Ты моя нежность

Сказать, что Минчжу обалдела — ничего не сказать. Хотя, с другой стороны, всякое бывает, не так ли?.. У ребёнка переходный возраст, возможны гормональные сбои, к тому же, мужская природа уж так устроена, что неподсознательный стояк может совершенно случайно произойти утром. И да, не важно, что сейчас уже дело близится к обеду. Ибо подобрал к себе ноги и обнял их, большими, немного трусливыми глазами уставясь на маму. Словно в немой просьбе оставить его наедине. — Ибо, мне выйти?.. — робко спросила она, отразив на лице колкую остроту вины. Да уж, спасибо за понимание. Хотя, обычно, когда вместо привычного «а-Бо» она звала его по имени, это означало её серьёзную настороженность. Ибо прекрасно знал и помнил это. Вместо ответа он только пристыженно опустил глаза. К слову, мама поняла его и без слов. Это выразилось в том, что она встала и пошла к выходу. Но на ней не было ни капли удивления или разочарования — только спокойствие и понимание. Как ни крути, это её единственный и любимый сын. Однако когда она подошла к двери, остановилась и, опустив голову и подбоченившись, с еле сдерживаемой надеждой в лице и голосе заботливо поинтересовалась: — Ибо, мне… Мне забрать тебя отсюда? Ибо всерьёз задумался. И даже возбуждение начало постепенно отпускать. Почему он вообще здесь находится, в этих тошнотворных больничных стенах?!.. Потому, что здесь его не трогают и не достают? Потому, что здесь легко дышится, полной грудью? Потому, что здесь нет ненавистного отца?.. «Потому, что здесь Сяо Чжань.» Почему он так изменился за эти несколько недель? «Потому, что здесь Сяо Чжань.» Почему внизу живота это немного болезненное, но теперь расцветающее нежным цветком непонятное чувство? «Потому, что здесь Сяо Чжань.» Сколько бы вопросов ни было, какими бы каверзными они ни являлись — на них на всех был лишь один ответ: потому что здесь Сяо Чжань. Он здесь, совсем рядом, и от этого становилось тепло на душе. Но он отталкивает от себя Ван Ибо всё дальше. Он такой добрый, такой ласковый, такой мягкий. Но он никогда не будет с Ван Ибо. Да и вообще, что бы ни делал в этой жизни Ибо — всё просто попусту. Ко всему резко напрочь утратился интерес, усталость и горечь накрывали с головой неподъёмной, тёмной шалью. Какие бы трогательные извинения ни произносил Ибо — Чжань пропустит их мимо ушей. В этом даже смешно сомневаться. И всё-таки, Ван Ибо попробует. Потому что если не сейчас, то, возможно, больше никогда. — Нет. Не забирай. — лаконично ответил парень, и женщина отрешённо вздохнула и вышла, плотно закрыв дверь. Уже снаружи она мутно проговорила: — Если что, я здесь, никуда не ухожу. Встречусь с мадам Цзинь. Ибо кивнул, хотя прекрасно знал, что за закрытой дверью она не увидит этого. Чёрт возьми, какое ещё к чёрту возбуждение?! Да он же реально не имеет права просто на мысли даже об обычных прикосновениях к Сяо Чжаню! Что вообще на него нашло сегодняшней ночью?! Что за бес в него вселился?!.. Так нужно ли говорить о том, что Ибо тут же откинул все мысли о малейших касаниях себя и ещё добрые ближайшие полчаса провёл, зарывшись в собственные мысли?.. Мысли о том, что же он на самом деле сделал. Довольно поверхностные мысли. Пока что. *** Сяо Чжань… Он так нуждался в нём. Точнее сказать, он был так нужен ему. Идея о том, что Чжань достанется кому-то другому, не давала Ибо покоя. Сам не мог понять, что такого зацепило Ибо в Чжане. Может быть, бескрайняя доброта? Может быть, неописуемое обаяние? Может быть, беспрекословное сострадание к другим? А может, всё сразу?.. Ибо был схож с псом, спущенным с цепи. Тяжело дышал, был готов разорвать себя на части. Мысли о том, что ему никогда не суждено быть с тем, кто так глубоко запал в душу за столь короткое время, сносило голову. Что Ибо только не переделал за эти полчаса: впивался пальцами в кровать, мученически извивался, бил кулаками пол, царапал ногтями стену. Можно даже описать это его состояние, будто он умирал изнутри. Словно сотни кровопийц высасывали из него кровь. Долго и безжалостно. Ненасытно и беспрерывно. И так не могло продолжаться и дальше. Сяо Чжань… *** Ибо приоткрыл дверь из своей палаты. В коридоре на первом этаже, как и всегда, уйма людей. Кошмар, никакого покоя… Но глаза не нашли маму. Значит, проход был свободным. Он шёл, и тут в конце коридора он увидал… Сяо Хэлиня. Снова пришедшего навестить натерпевшегося сына. Ибо тут же предпринял попытку скрыться среди людей, заметив явно не доброжелательное расположение духа мужчины. Скорее, страшно обеспокоенное и даже немного озлобленное. Позади него, так же, как и раньше, стояли крупные охранники в бордовых костюмах, а сам он возбуждённо, даже с добавлением мимики общался по телефону. Ибо стал вслушиваться в разговор, однако мог уловить лишь малость среди многочисленных голосов других присутствующих здесь пациентов. —… Не могу поверить, Чжань не хочет даже слушать, чтобы я нашёл тех ублюдков. Я не понимаю, почему… Ибо внутренне напрягся и попытался сделать глубокий вдох, совсем немного улавливая обрывки разговора бизнесмена. -… Я не знаю, что делать… Был у него только что, а он, представь себе, даже шугается одних моих взглядов и движений… Это до чего же его довели?.. Парень нервно поджал губы. Значит, выходило, что совсем недавно Хэлинь уже навещал Чжаня. И тревожно заметил невероятно пугливое поведение того даже к свобственному отцу. Через несколько секунд мужчина повернул к другому коридору, что был поменьше и, сопровождаемый охраной, вышел из больницы, так и не выпуская телефона из рук. Ибо далее не расслышал, о чём разговаривал тот. С ноющей душой юноша поплёлся туда, куда и намеревался изначально. Спустя несколько минут он уже топтался у входа в комнату №38. Да-да, та самая пресловутая палата на третьем этаже, где практически никогда не бывало скопления людей, где ясное осеннее солнце вовсю пробивалось сквозь чистые пластиковые стёкла в коридоре, заливая собой светлый пол. На деле, в общем-то, вглядело довольно атмосферно и проникновенно. Так тепло и спокойно на душе становилось, но только не у Ван Ибо. Он даже не вспомнил сейчас, что вообще поднялся на третий этаж. И так же наверняка не понимал, что палата Чжаня — третья с конца. Просто ноги самостоятельно привели его сюда, словно на автомате. Надо же, так беспардонно и вольготно. Ибо стоял у белой деревянной двери и будто ловил момент, чтобы войти, пусто и в то же время тревожно смеряя её взглядом. Хотя в коридоре было неизменно тихо и светло, и лишь сумбурные голоса и топоты доносились с нижних и верхних этажей. И Ибо знал, зачем он здесь стоит. Всё это было неспроста. Минута. Две. Три. Пять. Десять. Двадцать. Примерно столько ему понадобилось, чтобы наконец шумно выдохнуть, прочистить горло и войти. Чжань лежал, как и вчера, на своём прежнем месте. Со стягивающим лонгетом на шее, от которого на тонкой коже наверняка уже протёрлись раны или выцвели синие пятна. С надоевшими прозрачными трубками в носу, с замурованными кто во что обеими ногами, с обездвиженным корсетированным туловищем. Страшно только подумать, как же больно бедному парню удаётся свободный вдох через повреждённую грудь и сразу через десять разбитых рёбер. — Опять ты. — холодно бросил он. Но ведь он даже не поворачивался на Ибо, так как он узнал его?.. — Как… Как ты узнал, что это я?..- он неспешно подошёл к бедному юноше, взирая на него взволнованными глазами сверху вниз и дожидаясь от него хоть малейшего знака внимания. Но Чжань держался стойко и неприступно, словно вместо сердца у него и впрямь в груди был запрятан всего лишь тяжёлый камень. И снова молчание. Такое щепетильное, такое оглушающее. Ибо был готов слушать любые оскорбления в свою сторону, каких только был достоин. И где-то внутри начинала неприятно скребтись мысль, что заслуживает он отвратительных оскорблений. Потому, что тишина громче любого крика. Потому, что в тишине можно сойти с ума. Как уже известно, для Ибо это — одиночество и позор. Первое он уже пережил и чуть не сошёл с ума от печальной тоски. Да, как раз вчера, когда в один миг от него отвернулись в прямом смысле все: мама, доктор… А уж о любимом человеке и речи быть не может. Ибо даже не имеет права назвать его так, поэтому в его мечтах Сяо Чжань — всего лишь обожаемый и дорогой. Но никак не любимый. Ведь любимый — от слова «любовь». А какая к чёрту любовь, когда вместо неё на первый план всплывают ненависть, страх и жалость?.. Ненависть. Страх. Жалость. Раньше Ибо предвзято и скептически относился к этим словам. Просто типично ассоциировалось с чем-то тоскливым, грустным, негативным. Но это ровно до тех пор, пока не испытал все эти чувства на себе. Отныне это не только негативные и скорбные слова — это отвратительные, просто до умоповреждения невыносимые словечки. Гнусные, блевотные, мерзкие. Наконец-то Чжань перевёл взгляд на него. Но если раньше его глаза были несомненно морозными и равнодушными, то сейчас они точно были печальными, душераздирающими.<b>Но если раньше Чжань смотрел на него холодным взглядом с сильным оттенком отвращения, но он хотя бы смотрел. Сейчас же этот взгляд был абсолютно пуст, как будто смотрел сквозь Ибо. А еще эти глаза были красные и слегка опухшие. От этого Ибо стало вдвойне не по себе. Чжань странно усмехнулся: — Ты спрашиваешь, как я узнал тебя?.. Взгляд Чжаня сфокусировался на Ибо и в красивых глазах этого солнечного человека ярким пламенем вспыхнула ненависть. -… Ван Ибо, ведь никто кроме тебя не стоит у моей двери по несколько минут, и никто не имеет такого отвратительного голоса, как у тебя… Ты…никто кроме тебя не топчется у моей двери прежде, чем зайти. Когда ты уже перестанешь таскаться сюда?! Почему ты просто не исчез из моей жизни, когда я не сдал тебя?! Что тебе ещё от меня надо?! Настолько же Ван Ибо противен Сяо Чжаню. Чжань неустанно продолжал говорить этим странным, будто ноющим, срывающимся как нить голосом: — Я ненавижу твои шаги, потому, что они означают, что я снова увижу лицо и услышу голос, которые меня преследуют каждую грёбаную ночь! Я каждую ночь возвращаюсь на ту крышу! Я каждую ночь смотрю, как человек, которому я доверял, предаёт меня снова и снова. Как он не делает ничего, чтобы остановить и помочь. Вместо этого он просто прячется за камерой телефона, — Чжань засмеялся каким-то сумасшедшим смехом, — У тебя даже не хватило смелости присоединиться к друзьям. Ван Ибо, а ведь всегда, когда я лежу здесь, мне чрезвычайно хочется зареветь или закричать… — Ибо уловил эти больные нотки в интонации, и сердце болезненно сжалось, — Ван Ибо, я узнаю тебя уже по шагам! По голосу! И я запретил тебе приходить ко мне, но ты возвращаешься снова и снова!.. Каждую ночь я вынужден просыпаться снова там, на крыше, и слышать твои ядовитые усмешки, твой смех, твои приказы для них… Я смотрю на тебя, на то, как твои дружки беспринципно вытворяют со мной самые ужасные вещи, а ты просто-напросто стоишь рядом и с довольным лицом смотришь на всё это. Смотришь, улыбаешься, так ещё и снимаешь на камеру. И, чёрт возьми, ничего, слышишь? Ничего не хочешь делать!!! Теперь Чжань не сдерживался. Капля за каплей, вода стекала по его молочно-белым впалым щекам, а губы дрожали. <b>Ибо сжимал кулаки что есть силы и молчал, пока со словами Чжаня приходило осознание, что же он натворил. И росло отвращение к самому себе. — Ты не понимаешь, что когда я слышу твои шаги, вижу твою рожу и слышу твой отвратный голос, я возвращаюсь на ту крышу и хочу сдохнуть там. — Чжань схватился за голову и подобрался на кровати, — Но ты не остановился на этом…теперь они видели это видео, они ЗНАЮТ! Они все видели, как я умолял…видели, как они трахали меня!!! Теперь отец знает, и я вижу эту жалость в его глазах…теперь я еще больше ненавижу себя за свою ничтожность и беспомощность! Я никогда не смою эту грязь с себя…ощущение их рук на моем теле…их членов внутри меня!!! Эти синяки на моем теле от их грязных и отвратительных пальцев!!! И после этого ты ещё снова и снова приходишь ко мне?!.. Ван Ибо, когда я впервые оказался в этой больнице, думал, что легче справиться со всем этим ужасом будет, если об этом никто не узнает. Но, мать твою, из-за тебя! Из-за тебя множество людей увидели то видео! Врачи, мой отец, следователь!!! И как теперь мне жить с этим осознанием, когда они смотрят на меня так сочувственно и жалостливо?!.. Это из-за тебя, всё из-за тебя! Чем я тогда так не угодил тебе, что ты решил вот так просто предать моё безграничное доверие к тебе, что ты так возненавидел во мне, что решил так подло, так страшно поступить со мной?! Горло Ибо больно сдавило, он сделал пару шагов назад и упал на колени, а в голове до боли звенел голос Чжаня и осознание: какой же он сам монстр. Так значит, все те почти четыре недели, что они находились здесь, Чжань вовсе не был таким холодным и безразличным, каким сначала казался Ибо… На это Ибо даже где-то глубоко внутри успевал немного обидеться. Но он просто не смел делать этого. Потому, что Чжань вовсе не являлся бесчувственной сволочью, он просто накрепко затаил в себе все свои тёмные страхи, неустанные слёзы и отчаянные крики. Ван Ибо, ты просто монстр и никогда не сможешь вымолить прощение, потому, что ты его не заслуживаешь. Теперь ты будещь жить с тем, что предал и сломал этого человека. ВАН ИБО, ЧТО ЖЕ ТЫ, МАТЬ ТВОЮ, СОТВОРИЛ С НИМ?! — Ван Ибо, на что ты надеешься? Чего ты хочешь, Ван Ибо?! Сейчас бы Ибо отдал всё, только чтобы этот голос был опять таким же безэмоциональным, как и прежде. Но нет, сейчас этот голос надрывался от плача, как у забитого, беспомощного зверька, который безвыходно попал в капкан. — НА ЧТО ТЫ НАДЕЕШЬСЯ, ВАН ИБО? НА ЧТО?! Я спрашиваю… ЧЕГО ТЫ ЕЩЁ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ?! Сяо Чжань сорвался, уже буквально выкрикивая эти слова. И руки его судорожно тряслись, отчаянно пытаясь уцепиться за простыню, превозмогая всю ту боль, что окутывает их. И глаза затмились какой-то туманной поволокой, а по лицу ни на миг не переставала литься вода. Сяо Чжань кричал, плакал, дрожал, задыхался. Словно как… Тогда, в тот вечер. Будто сейчас приступ панического ужаса опутал его всего. — Чжань?.. Но тот не ответил, а продолжил жалобно кричать и надрываться. Теперь к трясущимся рукам присоединились и ноги, и Ибо не подозревал, какую боль дарили эти конвульсии внутренностям. Шея Чжаня слегка запрокинулась, но её не пускал дольше обездвиживающий лонгет. Ибо тоже постепенно всего начал заволакивать страх. Сяо Чжань… Что это? Приступ? Паника? Припадок?!.. Где-то почти с полминуты Ибо в ужасе стоял как вкопанный и не понимал, что же ему делать. Но его как передёрнуло, когда кислородный концентратор, который стоял на тумбе у кровати и который прислединял к себе назальные канюли, едва-едва не сорвался и с громом не рухнул на пол. Собственно, он бы и рухнул, если бы не подбежал Ибо и не придвинул его на место. — Чжань, успокойся!!! — кричал он уже тоже почти через слёзы. Чтобы остановить эту страшную тряску в теле Сяо Чжаня, необходимо было прижать его туловище к кровати. Но можно ли было это делать сейчас, когда у Чжаня вот-вот только начали заживать десять треснутых рёбер? — Сяо Чжань! Чжань, успокойся, пожалуйста! — теперь Ибо упрашивал не требовательно, а жалостливо, молебно. Чжань извивался почти как змея, разве что тело сковывали многочисленные корсеты. Ибо как магнитом тянуло прикоснуться к нему, задержать все эти панические атаки, но Чжань запретил ему касаться себя. Глаза мальчика округлились, как будто вот-вот выпадут из орбит, а кожу пропитал ледяной пот. Решив, что медлить нельзя, Ибо ринулся к нему и сначала совсем легонько коснулся большой ладонью его хрупкой, подрагивающей груди, но когда это не дало особых результатов, положил вторую ладонь куда-то под рёбра. Сейчас он до смерти боялся надавить слишком сильно, коснуться чересчур небрежно. Сяо Чжань начал как сумасбродный пытаться уклониться от его касаний, стал пытаться увернуться от его рук, будто вместо них на него направились два острозаточенных копья. Пытался хрипло кричать, и плакал, плакал, плакал. Тогда Ибо закричал, что есть мочи: — Помогите!!! Пожалуйста, помогите!!! И он вновь только что сделал что-то, что делал впервые в жизни. И снова это случилось в этой самой проклятой больнице. Но Чжань затрясся ещё сильнее. «Наверное, это из-за моего голоса!» Ибо прижал ладони сильнее, вдавливая Чжаня в кровать и совсем на чуть-чуть успокаивая начавшийся приступ. Он перешёл на тихий шёпот, всматриваясь в бешеные, безумные глаза Чжаня: — А-Чжань, не бойся, пожалуйста… — но он не сдерживал своих болезненных всхлипываний, — а-Чжань, тише, не бойся, я… Я… Ван Ибо здесь нет, он ушёл, это я, твоя мама… Последняя фраза далась Ибо донельзя с трудом. Как будто он протягивал последние слова в своей жизни. Он невыносимо не желал уходить и покидать Сяо Чжаня, но вдруг эти слова приведут его в себя?.. А вот сказать про маму получилось спонтанно. Просто вспомнилась добрая, ласковая Ван Минчжу. А Чжань говорил, что его мама такая же милая и хорошая, как и у Ибо. Но Чжань всё равно не унимался. Бегающие глаза уже стали красными, а рот жадно пытался глотать воздуха, словно у него это не получалось. Только сейчас до Ибо дошло, что этого не получается от того, что на них нажал он сам. — Пожалуйста, на помощь!!! — позвал он вновь, и лишь тогда отпустил туловище Чжаня. Но теперь уже схватил его за лицо. Сначала резко и быстро, но потом его касания сменились мягкими и нежными, словно Чжань был всего лишь маленьким, беспомощным кроликом. — Чжань-гэ, ну же, тише, тише… — к концу фразы он всё больше и больше понижал голос, — прошу тебя, успокойся. И лишь сейчас понял, что ненароком назвал его Чжань-гэ. Как, вероятно, называл его лишь он один. Выходит, те слова про присутствие мамы ушли впустую. Сам не понял, зачем, но он поправился: — Нет, Чжань, это я, твоя мама, твоя любимая мама… Я здесь, с тобой, ты только успокойся… И ведь Чжань действительно, к облегчению Ибо, начал потихоньку успокаиваться, но это только до того момента, как в комнату с грохотом не ворвалась целая куча врачей и медсестёр. И Ибо было плевать, что они там себе надумали, увидев эдакую картину: Ибо склонился над бьющимся в конвульсиях Чжанем, держа в больших ладонях его лицо, и с любовью в лице что-то тихо шептал ему. Нет, на это было полностью всё равно. — Прочь, Ибо! — ухватили его под локоть, отрывая от мальчика на кровати и отводя в сторону, чтобы не мешался. И лицо его сделалось таким, словно у него сейчас отобрали какое-то неземной красоты и цены сокровище. Он не сразу узнал голос, и лишь потом понял, что это мадам Чунь. Он вообще много чего за это время заметил не сразу. Например, то, что не переставал надрывно плакать. Или то, что больное сердце в прямом смысле слова практически выпрыгивает из груди. От последнего ощущения даже помутнело в глазах, а к горлу подкатила тошнота. — А-Бо! — Минчжу вбежала в комнату вслед за врачами, но последняя. И успела ухватить сына за плечи, чтобы тот нечаянно не упал назад. — а-Бо, что с тобой?! У Ибо нереально кружилась голова, а от пережитого стресса дышать удавалось с трудом, будто он сейчас находился в парилке с невозможной температурой воздуха. Он уже не понимал, какой пот прошил его всего: холодный от произошедшего кошмара или горячий от неспособности дышать. Он вообще ничего не понимал. Понял лишь то, что он сотворил с несчастным, прежде солнечным, но сейчас уже смертельно бледным, мертвецки холодным мальчиком. И он не сможет жить так дальше. Точно не сможет. — Мама… — глотая воздух фактически у неё на руках, пролепетал он, — со мной всё… Нормально… — в чём можно было свободно усомниться, судя по его невозможно частым, глубоким вдохам и выдохам и отяжелевшей голове, — ты… Ты только позови полицию, ладно?.. — А-Бо, о чём ты?! — Мама, не… Не спрашивай, просто… Вызови, и всё, хорошо?.. — успел сказать он, прежде чем на дрожащих коленях тяжело опуститься на пол, дыша так трудно и глубоко, как захлёбывающийся в воде. Разумеется, в страхе мама позвала доктора, но парень находился будто в сомнамбуле. Все вокруг твёрдо решили, что он всего-навсего бредит. Сам он ничего вокруг не осознавал, да и не хотел осознавать. Он узрел своими глазами весь тот ужас, что выплеснул из себя Чжань. И он больше не сможет жить спокойно с этим противным пониманием. — Мама, пусти меня… — только чтобы сбить подозрения по поводу своего самочувствия (которое, к слову, было практически на грани полусмерти), он через силу попытался хотя бы поверхностно выровнять дыхание. — мне нужно к себе, мама… Она, естественно, не выпустила его. — Ибо, сейчас тебе помогут, а пока сиди спокойно, тебе очень плохо!!! Пока они так неистово препирались с ней, где-то позади несколько докторов и медсестёр что-то громко и приказно выкрикивали и всеми своими профессиональными способами утихомиривали припадок бившегося в конвульсиях Чжаня. Спор с матерью результатов не дал, однако к Ибо из коридора уже мчались несколько врачей, чтобы вколоть успокоительное и открыть подачу кислорода. Ибо метался, вырывался, дрягался, выворачивался, хотя поле зрение было мутным и размытым, горло сдавливал тугой ком, не пропускающий воздух, а грудь невыносимо больно колола острая боль. *** Он не помнил, как оказался в своей палате. Наверняка после того, что случилось, они переполошили добрую половину всего корпуса, если вообще не всей больницы. — Ох… — он слабо поднял онемевшую руку и потёр переносицу и лоб, проясняя разум. — А-Бо!.. — снова хныкнул женский голос, но после недовольного вздоха парня понизился, — а-Бо… Минчжу аккуратно взяла его свободную руку и прильнула к ней губами. Он ощутил лёгкую дрожь, пробирающую его мать с головы до ног. В тот же миг по его ладони потекла вода, и он сразу распознал в ней нескончаемые мамины слёзы. Сколько ещё времени она будет рыдать из-за него?!.. Сяо Чжань прав. Кажется, Ван Ибо может лишь причинять боль окружающим. — А-Бо, мой мальчик, ты не представляешь, как же ты меня напугал… Что случилось, расскажи мне, пожалуйста… Но у Ибо ужасно раскалывалась голова. Не было сил даже как следует раскрыть глаза. А тут ещё и плюсом дверью снова хлопнули. — Итак, наш сердечный друг, — с явным сарказмом протянула мадам Чунь, — и что же это такое было?! — Юйлань, не доставай его сейчас вопросами, — вклинилась Минчжу, не отрывая глаз от юноши. — Мама, пожалуйста, оставьте меня одного. Хотя бы ненадолго. — ему хотелось немедленно, сейчас же расплакаться. Мама погладила пальцами его руку, сцеловала с неё собственные слёзы. Так осторожно и ласково, как будто Ибо — самое дорогое сокровище на этом свете. Когда она и Юйлань послушно удалились, Ибо позволил себе пустить слезу. Сколько ещё он будет вот так вот пусто плакать?! Он с трудом преодолел онемение, сковавшее всё тело, и умудрился даже сесть на кровати. Больная голова тут же пошла кругом, а в глазах потемнело. — Ох… — он зажмурился и приложил ладонь к голове, словно это как-то уберёт боль. И всё-таки он заставил себя думать.<b>В голове крутился вопрос Чжаня, который он выкрикивал в припадке: Чего ты еще хочешь от меня? Ибо усмехнулся. Действительно, чего? На что ты надеешься, Ван Ибо? Ты предал его…когда придумал это чертов план…когда позвал его на крышу…когда назвал его «Чжань-гэ» … ты сломал его…когда не остановил своих друзей… Ибо снова усмехнулся — Друзей ли? Были ли у него друзья? И предал его снова, когда не помог… когда достал телефон и начал записывать. Убил его…когда его скинули с крыши и оставили умирать. Ты даже успел пожелать ему смерти. На его глазах у Чжаня случился приступ. Да что там приступ, на его глазах… Чжаня чуть не убили. Пустили по кругу трое, а потом беспардонно вышвырнули с крыши, как ненужную, старую игрушку. И Ибо не смеет свалить вину на них, ведь всё это случилось по его инициативе. Хотелось заорать так громко, чтобы эта чёртова поликлиника обрушила свои стены и завалила его своей тяжестью. Только чтобы он не выбрался, чтобы избавился от всего этого дерьма. Чтобы Чжань наконец смог свободно вздохнуть. Но он не мог даже пискнуть, не мог даже такой малости. Ведь тогда сюда как по зову прибежит орава докторов со снотворным и уколами. Да он вообще ничего не может… И тут пришло еще одно озарение. Ведь он почти изнасиловал Сяо Чжаня. Во сне. Позволил себе возбудиться от этого и посмел дрочить на него. <b>Ибо накрывает руками свои плечи и впивается в них пальцами до боли. Из лёгких выбивает весь воздух, и он чувствует себя больным…уродом…и снова хочется кричать и задохнуться в этом крике…хочется просто сдохнуть. «И как я только… Додумался до такого?!» Как он посмел, пусть даже во сне, прикасаться к нему?! Он не имеет никакого права. Сколько же понадобится Чжаню времени, чтобы снова довериться кому-нибудь и позволить прикоснуться к себе… Кому-нибудь, кто не Ибо. Кто заставит его снова сиять. Да он же даже не смеет и помышлять о малейших прикосновениях к Чжаню. То, как сегодня тот дрожал от одного присутствия Ибо рядом с ним. То, как тот вырывался от его рук сегодня, пусть даже Ибо и предлагал свою помощь. Ибо слышал от Сяо Хэлиня, что Чжань шарахается даже от отцовских движений. По щекам бесшумно текут слёзы. Хочется просто сдохнуть. Просто открыть окно и шагнуть, но даже это он сделать не может — палата у него на первом этаже. Парень закрыл лицо руками, бесшумно сдавливая громкие рыдания. Как бы он хотел сейчас же сделать с собой что-то безвозвратное, что-то страшное. Абсолютно что угодно: отравиться, вскрыть вены, утопиться, прыгнуть из окна. Даже оторвал глаза от рук и посмотрел в окно. Вот только жаль, что его палата всего лишь на первом этаже. Утром стекло было залито солнцем, а сейчас небо снаружи было серое и бледное, едва не дождливое, словно горевало наравне с ними. С ними. Не с ним одним, а именно с ними. С Ван Ибо. С Сяо Чжанем. С Ван Минчжу, Сяо Хэлинем, Чунь Юйлань. Даже с Айминь. Конечно, была возможность сейчас выйти из окна, ступить на землю и рвануть к дорожной трассе, к мчащимся как молнии автомобилям. Не переставать бежать, чтобы на полном ходу встать на дорогу и даже не почувствовать пронизывающей боли в теле. Но нет. Сначала они должны ответить за то, что натворили. А Ибо… Ибо должен жить в Аду.