The risk I took was calculated, but man, am I bad at math

Это происходит незаметно, как весна наступает: становится теплее с каждым днем, а не разом, снег тает, все вокруг расцветает. У Чана внутри тоже весна несмотря на декабрь и ледяной ветер, пробирающийся под пуховик, шарф и толстовку. Чонгук, немного застенчивый и замечательный Чонгук, познакомившийся с Чаном в качалке, зовет его к своим друзьям — Чан не против новых знакомств, он всегда только «за». Чонгук рассказывает про Мин Юнги так, словно это самый классный человек во вселенной, что «хён так много всего умеет, он и музыкой занимается, и знает кучу всего, и вообще, хотя у меня все хёны такие, я потом тебя с остальными познакомлю!», и Чан ожидает встретить кого-то, похожего на него самого. Мин Юнги выглядит как человек, который давно не спал и задолбался по самое не хочу, он разговаривает неохотно и мало, косится на Чана из-под челки и много залипает в телефоне. — О, а хочешь в студию к Юнги-хёну тебя свожу? — спрашивает Чонгук и, не слушая, как Юнги начинает протестующе скрипеть, расписывает, как там классно. Чану немного неудобно — Юнги не выглядит человеком, который хотел бы, чтобы Чан был в его студии, но Чонгук уверяет, что всё нормально, хён всегда такой, не принимай на свой счёт, и Чан соглашается. Студия у Юнги классная, он разрешает остаться и даже поиграть на гитаре, хвалит чанову игру — и Чан думает тогда, что, может быть, Юнги просто стесняется. Он ходит в студию как на работу, знакомится с Намджуном, даёт Юнги ссылку на свой канал и перестает принимать его хмурое лицо за недружелюбие — Чонгук был прав, Юнги почти всегда такой. Чан не замечает, в какой момент прикосновения к Юнги начинают отличаться от остальных — он часто обнимается, часто дотрагивается до друзей, Чану нравится это, но с Юнги всё почему-то по-другому. И Чан не понимает до последнего, пока Намджун не пишет ему, что Юнги заболел и в студии ещё некоторое время не появится. Чан звонит ему тут же, смотрит на него, закутанного в одеяло, кашляющего надсадно, и в груди очень болит. Чан привык быть старшим братом всем вокруг, заботиться и помогать, и ему физически некомфортно от того, что он не может сделать ничего для Юнги — о нем наверняка позаботились его друзья, они у него классные. А потом Юнги что-то лопочет в одеяло, прикрывает глаза, засыпает, кажется, и Чан замолкает. В голове проясняется. Это не как обычно, не как к Чанбину, или Джисону, или Хёнджину, к подопечному и другу, не как к Намджуну — к старшему и классному. Юнги ему нравится — н р а в и т с я, как мужчина, как тот, кого Чан хотел бы обнимать наедине, с кем хотел бы встречаться, быть вместе. — Чан? — спрашивает Юнги хрипло, просыпаясь, и Чан тут же начинает болтать снова, не останавливаясь ни на минуту, пока Юнги, наконец, не засыпает глубоко и не роняет телефон на кровать. Чан отключается, звонок на час тридцать восемь, время, за которое его жизнь немножко перевернулась. Юнги смотрит его трансляции, Юнги помогает им с проектами, Юнги занимает все его дни и мысли, Чан отвлекается только на работу и спортзал, но в разговорах, в мыслях, даже во сне — только Юнги, и это невыносимо. Раньше у него такого не было. Если бы дело было в Австралии — Чан бы просто спросил, быстро и без проблем, узнал, что и как, но он не в Австралии, и Юнги старше. И Чан не знает, у кого спросить совета: его друзья либо встречаются много лет между собой, либо так же много лет не встречаются ни с кем вообще. — Тебе нравится Юнги, да? — Сокджин, сосед Юнги, застает его врасплох, Чан ступорится на секунду. — Все уже знают, расслабься. — Все? — Чан косится на дверь ванны, за которой шумит вода — Юнги моет руки. — Не, он не в курсе, — Сокджин беззаботно убирает упаковки от лапши, кидает палочки в мойку. — Он вообще в этих делах тот ещё балбес. Чан выдыхает. — Если честно, — Сокджин усаживается напротив, подпирая щеку ладонью. — Тебе реально не повезло. У Юнги очень позднее зажигание, он будет вокруг да около ходить миллион лет, но ничего не сделает. Типа, не поговорит с тобой, не обнимет, даже за руку не возьмет. — Он, эм, асексуален? — спрашивает Чан осторожно. — Чего? — Сокджин смеётся. — Нет, конечно. Просто тупой. — Кто тупой? — Юнги высовывается из ванной, вытирая руки полотенцем. — Ты, разумеется, — Сокджин улыбается ему гаденько. — Эй-эй-эй, — Юнги швыряет полотенце обратно в ванную. — Ты мне, конечно, хён, но это как-то чересчур! — Нормально, — Сокджин смотрит на часы. — Ой, какая незадача, срочно надо идти по делам, развлекайтесь, — и уходит так быстро, что Чан не успевает ничего сказать. — Не слушай Сокджина, он странненький, — в очередной раз буркает Юнги. — Ага, — Чан смотрит на его нахмуренные брови и ужасно хочет поцеловать Юнги в лоб. Он уже едет домой, когда ему приходит сообщение: «Если не будешь действовать сам, то до него никогда не дойдет ;)». Чан вздыхает — он бы рад, но как подступиться не знает совершенно. Чан старается, правда: он берёт Юнги за руку, он садится близко к нему, часто приходит в студию — чаще, чем нужно, у него и своя, вообще-то, есть; Чонин откровенно ржет над ним, говорит «Тяжелый случай», и Чан даже злиться не может — это правда. Ужасно тяжелый. Но Чан старается изо всех сил. А потом Юнги уезжает в Тэгу. Чан думает, что, может быть, его попустит за это время — но вместо этого становится хуже. Юнги с его ворчливостью, гоблинским смехом, мелкими движениями и командным голосом, когда речь заходит о работе, не хватает. Они переписываются — но это не то же самое, что сидеть рядом и рассказывать всё, касаться его коленей своими; они звонят друг другу, Юнги даже звонит сам иногда, и Чан смотрит на его уставшее лицо через экран — и ужасно хочет обнять. Невозможно. Чан чувствует себя школьником, влюбившимся впервые в жизни — и совершенно не знающим, что с этим делать. — У Юнги-хёна на той неделе день рождения, — роняет Намджун как-то невзначай. — Мы думаем, что, может быть, подарок ему какой-нибудь отправить. Будешь скидываться? — У меня получше идея есть, — друг Юнги, Хосок (Чан сравнивает его с Джисоном и улыбается украдкой, они могли бы быть братьями, наверно) смотрит на Чана, улыбаясь хитро. — Я, Чимин и Тэхён к нему поедем, я узнавал, он по-любому будет дома в этот день. Хочешь с нами? — Это… нормально? — спрашивает Чан, помявшись. — Вы его друзья, а я, ну, — он не знает, как назвать себя. Приятель? Протеже? Кем его считает Юнги? — Нормально, конечно, — Хосок улыбается ещё хитрее, и у Чана в голове всплывает сокджинье «Все уже знают». — Чимин с Тэхёном будут не против. Только это, Юнги не говори. Сюрприз будет. — Окей, — Чан улыбается. Он ужасно соскучился. — Мы выходим, — Хосок заматывается шарфом — на улице неожиданно морозно для марта. — Ты идешь? — Я куда-то засунул подарок, — Чан перерывает свой рюкзак в третий раз. — Это же почти рядом? Я догоню, идите. — Как знаешь, — Хосок пожимает плечами, увлекает за собой Чимина и Тэхёна, дверь хлопает, закрывая Чана в номере. На него накатывает несвойственная обычно неуверенность — хочет ли Юнги его видеть, будет ли он рад. Чан сует руку в карман, натыкаясь пальцами на бумажный конверт. — Ну точно, — бормочет он, беря коробку с тортом, оставленную Хосоком. — Тупица. Он выходит из номера, спускается по лестнице, все ускоряясь, на улицу вылетает уже почти бегом, и несётся до дома Юнги — тут и правда недалеко — даже не застегивая куртку. Ему ужасно жарко. За прилавком, наверное, мать Юнги, и Чан кланяется неловко. — Юнги, к тебе ещё пришли, — зовёт она, и Юнги появляется из неприметной двери позади неё. — Ну и что тут… — начинает он, и останавливается. Чан смотрит на его лицо — озаряющееся удивлением, он моргает недоверчиво, и не двигается с места. — С днем рождения, хён, — говорит Чан, и все его волнения враз пропадают. Юнги выглядит так, словно ужасно рад его видеть. Чан списывает это на алкоголь, он пьёт редко и мало, и вино даёт в голову, вытесняя все мысли. Юнги шепчет ему на ухо про «фиолетовый рамён», а Чану хочется повернуться, чтобы оказаться нос к носу. Он кладет руку Юнги на бедро — и тот не отстраняется, он почти касается Юнги губами, когда говорит про «астрофизическую хренотень», и тот как будто задерживает дыхание на секунду. Чан никогда так сильно не хотел остаться с ним наедине. Но одновременно он ужасно рад тому, что он здесь не один — такие вещи нужно делать в здравом уме и твердой памяти, и, хотя Юнги, кажется, неровно дышит к нему, Чану все равно хочется узнать это не сегодня, потом, когда они оба будут в состоянии отвечать за свои поступки. Они уходят очень поздно, прощаются с Юнги по очереди, обнимая на прощание; Тэхён несёт почти уснувшего и выпившего больше всех Чимина на спине, и они почти доходят до отеля, когда Чан спохватывается — он не отдал подарок. — Сейчас, — бросает он и бежит обратно. Юнги всё ещё на пороге, как будто знал, что Чан вернётся. — Хён, хён, — Чан запыхавшийся слегка, дышит тяжело. — Я забыл совсем отдать. Он протягивает обычный белый конверт, внутри диск с надписью черным маркером сверху. — Я там собрал кое-что, на следующей трансляции думаю включить, хотел, чтобы ты первый послушал. — Мог бы на почту скинуть, — Юнги улыбается широко, засовывая диск в карман. — Подумал, что так будет лучше, — Чан закусывает губу. Может быть, всё-таки сейчас? Он делает шаг ближе, Юнги смотрит на него сонно и устало, но довольно, щеки у него красные от алкоголя и ветра, и Чан чувствует, что сердце заходится в груди — то ли от бега, то ли от того, что невыносимо хочется поцеловать. Он обнимает Юнги — осторожно, стараясь вложить в это объятие столько нежности, сколько сможет, передать всё, что чувствует. Юнги обнимает его в ответ, и Чана захлестывает любовью с головой. — Возвращайся скорее в Сеул, — говорит он вместо того, чтобы признаться, и убегает раньше, чем Юнги успевает ответить. Хосок кивает ему, прикладывая палец к губам — Тэхён с Чимином спят вповалку на узкой кровати. — Ну как? — спрашивает он шепотом. — Хорошо, — улыбается Чан. — Всё очень хорошо. В груди щемит, и он лежит до самого утра без сна, с улыбкой пялясь в потолок. Феликс приезжает за неделю до того, как возвращается Юнги. Чан на стену лезет от того, как соскучился, и спасается тем, что кузена, почти брата, нужно провести по всем туристически популярным и не очень местам, познакомить со всеми — Феликс такое солнышко, что Чан совсем за него не волнуется, у Феликса талант нравиться всем вокруг. — Мы сегодня идем в клуб, — говорит Джисон, плюхаясь на кровать Чана. — Феликс, пойдешь с нами? — А можно? — Можно, конечно, — Джисон тискает его с пристрастием, Феликс смеётся — ему нравится такое внимание, всем в семье Чана нравится. — Знаешь, кто еще идет? — улыбается вдруг Джисон ехидно. — Кто? — спрашивает Чан, не отвлекаясь от ноутбука. — Угадай, — голос у Джисона ну чересчур уж довольный, и Чан оборачивается резко. — Он приехал? — Он приехал. Чан смотрит на календарь — точно, сегодня ведь, он совсем забыл. — Кто приехал? — Феликс переводит взгляд с одного на другого. — Мой друг, — Чан чешет в затылке, не зная, стоит ли говорить. Все вокруг ведут себя так, словно знают, но никто на самом деле никогда не упоминает напрямую — кроме Сокджина тогда, в самом начале, и Чан не уверен, стоит ли это озвучивать вслух. — Ага, друг, — кивает Джисон, окидывая Чана оценивающим взглядом. — И раз уж твой, кхм, друг, приезжает, и Феликс тоже в корейский клуб в первый раз идет, может, ты приоденешься? — Чем плохи толстовки? — протестует Чан. — В клуб? — Джисон закатывает глаза. — В клуб? — вторит ему Феликс. — Вы сговорились? — Чан вздыхает. — Я не знаю, у меня нет ничего особо подходящего… — Майка без рукавов у тебя есть, — пожимает плечами Джисон. — По-моему, в самый раз. Чан сомневается — всего на секунду, но, в конце концов, это ведь клуб, бога ради, и кивает. — Намджун написал, что надо приехать к одиннадцати. Чан смотрит на экран ноутбука — работы еще непочатый край, и он вздыхает: — Я опоздаю. — Тогда я забираю Феликса, — Джисон подскакивает с кровати. — Пошли, Ёнбокки, у нас такая куча дел! Я Чанбина вечером тоже захвачу, не переживай, — говорит он на прощание, и, когда дверь за ним и Феликсом закрывается, Чан вздыхает. «С возвращением, хён», пишет он в какао, кладёт телефон экраном вниз и надевает наушники. В клубе жарко, и Чан радуется, что не надел толстовку — сварился бы заживо. Он видит Юнги издалека: тот болтает с Феликсом на баре, и Чан надеется подкрасться незаметно, но Феликс замечает, кричит: — Крис! Кристофер! — и Чан в два больших шага оказывается рядом, не может удержаться, обнимает Юнги со спины. — Я так рад, что ты приехал, наконец-то. Юнги под его руками напрягается, сзади Джисон орет «Чани-хён!», и Юнги быстро оборачивается. — А где Кристофер? — это первое, что он выдавливает из себя, и Чан не может удержаться от смеха — такое дурацкое у Юнги лицо. — Это я. Я Кристофер. Юнги выглядит сконфуженным, смотрит на него вскользь, и отворачивается, пьет шот, стараясь не смотреть, отказывается идти танцевать. — Всё нормально, — уверяет его Тэхён. — Хён просто стесняется! — Лучше бы Намджун так стеснялся, — Хосок отскакивает от Намджуна, в последний момент успевая увернуться от его руки. — Эй, эй, Намджун, ты потише давай, не как в прошлый раз! Чан косится иногда в сторону бара — Юнги смотрит прямо на него, потягивая пиво, но отводит взгляд, как только замечает, что его поймали. — Иди сюда! — Джисон тянет его к себе, извивается рядом, и Чан отпускает себя, двигается так, как нравится — он не то чтобы прирожденный танцор, но и не бревно, и Феликс танцует рядом с ними, улыбаясь так заразительно, что невозможно не улыбнуться в ответ, и когда плеча Чана кто-то касается, он оборачивается с широкой улыбкой. — Юнги-хён! — он берет Юнги за руку, тянет к остальным, тормошит, и Юнги понемногу расслабляется. Он танцует очень по-дурацки, пока не включают какую-то ужасную песню со словами вроде «God damn it, I like it», и Чан вторит мысленно «год дэмн», потому что Юнги двигается так, что смотреть становится стыдно — не в плохом смысле, просто Чан… не привык к нему такому. — Эй, Чани-хён, — Джисон притирается к нему сбоку. — Тебе же нравятся такие песни? — А? — Чан трясет головой — слишком засмотрелся. — Такие? — Ну типа, как у викенда? Поставь на следующей трансляции побольше таких, а? — Ага, — соглашается Чан, даже не слыша, на что, смотря только на Юнги. — Я скажу Юнги-хёну, чтобы тот точно посмотрел её, — говорит Джисон, откатываясь к Чанбину, и Чан кивает, всё ещё не понимая, о чем речь. Песня сменяется какой-то более веселой, простой, толпа становится теснее, толкая Чана к Юнги, и он не может сдержаться, обнимая Юнги снова — тот мягкий и податливый, горячий, заваливается на грудь Чану, не прекращая двигаться. Чан, не удерживаясь, ведет носом по его шее, говорит, прижимаясь губами к уху: — Я так рад, что ты пришел. Юнги бормочет что-то в ответ, откидывая голову Чану на плечо, но из-за музыки совсем не слышно. Но Чан, наверное, и так знает. — Тебе нравится этот хён, да? — спрашивает Феликс, вытирая мокрое лицо. — М? — Чан сонно отрывается от телефона. — Ага. Так заметно? — Ты ему тоже нравишься, — Феликс улыбается. — Я показал ему твои фотки с Хёнджином, ну те, с подработки. — Ты что? — Он не понял, что это ты, — Феликс смеётся. — И… Как ему? — спрашивает Чан с тревогой. — Честно? — Феликс забирается под одеяло, утыкается Чану лбом в плечо как в детстве. — Он тебя чуть глазами не сожрал. И потом тоже, когда ты танцевал. — Как ты всё это подмечаешь? — смеётся Чан. — Я бы сказал, что я очень внимательный, но это просто ужасно в глаза бросается, — Феликс листает фотографии. — О, — он разворачивает телефон к Чану. — Скинуть тебе? Чан смотрит в угол фотографии — он обнимает Юнги, гораздо ближе и интимнее, чем нужно бы друзьям, и вздыхает тяжело. — Скинь, — говорит он. Феликс хихикает, нажимая «отправить». — Может, я был слишком напорист? — Может, он просто очень занят? — Хёнджин пожимает плечами. — Пожалуйста, прекращай паниковать и отбирать у меня звание королевы драмы. — Какая из тебя королева? — фыркает Чан. — Драматичная, — Хёнджин выпрямляется, изящно поведя плечами. — Забей, правда. Ты ему нравишься, он тебе нравится, ваши эти хождения вокруг да около не продлятся долго. — Уже почти полгода прошло, — говорит Чан, утыкаясь в чашку с кофе. — Сколько? — Хёнджин округляет глаза. — Ладно, забираю свои слова обратно. Ты уверен, что он, ну, умненький? — Хёнджин. — Что? — Хёнджин хлопает длинными ресницами. — Я просто спросил. — Если бы я был таким, как ты, я бы вообще не думал, — вздыхает Чан. — Это ещё каким? — Не знаю, красивым? — Чан стаскивает шапку с головы, смотрит на своё отражение в окне. Из отражения на него смотрит что-то лохматое и невыспавшееся в дурацком слишком свободном свитере. — Во-первых, — Хёнджин осторожно отпивает свой чай без сахара. — Такого, как я, больше нет. Во-вторых, — он закатывает глаза. — Посмотри на себя в зеркало хорошенько — ты очень красивый, Чан, знаешь, сколько девчонок на тебя оборачивается на улице. — Они на тебя оборачиваются, не льсти мне. — Ну, не без того, — Хёнджин смеётся. — Но ты правда очень красивый, даже жаль, что не мой типаж. Чан снова смотрит на себя в окне. — И шапка эта дурацкая еще… — Так, а шапка-то чего? — возмущается Хёнджин. — Её, между прочим, я тебе подарил! Чан смеётся. Они выходят на улицу — Мёндон переполнен, как и всегда на выходных, Хёнджин вешает на лицо своё любимое выражение — холодное и неприступное, и Чан, хохоча, обнимает его — Хёнджин тут же кисло склабится, и пытается отодвинуться подальше. — Отправь ему какие-нибудь горячие фотки, — говорит Хёнджин. — Или там скажи, что у тебя душ сломался, и очень надо помыться, а потом выйди из ванной в одном полотенце. Мне кажется, тут он сто процентов сломается, и вы, наконец, объяснитесь. — Серьезно? — Чан приподнимает бровь. — Может быть, но лучше сходи к нему на работу, — советует Хёнджин. — Поймай его там, поговори. Он же не мудак вот так тебя морозить без причины. — Ага, — Чан быстро набирает сообщение Намджуну. — Оу. Хён говорит, что Юнги будет там сегодня. — Ну вот, как раз и объяснитесь. Напиши ему только заранее. — Окей, — Чан убирает телефон. — Ещё на пару часов я твой и только твой. — Восхитительно, — Хёнджин улыбается уголками губ. — Пошли, пожрём, я голодный как волк. Сообщения остаются без ответа, и Чан, заходя в студию, волнуется. Юнги там, он сидит спиной к двери в наушниках и не замечает прихода Чана. Чан осторожно опускается на диванчик в углу, переводит телефон на беззвучный и ждет, пока Юнги закончит дела. Он не замечает, как засыпает, подрываясь от громкого «бам». У Юнги лицо испуганное, он смотрит на Чана как на привидение, и молчит. — Привет, — говорит Чан. — Я решил зайти, а тут ты, я думал подождать и уснул. — Ага. Юнги не выглядит как человек, которому комфортно, так, как он выглядел до того, как они ходили в клуб. — Я сделал что-то не так? — спрашивает Чан осторожно. — Ты меня как будто избегаешь. Ты скажи, хён, я понятливый… — Всё хорошо, — быстро выпаливает Юнги. — Я просто заработался. — Ладно, — «он не будет тебя морозить просто так». — Я… — он сглатывает «ты мне нравишься». — Ладно. Хорошо. — Я всё на сегодня, — говорит Юнги невпопад. — Ты идешь? — Эм, — Чан думает о Феликсе, которого Чанбин с Сынмином наверняка спровадили к Джисону, и содрогается — возвращаться домой в разгар их брачных игрищ не хочется от слова совсем. — Нет, я тут посплю, можно? Я сказал, что на всю ночь ухожу, вот. Ты не волнуйся, я посплю и утром уйду. Юнги вздыхает, а потом вдруг предлагает «Хочешь переночевать у меня?», и Чан соглашается. Он очень устал — от недопонимания, от работы, от всего. Они доезжают до дома Юнги, тот даёт ему футболку — и Чан спиной чувствует, как Юнги пялится, стоит ему снять свитер — совершенно без задней мысли, дома он спокойно переодевается при всех, и когда он оборачивается, у Юнги точно краснеют уши и он сбегает быстрее, чем Чан успевает пожелать ему спокойной ночи. Кровать у Юнги не слишком широкая, но места достаточно, и Чан ворочается некоторое время, засыпая почти, когда дверь тихо скрипит, открываясь и закрываясь. — Хён? — он поднимает голову. Юнги пугается, говорит, что Сокджин приехал, отнекивается, но, в конце концов, залезает под одеяло, и Чан засыпает, чувствуя его спину своей. Почему-то очень спокойно. Будильник срабатывает в семь тридцать, Чан выключает его быстро, и зевает во весь рот. Дверь в комнату приоткрывается. — Привет, — шепчет Сокджин. — Встаешь? — Ага, — кивает Чан. — Пошли, завтрак, — Сокджин машет ему. Они завтракают — Сокджин готовит так хорошо, что Чан как-то совсем без стеснения просит добавки. — Как у вас дела? — спрашивает Сокджин, подкладывая ему риса. — В смысле, с Юнги. — Никак? Я не знаю? — пожимает плечами Чан. — Моргни два раза, если тебе нужна помощь. Чан моргает так часто, что Сокджин давится кофе от смеха. — Окей, я понял, — он вытирает губы. — Я тебе уже говорил, что он тупенький в этом смысле. И сам ничего не сделает — будет загоняться до последнего, но сидеть и лелеять свои «безответные» чувства. Сам действуй — Юнги напористый только когда дело касается работы, там он горы свернет. — То есть мне с ним поговорить? — спрашивает Чан, не совсем понимая. — Как вариант, — кивает Сокджин. — Или можешь сразу перейти к активным действиям. Ему понравится. Чан смотрит в чашку с рисом. В голове мало-помалу формируется план. — О, — Сокджин хихикает. — Пошли, сфоткаемся с ним, зуб даю, он там слюни в подушку пускает. Чан улыбается — и кивает. Они с Сокджином уходят вместе — Сокджину на работу, Чану — домой, и, прежде чем попрощаться, Сокджин говорит вдруг: — По поводу активных действий: Юнги безвольный кисель в том, что касается разговоров, но ему крышу срывает, когда дело до поцелуев доходит. — Что? — переспрашивает Чан, опешив. — Я сам не пробовал, но мне Намджун рассказывал, как Юнги в универе отжигал, — смеётся Сокджин. — И… Эм… Что мне делать?.. — Если до этого дойдет? — Сокджин улыбается очень довольно. — Наслаждаться, Чани, наслаждаться. Они встречаются на остановке возле студии, у Юнги лицо задумчивое, он отвечает невпопад, вводит код с третьей попытки, и в целом ведёт себя… странно. Чан пытается заговорить с ним, но Юнги как будто не здесь, он смотрит в монитор, но как будто не видит его. — Хён, — пробует Чан снова. — Я хотел поговорить. — Ага, — говорит Юнги. — Ты слушаешь? — Конечно. — Мне очень, очень нравятся жареные кабачки, — прочувствованно говорит Чан. — Здорово, — так же не меняясь в лице говорит Юнги, явно не услышавший ни слова, и Чан сдаётся. — Хён, — говорит он, протягивая руку, и цепляя подлокотник кресла Юнги, разворачивая того к себе. — Знаешь, чего бы я хотел сейчас? — А? — Юнги трясет головой, как будто впервые замечая Чана. — Кимпаб? — Нет, — Чан фыркает. — Поцеловаться. Юнги секунду молчит, а потом его глаза округляются в понимании того, что он услышал, и он в ступоре смотрит на Чана. — Ты вот давно целовался, хён? — спрашивает Чан как можно беззаботнее. Его должно трясти от волнения, но внутри на удивление спокойно, как будто так и должно быть. Как будто он делает всё правильно. — А, э, давно, — Юнги облизывается, почти наверняка неосознанно, и Чану вдруг так легко, что он усилием воли давит смех. — Вот и я тоже, — Чан смотрит Юнги в глаза, подаваясь чуть ближе. Юнги не делает попытки отодвинуться, и Чан принимает это за разрешение продолжать. — Хён, — он так близко, что чувствует, как Юнги выдыхает сквозь зубы. — Я поцелую тебя сейчас. Юнги едва заметно кивает, и Чан касается его губ. Секунда, две, три. Ничего не происходит — Юнги не двигается, ни к Чану, ни от него, и Чан кладет осторожно ладонь ему на шею, притягивая ближе. И Юнги начинает отвечать. Сокджин был прав — у Юнги совсем срывает крышу, если дело доходит до поцелуев. Начиная медленно, он постепенно разгоняется, тянет Чана на себя, зарывается пальцами в волосы на затылке, дышит тяжело, его язык скользит между губ Чана, и это в миллион раз лучше, чем тому представлялось. Юнги стонет низко ему в рот, и Чан понимает, что если они не остановятся прямо сейчас — они не остановятся сегодня, пока не сделают что-нибудь, для чего эта студия не предназначена, и отрывается от Юнги с сожалением. У Юнги красные щеки, он глубоко вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоиться, цепляется за футболку Чана отчаянно. — Хён, — Чан касается его лба своим. — Будешь со мной встречаться? — Ага, — выдыхает Юнги. — Буду. Чан смеётся от неожиданности. Это было легче, чем он думал. — Поцелуй меня еще, пожалуйста, — просит Юнги, и Чан целует снова. И еще раз. И ещё, пока не заболят губы. — О чем ты думал, пока мы шли сюда? — спрашивает Чан, чуть задыхаясь. — Мне одновременно написали Сокджин, Хосок и Чимин, — Юнги улыбается. — Сказали, что я тупой, и если я ничего с этим всем не сделаю, то они что-нибудь сделают со мной. Чан смеётся, и Юнги отворачивается, краснея щеками. — Но ты сам все сделал, — бурчит он. — Молодежь такая нетерпеливая в наши дни. — Хён, я ждал почти полгода! — восклицает Чан. — Я тоже! — выдыхает Юнги, и Чан смотрит на него несколько ошарашенно. — Хён, — говорит он чуть угрожающе. — Что? Я в таком не силен! — восклицает Юнги, пытаясь откатиться от него на стуле подальше — но Чан держит крепко. — Отпусти! — Нет, — Чан снова притягивает его близко. — Нет, — говорит он тихо, наклоняясь ближе. — Ладно, — сдается Юнги — сразу и целиком. Может быть, думает Чан мимолетно, этого и стоило подождать. — Выбор музыки на сегодня? — спрашивает Чан, глядя в камеру. — Ну, у меня сегодня особый плейлист. Он выбирает песню, когда в уголке появляется «minsuga присоединился к прямому эфиру». — Привет, хён, — улыбается Чан, кликая на нужный трек. — Послушаем викенда сегодня. Он подпевает, прикрыв глаза «Baby I can make that, эммм, пропустим, rain, often, often, often, girl I do this often», и хмыкает, когда поверх окошка с эфиром вылезает уведомление от какао. Юнги-хён «Ты меня убиваешь, у меня слабое сердце». Чан смеётся, выключая. — Мне тут приходят сообщения от недовольных слушателей, что такое в прямом эфире включать нельзя, ну, как насчет этой песни? Она мне очень нравится! Он выбирает ту, что играла тогда в клубе, беззвучно произносит, глядя в камеру «God damn it, I like it, kiss me down 'till I'm naked», и улыбается, видя еще одно уведомление. Юнги-хён «Я сейчас приеду к тебе и ты пожалеешь». — Ребят, трансляция закончится минут через двадцать… Юнги-хён «Пятнадцать минут — и я буду у тебя». — Пятнадцать! — поправляется Чан. — Спрашивайте что-нибудь, пока еще есть время! — и отвечает на вопросы, сыпящиеся в чат («Когда релиз вашего альбома?», «Почему плейлист особый?», «Чан, у вас появилась девушка???»), пока не раздается звонок в дверь. — Пока, ребята! — он машет в камеру, обнимает всех наспех и жмет кнопку «завершить». Звонок повторяется. Чан открывает дверь — Юнги на пороге запыхавшийся. — Никогда больше такого не включай, — говорит он скороговоркой, цепляясь за плечи Чана, целуя — сразу глубоко и напористо, и Чан с готовностью отвечает. Ему всё это ужасно нравится. Ему ужасно нравится Юнги. И он, думает Чан, когда Юнги вжимает его в стену, запуская ладони под толстовку, ему тоже.