… А, ну тут понятно вообще. Щеки его, как и Хосока, выдают. — Реально хомяки, — бурчит под нос Юнги. — Что? — Намджун оборачивается на него. — Ты что-то сказал? — Я сказал, что тут душновато, окно открой, — бурчит чуть громче Юнги. — А, точно, — Намджун поднимается, но Чан успевает раньше. — Нормально? — спрашивает он, улыбаясь Юнги мягко, и Юнги кивает, радуясь, что под отросшими волосами не видно его краснеющих ушей. Они заканчивают поздно ночью, вылезают из студии уставшие — все, кроме Чана. — Он вообще не спит, по-моему, — делится с ними Джисон. — Ему как не напишешь — всегда онлайн. — Я сплю! — возмущается Чан. — Только интервально! — Да, да, мешкам под глазами это своим скажи. Намджун тут же включается в разговор о том, что сон переоценен, и как ему советовали пить кофе без кофеина, дескать, с ним лучше засыпается, но какой смысл в этом тогда, и они тут же переключаются на обсуждение кофеен и всевозможных сортов американо — холодный? горячий? может, вообще фильтр? а я вот люблю растворимый, чего вы смотрите так?, и Юнги снова молчит. — Юнги-хён, — Чан как-то незаметно оказывается рядом. — А ты завтра работаешь? — Я всегда работаю, — Юнги зевает широко. — Я же фрилансер. — А, точно, — Чан улыбается ему застенчиво, опять до ямочек на щеках, да что ж за напасть-то. — А можно я приду? — Не всё успели что ли? Намджуна не будет… — Я знаю, — Чан улыбается чуть шире. — Так можно? — Ну приходи, я ж не могу тебе запретить, — Сокджину с Тэхёном Юнги запретил, но Чану об этом знать не обязательно. — Классно, — Чан кивает и снова отдрейфовывает к своим мелким. Юнги смотрит на них и вздыхает: то ли по ушедшей молодости, то ли по Чану. Непонятно. Работа не идет, и Юнги бы с удовольствием ушел домой, но Чан пишет ему, что будет к 15:00, и Юнги мается бездельем. Он почти задремывает — спит ли хоть кто-то из них нормально? , когда в дверь стучат. — Заходи, — хрипло зовёт он, протирая глаза. — Привет, — Чан неловко заходит, у него два высоких стакана на картонной подложке, и от них очень здорово пахнет кофе. — Я вот решил взять, хотя поздновато, наверно, для кофе… — Никогда не поздновато, — Юнги забирает свой стакан, и цедит кофе неприлично долго, прикрываясь им от разговоров. Чан разговаривает с ним сам, без конца рассказывая про их с ребятами концепцию, Юнги остается только кивать. — А ещё у нас кавер на TWICE есть, — вдруг говорит он, выдергивая Юнги из дерганного потока своей речи. — Хочешь посмотреть… хён? Юнги кивает осоловело; Чан тут же усаживается рядом, слишком близко, на непритязательный вкус Юнги, и сует под нос телефон с открытым роликом на ютубе. — Че-т я его у тебя на канале не видел, — говорит Юнги и тут же мысленно прописывает себе по щщам. — А, ты смотрел? — Чан снова широко улыбается. — Он просто в приватном плейлисте, чтобы никто в компромат не утащил, когда мы станем офигеть как знамениты. Юнги смотрит, как эти трое старательно поют, что хотят чувствовать себя особенными, и танцуют невпопад, смеётся даже — Чан старается больше всех, что с его комплекцией выглядит уморительно. — Здорово, да? — Чан убирает телефон, но с дивана не встает, так и сидит бедром к бедру. — Мы, может, официальный кавер запишем. — Ага, классно, — Юнги чаново бедро нервирует — оно теплое даже через два слоя джинс и крепкое, сразу видно, человек в качалку ходит чаще, чем Юнги пьёт кофе. Они болтают ещё немного, Чан с сожалением смотрит на часы — подработка совсем скоро и надо идти. Юнги прикидывает, что много он тут сегодня не наработает, убирает ноутбук в рюкзак, и они выходят вместе. — Эй, хён, давай селку сделаем, — Чан достает телефон и тычет пальцем в большое зеркало, которое висит почти на выходе из здания. Юнги немного стыдно признаваться, но селки он любит, поэтому даже не протестует, когда Чан щелкает их несколько раз — и в полный рост, и только лица на фронталку, обещает скинуть, на прощание обнимает — снова выбивая воздух из легких, и уходит, натянув наушники. Юнги смотрит ему вслед — Чан даже идет как-то не так, пружинит от каждого шага, полный жизни и энергии. — Вот бы мне так не спать, — снова бурчит Юнги себе под нос, разворачиваясь в противоположную сторону. Чан скидывает ему фотографии уже совсем вечером, когда Юнги с Сокджином сидят на кухне, приговаривая огромную миску жареной лапши на двоих. — О, — Сокджин перегибается через стол, заглядывая в экран. — Это тот австралийский пацан, про которого Чонгук рассказывал? — Ага, — Юнги сохраняет себе карточки бережно, в конце концов, он же живой человек и у него тоже есть свои слабости (и минусы). — Ну трындец, — Сокджин снова опускается на свой стул и запихивает в рот такой огромный моток лапши, что у него рот не закрывается. Юнги с ним абсолютно согласен — трындец, абсолютный и бесповоротный. Он пересматривает фотографии ночью, перед сном, когда пересохшие от долгого втыкания в компьютер глаза начинают слипаться; Чан правда огромный, а толстовка на нем — популярный оверсайз — делает его еще больше. Рядом с ним Юнги выглядит как детсадовец, и их разница в росте вообще не ощутима. Телефон беззвучно вибрирует, и Юнги вздыхает обреченно. Понятно же, кто ему может в полпятого утра писать. «Хён, можешь дать какао Намджуна, пожалуйста?». Юнги печатает намджунов айди, отправляет и только потом понимает, что у Чана на аватарке свежая селка — их селка. Общая. Юнги бы повыл в подушку, но он, во-первых, слишком взрослый для этого, а во-вторых. Во-вторых он не придумывает, засыпая, и воет утром уже в кофе, когда читает намджуново «Придешь сегодня? Чани про тебя спрашивал», потому что никуда он не пойдет, и какой нахрен «Чани», и с каких пор Намджун его так зовет, если они знакомы два дня? Миллион вопросов, и ни одного ответа.