Ты моя нежность

— Я пришёл, чтобы… А Ибо сам не знал, зачем пришёл. Если бы он снова извинялся — успехом бы это точно не увенчалось. Если бы он спрашивал о самочувствии Чжаня — тот бы счёл это всего лишь белой вежливостью, но ни в коем случае не искренним беспокойством. «Так зачем я пришёл?..» — Я пришёл помочь тебе. Последнее и, наверное, самое верное решение, которое он принял. А что, если правда попытаться помочь? Финансовой помощи от него уж точно не ждут. Да её и нет. Может быть, тогда получится как-то психологически. Как-то… Дружески?.. Только если Чжань не выставит его за дверь. — Я обязан тебе помочь. И слишком поздно Ибо осознал, что произнёс это вслух. Чжань вперился в него круглыми глазами, и прежде бледные щёчки Ибо сразу расцвели в огненном румянце. — Я… — и не нашёл слов в оправдание. — Чем ты собираешься мне помогать? — несмотря на безразличный голос, Чжань также нежно и легко зарделся. А и правда, чем? Здесь нужно было быть осторожнее со словами. Ведь если Ибо скажет то, о чём думает — Чжань непременно откажется даже видеть его. Нужно было срочно что-то придумать. Только сейчас он опустил глаза и вспомнил, что держит в руках тарелку с супом, и сразу воскликнул: — Помочь тебе поесть! И подбежал к Чжаню, усаживаясь на кровать. Наверняка суп уже остыл, что было очень досадно. Но глаза Ван Ибо сверкали так счастливо и ярко, как рассыпавшийся жемчуг. Впервые за очень-очень долгое время. И это нельзя было не заметить. — Извини, суп уже немного остыл, — с явной горечью сказал он и зачерпнул содержимое в ложку, поднося к Чжаню. Однако тот быстро отвернул голову, не меняясь в лице. — Не нужно. — ровно бросил он, — просто уйди. Сердце Ибо сейчас было готово разорваться. Только-только он максимально преисполнился рваной надежды, а сейчас её так безвозмездно рассыпали в порошок. И глаза вмиг потухли, словно угасающие свечи. Чжань повернул голову, всё ещё не принимая ложки с супом. А Ибо всё равно не отводил её и не опускал. Потому что… Надежда и впрямь умирает последней. Раньше он этого не замечал. Теперь Чжань сверлил его несколько яростным взором. Но Ибо ясно прочитал в нём что-то ещё… Жалость. А там, где жалость, нет места чувствам. Тон Чжаня был невозмутимым. Холодным. Отстранённым. — Я прекрасно знаю, что ты хочешь помочь мне не только поесть. Но что ты ещё можешь сделать?!.. Ибо внезапно осмелел и отставил тарелку на тумбу, восполнившись верой в голосе: — А-Чжань, только скажи, что я могу сделать?! Чем я могу помочь?.. Повисло напряжённое молчание, нарушаемое только громким дыханием Ибо. Чжань смотрел непринуждённо. Жалостливо. Немного насмешливо. Слегка опустив уголки рта и совсем чуть-чуть увлажнив глаза. Как-то безнадёжно сверлил взглядом Ибо. — Успокойся. — бросил он безэмоционально, — я сказал, что не стану писать заявления. Можешь не беспокоиться об этом. Он явно хотел сказать что-то ещё, но Ибо внезапно вскричал: — Чжань, какое нахрен заявление?! Да я же умоляю тебя, умоляю!.. Он вскочил с кровати и, наблюдая за потрясённым взглядом Чжаня, рухнул на колени у изголовья кровати. Словно будучи в пьяном состоянии, он не почувствовал острой боли. Эти его шоколадные глаза… Потемнели, а белки заалели. Поскольку дышать было всё тяжелее и тяжелее, наверное, от этого они и наполнились влагой. Он с хрустом сжал кулаки и процедил сквозь зубы: — Как же ты не понимаешь?! Я умоляю тебя НАПИСАТЬ это грёбаное заявление! Чтобы ты рассказал всё честно, всё как было! На тех троих мне плевать, но только чтобы я получил по заслугам!!! Осознавал ли он, что сейчас говорит, или на время лишился рассудка?.. — Ты только напиши, напиши это заявление! Чтобы я получил по полной! И заревел. Сузил глаза, смаргивая бесконечные потоки слёз. Задыхаясь, захлёбываясь. Впервые в жизни. Снова. Снова впервые в жизни. Огорошенный случившимся, Чжань потерял дар речи, изучая расширенными глазами своего плачущего убийцу. Как он его умоляет. Как он рыдает. Как преклоняется перед ним. Ван Ибо, ты ли это?!.. Поразмыслив ещё несколько секунд, Чжань прикрыл глаза и тихо вздохнул. — Я просто хочу забыть всё то страшное прошлое, связанное с тобой. Ибо замолк, но, продолжая беззвучно реветь, воззрился на юношу на кровати. Хотя силуэт из-за застилавшей глаза слёзной дымки был размытым, Ибо бы не спутал его никогда и ни с кем. Чжань вяло продолжал: — Хочу забыть тот ужасный день. Забыть твоё безучастное лицо… Сердце Ибо больно сжалось. Кажется, во всех смыслах этого слова. — Хочу забыть ваши слова, смешки… То, как я без оглядки доверял вам всем. Ван Ибо, так не поступают. Я не пишу заявление, чтобы забыть всех вас. Чтобы не было этих тягот с адвокатами, следователями и так далее. Ибо молчал, терпеливо внимая этим больным словам. Наверное, он понимал Сяо Чжаня. Но последняя фраза окончательно добила его. — Если и вправду хочешь помочь мне, во что верится с большим трудом — просто, пожалуйста, навсегда исчезни из моей жизни. -… Ибо покачнулся, едва удерживая равновесие, стоя на негнущихся коленях. Как громом поражённый, не было сил даже снова расплакаться. Не так он представлял себе сегодняшний разговор с… Можно ли назвать его любимым человеком?.. «Нет, нельзя. У меня нет на это никакого права.» Его снова сравняли с землёй. Ему снова растоптали собранную по кусочкам душу. Его снова отвергли. Не какие-то там устрашающие чудовища или садистские бандиты. А тот, кому Ибо был обязан жизнью и кого боготворил, как ангела. — Чжань… — единственное, что сорвалось с уст прежде, чем он окончательно осел на пол. —… Спасибо тебе. Было видно, что слова даются Чжаню очень нелегко, и всё же он спросил: — За что? За заявление? Всегда пожалуйста. — и с горьким сарказмом ухмыльнулся. Ибо сделал гневный взгляд и воскликнул: — Нет же! К чёрту твоё заявление!!!.. — потом переменил голос на тихий и кроткий, -… Спасибо, что благодаря тебе… Я столько всего впервые осознал и увидел. Чжань молчал, глядя на это жалкое зрелище снизу вверх. Ибо: — Ты только… Только… Если тебе так будет легче… — он снова тихо заплакал, через силу выдавливая самые трудные и непроизносимые слова для него самого, — если тебе так будет проще жить… Только забудь меня, хорошо? Как ты и хотел. Я не ворвусь больше в твою жизнь, раз ты так хочешь. Можешь забыть меня… Но знай, что я не забуду тебя никогда. И поднял зарёванные глаза на свет всей своей жизни. На огонёк в темноте. Который он сам же и затушил. И с тоской на душе узрел, что с ночных глаз Чжаня сорвалась холодная слеза. Нет, он не мог снова видеть эти слёзы. — Ты только не плачь. — бережно сказал Ибо и подался вперёд, не поднимаясь с затёкших коленей. Чжань точно сначала не понял, что Ибо собирается делать, но пришёл в крайнее и неудобное замешательство, когда тот опёрся на ладони и тихонько коснулся лбом пола. Никогда. Никогда. Никогда в своей жизни Ибо не стоял ни перед кем на коленях. Даже перед отцом, получая за это дополнительные побои. Где же тогда теперь его несокрушимая гордость? Сейчас он ниже, чем просто на коленях. Он буквально упал на пол, практически целуя землю. И всё это — только для него одного. Для милого Сяо Чжаня. Ван Ибо победил самого себя. Он сделал это. Ради милого Сяо Чжаня. Дыхание сбилось уже давным-давно, а разум туманился. Голова пульсировала болью и будто раскалывалась на части. Конечности отказывались слушаться. Ибо думал, что ещё миг, и он замертво упадёт на пол прямо здесь. Но нет. Он обязан продержаться ещё. И хотя бы выйти за дверь, только чтобы Чжань видел его здесь и сейчас таким, какой он в душе. Любящий. Сломанный. Падший. Как в сомнамбуле, но Ибо удалось подняться на ноги с колен. Он слышал свои всхлипы, но они были подозрительно тихими. Знал бы он, что они принадлежат вовсе не ему. Он поднял глаза на Сяо Чжаня. Но не рассмотрел выражения его лица, потому что вода густым туманом застила его глаза. Тогда, на трясущихся ногах, он приблизился к недвижным ногам Чжаня. Они прятались под белым одеялом, которое тут же намокло под градом его беспрерывных слёз. Он аккуратно коснулся одеяла и осторожно откинул Чжаню на живот. Тот за всё это время не издал ни звука, хотя и был ошарашен почти до умопомрачения. Затем Ибо, не переставая пускать жемчужные струи из глаз, но остановившись рыдать в голос, пригнулся к самым его ногам. Самым красивым в мире. Левая нога была помещена в увесистые стальные илизаровские кольца. Такая страшная картина. А правой и не было видно, она была полностью и сплошь всунута в тяжёлый, жёсткий гипс. Он сам изувечил эти ноги. И всё равно. Самые красивые ноги в мире. Склонив голову к левой, голой ноге, он… Прильнул к её стопе мягкими губами. Точно рехнулся. Так нежно, так бережно, так трусливо. Словно эта ножка была соткана точно из лунного света, который вот-вот развеется от одного дуновения ветра. Ножка была чисто-белой, жилистой, стройной. Такой изящной, как и весь её обладатель. Потом Ибо еле ощутимо коснулся её подушечками пальцев, скользя от мягкой пятки к самой выпирающей кости. Странно, но в этот момент Ибо чувствовал… Спокойствие, умиротворение. «Сяо Чжань, я готов припасть к твоим ногам. Но, боюсь, тебе этого будет мало. Прости, но то, что я сейчас делаю — самое меньшее, что я могу сделать для тебя.» Он целовал так нежно, так аккуратно, так тихонько. Касался так осторожно, так боязливо, так зыбко. «Прости меня, а-Чжань. Только… Только не забывай меня. " …Он не хотел, чтобы Сяо Чжань забывал его. Хотя должно было быть наоборот. Спустя несколько минут он всё-таки отстранился, обронив на чистую кожу Чжаня несколько ледяных слёз. И вновь посмотрел на этого солнечного мальчика, которого собственноручно чуть не убил. Но опять не разглядел его лица. Даже напоследок. Значит, он ни единой клеткой себя не достоин этого человека. Даже смотреть на него. И раскаяние ясно читалось в слезливых очах Ван Ибо. Если он не уйдёт сейчас, он просто снова рухнет на колени перед Чжанем от невыносимой боли в затылке и разъярённого сердцебиения. А тому это наверняка было тошно созерцать. Слегка опустив голову, он медленно побрёл к двери. Когда он чуть приоткрыл её, боялся оглядываться. Вдруг выражение лица Сяо Чжаня будет… Удовлетворённым?.. Победным?.. А Ибо до сих пор слышал свои громкие всхлипы. И сам не понимал, почему молчал. Потому что не знал, что эти всхлипы — вовсе не его. — Прости меня, Сяо Чжань. — слабо просипел он через плечо, — я искренне надеюсь, что ты ещё будешь счастлив. Прощай. И тихо прикрыл дверь. Голова шла кругом, рыдания выплёскивались наружу, ватные ноги грозились отказать прямо здесь, а неспокойное сердце выламывало рёбра и громко стояло в груди, ушах, пальцах, горле. Так трудно дышать. Очень трудно. — Ты только прости меня, хорошо?.. — еле слышно прошептал он прежде, чем тугой ком подкатил к глотке, отказываясь пропускать хоть каплю воздуха. После неудачной попытки сделать глубокий глоток кислорода, горячие глаза Ибо полезли на лоб, а земля ушла из-под ног. Поэтому он глухо упал на пол, не осознавая вообще ничего, что происходит вокруг. *** — О Боже мой, не может быть! Так это снова повторяется?! — Боюсь, что так. Поэтому безопаснее всего будет, чтобы он остался здесь… Ибо слышал знакомые и незнакомые голоса отдалённо, как глубокое эхо. Но сразу не поспешил открывать глаза, потому что чувствовал, что не мешало бы ещё поспать, или что он там вообще делал. Дышать всё ещё было больно и тяжело, и всё же Ван Ибо перестанет быть Ван Ибо, если не пойдёт наперекор хотя бы самому себе. Он открыл глаза, и сквозь мутную дымку снова узнал знакомые светлые потолки и режущие глаза яркие светильники и лампы. Опять знакомый запах стерильных медицинских принадлежностей. — Ибо! — вскричала до полусмерти взволнованная Ван Минчжу и бросилась к сыну. — очнулся! Госпожа Цзинь, он очнулся! После Минчжу к Ибо подошёл врач, которого он здесь раньше не видел. Да и нельзя было сказать, что он знал здешний персонал. Разве что та старушка на ресепшене, личный врач Сяо Чжаня Чунь Юйлань и молодая медсестра Айминь. Эту же он видел впервые. Она была примерно одного возраста с Минчжу, может быть, на пару лет старше. Всего на несколько сантиметров выше неё, но такая же худая и с прямой осанкой. С высоким каштановым пучком и большими глазами. — Здравствуй, Ван Ибо. — поздоровалась она высоким и чистым голосом. Что, собственно, сразу не понравилось ему. — думаю, мы с тобой должны перейти на «ты», согласен? Теперь мы часто будем видеться. Ибо вообще было не до разговоров. Ещё и с такими неприятными особами. По ней сразу было видно: самовлюблённая, возвышенная, блефующая. Так сказать, гниль и нарциссизм так и прёт. — Почему это мы будем часто видеться? — равнодушно бросил он, ясно давая знать, что не имеет ни малейшего желания общаться с этой дамочкой. Та выгнула брови и выпрямила спину, приняв крайне величественный вид. — Ибо, — обратилась она к нему по имени, что тоже очень сильно взбесило его, ведь он на такое соглашения не давал, — я — Цзинь Сюмин. «Да мне до Луны, как там тебя зовут…» — Нам придётся с тобой подружиться, так как я теперь стану твоим личным врачом. А вот от этого заявления и вовсе блевать потянуло. Да они же возненавидели друг друга с первого взгляда! Но только потом до парня дошёл смысл слов. — Личный врач? — заинтересованно переспросил он и всё-таки одарил её соответствующим взглядом. Надо сказать, что у неё довольно неплохая фигурка. В разговор вмешалась перепуганная Минчжу: — Да, Ибо, теперь тебе придётся какое-то время побыть здесь. На нервной почве твой миокардит стал развиваться. Услышав это, Ибо только тяжело и измотанно вздохнул. На самом деле, он ожидал этого и даже догадывался, когда проявились симптомы. Одышка, головокружение, боль в районе груди. Но пока рядом была его мечта, если можно так называть — Сяо Чжань — эти проявления и не чувствовались. Или просто не удостаивались его внимания. Однако сейчас про Чжаня следует забыть навсегда, несмотря на то, что сейчас он где-то поблизости. И сосредоточиться на своей болезни. Ну, что ж, видимо, жестокая судьба распорядилась так, чтобы Ибо находился здесь как можно дольше.