Ты моя нежность

Если в своём первом сне Ван Ибо вновь возвратился на то до дрожи жутчайшее место, связывающее его и Сяо Чжаня самым что ни на есть кошмарным образом, то сейчас, немного успокоившись и приняв сильное снотворное, он видел именно этого солнечного мальчика. Такой милый. Такой добрый. Такой нежный. Снова эти лотосовые губы расплылись в лучезарной улыбке, снова эти большие глаза будто бы засверкали как-то по-ночному. Эти мягкие и шелковистые смольные волосы, этот сладкий и ласковый голос, эти тонкие и белые руки с мозолями на кончиках мраморных пальцев. И Ибо стоит точно напротив его, ощущает тот солнечный свет, исходивший от него и растворяется в этом затейливом смехе, в то же время утопая в бездонных лунах глаз. — А-Чжань. — зовёт он его. Ибо не знал, что умеет так. Так чутко, так любовно, так бархатно. Словно весна заиграла в груди этого прежде непреклонного и неподступного мальчугана. Влюбился. Впервые в жизни. Влюбился. И некуда было бежать от этого, некому было перенять это настырное и безотвязное чувство. Так скверно. — А-Чжань. — вновь юноша подал свой проникновенный голос. Исполненный надежды и упования. И протянул к смеющемуся Чжаню руку. Мальчик стоял точно перед ним, так что дотянуться до него было легче лёгкого. — А-Чжань?.. Голос Ибо будто отрезвился, но потерял чувство веры. Он не мог дотронуться до Сяо Чжаня. Пальцы просто проникали сквозь его невесомое тело, совершенно не ощущая. Теперь призраком был Чжань. И смех его был такой больной, такой горький, такой режущий. А по его щекам побежала вода. — А-Чжань… *** — Ибо… Ибо… Ибо не ощущал тела. С ног и до головы оно онемело. Даже не сразу воспринял, как его руки гладят чьи-то пальцы. Расцепив сонные веки, из-под крыльев чёрных ресниц показался расползавшийся силуэт, то и дело твердивший его собственное имя, как мантру. — Ибо, очнулся! Ибо, Ибо, слышишь меня? Ибо тяжело вздохнул и начал быстро моргать. — Слышу, слышу… На его кровати снова сидела Минчжу. И, если честно, не было ни малейшего желания видеть и разговаривать с ней сейчас. Нужно было кое-что хорошенько обдумать. Нельзя сказать, что отношения Ибо и матери были натянутые, но их и трудно было назвать тёплыми. Ещё повезёт, если они свидятся — а то, бывает, Минчжу возвращается с работы домой, а Ибо либо спит, либо опять до поздней ночи разъезжает на мотоцикле. Скорее всего, Ибо несколько нейтрально относился к ней. Что её нет, что она есть — разницы особой не чувствовалось. Всё равно состряпать что-нибудь эдакое и ненавороченное одному у него наверняка ума и терпения хватит, хоть он и ни разу этим не занимался. То есть, голодным не останется. И так завтракает и обедает он в школе, а вместо ужина предпочитает втайне потанцевать в своей комнате без музыки или угнать от всех забот в объятия ночи на своём железном скакуне. Редко от мамы можно было услышать слова поддержки, да и спрашивала она в основном об оценках в школе. А Ибо до чёртиков ненавидел эту тему. Он вообще не любил разговаривать о школе, ведь там его заставляют подчиняться. Учить то, что учить никак не хочется, общаться с осточертевшими учителями, просыпаться рано утром. А Ибо и подчинение — точные антонимы. Он просто словно клеймо себе на груди выжег — не подчиняться, и всё. Ведь это так смехотворно, так позорно, так унизительно. И ведь никто не знал о его главных страхах. Конечно, мама с самого его детства замечала, что у него паническая боязнь морской глубины. Но о том, что он катастрофически боится одиночества и позора, он не рассказывал никому. И ведь верно поступал, боясь, что когда-нибудь эти его слабости обернут против него. — Ох, Ибо, ты проспал целые сутки!.. Юноша округлил глаза. — Что?! — хотел он вздёрнуть шею, но её словно сковали кандалами, так что сделать этого не удалось, — целые сутки?! — Юйлань… То есть, мадам Чунь сказала, что у тебя жар. Даже пришлось перенести тебя в другую палату и переодеть. Только сейчас Ибо почувствовал, что действительно очень жарко. Кожа буквально пропиталась потом насквозь. — Что?! Переодеть?! Минчжу кивнула: — Да, а что такого? Переодевала тебя я. Не переживай. Тот нервно сглотнул, несколько злобно посматривая на мать. Его тело — это, блин, только его тело. Никто не смеет касаться его. Никто! Даже мама. Должно же быть у него личное пространство. Парень опустил глаза, осматривая самого себя. На нём была его же собственная жёлтая пижама. Осмотрелся вокруг — и впрямь, маленькая палата была совсем другой, вовсе не кабинет госпожи Чунь. Ван Минчжу: — Я съездила домой и привезла тебе одежду. Юйлань даже упоминала, что лучше бы тебя следует оставить здесь на пару дней. Ты хочешь? Ибо задумался и посмотрел в окно. Кажется, уже обеденное время, потому что солнце стояло довольно высоко. Очень солнечно. И всё же не хватало какого-то ещё одного солнышка… Хочет ли он остаться здесь?.. В самом деле, конечно, следовало бы. Следовало бы… Уговорить Чжаня написать заявление в полицию. «Невероятно. Только вчера утром я молил небеса о том, чтобы произошло чудо и Сяо Чжань не подавал заявление. Вот только сейчас эта блядская бумажка — единственное, что я выпрашиваю от него. Так странно. Почему так?..» И впрямь что-то невозможное. С появлением этого тихони в жизни фактического бандита всё кардинально изменилось. Включая первые чувства, что он испытал за последнюю неделю. Страх. Изначально за себя, потом — за абсолютно чужого человека. Привязанность. Это несколько другое, нежели он испытывал к своим бывшим друзьям. Какая-то более тёплая, более нужная, более нежная. Испуг. Впервые он испугался, когда видел беспомощного Чжаня. Потом — его испуг при встрече с Пан Цзу, Чжимином и Цзиньяном, после чего он очень и очень легко отделался обычными потерями имущества и совершенно незначительными ударами. Ненависть. Ненависть к лучшим друзьям. Скованность. Всегда он готов был в любой момент плюнуть в лицо своему собеседнику, однако при разговоре с несговорчивым Чжанем тремор сотрясал его сильные руки. И, наконец, самое главное… Раскаяние за содеянное. Осознание той трагедии, что произошла по его вине. Возможно, он бы и жил дальше себе спокойно и мирно, никогда не испытывая этих чувств и не испробовав странных ощущений после знакомства с Сяо Чжанем. Но неужели он бы и вырос таким же, как те три грязных ублюдка?.. «Спасибо тебе, а-Чжань. Я обещаю, когда-нибудь я скажу тебе это. Но я знаю, что всё равно никогда не заслужу твоего прощения.» — Ибо, так что? — М? — Ты не ответил. Ты хочешь остаться в больнице или уедешь домой? Точно, Ибо так и не принял решения. Хотя, на самом деле, ответ был очевиден. Разумеется, ему было тошно вновь слышать родительские перепалки и воочию наблюдать за мотающимся отцом. — Мне бы хотелось остаться здесь ненадолго. Минчжу чуть подалась назад с потупленными глазами. Она явно не ожидала такого заключения. Но что поделать, раз она сама предоставила сыну выбор? — Ээ… Хорошо, тогда… Когда мне забрать тебя? Ибо устало покачал головой. — Не нужно забирать. Я сам приеду. Только можешь дать мне денег на проезд, пожалуйста? Надо же. И вот новое открытие в его жизни: впервые он произнёс слово «пожалуйста». И даже, надо сказать, не слишком удивился этому. Когда он переступил порог этой больницы, всё вообще начало стремительно меняться. Кстати, отнюдь не в негативную сторону. Самое огорчающее было то, что… Ибо прекрасно знал причину этих изменений. Эта причина — Сяо Чжань. Вроде бы, окрылённый влюблённостью человек буквально взлетает до неба, одаривает прекрасным настроением окружающих, готов абсолютно на всё. Только не в случае с Ван Ибо. Раньше Ван Ибо видел в Сяо Чжане хрупкий и легкодоступный лотос. Однако, хоп! И как по щелчку пальца этот мальчик стал неприступной крепостью для всесокрушающего Ван Ибо. Это даже как-то… Неправильно, что-ли. Ведь если Ибо хочет — он получит. Но сейчас Чжань стал действительно недостижимой целью. И это, пожалуй, верно и само собой разумеющееся. Ведь Ибо и жизни не хватит исправить то, что он натворил. Но Ибо так жаждал вновь лицезреть искреннюю, счастливую улыбку этого неземного создания. Минчжу: — Сам приедешь, говоришь? Когда? Парень раздражённо процедил: — Не знаю. Мать явно заметила нелучшие перемены в его настроении и посчитала, что это наверняка эмоциональные перепады от полученного стресса. — Я купила тебе там кое-что, — и указала пальцем в угол комнаты, где стоял бумажный пакет, — покушаешь. Деньги там же. Если что, звони. Я пойду тогда, — потрепала его по тыльной стороне ладони, поднялась и, напоследок одарив беззвучной улыбкой, тихо вышла. Усталость заметно спала, а в сон вовсе не клонило. Спустя несколько тщетных попыток пошевелить немыми пальцами, у Ибо вскоре это получилось, а следом раздвигалось и всё тело. Он тяжело поднялся с кровати, надел мягкие тапочки и медленно направился к тому самому маминому пакету. Поднял его с пола и перенёс на кровать, разбирая и рассматривая содержимое. Внутри была стеклянная банка с его любимым эспрессо, картонная коробочка с банановыми кексами, которые и обещала ему мама, деньги в кошельке и несколько упаковок с какими-то чипсами. Право же, никто не позаботится о нём так, как она. И почему он так груб с ней?.. Непроизвольная улыбка украсила угрюмое лицо юноши, оставляя прежние переживания где-то за спиной. И вдруг мельком в голове пробежала отнюдь не радостная мысль. «Ведь наверняка рано или поздно сюда заявятся какие-нибудь следователи с допросами?..» Необходимо во что бы то ни стало упросить Сяо Чжаня справедливо и честно рассказать правду. Со скребущими кошками на сердце Ибо вышел из палаты. Надо же, да ведь это и был тот же третий этаж, куда он неоднократно наведывался. Только в коридоре уже ходили медсёстры с передвижными этажерками на колёсиках, полки которых ломились от всяких тарелок и стаканов. Значит, сейчас действительно обеденное время. Но Ибо с полнейшей увереностью в душе, но робостью в походке направился налево по коридору. И через четыре двери он оказался прямиком у палаты № 38. Что-то слишком часто его начало тянуть сюда. — Ван Ибо! — окликнули его сзади, на что он рефлекторно обернулся, — Ван Ибо, ну чего ты выскочил? Иди обратно, сейчас принесу тебе поесть. Это была Айминь, развозившая еду. На самом деле Ибо и впрямь проголодался, так что решил сперва наполнить желудок и морально подготовиться к ещё одному предстоящему разговору. — Приятного аппетита, — улыбнулась медсестра, когда Ибо вернулся обратно и уже сидел на своей кушетке. Ему подали поднос с несколькими тарелками и стаканом. — Спасибо, — вежливо кивнул тот. Ибо никогда не ел больничной еды. Да и вообще лежал в больнице впервые. Разве что, только в очень раннем детстве, теперь он этого уже не помнит даже обрывками. Тогда ему пришлось делать операцию на сломанную ногу и вставлять спицы в правое колено. Ему поставили строгие ограничения на движения и всякие танцы, ещё и взяв в учёт развивавшийся миокардит. Но всё же его это никак не остановило, и позже из него вырос превосходный и неповторимый танцор. Ибо быстро умял острый сычуаньский суп с твёрдым тофу и чёрными грибами. Хоть он и не слишком любил тофу, скорее всего, просто ужасно оголодал. Также принесли стеклянную лапшу с овощами и кисловатый гранатовый сок. Довольно обычно, но вполне сносно. Теперь оставалось придумать, как начать разговор с Сяо Чжанем. На чём он оборвался в прошлый раз? У Ибо так и не вышло вспомнить. Но, кажется, тогда он просил прощения… И получил отказ. Что весьма раздражающе и неправильно, ведь Ван Ибо не привык к отказам. Поскольку Ибо почти осознал весь объём катастрофы, которую натворил, на прощение можно и не надеяться. Но… Тогда нужно хоть как-то добиться более менее нейтрального отношения к нему со стороны Чжаня. «Не знаю, зачем… Просто надо, и всё.» Вот надо, и всё тут. Отставил поднос на кровать в надежде, что медсестра сама заберёт его. И уже чуть более осмелевшим шагом направился туда, куда и собирался изначально. Сердце колотилось как бешеное, и даже дышать стало немного труднее. И вот он вновь стоит один-одинёшенек у белой двери, пронумерованной как «38». Лёгкий холодок проскользил по хрупкой спине Ибо, и снова неуверенность в себе тянет назад. Но он не трус. Снова постучал четыре раза. — Да-да? — это голос мадам Чунь. Которая, к слову, была здесь совсем некстати. Дрожащими пальцами Ибо повернул поддавшуюся ручку и попытался состроить как можно более спокойную мину. Получилось ли у него это или нет — уверенно он ответить не мог. Надеется, что да. — З-Здравствуйте! — весело и мило сощурил он глаза, приподняв ладонь вверх, тщетно думая, что никто не уловил боязни в его дрогнувшем голосе. — О, Ибо! — радостно воскликнула Чунь. Она сидела на кровати Чжаня и осторожно кормила его с маленькой ложки. Весь внутренний мир Ибо будто перевернулся от жалости. У Чжаня почти не было эмоций на белом лице, разве что почти нечитаемое изумление. Ибо замялся, прикрыв дверь: — Да, я, ээ… Зашёл к Чжаню, узнать, как дела. Юйлань усмехнулась: — Как мило с твоей стороны! Ибо нервно сглотнул и выдавил что-то типа смущённой улыбки, быстро перебирая пальцами. Юйлань: — Ибо, как ты? Ты так долго спал, и даже плакал во сне. А когда только упал в обморок, ты так сильно кричал и звал Сяо… — Да-да, я помню! — громко оборвал её он, не дав договорить до конца. Конечно, ещё бы Чжань узнал, что Ибо плачет и зовёт его во сне. Вот же глупости… — Так ты решил всё-таки остаться? — Угу, — кивнул парень. — И правильно. Понаблюдаем за тобой. У тебя слишком частые пульс и сердцебиение. Меня это настораживает. Ибо снова кивнул, изредка украдкой поглядывая на Чжаня, который смотрел куда угодно, но только не на него. И за всё время диалога Ибо с доктором не проронивший ни словечка. «Боится?.. Или… Ненавидит меня?..» Одна мысль мрачнее другой. Хотя, конечно, второе было очевиднее. Однако первое можно было бы попытаться исправить… Чунь Юйлань сразу заметила эти его застенчивые взгляды. — Ты хотел поговорить, да? — опередила его врач, и не успел он и слова молвить в ответ, она поспешила приободрить, — слушай, Ибо, у меня там один срочный пациент, а у тебя, как вижу, не так всё критично, так что… Покормишь Чжаня, ладно? … Ибо проглотил язык. Он… Что сделает? «Да Чжань же меня одними только глазами сожрёт!..» Чжань так же шокированно и несколько ненавистно уставился на неё. — Ну же, Ибо, Чжань же твой лучший друг. От одной этой фразы похолодело в груди, а пульс застучал ещё яростнее. — Давай-давай, поди сюда. — она протянула ему тарелку с супом. Сначала Ибо вконец растерялся, не в силах и с места сдвинуться, но тогда она врач сама подошла к нему и всунула ему миску в руки. — Только не торопись, — кинула она удивлённому Чжаню и поспешно удалилась. Они в палате совсем одни. Косые лучи солнца плавно ложились на мягкую кожу Сяо Чжаня, обливая её золотым светом и играя бликами в этих глубоких ночных глазах. Так прекрасно и необычно. Мальчик, словно отлитый из солнечных лучей, и его кромешные, тёмные глаза, расползающиеся в летней ночи. И Ибо готов был раствориться в них, словно тонкая снежинка у тёплого костра. Это так незабываемо. — Зачем ты пришёл? — вопрос Чжаня застиг Ибо врасплох, который вот уже по меньшей мере минуту неподвижно стоял у двери с миской супа в руках, утопая в чёрных глазах. Ибо прерывисто дышал, пока не опустил глаза в пол. О Боже, как же не хотелось отводить взгляд от этого прекрасного юноши… Хоть образ и портили эти чёртовы трубки в носу, бинты на голове, сковывающие шею, рёбра и спину корсеты. Ниже пояса Сяо Чжань прятал ноги под белым одеялом. — Я… — Ибо сделал короткий шажок в его сторону, всё ещё не поднимая глаз. — Зачем. Ты. Пришёл?! Это прозвучало так резко, так грубо, так… Обидно. Хотя Ван Ибо не имел никакого права обижаться. Во всём случившемся виноват только он. А ведь всё могло бы быть по-другому. Он бы в первый же день их знакомства мог просто крепко сжать руку а-Чжаня и идти с ним по длинной, пусть и узкой тропе бок о бок. Нет, пусть дорожка будет широкая. Светлая, далёкая, широкая. А они бы прижимались и ластились друг к дружке, всё ближе и ближе, будто дорожка узкая-преузкая. «Но такого никогда не будет.»